Глава 6
Ромалийский посох раскололся по всей длине, едва я сошла с серебристой дороги берегинь на каменистую тропку, вьющуюся вдоль обрыва. Острая щепка прорезала мне ладонь не хуже лезвия ножа, я приглушенно вскрикнула больше от неожиданности, чем от боли, слепо шагнула в сторону – и тотчас почувствовала, как неровный край тропы осыпается крупным слежавшимся песком и камушками, увлекая меня следом за собой.
Чья-то сильная рука ухватила меня за запястье и оттащила подальше от пропасти, крепко прижав спиной к неровной шершавой скале.
– Вот дурища, – тихо пророкотал харлекин, переминаясь с ноги на ногу и оглядываясь по сторонам. После превращения в степи он не дал себе труда, чтобы одеться, и сейчас, судя по всему, не слишком радовался мелким камушкам под босыми ступнями. – Вывела нас на какую-то козью тропу, до утра теперь не спустимся. Дудочник, так он точно шею свернет, вот увидишь. Ждать надо, пока солнце встанет. Все равно ни один идиот на ночь глядя сюда не сунется, точно тебе говорю.
Искра шумно вздохнул и пристально посмотрел на меня.
– Кровью пахнет. Ты поранилась?
– Я… – только сейчас я поняла, что все еще сжимаю в опущенной руке посох, который не разваливался на части лишь благодаря веревочке, которой я крепко обвязала оголовье, – поцарапалась… щепка попалась острая.
– Дай посмотрю.
Я лишь упрямо помотала головой, пряча руку с посохом за спину.
– Искра, а куда Вик делся, он же первым шел?
Оборотень указал на небольшой козырек, выступающий из неровного тела скалы чуть в стороне от того места, где мы стояли. Тропа поднималась к нему очень круто, и непонятно было, то ли идти по ней, то ли уже карабкаться, помогая себе руками и стараясь не оглядываться назад, чтобы ненароком не оступиться и не свернуть себе шею при падении.
– Там вроде бы пещера. Змеелов туда только что забрался, а поскольку я не слышал ни воплей, ни звука падения, это означает, что его там ничего не сожрало, да и упасть он тоже не упал. Значит, и для нас безопасно будет. Давай сюда свой посох, иначе ты в жизни туда не заберешься.
Я не успела даже возразить, как Искра перехватил мою руку, которую я прятала за спиной, за запястье и тихонько выругался, увидев щепку, глубоко засевшую в ладони, и кровь, темными капельками стекающуюся по расколотому посоху.
– Что же ты так цепляешься за эту деревяшку, а? Змейка?
Я не слушала. Я смотрела на то, как тускнеет ромалийский посох, как перестают мягко светиться непонятные значки, читать которые так и не успела меня научить лирха Ровина. Как дерево в моей руке, которое я привыкла ощущать теплым, живым, постепенно остывало, умирало, становясь холодным и тяжелым.
Мертвым.
Когда хоронили лирху Ровину, мою наставницу, которая если и не смогла заменить мне мать, но успела заслужить мое глубокое уважение своей заботой и своим доверием, я почти не ощущала горечи потери. Я стояла среди громко плачущих женщин и угрюмо молчавших мужчин и не могла разделить с ними их горе. Потому что Ровина ушла – и она же осталась в своем посохе, в своем верном спутнике, давно ставшем частью ее и бережно хранившем в себе маленький кусочек ее яркой, сильной, прекрасной души. Тогда, ранней весной, когда снег только-только начал чернеть на каменных ладонях загрядских площадей, я не чувствовала, что наставница меня покинула. Я ощутила это лишь сейчас, прижимаясь спиной к прогретому летним солнцем песчанику, задыхаясь от степной жары, которая не отступила даже с приходом ночи, глядя широко раскрытыми глазами на запад, на полыхающий под большим городом из белого камня зеленый костер, проросший во все стороны призрачными щупальцами.
Только теперь я наконец-то осознала, что осталась одна, без незримой поддержки мудрой моей наставницы, и это неожиданно возникшее чувство потери оказалось столь острым, что я разревелась в три ручья, выронив из ослабевших пальцев бесполезную уже, отслужившую свое палку, чем сверх меры напугала и без того обеспокоенного харлекина.
А потом я оказалась в крепких объятиях, надежных, сильных. Ощутила еле слышимый запах шассьей чешуи и подземного гнезда. И тогда страх, который копился во мне с того момента, как я прозрела и стала видеть больше и дальше, чем кто-либо из золотых моих собратьев, наконец-то прорвался из меня вместе со слезами, как гной из плохо зашитой раны. Я захлебывалась плачем до кашля, до подступающей к горлу тошноты, цепляясь за Искру, как за последний осколочек своего рода, как за то единственное, что все еще связывало меня с домом, с шассами, за то, что напоминало мне о том, что я все-таки змеелюдка. Что человечья оболочка – лишь притворство, а живет во мне золотая змея с янтарным гребнем, которая выстоит, выдержит там, где человек сломается, падет на колени и откажется продолжать путь. Вот только чтобы переродиться внутренне, мне надо было распрощаться с прошлым, как со старой, отслужившей свой срок и потому ставшей тесной змеиной шкурой…
Когда слезы закончились, я ощутила себя легкой и пустой, как высушенный на солнце стебель тростника. Болела голова, во рту до сих пор стоял неприятный кислый привкус, но меня слегка отпустило. Мне казалось, что я снова сменила облик, выползла из ветхой кожи, чтобы засиять под солнцем во всем своем обновленном блеске. Что-то во мне изменилось, я это чувствовала, но все никак не могла подобрать этому названия.
– Змейка, – тихо позвал меня Искра, осторожно оглаживая меня по затылку, – что бы ни случилось, пока я жив, я тебя не оставлю.
Я не ответила – лишь повернула голову, чтобы взглянуть в сторону козырька. Там, наверху, сидел Викториан и задумчиво вертел в руках дудочку, похожую на тоненький обломок лунного луча. Инструмент, где не все украшения удачно гармонировали друг с другом, но все же созданный с большим мастерством, знанием дела и хорошей интуицией мастера, который чувствует свое изделие.
