Глава 3

На следующее утро я встала рано. Как мне объяснила Кейт, все мы, живущие на третьем этаже, — я, мисс Гарт и двое детей, завтракаем в детской и не спускаемся по утрам в столовую. В заставленной детской на столе я обнаружила кофейник с горячим кофе, накрытое блюдо с яичницей, холодные поджаренные ломтики хлеба, масло и мармелад.

Было приятно позавтракать одной и потом заняться работой в классной комнате, разложив свои вещи на одном конце длинного стола. Может быть, я смогу начать работу до того, как учитель придет на уроки.

Я сидела, погрузившись в модные журналы, отыскивая тот стиль, который подошел бы такой непоседливой особе, как Селина, когда вошла мисс Гарт и позвала меня к миссис Рейд. Мать Джереми желала видеть меня сейчас, а не в более позднее, назначенное ею, время. Она плохо спала и сейчас завтракала в постели. Я должна была спуститься к ней тотчас же. В этом вызове мне снова почудилась властность, хотя, может быть, это было навеяно манерой, в которой мисс Гарт передала мне распоряжение.

На этот раз меня провели прямо в спальню, примыкавшую к золотисто-зеленому будуару. Эта комната состояла из атласа и кружев, оборочек и зеркал. Но несмотря на то, что яркое утро настойчиво просилось в окна, золотистые парчовые портьеры были плотно задернуты, и весь свет в комнате исходил только от мерцающих свечей. На высоком бюро стоял великолепный серебряный канделябр, и все шесть высоких свечей в нем горели. Небольшие подсвечники из раскрашенного фарфора освещали обе стороны зеркала на туалетном столике, а у камина стоял гигантский медный подсвечник, озаренный золотистым светом. Нельзя было отрицать, что это мягкое освещение гармонировало с красотой женщины, находившейся в постели, и еще больше усиливало ее очарование.

Она сидела, обложенная кружевными подушками, с небольшим столиком-доской на коленях. Ее рыжие волосы, перевязанные зеленой лентой на затылке, распадались по плечам. И я задержала свой взгляд на них, завороженная их теплотой. Снова я уловила еле заметный запах фиалки, наполнивший комнату.

Мисс Гарт оставила меня здесь, и я была рада, что она ушла. Я могла свободнее говорить с миссис Рейд без гувернантки.

В это утро у меня уже были подготовлены некоторые вопросы и несколько предложений, но миссис Рейд, потягивая кофе и небрежно перебирая фрукты в вазе, перехватила инициативу. Она попросила меня пододвинуть стул к кровати и стала говорить о моих обязанностях и распорядке с высокомерным видом хозяйки, разговаривающей со служанкой.

— Возможно, — начала она, — вас не обременит помочь нам с детьми по воскресеньям, когда Гарти уходит навестить своего отца. Вам придется заменять ее иногда по вечерам, когда я нуждаюсь в ее услугах или когда она захочет на часок-другой уйти из дома. К вашему сведению, она для нас больше, чем просто гувернантка. Очень многое в этом доме находится в ее руках, так как здоровье не позволяет мне управляться со всеми делами. Я не всегда чувствую себя хорошо, и в результате мисс Гарт приходится слишком много работать.

Я заверила ее, что буду рада выполнить любую просьбу. Но я вовсе не хотела, чтобы этот разговор велся одной стороной. Как только она остановилась и повернулась к подносу на столике, словно давая понять, что считает разговор законченным, я приступила к своим вопросам.

— Меня интересует, чем обычно занимаются дети, — сказала я. — Что они любят делать? Чем интересуется Джереми? Если я пойму это, у меня появится возможность подружиться с ними. Не скажу, что мне трудно подружиться с Сединой. У нас уже есть общее дело, которое нас связывает, — платье, что я собираюсь сшить для нее.

Лесли Рейд взглянула несколько раздраженно.

— О да! Китайский шелк. Я собиралась сделать платье для себя, но муж убедил меня, что ей это более необходимо.

