Глава 21
– Бывают случаи, – сказала мисс Анабел, – когда локти можно положить на стол. Когда, по-твоему?
– Когда никто не видит? – спросила Невада с улыбкой. Мисс Анабел сурово поглядела на нее.
– Такой жест недопустим на официальных обедах, – сказала она. – Это, однако, приемлемо при перемене блюд или во время отдыха.
Бесстрашно руководя своей чрезвычайно яркой, но надоедливо-бесцеремонной питомицей, мисс Анабел вела ее по запутанному лабиринту приличий и социальных условностей, которые ей требовалось знать, чтобы стать истинной леди. Мисс Анабел сидела напротив Невады за покрытым розовой камчатной скатертью столом. Столик на колесах был доставлен в их гостиничный номер стюардом в белой куртке. Официант стоял, сложив перед собой руки в перчатках, ожидая, когда можно будет подать завтрак.
В этот удивительно солнечный для Лондона сентябрьский полдень дневной урок был посвящен правилам поведения за столом. Невада в роли гостя, пришедшего к завтраку, вошла в гостиную со стенами цвета слоновой кости, с чиппендейльской мебелью и мягким ковром цвета ржавчины, улыбнулась мисс Анабел и сказала:
– Доброе утро!. Меня зовут Невада Мэри Гамильтон. Рада встретиться с вами.
– Хорошо! – похвалила ее мисс Анабел. – Только, я думаю, мы должны пропустить Неваду и оставить просто мисс Мэри Гамильтон.
– Почему, черт побери, я должна сделать это? – Невада немедленно приняла свою любимую позу, уперев руки в бока.
Тонкие брови мисс Анабел взлетели вверх.
– Я замечаю, моя дорогая, что когда ты сердишься, ты все еще ругаешься. Ты должна научиться сдерживаться. Ругательства недопустимы в любое время.
– Извините, но, Боже мой, почему я должна пропускать свое имя?
– Невада звучит ярко и необычно, но, боюсь, довольно простонародно.
– Неужели?
– Да, дорогая.
– Это превращение в леди причиняет мне большую боль. – Невада расстроенно вздохнула. – Прекрасно, в обществе я буду Мэри, а здесь я останусь Невадой. Хорошо?
– Очень хорошо. Ну, мисс Гамильтон, не попробуете ли вы закуски? – предложила мисс Анабел.
Официант в белой куртке выступил вперед и предложил Неваде закуски. Она взглянула на серебряный поднос и сделала гримасу.
– Фу, это омерзительно, – сказала она, отводя неодобрительный взгляд от устриц и моллюсков на миниатюрных тарталетках.
Мисс Анабел снова сделала замечание:
– Если закуски на подносе тебе не нравятся, просто скажи: мне ничего не надо, благодарю вас.
Невада кивнула. Когда они сели за стол, мисс Анабел мягко напомнила:
– Откусывай понемножку, не набрасывайся на пищу. Глотай беззвучно.
Официант поставил перед Невадой тарелку чечевичного супа и подал черствые булочки.
– Держи руки над супом, – поучала мисс Анабел. – Отламывай от булочки маленькие кусочки. Не оставляй крошек на скатерти.
– О-ой, мой палец, – вскрикнула Невада, пытаясь разломить булочку. – Она же каменная!
Не обращая внимания на ее недовольство, мисс Анабел продолжала урок:
– Опускай ложку в суп. Подноси ее к губам и осторожно переливай ее содержимое в рот. Не чавкай.
Завтрак и урок продолжались более часа. Когда с этим было покончено и терпеливый стюард вывез столик с посудой из номера, мисс Анабел заявила:
– Теперь займемся твоей осанкой. Ты все еще ходишь… И так далее. Это тянулось уже восемь недель. С самого приезда в Лондон. Неваде казалось, что почти все время, когда они не спали, было потрачено на утомительные нравоучения, надоевшие ей до слез. Она не представляла, как надо правильно ходить, говорить, есть, сидеть, стоять, одеваться и смеяться. Тысячи глупых правил этикета смешались в ее бедной голове, и Невада каждую ночь ложилась спать расстроенной и обескураженной и совершенно безразличной к своей будущей судьбе.