Змеелов смотрел на нас с Искрой, и в ореоле его души плескалось сочувствие. Или же жалость. Или то и другое вместе – я не могла определить значение этого переливчатого золотисто-зеленого оттенка, который был точь-в-точь таким же, как тот, который сейчас ярко сиял в ореоле обнимающего меня харлекина.
– Забраться наверх сможете или принести веревку? – деловито поинтересовался Вик, отводя взгляд куда-то в сторону, будто бы вспомнив, что золотые мои глаза видят насквозь не только ночную темноту.
– Сможем, – глухо отозвался Искра, поудобнее беря меня на руки и спокойно переступая через валяющийся на тропе сломанный посох Ровины. Пустой и холодный. Мертвый, как телесная оболочка, которую уже покинула душа. – Ты только отойди с дороги, а то собью ненароком.
– Собьешь, как же, – хмыкнул Викториан, но с тропы все-таки отошел, окончательно пропав из виду.
– Так-то лучше, – едва заметно улыбнулся оборотень, прижимая меня к себе и отступая на шаг назад. – Змейка, обхвати меня за шею. А за деревяшкой твоей я попозже вернусь.
Я послушалась – и железный оборотень в три прыжка взобрался вместе со мной на козырек, где у низкого входа в маленькую пещеру, больше похожую на промоину в песчанике, возникшую из-за зимних дождей, уже были сложены дорожные вещи змеелова. Сам дудочник успел натаскать откуда-то ворох тонких корявых веток, больше похожих на куст с обрубленными корнями. Такие обычно лепятся на скалах в труднодоступных местах, и, глядя на них, остается только гадать, как же крохотное семечко, попавшее в трещину, умудрилось пустить корни и выжить.
Искра осторожно поставил меня на неровную, чуть скошенную в сторону обрыва площадку, торопливо снял рюкзак, к лямкам которого были прицеплены потускневшие ножны с тяжелым мечом, и торопливо скрылся из виду.
– Видать, за один раз все не подобрал, – вздохнул змеелов, отходя к маленькому очагу, наспех сооруженному из камней, где уже стоял смехотворно маленький «шалашик» из веток. – Что у тебя случилось?
Я посмотрела на все еще кровоточащую ладонь. К счастью, дерево посоха не было занозистым – щепка, которая пропорола мне руку, была гладкой и острой, как ошкуренный колышек, а иначе было бы мне развлечение на весь остаток ночи.
Вик чем-то позвенел в сумке, достал небольшую бутылочку, оплетенную бечевкой, плеснул содержимое на ветки и чиркнул спичкой, выуженной из непромокаемого чехла.
– Так-то лучше, – улыбнулся разноглазый, наблюдая за тем, как ярко-рыжее пламя охватывает ветки, покрытые шершавой темно-серой корой. – А то надоело мне сидеть здесь, как слепому котенку, и так уже едва шею не свернул, пока на этот козырек взбирался. Ты к огню-то хоть подойдешь?
А куда я денусь?
Я села на расстеленное одеяло, подальше от костерка и плывущего от него жара, а дудочник протянул мне аккуратно сложенный носовой платок.
– Вытри лицо. И дай мне руку, обработаю хоть. А то на запах крови всякая дрянь сбежаться может, а я бы хотел в эту ночь поспать спокойно.
– Думаешь, завтра не сможешь? – тихо спросила я, послушно протягивая Викториану поцарапанную ладонь и шумно сморкаясь в предложенный платок.
– Неизвестно еще, наступит ли для меня или тебя завтрашняя ночь, – снисходительно пояснил змеелов, щедро поливая мне протянутую ладонь тем же остро пахнущим снадобьем, которое перед этим плеснул в огонь, чтобы горело получше и пожарче. Царапину сразу же нестерпимо зажгло и защипало, я вскрикнула и попыталась вытереть ладонь о юбку, но Вик держал меня за запястье крепко, как клещами.
– Пощиплет и перестанет, зато ранка не воспалится, – серьезно произнес дудочник, все еще держа меня за руку. – И кровотечение остановится. Потерпи немного, ты же не маленькая девочка.
– А заранее не мог предупредить? – сквозь зубы выдохнула я, чувствуя, как боль и в самом деле отступает, а выступившая на открытой царапине белая пена стала бледно-розовой и подсохла, став похожей на кашицу из лечебных трав.
– Тебе стало бы не так больно от моего предупреждения? – резонно заметил Вик, доставая из сумки тонкую полоску белой ткани и начиная аккуратно заматывать мою ладонь. – Сомневаюсь.
– Вот и я сомневаюсь, – пророкотал совсем рядом неслышно подошедший Искра, кладя на одеяло передо мной сломанный посох, кое-как перетянутый в двух местах бечевкой и садясь рядом. Штаны он все-таки надел, как и обувь, но этим и ограничился. – Что делать будем? От погони мы вроде как ушли, до цели, как я понимаю, нам рукой подать. Змейка, ты как собралась эту дрянь из города выкуривать? Я присмотрелся – поселение там немаленькое, я б сказал. Даже очень-очень большое, еще больше, чем Загряда. Как ты найдешь там эту тварь? Или просто хочешь попробовать ее выманить с помощью дудочки змеелова?
– Выманить – не выманим, разве что отвлечем, – вздохнул змеелов, затягивая аккуратный узелок на кончиках бинта и с явной неохотой выпуская мою ладонь. – Для Госпожи Загряды моя дудочка была все равно что комариный писк – раздражает настолько, что хочется побыстрее прихлопнуть источник этого мерзкого звука, но вряд ли оно ради такого сомнительного удовольствия стало бы покидать город. К тому же я читал донесение, поступившее в Орден Змееловов о том, сколько людей погибло и сколько пропало без вести во время того события в городе. Подозреваю, что некоторые просто ушли по твоей колдовской дороге в светлое будущее подальше от этого кошмара, но и без них жертв было много. Хочешь повторить этот великий подвиг, только на этот раз вывести людей заранее? Думаешь, тебя послушают?
– Я не смогу их вывести, – тихо произнесла я, неторопливо развязывая узлы бечевки, которой был стянут посох. – Ровина, наверное, и смогла бы, но я не знаю, как открывать дорогу берегинь без ромалийского посоха. А этот сломался и уже умер. Даже если его починить, в нем не будет силы. Теперь это просто старая деревяшка.