Она зевнула, прикоснувшись пальцами к губам, и, казалось, забыла обо мне и моих вопросах.

— Вы собирались рассказать мне об интересах детей, миссис Рейд, — мягко напомнила я.

— Я собиралась? Но о чем же здесь говорить? Я думаю, они любят обычные вещи. Куклы, игрушки, игры… Что же еще?..

— У мальчика девяти лет могут быть свои особые фантазии, которые его занимают, — заметила я.

Женщина в кровати вдруг посмотрела на меня очень внимательно, и когда она заговорила, в ее голосе сквозила нотка отчаяния:

— Он стал таким трудным ребенком — не таким, как другие мальчики. Кажется, ему доставляет удовольствие все разрушать. Мисс Гарт, и я, и даже его учитель, мистер Бич, не можем придумать, что делать с ним. Мой муж надеется, что вы сможете предложить что-нибудь новое. Мы будем вам более чем благодарны, если вы сможете отвлечь его от обычной мрачной необузданности, но, как я уже сказала, я потеряла всякую надежду, мисс Кинкейд.

— Может быть, именно этого мы никогда и не должны ему показывать, — сказала я, — что мы потеряли надежду— Это было бы очень некстати. Может быть, ему нужна вера в то, что он сможет вырасти и жить, как все. Есть ли у него желание проводить свободное время как-то по-особому? Нет ли у него какого-нибудь хобби?

Длинные ресницы Лесли Рейд мгновение трепетали на бледных щеках, и, казалось, дрожь пробежала по всему ее телу.

— Мой сын любит оружие, — промолвила она. — Дуайт, его отец, имел прекрасную коллекцию пистолетов, и Джереми просто обожал ее. Я давно предупреждала мужа, что неразумно позволять ребенку увлекаться оружием. Но он оставил мои советы без внимания.

Я чувствовала, что эта тема слишком опасна для разговора и не поможет мне выяснить интересы Джереми. Я снова заговорила о платье для Седины, спросив миссис Рейд, не хотела бы она высказать свое пожелание и помочь нам в выборе фасона. Она снова погрузилась в безразличие, с готовностью оставляя решение этого вопроса в моих руках и всем видом показывая, что хотела бы закончить наш разговор. Я спросила, есть ли особое время, которое она хотела бы проводить с детьми, любое время, которое надо освободить для ее визитов к ним.

Она вдруг отодвинула поднос жестом, похожим на отвращение, и потянулась к спускавшемуся возле кровати шнуру с намерением позвонить.

— Селина приходит повидать меня в любое время, когда ей захочется. Я часто беру ее с собой на прогулку в коляске. Но что касается Джереми, я не нахожу удовольствия в его компании. Мне это трудно, мисс Кинкейд.

Она потянулась к столику, стоявшему возле кровати, и взяла двойную миниатюру, оправленную в рамку из серебра. Без слов она протянула ее мне, и я увидела портреты двух мужчин. С одной стороны — мрачная физиономия Брэндана Рейда, с неулыбчивым ртом и глазами, смотревшими куда-то вдаль. Другой мужчина внешне был полной противоположностью ему. И я поняла, что это, должно быть, Дуайт Рейд. Внешность младшего брата была светлой, солнечной. Если не считать его светлых волос, в остальном он был удивительно схож со своим сыном. Он был моложе Брэндана Рейда, а мальчишеский вид делал его намного приятнее. Я вернула миниатюру, удивляясь в душе, зачем она показала ее мне.

— Вы, вероятно, слышали о моем первом муже, — проговорила она. — Многие благословляли его имя. После его смерти жители Нью-Йорка начали строить здание в память о нем — дом-мемориал Дуайта Рейда, который скоро будет открыт для бездомных детей. У Дуайта было великое будущее. Возможно, он стал бы губернатором или занялся бы правовой деятельностью на государственном уровне.

Я молча слушала, обеспокоенная неожиданным всплеском чувств, который отразился на ее лице. Янтарные глаза уже не были холодны. Когда она посмотрела на меня, ее глаза были затуманены слезами.