Но неустанные руки мисс Анабел не были единственной причиной ее уныния. Начиная с их приезда в Лондон, она почти не видела Джонни. Кроме нескольких вечеров, когда он просил сопровождать его в игорный зал, они не бывали вместе. И даже когда это случалось, они не оставались наедине. Прекрасные британские леди были очарованы опасной красотой Джонни Роулетта, как и их американские подруги. С того момента, когда он вошел в гостиничный лифт и ответил на призывный взгляд леди Эшли, у него не было времени ни на что другое. Кроме карточной игры. Роскошный номер в «Кларидже», который он делил с Невадой и мисс Анабел, служил Джонни только для сна и переодевания.
И более того, он часто даже не ночевал там, что больше всего тревожило Неваду. Чувственные рыжеволосые женщины, ослепительные брюнетки, изящные блондинки постоянно преследовали Джонни. Все они были истинными леди, но Невада с ревнивой яростью замечала, что при всех их прекрасных манерах, высоких идеалах и аристократических именах, они не были настолько благовоспитанны, чтобы не провести ночь с Джонни! Особенно знатная, опытная и высокомерная леди Эшли.
Единственный, кто делал ее пребывание в Лондоне более или менее терпимым, был Король Кэссиди, часто посещавший их. Невада полюбила приятного человека с серебряными волосами, который рассказывал интересные истории о своей молодости на диком Западе. Когда Король посещал «Кларидж», он приносил букеты свежесрезанных цветов и почти всегда небольшие подарки для нее и мисс Анабел. Король заходил в их номер, усаживался на длинном чиппендейльском диване, поглаживая серебряную эспаньолку, начинал говорить, и мисс Анабел на глазах Невады превращалась в застенчивую, немного возбужденную, молодую женщину.
После нескольких его посещений Невада стала хитро использовать робкую симпатию мисс Анабел к серебряному королю в своих интересах. Стремясь ограничить скучные занятия одним-двумя часами, она тотчас предлагала Королю взять их на прогулку пешком или в экипаже, жалуясь, что они были «заперты в четырех стенах».
Щеголеватый серебряный король галантно соглашался. И затем быстро убеждал колеблющуюся мисс Анабел, что выход из номера «Клариджа» будет полезен для нее, что после прогулки розы расцветут на ее прелестных щечках.
В сверкающем темно-голубом ландо, запряженном парой совершенно одинаковых гнедых лошадей, они втроем ездили на экскурсии по старому городу. Именно Король возил их в Мейфер, небрежно указывая на величественные резиденции, где за тяжелыми дверями жили сейчас или проживали когда-то такие особы, как лорд Дувр и леди Беркли Страттон, граф Скарборо и лорд Берлингтон, сэр Натаниэль Керзон. Невада поражалась, что серебряный король с Запада знал, кто живет в прекрасных лондонских домах.
Мисс Анабел была удивлена и восхищена, когда они посетили лондонскую художественную галерею, и серебряный король, сопровождающий их по обширным залам, где стены были покрыты темно-красным камчатным полотном, а лестницы сделаны из полированного дуба, легко узнавал работы великих английских, французских и немецких мастеров.
Именно Король Кэссиди показал им башню и мост Тауэра. В одно прекрасное солнечное утро он взял их на прогулку в Сент-Джеймс парк. Он показал фешенебельные магазины на Бонд-стрит и Оксфорд-стрит. Он показал им королевский Оперный театр, церковь Сент-Джеймс и церковь Святого Павла. Даже Букингемский дворец.
