7
И тогда, и впоследствии Энн казалось, что свой первый день в Галивере она запомнит на всю жизнь как нескончаемый кошмар, в котором на тебя неотвратимо надвигается неведомая опасность, а спасения нет.
Девушка иногда встречала людей, в присутствии которых чувствовала себя маленькой и ничтожной, и единственной защитой от них для нее становилось молчание; она пряталась за него, потому что боялась таких людей.
Леди Мелтон была одной из них. С первой минуты ее появления в гостиной Энн почувствовала враждебность в ее взгляде и почти неуловимое неодобрение в чистом и хорошо поставленном голосе.
— Так, а теперь вы должны рассказать мне о себе, — промолвила она, скорее приказывая, чем вызывая на откровенность.
Энн со стыдом ощутила, что язык ее парализован, и быстро посмотрела на Джона, словно призывая на помощь.
— Надеюсь, вы прочли мое письмо, матушка, — вмешался он. — В нем достаточно полное жизнеописание Энн.
Леди Мелтон перевела взгляд на сына.
— Да, прочла, — сказала она. — Оно оказалось для меня сюрпризом, если не сказать шоком.
— Этого я и боялся, — сказал Джон. — Но в то же время я рассчитывал, что вы поймете нас, матушка: Энн только что понесла тяжелую утрату, поэтому наилучшим в сложившейся ситуации могло быть очень тихое бракосочетание.
— Боюсь, я не в состоянии понять необходимость такой спешки, — холодно заявила леди Мелтон, — Энн могла бы приехать сюда и пожить у нас пару месяцев, после чего вы поженились бы как подобает.
— О, мы женаты по всем правилам, — заметил Джон с усмешкой.
Леди Мелтон не обратила внимания на замечание сына и продолжала, как будто ее не прерывали:
— Помимо всего прочего, Джон, ты не должен был забывать о своих обязанностях, и не только по отношению ко мне — это, разумеется, мелочь, — но по отношению к своим арендаторам, к своим друзьям и, что далеко не последнее, к своим избирателям. Я тревожусь, очень тревожусь, как они все это воспримут.
— Предполагаю, что мы дадим им новую пищу для пересудов, — холодно ответил Джон.
Открылась дверь, вошли дворецкий и лакей с большим подносом, на котором стояли заварочный чайник с гербом и серебряный чайник побольше с горячей водой. Стол был накрыт у камина. Энн сравнивала его с тем, что обычно подавала к чаю у себя в доме и что доставляло такое удовольствие Джону.
Скатерть из белого полотна была густо покрыта вышивкой и обшита широкой оборкой из настоящего кружева. На ней, как определила Энн, был расставлен очень красивый старинный фарфор.
Еда была разложена изящно, со вкусом, но ее было так много, что у Энн невольно возникли сомнения, управятся ли они хотя бы с десятой ее частью. Там были два блюда с крошечными лепешками, уложенными пирамидой, — на одном сделанные из черной муки, на другом из белой; аспарагус, свернутый в спираль, на тонких, как облатка, кусочках хлеба с маслом; сэндвичи с огурцами, горчицей, кресс-салатом и помидорами; прелестной формы печенье, украшенное разнообразными узорами из цветной глазури, и два больших торта: один из них на вид такой легкий, что, казалось, малейшее дуновение воздуха унесет его, а другой — так тяжело нагруженный фруктами, что напоминал сливовый пудинг.
— Пора приступать к чаю, — сказала леди Мелтон и, подойдя к столу, остановилась. — Но теперь, Джон, дорогой, конечно, твоя жена будет разливать чай. — Она сделала жест королевы, отрекающейся от трона.
Энн быстро воскликнула:
— О нет, прошу вас, леди Мелтон, я даже думать не могу ни о чем подобном!
— Ну что ж, если вы отказываетесь… — В голосе леди Мелтон прозвучал легкий намек на удовлетворенность.
Она села к столу и, взяв чайник, насыпала в него чай из серебряной чайницы с видом человека, совершающего религиозный обряд.
— Надеюсь, вы полюбите наш чай, — обратилась она к Энн. — Его нам присылают из Китая. Когда-то мой отец владел там обширными плантациями, и хотя мы уже давно отделались от них, чай до сих пор получаем оттуда.
— Как интересно, — пролепетала Энн.
Но когда ей вручили чашку, она была несколько озадачена: чай оказался слабоокрашенной жидкостью с едва уловимым запахом.
— Лимон или молоко? — спросила леди Мелтон.
— Молоко, пожалуйста, — попросила Энн.