— И все это было разрушено — все! Вы понимаете? Вы можете понять, что общение с Джереми причиняет мне боль?

В первый раз за все время я испытала сочувствие к ней, но все же не могла безоговорочно принять ее отношение к сыну. Джереми был ребенком, что бы он ни совершил.

— Я могу понять, — сказала я ей. — И все же даже такой ужасный поступок можно простить, когда на весах находятся жизнь ребенка и его психика. Может быть, он сам обвиняет себя даже больше, чем кто-либо. Может быть, он отчаянно нуждается в любви и помощи.

Лесли Рейд провела рукой по лицу, и бриллианты сверкнули на ее руке. Лицо ее опять не выражало ничего, кроме безразличия.

— Делайте, что хотите, — промолвила она. — Я не могу сказать про себя, что я чудовищная мать, но мой сын — чудовище.

Кейт постучала в дверь и вошла, чтобы унести столик с подносом. Разговор закончился, и я здраво рассудила, что пора уходить. Поэтому я удалилась из комнаты вслед за горничной. По крайней мере теперь я знала, что мне не стоит рассчитывать на помощь со стороны матери Джереми. Несомненно, ее раны были так же глубоки и ужасны, как и раны мальчика. Несмотря на ее замужество с братом Дуайта, было ясно, что она полностью не оправилась после потрясения. Не мне судить ее, но мои симпатии все еще оставались на стороне ее сына.

В холле, когда мы проходили мимо комнаты, где накануне я застала Джереми, я заговорила с Кейт.

— Что это за комната? — спросила я ее.

Кейт метнула на меня быстрый, испуганный взгляд и задержалась у лестничного пролета, ведущего вниз.

— Это ничья комната, мисс. Но это была комната того… того, кто умер. Кухарка сказала мне, что как раз здесь это случилось. А теперь ее держат запертой. Хорошо, что я не верю в привидения.

Она поспешила вниз, а я вернулась на третий этаж, раздумывая. Как странно, что у Джереми оказался ключ от запертой комнаты его отца.

Войдя в классную комнату, я обнаружила, что кто-то уже находится в ней. Перед столом, на котором я оставила китайский шелк, стоял мужчина, озиравший комнату с гримасой, как мне показалось, некоторой тревоги и отвращения. Это, конечно, был учитель, и я не могла поставить ему в вину, что он отнесся к моему вторжению без восторга.

— Доброе утро, — сказала я. — Я Меган Кинкейд. Меня определили сюда заниматься платьем для Седины. Надеюсь, я не очень помешаю вам.

Он перестал осматривать стол и взглянул на меня. Так впервые передо мной предстал Эндрю Бич. Тогда я еще не знала о роли, которую ему придется сыграть в моей жизни, и увидела перед собой молодого человека несколько неопределенной наружности. Он был среднего роста, коренастый, с крупными чертами лица. Хотя в то время в моде были усы, он, как и мистер Рейд, был гладко выбрит. Его темные волосы спадали на высокий лоб, а глаза ярко-голубого цвета смотрели на меня из-под выгоревших ресниц острым и проницательным взглядом. Что-то похожее на улыбку тронуло его губы, когда он ответил на приветствие и представился. У меня создалось впечатление, что он может посмеяться с одинаковой готовностью и над собой, и над всем остальным миром.

— Признаться, — заметил он, — я приготовился протестовать против захвата моей классной комнаты бригадой, вооруженной иголками и булавками. Но теперь, после встречи с предводителем-швеей, я отказываюсь от сопротивления.

Он с насмешкой поклонился, окинув меня дерзким, но одобрительным взглядом.

Как бы то ни было, меня не обидели и не оскорбили его слова. И даже потом, когда Эндрю Бич критически отнесся к моим действиям и открыто высказал мне свое неодобрение, я не могла сердиться на него. Было в нем такое качество, которое обезоруживало даже в те моменты, когда его слова глубоко ранили меня.