Узлы веревки наконец ослабли, и посох с тихим треском рассыпался на узкие, тонкие и острые щепки. Но уцелел деревянный шар в оголовье – он всего лишь покрылся сетью глубоких трещин, будто переспелый плод, упавший с высокой ветки.
– Его… нужно просто сжечь, – пробормотала я, кидая первую щепку в огонь, который пугливо прижался к прогорающим веткам, а потом все ж таки начал неохотно охватывать гладкую деревяшку. – Волшебные инструменты никогда не выбрасывают, их хоронят в огне, как и владельцев.
Вторая, третья…
Щепки летели в постепенно разгорающееся пламя, превращая маленький, тусклый огонек в жаркий костер путника, способный обогреть каждого, кто набредет на него. Последним в огонь упало растрескавшееся, почерневшее оголовье, и тогда огонь неожиданно ярко вспыхнул, языки пламени взметнулись высоко в небо, на несколько мгновений окрасившись травяной зеленью, которая была видна не только мне, но и моим спутникам.
А мне неожиданно стало легче. Будто бы я выполнила свой последний долг, наконец-то отдала все полагающиеся почести инструменту, который верой и правдой служил вначале моей наставнице, а потом и мне. Инструменту, который когда-то стал почти живым, стал опорой и помощником, а ныне обрел заслуженный покой.
Зеленое пламя быстро опало, пугливо прижавшись к ярко-красным угольям обычным рыжим огнем. Искра встрепенулся первым, встал, чтобы подбросить в огонь несколько веток, а дудочник молча положил мне теплую ладонь на плечо. И, заглянув в его разные глаза, я осознала, что он, похоже, действительно понимает эту тонкую, неуловимую и неочевидную для непосвященных связь между мастером и его волшебным инструментом. Между создателем и его творением, выстраданным, известным до мельчайших деталей, надежным и почти бесценным для владельца.
– Тебе надо отдохнуть, – тихо сказал он, убирая руку. – Ты справишься и без посоха, все равно самая большая твоя сила сокрыта не в нем, а в твоих глазах и золотой чешуе. Я тебя видел там, в Загряде. Ты можешь выстоять, где ни один человек не выстоит, с волшебным инструментом или без него. А если пошатнешься – тебя поддержит не только твой железный оборотень, но и я.
– Ты прав, – вздохнула я, снимая с пояса кожаный мешочек с таррами. – Человеческие игрушки завтра мне не помогут.
Я уже хотела бросить в огонь и тарры, но Вик перехватил меня за запястье и осторожно вытащил из моих пальцев эту «игрушку».
– Не нужно избавляться от всей той памяти, которая причиняет тебе боль. Можешь пожалеть об этом в самый неподходящий момент. – Змеелов покачал головой и сунул потертый мешочек в свою и без того раздутую дорожную сумку. – Я сохраню для тебя эту память. И верну, когда она тебе понадобится.
– Тогда уж забери сразу и это. – Я торопливо, будто бы опасаясь, что могу передумать, расстегнула один за другим золотые браслеты с колокольчиками, все четыре, и протянула их музыканту. – Все равно, когда я сброшу человечью шкуру, они, скорее всего, сгорят, а так у них есть шанс уцелеть.
– Значит, я и их приберегу. Хорошие инструменты не заслуживают того, чтобы от них бездумно избавлялись, – улыбнулся он, принимая браслеты из моих рук, а потом неожиданно подался вперед и поцеловал меня в лоб. – Спи, Ясмия. Завтра нам всем будет нелегко.
Удивительное дело, но после этих его слов я заснула легко и почти мгновенно.
И, засыпая, впервые за долгое время ощутила себя затаившейся под личиной шассой, а не человеком…
Разбудил меня солнечный луч, пригревшийся на щеке. Я заворочалась, перекатилась со спины на бок, а потом услышала приглушенные мужские голоса неподалеку. Разобрать слова не удалось – мои спутники говорили довольно тихо, да и ветер сносил их слова куда-то в сторону, но мне уже стало любопытно, о чем могут разговаривать змеелов и железный оборотень, потому открыла глаза и неохотно села.
– О, ты уже проснулась. – Вик, до тошноты свежий и бодрый, поднялся с места и подошел ко мне, держа в руках кусок хлеба, посыпанный солью, и сыр, нарезанный по городской манере тонкими, почти прозрачными ломтиками. – Завтракать будешь?
– Буду, – призналась я, чувствуя необычно сильный голод. – А вы давно встали?
– Часа два как, – ответил вместо дудочника Искра, выкладывая на чистую белую тряпицу перевязанный тонкой бечевой кусок копченой ветчины и берясь за широкий охотничий нож со знаком Ордена Змееловов на светлой березовой рукоятке. – Тебя решили не будить. Куда торопиться? Если та зараза много лет как обосновалась в городе, вряд ли она решит сбежать из него прямо сейчас, не дожидаясь нашего появления. Так что мы с Виком посовещались и решили, что нет смысла торопиться на смертную битву, да еще и на голодный желудок. А то вдруг не добежим, а?
Харлекин улыбнулся, нарезая мясо толстыми ломтями, а я, взяв у дудочника хлеб и сыр, подсела поближе к Искре, выхватив у него очередной кусочек едва ли не из-под ножа.
– Змейка, ты так не делай больше, а то нож у нашего музыканта такой острый, что не заметишь, как без пальца останешься. Я не шучу.
– И зачем он ему такой острый? – как бы между делом поинтересовалась я, кладя мясо на хлеб и откусывая первый кусок. Дудочник лишь неопределенно пожал плечами, а взгляд харлекина ощутимо похолодел.
Давно я уже не видела у него такого взгляда – усталого, серьезного, полного решимости идти до конца. Взгляд загнанного в ловушку, уже порядком измотанного и израненного лиса, к которому тем не менее не решается подойти ни один охотник. Потому как этот лис, нехорошо зыркающий золотисто-карими глазами из того самого угла, куда его загнала тявкающая собачья стая, непременно попытается вцепиться в горло первому, кто подойдет на расстояние прыжка. Захочет продать свою жизнь подороже, и можно поставить пять к одному, что у него это получится.