Но, увидев, как хозяйка положила в свою чашку два тонких ломтика лимона, Энн подумала, что, по-видимому, совершила очередную ошибку.
Джон наполнил свою тарелку едой, похоже он проголодался, но Энн не смогла съесть ни крошки, аппетит нее совсем пропал, во рту пересохло, и она тщетно пыталась придумать, что же такое сказать.
— А теперь, — предложила леди Мелтон, — расскажите о свадьбе. Где вы венчались?
— В деревенской церкви в Литтл Копл, — ответил Джон.
— И кто присутствовал?
— Несколько деревенских жителей, сестра Энн Майра и ее маленькие брат и сестра, близнецы.
— Да-да, помню. Ты написал о них. О дорогой! Но это должно было выглядеть чересчур буднично, неофициально. Хорошо, что ты не пригласил меня: я бы этого не одобрила.
— Именно поэтому вас там и не было, матушка. Я знаю, вы любите, чтобы все было сделано по полной форме и эффектно.
— Смею заметить, не считаю это недостатком, — сказала леди Мелтон. — Ну, Энн, расскажите мне о вашей семье. Джон говорил, что ваш отец был доктором. А из какой семьи была ваша мать?
— Фамилия моей матери была Уинтер.
— Уинтер, Уинтер… Дайте-ка подумать. Из какого графства она родом?
— Ее семья жила в Сомерсете.
— Не могу припомнить никаких Уинтеров из Сомерсета. А ты, Джон?
— Нет, — ответил Джон, — я тоже не могу. Уверен, в Сомерсете великое множество людей, которых я не только не могу вспомнить, но никогда и не знал.
Леди Мелтон посмотрела на него:
— Помилуй, Джон, кажется тебя возмущают мои расспросы. Но если ты уведомляешь меня о появлении невестки всего за минуту, вряд ли ты можешь рассчитывать, что я не проявлю любопытства.
Над чайным столом взоры сына и матери скрестились. Совершенно неожиданно Энн почувствовала, что не вынесет этого. Обдумывая свое замужество, силясь разобраться в своих чувствах, она забыла, что семью Джона тоже следовало принять во внимание. Она уже собралась заговорить, сказать что-нибудь — что именно, она не знала, — как вдруг дверь распахнулась и в гостиную вошла девушка — высокая, худая, исключительно пропорционально сложенная. Ее волосы, сияющие как полированное зерно, падали на плечи с обеих сторон характерного и чрезвычайно привлекательного лица.
— Джон! — закричала она и побежала к нему. Джон встал ей навстречу, она положила руки ему на плечи и нежно поцеловала в щеку. — Добро пожаловать домой. Мы все крайне взволнованы новостями. Ты счастлив?
Она пристально смотрела в его лицо, затем, не дожидаясь ответа, повернулась к Энн:
— А это, должно быть, Энн! — Она протянула руку, и браслет с амулетом на ее запястье звякнул.
— Моя кузина, — объяснил Джон, — Вивьен Линтон.
— Здравствуйте, — тихо сказала Энн.
— Вы хотите сказать, что Джон не говорил вам обо мне? — спросила Вивьен. — Какая рассеянность с его стороны! Или это делалось намеренно? — Она смотрела на Джона, слегка искривив красные губы, словно в создавшейся ситуации ее что-то забавляло.
— У меня не было времени рассказывать Энн о всех своих родственниках, — серьезно ответил Джон.
— Что, может быть, даже неплохо, — подхватила Вивьен.
Она села в кресло с другой стороны стола и положила ногу на ногу — длинные, тонкие и очень стройные ноги, обтянутые прозрачными шелковыми чулками.
На ней было платье из крепдешина, очень простого фасона, но прекрасно сшитое, с двумя золотыми застежками на вороте, усаженными разноцветными камнями. Энн знала, что рядом с этим прелестным созданием она выглядит тусклой и неприметной.
«Я знаю, на кого я похожа в ее глазах», — думала она. И ее потянуло почти с физической силой к Майре и близнецам, к своему окружению, к людям, которых она знала и понимала.
— Чаю, Вивьен? — предложила леди Мелтон.
— Нет, спасибо, кузина Маргарет. Я пила чай у Лофтонов. Я сказала Сэму, что ты женился, но он мне просто не поверил. Он считает, как думали и все мы, что ты убежденный холостяк.
— Ну уж нет. Просто я ждал, когда встречу женщину, на которой по-настоящему захочу жениться.
— И какое счастье, что наконец встретил, — ответила Вивьен медовым голосом, но на языке ее чувствовалось остренькое жало.