— Я понимаю, что мое присутствие усложнит вам занятия с детьми, — ответила я, — но я постараюсь отвлекать их как можно меньше. А моя работа на швейной машинке может быть отложена на более позднее время и…

— Не беспокойтесь, — перебил он меня. — Если я не смогу сделать уроки достаточно интересными, чтобы удержать внимание моих учеников, вне зависимости от вашей конкуренции, то чего я стою как учитель, не так ли?

Испытывая облегчение, я начала переносить свои вещи и располагать их на дальнем конце школьного стола. Мистер Бич доставал свои книги и бумаги, а я украдкой разглядывала его. «Вот где, — подумала я, — лежит путь к пониманию интересов Джереми и тех задач, которые миссис Рейд не смогла поставить передо мной». Но я не хотела начинать сразу с вопросов. Для этого молодого человека я была только швеей, голова которой не должна быть забита ничем, кроме шитья платья для Селины. Но именно он вывел меня из этого заблуждения и приоткрыл мне кое-что, прежде чем дети пришли на уроки.

— Вы, конечно, имеете право знать, — сказал он через плечо, продолжая что-то писать на небольшой классной доске, — что мне сообщили, почему вы здесь. И я могу только добавить, что не завидую тем обязанностям, которые вы на себя взвалили.

— Вы имеете в виду Джереми? — спросила я. — Но не является ли это и вашей обязанностью?

— Не в таком плане, и это я говорю с большим облегчением. Тогда я торопливо стала расспрашивать его, уже ни в коей мере не притворяясь:

— Может быть, вы сможете помочь мне больше, чем кто-либо другой. Есть, конечно, предметы, которые интересуют Джереми. Если мне предстоит подружиться с ним, я должна найти подход к нему. Его мать ничего не захотела сказать мне о нем.

Отказываясь иногда от презрительной насмешливости, Эндрю Бич мог обладать и мягкостью, и благородством, что я и почувствовала с самого начала.

— А как она могла бы это сделать? — задал он вопрос. — У миссис Рейд слишком много причин для страданий. Я могу только сказать вам, что мальчик замкнулся в себе. Те из нас, кто общается с ним постоянно, отмечают это. А его дядя не хочет этого понимать. Может быть, мистера Рейда мучает совесть? Кто знает…

Я не поняла, почему Брэндана Рейда должна мучить совесть и какое это имеет отношение к делу, но у меня был готов следующий вопрос к этому молодому человеку, и я поспешила задать его, пока имелась такая возможность.

— Как долго вы обучаете детей в этом доме? — спросила я. Он положил мел и вытер пальцы.

— Почти два года. Очень долгий срок, как мне кажется.

Два года? Именно два года тому назад был убит Дуайт Рейд. Был ли здесь в то время Эндрю Бич? Это меня интересовало. Он как бы угадал мои мысли.

— Меня еще не было здесь, когда произошла трагедия, — сказал он. — Хотя меня пригласили в этот дом вскоре после нее. После случившегося было решено, что для Джереми необходим мужчина, чтобы держать его в руках, и это место предложили мне. Я боюсь, толку из этого вышло мало. Но если вы позволите, мисс Кинкейд, я умолчу о некоторых подробностях, которые мне совсем не хочется обсуждать.

Я усмехнулась от его намека и сказала с некоторой горячностью:

— У меня нет намерения совать нос в чужие дела и собирать сплетни.

Хорошее настроение вновь вернулось к нему, и он дерзко ухмыльнулся мне в ответ, как бы показывая, что он не очень-то верит моим словам.

Я возвратилась к своим вопросам, не придавая значения тому, что он думал обо мне.

— Если вы так долго здесь находитесь, мистер Бич, тогда вы, конечно, что-то знаете о Джереми. Вы, конечно, знаете, чем он интересовался до этого происшествия. Я не имею в виду коллекцию пистолетов его отца. Миссис Рейд мне уже сказала об этом.

Казалось, Эндрю Бич размышлял над моим вопросом:

— По-моему, зародыши беды были очевидны в этом мальчике. Он по натуре очень легко возбудим, иногда даже неистов. Ясно, что рано или поздно с ним должно было случиться что-нибудь серьезное. И возможно, он снова может попасть в беду. Вы понимаете это, мисс Кинкейд?