– Трофеи легче добывать с помощью хорошо заточенного инструмента. Шкуры снимать, к примеру, – наконец-то произнес Искра таким тоном, что аппетит у меня как-то улетучился, и смотреть на широкое блестящее лезвие, аккуратно нарезающее нежно-розовую ветчину, стало неприятно.
– Мне что, извиниться? – едко поинтересовался Викториан, нарочито беззаботно присаживаясь рядом со мной и беря с расстеленного на камне льняного полотенца краюшку. – Так я запросто, мне не жалко. Только вот странно, почему сидящий передо мной людоед так ненавязчиво намекает, что использовать нож для добивания раненой нечисти плохо, а приобретать новую личину через поедание человеческой плоти – хорошо? И кстати, для «добывания трофеев» у меня есть совсем другое орудие, а это я ношу для хозяйственных нужд.
– Вот только не подеритесь, – вздохнула я, отворачиваясь и глядя с высоты козырька на большой город, раскинувшийся у подножия ноздреватой охряно-желтой горы.
Красивый такой – белые, будто слепленные из снега небольшие домики, похожие на детские кубики с узкими окошками под самой крышей, узкие улочки, переплетающиеся друг с другом и образующие причудливый, сложный лабиринт, а в самом центре города на большой площади стоял не то дворец, не то храм, обрамленный двумя кольцами зелени. Несколько узких башен, каждая из которых была увенчана сияющей в лучах утреннего солнца золотой маковкой, тесно обступали основное строение с воздушным узорчатым куполом, который издалека казался переливчатой чешуей всех цветов радуги. Высокая оборонная стена с аркой ворот и опущенным подвесным мостом, в который упирался наезженный торговый тракт. Широкий ров, заполненный мутной зеленой водой, – из-за жары он обмелел, и кое-где над маслянисто блестящей поверхностью показались облепленные грязью и тиной острия кольев.
Город был живым, он дышал и существовал своей собственной суетливой, но в то же время ленивой жизнью. Он уже проснулся, главные ворота были раскрыты настежь, и по подвесному мосту с неторопливой деловитостью ехали груженные добром телеги, запряженные волами, шли погонщики, торговцы, да и просто дорожные люди.
Если не знать, что поднимается над этим местом с каждым закатом солнца, ни за что не поверишь, что под этим бело-золотым городом затаилось нечто опасное, голодное и неестественное. Не злое и не доброе – просто неправильное, искусственно вплетенное в полотно Мироздания. Чуждое семя, пустившее зараженные гнилью корни в плодородную почву. Если такое деревце не выкорчевать вовремя, весь сад может погибнуть.
– А что это за место? – наконец поинтересовалась я, дожевывая хлеб и запивая его водой из заботливо подсунутой Искрой фляги.
– Златополь, – неохотно ответил змеелов. – Был когда-то столицей Лиходолья, богатым и весьма удачно расположенным городом. Под землей у них течет река, которая никогда не пересыхает, даже в самую страшную засуху, поэтому город не испытывает недостатка в воде. В краях, где к одному колодцу по очереди ходят люди из нескольких деревень, такое обилие воды – это не просто богатство, а неслыханная роскошь. Потому Златополь опоясывают такие толстые и крепкие стены, дома образуют настоящий лабиринт, а ширина большинства улиц такова, что редко два человека, идущие друг другу навстречу, могут разойтись, не столкнувшись плечами. Этот город – одна большая крепость, которую тяжело осаждать, но еще тяжелее брать штурмом. Потому он и стал столицей в лихой степи, где набеги кочевников – обыденное явление. Из него Славенское царство диктовало свою волю и призывало к себе на службу самых лучших, самых сильных и самых талантливых. Воинов, лекарей, мастеров. – Викториан пристально посмотрел на меня. – И ромалийцев тоже. Всем табором брали, особенно если с лирхой приходили. И взять этого город так никому и не удалось… Почти никому.
– Но кто-то все же сумел? – тихо спросила я, обеими руками держась за легкую деревянную кружку с потемневшим от времени донцем.
– Не кто-то, а что-то, – поправил меня музыкант, глядя куда-то в сторону. – Лиходолье смогло сделать то, что не удавалось нескольким поколениям кочевых племен. Оно расширялось, рождая все более причудливую нелюдь в своих землях, росло – и однажды так случилось, что Златополь оказался внутри обережного круга. Запертый, отрезанный от «нормального» мира колдовской стеной из верстовых столбов с красными остриями. Ты их видела у Черноречья. Такие же стоят верстах в сорока за Златополем, обозначая восточный край лиходольской степи.
– Но город-то жив, – возразила я, указывая на вереницу повозок, постепенно скрывающихся за воротами.
– Так и Лиходолье не обезлюдело от того, что Орден отсек его от Славении колдовскими столбами, – пожал плечами Викториан, неторопливо жуя хлеб. – Конечно, тут нечисти всякой – под каждым кустом при желании найти можно, но люди все равно сюда приезжают. Торговцы – потому что через степь проходит самый короткий путь до южного морского порта. Каторжники и бандиты – потому что здесь им не грозит виселица. Бродяги, искатели сокровищ, тайные влюбленные, да и просто дураки, которым мерещится слава победителя чудищ, – все они стремятся в Лиходолье, поскольку здесь не станет преследовать власть, кредиторы и суровые родители. Разве что заклятые враги сунутся.
– Тебя послушать, так здесь почти рай, – ухмыльнулся оборотень, тщательно вытирая нож о полотенце и протягивая его Вику рукоятью вперед.
– Для тех, кому Славения стала преисподней, – еще какой, – серьезно ответил змеелов, принимая нож и, не глядя, убрав его в ножны на поясе. – Вас ведь сюда тоже не от хорошей жизни потянуло. Впрочем, вам-то в этой степи и бояться почти никого не стоит.
– Хорошо сказал, – согласилась я. – Почти.
Солнце поднималось все выше, и на скале становилось все жарче. Дудочник уже давно ждал нас у «козьей тропы», прижимая к боку раздутую дорожную сумку, и с любопытством наблюдал, как мы с оборотнем прячем свои вещи в маленькой пещерке, оставив при себе лишь узелок с едой и Искров широкий нож. Все остальное – сумки, одеяла, сменную одежду и все те мелочи, что успели захватить с собой, покидая обжитый дом в Огнеце, – оставили, замаскировав камнями.