– Боже, как я хочу попасть туда! – сказала Невада, восторженно глядя на огромный дворец. – Это очень сложно? – она обернулась и посмотрела на двух пожилых людей, сидящих напротив нее в экипаже. На лице мисс Анабел появилось неодобрительное выражение, заставившее Неваду осознать свою ошибку. Король сердечно улыбался, его синие глаза лучились весельем, как будто он одобрял сказанное Невадой. Невада попыталась исправиться. – Простите, если я выразилась слишком резко, но мне очень хотелось бы попасть в Букингемский дворец, – сказала она, обращаясь к мисс Анабел. Лицо мисс Анабел смягчилось.
– Я понимаю тебя, дорогая. Но, боюсь, это невозможно. Невада перевела взгляд с мисс Анабел на Короля.
– Мне жаль, дитя. Но требуются более весомые рекомендации, чем мои, чтобы получить приглашение королевы.
Он выглядел действительно расстроенным. Это тронуло Неваду. Она ослепительно улыбнулась:
– Ничего страшного. Поедем лучше на Пикадилли!
В холодный, туманный вечер в конце сентября Король Кэссиди неожиданно, без предупреждения, приехал в «Кларидж» навестить дам. В руках он держал плитку прекрасного бельгийского шоколада, обернутого в золотую фольгу.
Мисс Анабел была в номере одна. Она сразу же объяснила, что Невада вместе с Джонни и леди Эшли уехала в казино. Король, осознав, что они впервые встретились наедине, внезапно испытал почти такую же растерянность, как и тихая благородная леди. Он очень привязался к мисс Анабел и теперь, стоя перед ней и улыбаясь, почувствовал себя как юноша на первом свидании.
Мисс Анабел, забыв светские манеры, настолько разнервничалась, оставшись вдвоем с мужчиной, к которому испытывала необъяснимую склонность, что даже не пригласила Короля Кэссиди сесть.
– Я… я непременно скажу Неваде, что вы ее не застали, – услышала мисс Анабел свой неуверенный голос. – Она будет расстроена, что не встретилась с вами.
Эти слова были восприняты как намек на окончание визита обычно смелым, но внезапно оробевшим серебряным королем. Он собирался предложить мисс Анабел вдвоем пообедать или посетить театр, но очевидно аристократка с Юга не намерена проводить вечер наедине со старым хулиганом с Запада, который говорил слишком много и смеялся слишком громко, да еще пил неразбавленное виски.
– Передайте ей привет от меня, мисс Анабел.
Он поклонился и отступил в нерешительности, и мисс Анабел была озадачена выражением его ярко-синих глаз. В этот момент Король Кэссиди выглядел совершенно расстроенным. Проводив его, мисс Анабел вздохнула и бесцельно прошлась по комнате. Она положила тяжелую плитку шоколада на мраморный столик и подошла к высокому окну, чувствуя себя совершенно разбитой. Сдержав тяжелый вздох, она осторожно отодвинула шелковую портьеру и посмотрела вниз.
Король Кэссиди уже вышел на улицу, торопясь укрыться от ночного холода в ожидавшем его синем ландо. Но прежде чем открыть дверь экипажа, он внезапно обернулся. Скрытая портьерой, мисс Анабел смотрела на Короля Кэссиди и видела его таким, каким никогда не видела прежде.
Всегда улыбающийся, уверенный, он в этот холодный, туманный вечер выглядел унылым и одиноким. Порыв ветра растрепал отливающие серебром волосы и уронил прядь на необычно печальное лицо. Он вздрогнул, ссутулил плечи и поспешно сел в ландо.
Мисс Анабел стояла у окна, провожая взглядом экипаж Короля. Она спрашивала себя, где он проведет этот вечер и с кем. И тут же упрекнула себя за безрассудные мечты глупой старой девы. Богатые, привлекательные, смелые господа, как Король Кэссиди, никогда не испытывали недостатка в компании.
Почувствовав внезапный холод и в теле, и в душе, одинокая старая дева отвернулась от окна. Обхватив плечи, она подошла к ярко пылающему мраморному камину, украшенному бронзовыми часами, опустилась на маленькую скамеечку для ног, где частенько сидела Невада, и задумалась, глядя на огонь.