Я нетерпеливо кивнула. Джереми был ребенком и нуждался в серьезной помощи.

— Я хочу знать о нем все, что только можно узнать, — настаивала я.

— Я мало что могу рассказать, — проговорил он. — Знаю, что в прошлом он был очень привязан к своему дяде и был в восторге от путешествий мистера Брэндана Рейда по далеким странам. Мисс Гарт упоминала, что он с удовольствием слушал, когда его дядя рассказывал разные истории о Египте и о работе, которую, он вел там в экспедициях.

Египет? Экспедиция? Я вспомнила о некоторых странностях в облике мистера Рейда. Возможно, у тех, кто видел далекие страны и иные горизонты, есть особые черты, которые отличают их от нас, кто только мечтает о них. Это было интересно, и я оживилась.

— Я не знала, что мистер Рейд работал в таких экспедициях, — сказала я.

— Все это было сделано на деньги Рейдов, — презрительно заверил меня Эндрю Бич. — Мать Брэндана умерла, когда он был еще совсем молодым, и оставила ему большое состояние. Конечно, его отец очень хотел, чтобы сын присоединился к конторе адвокатов, которую он возглавлял, но молодой Брэндан избрал другой путь. Вполне вероятно, что ему не хватает блеска и таланта, которыми обладал его младший брат. Брэндану больше по душе были приключения, и он интересовался египтологией. У него были деньги, и он мог нанять экспертов для ведения каждодневной кропотливой работы. Поэтому он проводил большую часть времени в Египте, и Индии, и других далеких странах на протяжении многих лет — как раз до смерти своего брата. А затем он обосновался в этом доме, чтобы превратиться в обычного женатого человека.

В его голосе явно звучало презрение, и мне стало ясно, что Эндрю Бич не любит моего нанимателя. Но все это ничего не значило для меня.

— Если мальчик интересовался когда-то Египтом, то, вероятно, его и сейчас можно этим заинтересовать, — сказала я. — Мой отец преподавал историю, и я всегда увлекалась этим предметом.

Учитель спокойно и оценивающе посмотрел на меня.

— Вы очень молоды, мисс Кинкейд. Вам еще много предстоит узнать. Но не говорите потом, что я вас не предупреждал.

Меня не трогало, что меня оценивают и наставляют, словно я была ребенком.

— Предупреждали о чем? Не скажете ли вы мне яснее, что вы имеете в виду?

— Мальчик не интересуется ни Египтом, ни чем-нибудь еще. Он вне пределов нашей досягаемости. Думаете, я не пытался? Не думаете ли вы, что, видя, какую дорогу он избирает, я не пытался свернуть его с нее? Его дядя занят другими делами и не способен разглядеть, что происходит. Или боится это разглядеть. Я не уверен, какое из этих предположений правильно. На вас возложили неблагодарную обязанность, мисс Кинкейд. Если бы вы были постарше и поумнее, вы бы отказались. Могу только надеяться, что вы не отказались от чего-нибудь более значительного в вашей жизни ради того, чтобы прийти сюда.

Этому молодому человеку не было, пожалуй, еще и тридцати, и я посчитала его снисходительное отношение к моей молодости смешным и обидным.

— Я не отказалась ни от чего более значительного, — высокомерно ответила я. — Если опыт означает борьбу с трудностями, то я не так уж и молода, как вам кажется;

С этими словами я вернулась к шитью, игнорируя тот интерес с некоторой долей жалости, с которым он рассматривал меня. У меня не было намерения принимать его слова как окончательное мнение. Не имеет значения, что он думает, будто хорошо знает Джереми. Если я откажусь, будущее мальчика может оказаться действительно мрачным. Мне еще только предстояло сделать первые шаги навстречу ему, и меня не так-то просто было выбить из колеи. Если никто в этом доме не захочет помочь мне, то я должна справиться сама.