— Да, я считаю себя очень счастливым, — сказал Джон.
— А как себя чувствует новая леди Мелтон? — обратилась девушка к Энн. — Вы должны простить нас за то, что мы несколько обескуражены. Видите ли, мы годами умоляли Джона жениться, но он всегда отговаривался тем, что вполне располагает временем. И вдруг время оказалось последним, что имело значение для вашего брака.
Энн неосознанно подняла подбородок чуть выше:
— Сожалею, что стала причиной столь серьезного потрясения. Но видите ли, Джон очень мало говорил о своей семье и родственниках, так что я приняла во внимание только своих.
Она говорила очень мягко и в то же время внутренне была уверена, что дала достойный отпор. Ей даже показалось, что во взгляде Джона она уловила что-то похожее на одобрение.
Леди Мелтон протянула руку к чашке сына.
— Еще чаю, Джон? — спросила она и добавила: — Ну ладно, дело сделано, и, я полагаю, сожаления пользы не принесут. И все же, я думаю, нам надо быть готовыми к объяснениям.
— И я готов их дать, — сказал Джон. — Чаю больше не надо, спасибо, матушка.
— Как чудесно! — воскликнула Вивьен. — Но разумеется, член парламента должен быть специалистом в ответах на щекотливые вопросы.
— К счастью, этот не относится к щекотливым, — парировал Джон.
— Неужели? — Вивьен вскинула брови, выщипанные до тонкой линии и подведенные черным карандашом. Энн не могла отвести от нее глаз. Девушка была очень эффектна, этого никто не смог бы отрицать, но лицо ее было жестким. «Она не очень молода, — думала Энн. — Старше меня». Но даже при желании быть критичной она не могла не восхищаться легкостью и грацией, с которыми эта странная девушка развалилась в кресле, элегантностью длинных пальцев, волосами, обрамлявшими лицо.
Джон встал.
— Я иду переодеваться, — объявил он. — Мне жарко. И хочу показать Энн ее комнату. Куда мне ее проводить, матушка?
— В Королевскую спальню, конечно, — ответила леди Мелтон. — Ее приготовили, как только я получила письмо. Ты должен помнить, что невесты Мелтонов всегда занимали эту комнату.
— О да, я и забыл, — сказал Джон. — Мы не можем отступать от традиций, не так ли?
— Кажется, ты делаешь это вполне успешно, — вмешалась Вивьен. — Невесты Мелтонов всегда венчались в фате из брюссельских кружев и прабабушкиной диадеме, за исключением тех случаев, когда они по каким-то странным причинам убегали из дома, или других.
— Данный случай относится к категории других. — Джон подхватил под руку Энн, нерешительно стоявшую рядом с ним. — Пошли, Энн, проинспектируем Королевскую спальню. А диадему прабабушки ты наденешь на первый же придворный бал. Мы им покажем!
Он вел ее по полированному паркету, и Энн чувствовала, как две пары глаз, безмолвно провожавшие их, впились в ее спину, пока дверь за ними не закрылась. Когда они пересекали холл и поднимались по лестнице, все еще держась рядом, Энн молчала. Джон открыл дверь на широкую площадку, и она взглянула на его лицо: ей показалось, что подбородок Джона стал более квадратным, чем обычно, а губы сжались в твердую линию.
Они вошли в комнату, очень большую и величественную, со стенами, затянутыми блекло-голубой парчой. Царила в комнате резная золоченая кровать. Четыре стойки с султанами из страусовых перьев на концах поддерживали балдахин из парчи в тон стенам, а на покрывале был вышит королевский герб.
— Шесть королев Англии прославились тем, что спали в этой кровати в разное время, — сказал Джон, но в этот момент Энн повернулась к нему; он увидел ее лицо и замолчал.
— Мы совершили ужасную ошибку, — быстро сказала Энн. — Ты не должен был привозить меня сюда. Ты не должен был жениться на мне. Ты расстроил свою мать, и совершенно очевидно, что она невзлюбила меня.
Джон с минуту не отвечал, потом вздохнул.
— Послушай, Энн, — наконец сказал он. — Я очень сожалею, но я предвидел все это. Моя мать очень сильная женщина. Я ее единственный сын, и, боюсь, она чувствует себя задетой моей женитьбой, которую она не одобрила и о которой даже ничего не знала.
— Тогда зачем ты это сделал? — спросила Энн. — Я не думала об этом, не понимала, что ты делаешь. Не знаю почему, но я вообразила, что твоя мать инвалид. Видимо, я должна была расспросить тебя подробнее. Вместо этого я думала о себе и своей семье.