Странное дело, но сейчас, оставшись без посоха, без тихо позванивающих при каждом шаге браслетов, без привычной тяжести мешочка с таррами на поясе, я чувствовала себя как шасса, впервые сбросившая шкуру. Тот момент, когда старая чешуя, тонкая и ломкая, уже сползла, оставшись грязными обрывками у ближайшей расселины, а новая, блескучая, гладкая и мягкая, еще не успела окрепнуть и затвердеть. Время, когда с головой окутывает постепенно проходящее ощущение уязвимости и незащищенности. К счастью, чешуя у молоденьких шасс крепнет очень быстро – и дня после линьки не проходит, как шкура становится еще крепче, чем была.
Но после первой линьки все мы запоминаем, какими уязвимыми можем быть…
– Хороший схрон получился. С пяти шагов не разглядеть, – усмехнулся змеелов, опираясь на трость. – Правда, на шестом шаге можно уже вниз ухнуть, но это мелочи.
– Это тебе в наследство останется, – нарочито весело отозвался харлекин, вешая нож на пояс и сдвигая его за спину. – Если в этот раз нас со Змейкой эта тварь сожрет, все твое будет.
– Сами за барахлом своим явитесь, еще не хватало носильщиком у оборотней подрабатывать, – едко отозвался Вик и, не дожидаясь ответной колкости, принялся спускаться по тропе, да так быстро, что поневоле пришлось последовать его примеру, чтобы не отстать.
Спуск оказался нелегким. Кое-где обрыв так сильно сужал тропку, что приходилось идти, тесно прижавшись спиной к шершавой скале, пачкая одежду желтой пылью и стараясь не смотреть, как из-под твоих ног вниз устремляются ручейки мелких камушков, смешанных с песком. Искра, шедший на этот раз последним, тихонько посмеивался над тем, куда я умудрилась нас всех завести, и спасибо, что оказались мы не внутри скалы, а всего лишь на тропе, где даже харлекин способен сломать и ногу, и шею, и все, что угодно. Ему было беспокойно, если не сказать страшно: в глубине его золотисто-алого переливчатого многоцветья мерцали облачка тревоги, вспыхивающие ярче каждый раз, стоило мне оступиться или чуть поскользнуться на камнях.
Искра прекрасно помнил истинный облик Госпожи Загряды. Его железные доспехи, до того как видоизменились, став похожими на плотно облегающий чешуйчатый панцирь, хранили след от каменных ее челюстей. Да и сама я невольно покрывалась холодным потом, когда перед глазами вставало зрелище щупалец, бьющихся о прозрачную колдовскую границу перед самым моим лицом. Безмолвно разевающиеся круглые миножьи рты, усеянные крохотными, но острыми, как бритва, зубами в восемь рядов, розоватая упругая плоть, дрожащая и постоянно сокращающаяся…
Я видела, что становилось с теми, кого Искра не успевал вытащить из тугих колец. Видела и те наполовину объеденные останки, которые харлекин выхватывал с секундной заминкой и почти сразу отбрасывал в сторону, ища тех, кому еще можно помочь.
Больше я такое видеть не хочу. Никогда и нигде.
А значит, той твари, что сонно ворочается под Златополем, нужно исчезнуть раз и навсегда.
– Змейка, не спи на ходу!
Я вздрогнула и посмотрела на Искру. Мы почти спустились – тропа огибала острый выступ и скрывалась в куче булыжников, усеявших степь у подножия горы. Дудочник уже стоял внизу, приложив ко лбу ладонь козырьком, прикрывая глаза от лучей яркого летнего солнца, и терпеливо ждал, когда мы соизволим к нему присоединиться.
– Можно подумать, что это не я хромой, а вы, – усмехнулся Вик. – Как знаете, но мне хотелось бы побыстрее со всем этим покончить, мое пребывание в Лиходолье и так слишком затянулось.
Я не стала отвечать, только вытерла вспотевший лоб рукавом блузки и торопливо сбежала вниз по тропе к ожидающему нас музыканту. Прав он: чем быстрее я выполню обещание, данное в обмен на умение видеть истину, тем скорее мы с Искрой станем свободными.
Что-то коснулось моего лица, будто бы к нему прилипла невидимая паутина. Непривычно холодный, почти ледяной ветер скользнул по моему затылку, заставив задрожать от озноба посреди жаркого степного лета.
Я подняла взгляд на светлые, почти белые стены Златополя, на гостеприимно распахнутые ворота – и неожиданно с какой-то обреченностью осознала, что нас здесь уже ждут…
Один змеелов как-то сказал мне, что очень многое отдал бы, чтобы видеть истину такой, какая она есть. Без туманной дымки приукрашиваний и недосказанности, без тускло-серых пятен лжи. А я с определенного момента то и дело хочу отказаться от этого дара, да вот только боги Тхалисса не принимают своих даров обратно. Хочешь – не хочешь, а носи в себе этот бесценный, безжалостный подарок до самой смерти, а если повезет, передай потомкам, которые уже родятся с этим знанием и этой истиной и не станут ею тяготиться, потому как не будут знать ничего иного. Но быть первым – или первой – редко когда бывает легко и приятно. Чаще всего это тяжелая ноша и малодушные мысли о том, что лучше б боги одарили своей милостью кого-нибудь еще.
Но отказаться все равно нельзя. И сделать вид, что ничего не получил, – тоже.
Я споткнулась о вывороченный из мостовой камень, безотчетно хватаясь за локоть идущего рядом харлекина. Тот словно и не заметил – шел спокойно и размеренно, не убирая правой ладони с пояса. Вот только рука у него закаменела от напряжения так, что показалась отлитой из металла.
Мы шли в логово чудовища. Вернее, мы уже очутились в нем, вот только что делать, если самого чудовища даже мне не видно, а вокруг вместо запустения и вороха щупалец кипела самая обычная жизнь, настолько мирная и спокойная, насколько она только может быть в лиходольской степи под защитой толстых стен.
Да вот только и Загряда до какого-то момента казалась вполне мирным городом…
– Мия, ты точно с местом не напутала? – тихонько поинтересовался Викториан, настороженно оглядываясь по сторонам. – Конечно, не мне судить, в прошлый раз я ту подземную тварь тоже в упор не видел, пока она сквозь мостовую не полезла…
– Вик, все гораздо проще. – Я качнула головой, подняла руку, чтобы вытереть пот со лба, а заодно поправить льняную повязку на глазах. – Мы для нее – слишком мелкие и незаметные. Пока не устроим кавардак погромче и помощнее, она даже не проснется.
– Предлагаешь поднять в городе бунт? – усмехнулся дудочник. – Мысль интересная, но мне кажется, что прежде, чем мы разбудим эту тварь, нас схватит местная стража. А если вы с Искрой окажете сопротивление всерьез, то дело дойдет и до местных орденских музыкантов. Тебе-то все равно, но вот оборотня твоего они зацепят.
– Полагаю, что уже не смогут, – задумчиво пробормотала я, внимательно глядя себе под ноги.
Ничего примечательного – камень как камень. Плитки отполированы до блеска тысячами шагов, и если б не тонкий слой песка и пыли, улицы в Златополе сияли бы на солнце не хуже, чем облицовка главных ворот. Я подняла голову – окна в каждом доме закрыты ярко-зелеными деревянными ставнями с частыми прорезями, а над каждой дверью с тяжелым металлическим кольцом вместо ручки висит свой собственный фонарь на железном крюке, глубоко вбитом в стену. Честно говоря, я не могла вспомнить ни единого города, в котором мне удалось побывать, где дома были бы настолько похожими друг на друга. Конечно, стены построек в крошечных переулках мало чем отличались друг от друга, но фасады домов, выходивших на крупные улицы, всегда были украшены – вывесками, цветами, небольшими скульптурами, рисунками или резьбой. Здесь же я перестала понимать, где мы находимся, едва удалившись от городской стены.
– Что мы ищем? – спустя час или два поинтересовался музыкант, видимо устав бесцельно бродить по совершенно одинаковым улицам по послеполуденной жаре. Я кашлянула и неосознанно потерла ладонью влажную от пота шею – в горле пересохло, а последний глоток воды из Искровой фляги я выхлебала еще с полчаса назад.
– Не мы ищем, – неожиданно отозвался до сих пор молчавший харлекин, и голос у него был низкий и хриплый, будто слегка надорванный. На миг мне почудилось, будто в горле оборотня заработали какие-то железные шестеренки, которые в итоге и произвели этот неприятный, скрежещущий голос. – Мы ждем, когда заметят нас. Змейка? Я прав?
– Почти. – Я разжала пальцы, ослабляя паутину заклинания и гадая, научился Искра в конце концов чуять ромалийское колдовство или же просто он слишком хорошо меня знает. – Госпожа Загряды очень чувствительно реагировала на тех, кто приносил легкую смуту в ее город, кто был способен расшевелить людей, ослабив ее контроль. А еще на тех, кто умел менять мир вокруг себя. В конце концов, один-единственный комар, если он полночи звенит над ухом, способен заставить не только проснуться, но еще и начать дурацкую охоту в попытках отбить себе право на спокойный сон.
– Тогда, быть может, ты будешь звенеть у твари над ухом хотя бы из этой чайной? – Вик указал на жестяную табличку с изображением маленькой чашки и виноградной грозди, висящую на соседнем доме. Гостеприимно распахнутую дверь прикрывала занавеска из разноцветных деревянных бус, и даже через улицу чувствовался сладкий запах свежей сдобы, меда и конфет из жженого сахара.
– Толку-то, – пожала плечами я. – У нас все равно денег нет, все в Огнеце у стражников остались.
– Это у вас нет, – спокойно поправил меня змеелов. – Сегодня я угощаю. Пошли.
Он улыбнулся неожиданно светлой, белозубой улыбкой, ярко блеснувшей на загорелом до смуглоты лице, обрамленном разлохматившимися на вольном степном ветру золотистыми волосами, и шагнул вперед, на другую сторону улицы, по привычке прижимая к боку раздутую до неприличия дорожную сумку. Обернулся, глядя на меня, и неожиданно замер. Застыл как соляной столп с остекленевшими, неподвижными глазами живой статуи, глядя куда-то мне за спину.
Я бросилась в сторону раньше, чем успела что-то подумать. Перекатилась, больно ссадив локоть до крови о мостовую, и резко обернулась, чтобы увидеть, как Искра одним точным ударом сапога давит в мерзкое зеленое крошево какого-то длинного, тонкого, почти прозрачного червяка, извивающегося в пыли.
– Дрянь, – с отвращением выдохнул оборотень, отступая и рывком вздергивая меня на ноги. – Та же, что и в Загряде. Такие же ростки.
– Ну, зачем же так грубо? – мило улыбнулась проходящая мимо нас высокая девушка в темном платье, легонько задевая меня корзиной, из которой выглядывал краешек белой хлебной лепешки, накрытой полотенцем.
Я стиснула зубы и невольно прижалась к Искрову боку, ища у него защиты.
Но девушка уже шла прочь, даже не удостоив нас взглядом.
– Я же не мог не попытаться, – пожал плечами мужчина, ведущий на поводу осла, через спину которого был переброшен тяжелый мешок с мукой.
– Иначе как бы я понял, что вы не простые гости? – спросил третий прохожий, продолжающий чью-то чужую речь и смотрящий сквозь меня пустым, ничего не выражающим взглядом.
Краем глаза я заметила, как Викториан вздрогнул, будто бы сбрасывая наваждение, и торопливо подбежал к нам, прижимаясь спиной к широкой спине Искры. Дзенькнула, вытягиваясь во всю длину, тонкая свирелька, украшенная драгоценными камнями и узорами, поймала солнечный луч, раздробила его и усыпала бледное, сосредоточенное лицо музыканта разноцветными пятнышками света.
А люди шли мимо, шли по делам, каждый – по своим, но при этом все они, все вместе, были частью чего-то большего. Чего-то объединенного. Чего-то, что играло с нами, заставляя обращаться к нам то одного, то другого прохожего из уличного потока. Один начинал фразу, другой ее продолжал, а третий заканчивал. И у каждого, стоило ему только посмотреть в нашу сторону, взгляд делался пустым и бессмысленным.