Джон подошел к камину, положил руку на мраморную полку и встал, глядя на решетку.
— Я не могу объяснить тебе, Энн, — сказал он, — или нет, я не хочу говорить того, что может прозвучать как обвинение. Я не хочу облекать это в слова. Но неужели ты не попытаешься понять? Ведь я просил тебя дать мне… общение.
Энн почувствовала, как ее гнев растворяется от его слов. Он рос в ней, как прилив, — гнев на то, в какое положение он ее поставил, гнев на собственную глупость, на собственную стеснительность. А сейчас впервые Джон не был подавляющим, умудренным жизнью мужчиной, у ног которого лежит весь мир и который может получить все, что только захочет, стоит ему приказать. Он был просто молодым человеком со своими тревогами и трудностями, как и все прочие люди. Она удержала слова, готовые сорваться с языка, и вспомнила, как много он обещал Майре и близнецам, а все, чего хотел взамен, — всего лишь дружбы.
И даже если ее здесь ждут испытания и неприятности, каким бы ни был их источник, разве она не может своим вниманием к его проблемам и своим сочувствием каким-то образом помочь ему и исполнить свой долг?
Она вздохнула и сдалась:
— Извини, Джон. Но, прошу тебя, не оставляй меня одну, если хочешь помочь. — Она попыталась улыбнуться, но губы не слушались.
Он выпрямился, отвернулся от камина, и их глаза встретились. И он тоже улыбнулся. В этот момент они казались ближе и расположеннее друг к другу, чем когда-либо раньше.
— Доверишь ли ты мне заботу о себе? — спросил Джон.
— Д-да, — ответила Энн, но в голосе ее не было уверенности.
Ей пришло на ум, что еще никогда о ней не заботились, но она всегда заботилась о других. Ее мимолетный гнев улетучился, и она старалась найти объяснение враждебности, которую ощутила в гостиной, не столько ради Джона, сколько ради себя — она не переносила враждебности и боялась неприятностей. Энн старалась уверить себя, что любая мать была бы расстроена; Джон, несомненно, поступил плохо. А как быть с Вивьен, этой прелестной родственницей, которую она не ожидала увидеть? Должно быть, у Джона найдется множество таких родственников, которых задевает его пренебрежение к их мнению и его неожиданный брак.
— Кто такая мисс Линтон? — спросила Энн, нарушая молчание и стараясь, чтобы вопрос звучал по-деловому.
— Мать Вивьен была двоюродной сестрой моего отца, — ответил Джон. — Когда ее родители умерли, они с братом переселились сюда и наш дом стал их домом. Это было пять лет назад.
— Она красивая.
— Ты считаешь?
— А ты разве нет?
— Я знаю Вивьен слишком давно, чтобы быть беспристрастным судьей, — ответил Джон. Затем, словно желая переменить тему, спросил: — Так ты не хочешь сказать мне, что ты думаешь об этой комнате?
— Я думаю, комната чересчур велика и величественна для меня, — сказала Энн. — Мне будет страшно спать в этой кровати. Здесь есть привидения?
— Никогда об этом не слыхал, — ответил Джон. — Привидение водится в западном крыле дома. Монах, который полюбил монахиню и утопился в озере, когда она отказалась бежать с ним.
— Как романтично! — сказала Энн. — Но давай не будем говорить про это близнецам, иначе они по ночам перестанут спать, пока не увидят его.
— Постараюсь не забыть, — сказал Джон. — Мне надо переодеться. Полагаю, мои вещи в гардеробной.
Он открыл дверь рядом с камином, Энн прошла за ним и увидела другую комнату, поменьше своей, но тем не менее слишком большую по ее представлениям.
— Ты будешь спать здесь? — спросила она.
Он кивнул:
— Позови меня, если испугаешься.
— Но это так далеко! Я не уверена, что ты услышишь.
— Я буду слушать очень внимательно. — Он говорил легко, но, несмотря на это, кровь прилила к щекам Энн, и она опустила глаза.
— Я пошутил, — поспешно сказал он.
Она отвернулась и пошла к туалетному столику в Королевской спальне.
«Почему я так безнадежна? — спрашивала она себя. — Почему я не могу вести себя нормально и естественно, как Майра. Она бы воспринимала ситуацию как само собой разумеющуюся».
И, даже думая так, Энн знала, что это неправда, поскольку, будь Майра на ее месте, этой ситуации не было бы. Майра любила бы Джона, она любила бы его как мужа — как мужчину, заботам которого она вручила бы себя.