– Что с ними? – тихо спросил Вик, нервно перебирая кончиками пальцев по свирельке.
– Они все – одно целое, – наконец проговорила я, снимая с глаз повязку и бесстрашно вглядываясь в лицо каждого, кто шел мимо. – Они все – Госпожа или Господин Златополя.
– Да уж, – невольно хохотнул Искра. – У Загряды в подчинении был всего один-единственный Голос, а тут настоящий хор.
Неожиданно вся улица замерла. Каждый, кто шел мимо, кто занимался своими делами, попрошайничал или просто бездельничал, сидя в тенечке, все они замерли, одним общим движением повернулись к нам. Искра пригнулся, в лисьих глазах вспыхнули морозные огоньки, а рука, за которую я цеплялась, неожиданно затвердела, покрылась звенящей металлической чешуей и стала ощутимо больше. Музыкант глубоко вздохнул, поднося к губам свирельку, и в этот момент раздались первые хлопки.
Я дернулась, будто от удара. Неожиданный вал аплодисментов распространился в обе стороны улицы, захватив каждого человека, звук метался между домами, и мне чудилось, будто бы на нас катится огромная волна, которая вот-вот сметет нас, утянет за собой и не оставит после нас и следа…
Все прекратилось столь же внезапно, как и началось. Тишина упала мгновенно, люди замерли с поднятыми, разведенными в разные стороны руками, и тогда к нам протолкался невысокий, лысоватый человечек с плоским, невыразительным лицом и тусклыми, больше похожими на стеклянные пуговицы глазами.
Вот только я смотрела на него, не в силах поверить.
У человечка был яркий, мощный, пышущий ослепительным блеском ореол золотой шассы.
Он такой же, как и я. Родич. Старше и сильнее, его ореол выглядит немного странно, он будто бы искусственно очерчен, втиснут в определенные рамки, но, без всякого сомнения, это еще один змеелюд. Здесь, в Златополе.
– Признала все-таки, да? Я уж думал, что ошибся. Ты такими глазами смотрела на мое представление, будто никогда ничего подобного не видела. – Он улыбнулся. Нехорошо, недобро. – Ах да. Забыл. Ты и не могла видеть. Ведь ты дикая, я прав? Самородок, который не успели вовремя отыскать и водворить в сокровищницу величественного золотого города. Мне всегда было интересно, что же из таких, как ты, вырастает.
– Это вообще кто такой? – негромко поинтересовался Вик, наблюдая за тем, как люди вокруг начинают неторопливо разбредаться в разные стороны. Двигались они заторможенно и потерянно, будто бы во сне, то и дело натыкаясь друг на друга.
– Змеелюд, – ответил за меня Искра, осторожно снимая мою ладонь со своего локтя и встряхиваясь, как собака, вылезшая из воды. – Вот только характер более поганый, чем у нашей Змейки.
– Сейш, плохо учишь своего помощника, – с притворным расстройством покачал головой человечек. Я вздрогнула, когда он назвал меня прозвищем, которым обычно наделяют маленьких, только-только прошедших первую линьку детенышей. Неразумной, глупой. И очень слабой. – Я его забираю. Научу, как правильно служить. Мне пригодится.
Он зашипел, широко раскрыв рот, так широко, как у человека по собственной воле никогда бы не получилось, только с посторонней помощью, и я вся сжалась, обеими руками хватая Искру за длиннопалую железную ладонь, уже обзаведшуюся короткими острыми когтями. Не пущу. Не отдам. После всего того, что мы вместе пережили, – не отдам.
Мое.
Искра качнулся, мотнул головой, рассыпая по плечам вместо рыжих волос тонкие серо-стальные струны. По широкой спине пробежала дрожь, больше похожая на рябь на водяной глади. На долю секунды мне показалось, что харлекин сейчас неловко, неуклюже опустится на корточки и упрется обеими руками в пыльную мостовую в знак подчинения, но он этого не сделал. Лишь нехорошо улыбнулся ярко блеснувшими на солнце треугольными железными зубами и приобнял меня за плечи. Шутливо поцеловал в макушку, не отводя взгляда от шипящего по-змеиному человечка.
– Я уже выбрал себе создателя. Второй мне не нужен.
Уверенность змеелюда пошатнулась. Я увидела, как мигнул золотой «ореол души», как ровное яркое сияние на мгновение пропало, и из-под этой сияющей ширмы проглянуло нечто такое, отчего у меня нехорошо засосало под ложечкой от страха.
Черная метка над сердцем, мертвое семя тьмы, опутанное зелеными побегами, дыра в тусклом ореоле. Этому змеелюду хватало сил на то, чтобы притворяться моим родичем, и, возможно, когда-то он действительно был им, но сейчас это была лишь иллюзия. Пустая, фальшивая оболочка, нечто, поддерживаемое искусственно и совсем другой силой.
Тварью, лениво ворочающейся под городом.
Снова слепящее золото, спрятавшее гнилую черноту, снова снисходительная усмешка на человечьем лице.
– Подумать только! Сейш, я должен принести тебе извинения. – Человечек вычурно поклонился, тихонько хихикая и с трудом выговаривая слова без змеиного присвиста. – Ты воспитала харлекина второго уровня, и теперь он обладает свободой воли даже перед лицом тех, в ком чувствует хозяев. Любопытно.
– Второго уровня? – тихо переспросила я, не слишком понимая, о чем идет речь.
– Второго, – усмехнулся змеелюд, усаживаясь на перевернутую корзину, стоящую при входе в чайную. – Если бы тебя вовремя забрали золотые сородичи и обучили должным образом, ты бы не задавала таких глупых вопросов. Но у нас есть время поболтать, все равно торопиться вам уже некуда, поэтому я тебе расскажу. Ты уже знаешь, что харлекины – лишь очень сложные механизмы, способные к самовоспроизводству. Мы их специально создали именно такими, чтобы не тратить ресурсы на обустройство фабрики для производства этих замечательных помощников. Когда они рождаются, то способны лишь на простейшие действия – защитный режим, отдых и добыча еды. И постепенно развивающееся сознание, в котором заложено подчинение шассам для ускоренного обучения. Это нулевой уровень, это даже не помощник еще, так, зачатки разума в груде железа и проводков.
Змеелюд улыбнулся и переплел пальцы на худом, впалом животе, наслаждаясь моей растерянностью. Я никогда не думала об Искре, как о каком-то инструменте, даже в самом начале, когда мы только-только с ним познакомились. Он был железным оборотнем, парнем с отвратным характером и без намеков на мораль, был моим защитником, другом, потом любовником, но это всегда был кто-то живой. Кто-то со своими мыслями, проблемами, желаниями и стремлениями. А не просто машина, которую мои золотые сородичи создали для облегчения собственной жизни.
– Девочка, стоит вложить в эту личинку источник энергии, чтобы ее постоянно не переворачивало из нужного облика в защитный режим в доспехах, как он становится способным к обучению, он слушает создателя, как самого себя, он копирует его поведение, подстраивается под черты его характера, защищает, выполняет приказы. И конечно, учится вдвое быстрее, накапливает и анализирует полученный опыт. Это – первый уровень. А на втором у харлекина появляется собственное «я», которое автоматически копируется в источник энергии. По сути, ты, сейш, можешь вытащить из этой болванки ту штучку, которую поместила в нее в самом начале, и вставить в другого харлекина нулевого уровня. И будет у тебя прежний помощник, с той же памятью и характером. Очень удобно, особенно если прежнее тело оказалось повреждено до невосстановимого состояния. Есть еще и третий уровень, но для этого нужно специальное обучение – и для тебя, и для него.
Значит, все, что есть у нас с Искрой, – это потому, что он «помощник», а я его «создатель»? Потому, что Искра попросту не мог относиться ко мне иначе? Только так – подстраиваясь под меня, становясь моей тенью, продолжением моих рук и моих мыслей? Инструмент вроде Виковой дудочки…
Я подняла голову, заглядывая в пустое, застывшее, лишенное эмоций склоненное лицо харлекина. Он тоже не верил? Или, наоборот, наконец-то понял, по какой причине не мог меня бросить или остаться в стороне от моих приключений? Все из-за того светящегося камня, оплетенного золотой паутиной тончайших проводков, из-за того «источника энергии», последнего осколка моего родного гнездовища, который засел у него в груди и превратил из железного оборотня, чья жизнь была от охоты до охоты, в харлекина, способного не только думать, но еще и чувствовать, запоминать, учиться.
Просто жить, в конце концов.
– Ой. – Человечек неожиданно расхохотался, едва не свалившись в корзины. – Он что, не знал? Нет, он правда не осознавал этого и считал себя личностью с самого начала? И думал, что обладает свободой воли?
Он сел ровнее, и неожиданно блеклые водянистые глаза изменились, став золотыми с вертикальным зрачком.
– Вы такие интересные. Я всегда говорил, что нужно устроить именно такой эксперимент – свести друг с другом харлекина нулевого уровня и подростка, который еще не вылинял в золото, и посмотреть, что получится из такого альянса! Но мне запрещали, говорили, что это слишком рискованно и жестоко для юной шассы, а оказалось, что жизнь и без нашего ведома очень успешно провела такой эксперимент. И результат даже можно считать положительным. Очень-очень жаль, что я не сумел понаблюдать за этой авантюрой с самого начала. Но я надеюсь еще узнать все подробности. Из города вам все равно не уйти, так что наша следующая встреча не за горами. Осматривайтесь, чувствуйте себя как дома. – Змеелюд слез с корзины и направился прочь. – А в чайную эту не ходите, цены грабительские, а мед старый. На соседней улице куда как лучше.
Я смотрела ему вслед, пока человечек не свернул за угол и не пропал из виду. Дудочник, до сих пор державший в руках свой инструмент, еле слышно выдохнул и спрятал свирельку в кошель на груди, оглядываясь по сторонам.
– Нас как будто нет, – наконец-то пробормотал он. – Средь бела дня девица со змеиными глазами и мужик, руки которого больше похожи на железные лапы с когтями, а на нас никто не обращает внимания.
– Это «слепое пятно», – тихо ответила я, осторожно беря Искру за руку. – В нас не хотят ничего замечать, поэтому не замечают.
Харлекин вздрогнул. Медленно повернул голову, глядя на меня сверху вниз яркими, невозможно синими глазами, заполненными морозным огнем.
– Искра…
Очень холодный железный коготь легко и почти неощутимо дотронулся до моих губ. Оборотень качнул головой, стальные струны изменили цвет, став встрепанными рыжими волосами. Да и коготь уменьшился, а потом и вовсе пропал.
– Я его убью, – буднично и даже как-то весело пообещал Искра. – Но не потому, что тебе так надо, а за то, что он заставил тебя сомневаться во мне.
Я неожиданно всхлипнула и подалась вперед, обхватывая харлекина обеими руками за пояс и пряча лицо в складках его рубашки, пыльной, ветхой, пахнущей потом, дымом костра и самую малость – душным каленым железом. Тяжелая рука успокаивающе опустилась на мой затылок, бережно скользнула по волосам, пока я пыталась проглотить жаркий ком в горле, от которого на глаза наворачивались непрошеные слезы.
– Главный вопрос – как это сделать. – Голос дудочника звучал слегка приглушенно, но уже обретал былую уверенность опытного охотника за нечистью, которому неожиданно привалила работа, сулящая солидное вознаграждение. – Есть у меня одна мысль, вот только она мало кому понравится.
– Снявши голову, по волосам не плачут, – со смешком отозвался оборотень, покрепче прижимая меня к себе. – Пошли в чайную на соседней улице, обсудим. Раз уж ты угощать вызвался.
– Грабители, – вздохнул Вик и осторожно похлопал меня по плечу. – Мия, ты знаешь, нелюди частенько врут, примешивая к своему вранью кусочки правды, чтобы было убедительнее. Я бы не стал на твоем месте полностью доверять сказанному этим существом. Самое главное, что у тебя есть сильный союзник, на которого ты можешь положиться, союзник, чье доверие ты заслужила. Так ли уж важно, что стало тому причиной?
А ведь он прав. Причина уже совсем не важна.
Я подняла голову, переводя взгляд на небо, которое потихоньку начало темнеть. Скоро наступит вечер, и мне не слишком хочется его встречать, не имея никакого плана действий.
Хотя в нашем случае любой план, скорее всего, окажется бесполезным…