Настоящее положение вещей было, в сущности, смешным. Интересно, была бы удивлена леди Мелтон, если бы узнала, что ее сын заключил такую сделку? И почему, о почему он вообще захотел жениться на ней? Она пристально разглядывала свое отражение в зеркале. Когда-то она считала себя хорошенькой, но теперь этот громадный дом с его богато украшенным волшебным содержимым превратил ее в карлика, давил ее.
Она вспомнила о Вивьен Линтон, и контраст между ними показался ей почти смешным.
Джон закрыл дверь, ведущую в его комнату. Энн огляделась и увидела у кровати телефон. Она подняла трубку, ей почти сразу ответила станция. Она назвала номер телефона в лондонском особняке Джона, который записала на клочке бумаги, чтобы иметь возможность связаться с Майрой. Она ждала, чувствуя, что ей необходимо услышать голос родного человека. Она заблудилась, стала чужестранцем в чужой стране и хотела прикоснуться хотя бы на несколько мгновений к тому, кого любит и кто любит ее.
На звонок ответили, и она попросила позвать Майру. После долгого, как ей показалось, ожидания она услышала голос сестры.
— О, Майра! Привет. Это Энн!
— Энн, моя самая дорогая, у нас был такой чудесный день! Как ты думаешь, что мы видели?.. — В следующие две минуты Майра одним духом выпалила новости. Казалось, язык завяжется узлом от волнения, с которым она описывала удовольствия и радости, пережитые ею. Наконец она остановилась, чтобы перевести дыхание, и Энн получила возможность сказать:
— Я рада, дорогая, что вы так хорошо развлекались.
— А ты? Как Галивер?
— Огромный… и… и, разумеется, очень красивый.
— Просто умираю, хочу увидеть его. О Энн! Я бы хотела, чтобы ты была с нами сегодня.
— Вы скучали без меня? — В голосе Энн прозвучала тоска.
— Ну конечно! — ответ Майры успокаивал, но Энн чувствовала, что он не совсем правдив.
Она спросила о близнецах.
— Они едят, — сказала Майра. — Я не очень удивлюсь, если сегодня ночью им станет плохо: столько волнений плюс несколько кусков торта со сливками, который подали к чаю.
— Я позвоню завтра, — сказала Энн.
— Да, позвони, — ответила Майра. — Мы собираемся встать рано и пойти гулять. Не хотим потерять ни минутки. До свидания… и наслаждайся.
— До свидания, — сказала Энн.
Она положила трубку, но восторженный голос Майры все еще эхом звучал в ее ушах. Энн думала о близнецах. У них было так мало удовольствий, что даже небольшое застолье или приглашение к чаю обсуждали, комментировали и вспоминали долгое время после того, как событие состоялось. Сейчас все это они получили сразу — и без нее. Она чувствовала себя одинокой, отстраненной от всего милого сердцу. Конечно, это нехорошо и эгоистично с ее стороны, но она ничего не могла поделать. Она чувствовала себя такой потерянной!
В дверь постучали, и Энн, сообразив, что все еще сидит у телефона, вскочила.
— Войдите.
Это был всего лишь Джон.
— Я переоделся, — сказал он. — И хочу показать тебе сад. Или ты очень устала?
— Я ничуть не устала, — сказала Энн. — Но подожди, я сниму шляпу.
Она подошла к туалетному столику. Ее вещи были уже распакованы, и она взяла со стола простую щетку, которой пользовалась с детства.
— Мне следовало бы подарить тебе туалетные принадлежности, как ты считаешь?
Энн посмотрела на щетку, на расческу с двумя сломанными зубьями, на бедненькую коллекцию кремов для лица и на маникюрный набор.
— Возможно, они мне просто необходимы как твоей жене, — ответила Энн, но, увидев его лицо в зеркале, решила, что сказала что-то не то. Она убрала волосы со лба.
— Когда мы вернемся в Лондон, я хочу, чтобы ты сходила к хорошему парикмахеру, — сказал Джон. — Вивьен порекомендует кого-нибудь. Мне бы хотелось, чтобы ты носила волосы на прямой пробор. Возможно, я не прав, но в любом случае я бы хотел, чтобы ты попробовала.
Энн положила расческу на стол и открыла ящик стола, чтобы найти свежий платок. На какое-то время она не могла довериться своему голосу: вот он уже хочет изменить ее, сделать похожей на Вивьен.
«Почему, — в тысячный раз спрашивала она себя, — почему он женился на мне?»