Ослепительно красивая в экстравагантном платье из серебристого шелка, леди Эшли была не просто раздражена. Ее благородный подбородок был поднят, губы плотно сжаты, большие изумрудные глаза сверкали от злости. Джонни Роулетт в расстегнутом черном вечернем костюме, так что была видна алая шелковая подкладка, пребывал в прекрасном настроении. Лениво откинувшись на спинку бархатного сиденья наемного ландо, он довольно улыбался, и в его глазах светилось возбуждение. Невада в платье из темно-синей тафты, юбка которого зацепилась за согнутое колено Джонни, улыбалась, ее синие глаза озорно поблескивали в темноте. Настроение у Невады было чудесное, несмотря на очевидное негодование леди Эшли. Невада была очень довольна собой. Она сумела весь вечер занимать место строго между леди Эшли и Джонни, что было вовсе непросто.
В шикарных клубах Невада ловила на себе злобные взгляды титулованной блондинки. Джонни ничего не замечал. Он был слишком поглощен карточной игрой. И выигрышем. Доверяя способности Невады приносить ему удачу, он не задумывался, пожимая ее руку, или сжимая обнаженное плечо, а иногда снисходительно усмехаясь, когда она по-хозяйски прислонялась к его широкому плечу. Леди Эшли все замечала, и это ей не нравилось. И это бесконечно забавляло Неваду.
Когда, получив выигрыш в несколько тысяч, они покинули первый клуб, чтобы попробовать удачу в другом, настроение Джонни значительно поднялось. Он не обратил внимания, что, когда они садились в экипаж, Невада заняла место в середине, прямо между ним и леди Эшли.
Так продолжалось весь вечер, но леди Эшли, стараясь сохранить достоинство, не сказала ни слова. Она не могла позволить Роулетту считать ее назойливой и ревнивой женщиной. Она знала такой тип мужчин. Стоит только раз попытаться надавить на него, и он будет наверняка потерян для нее. Так что она возмущалась молча и надеялась, что Роулетт не будет слишком часто настаивать на компании этого красивого маленького отродья.
Очевидно, что этот вредный ребенок был безумно влюблен в Роулетта, хотя тот поклялся, что Невада была только его питомицей и подопечной, дочерью старого и дорогого друга, который перед смертью поручил ему свое дитя.
Леди Эшли была очень проницательна. Она могла поспорить на всю сумму выигрыша, полученного Джонни за игорными столами Лондона, что невоспитанная девица побывала в его постели. Никакая женщина не смотрела бы на мужчину так, как это делала Невада, если бы она не спала с ним. Эта уверенность одновременно вызывала отвращение и забавляла пресыщенную леди Эшли. Роулетту было поручено охранять невинность молоденькой дочери умершего друга, и что сделал этот черствый хам? Он обещал защищать беспомощную девушку, а вместо этого воспользовался ее неопытностью, чтобы удовлетворить свою похоть. Возмутительно. Омерзительно. Непростительно.
Каким же человеком был этот беспринципный Роулетт, совращающий детей? Он был, признавалась себе леди Эшли, самым замечательным мужчиной из всех, с кем она встречалась. И она не собиралась уступать его какой-то мечтательной вертихвостке, настолько неумной, что она осмелилась соперничать с опытной светской женщиной, знающей сотни способов, как удовлетворить чувственного француза.
– Вот мы и на месте, – голос Джонни ворвался в мечты обеих женщин, когда экипаж остановился под уличным фонарем.
– Уже поздно, леди Эшли, – нежно сказала Невада, оборачиваясь к еле сдерживающейся блондинке, и злорадно улыбнулась, когда Джонни, выйдя из экипажа, наклонился, обнял руками миниатюрную талию Невады, поднял ее и поставил на тротуар. – Джонни и я будем рады новой встрече с вами.
Невада еще многозначительно улыбалась, когда Джонни, поставив ее, сказал:
– Я провожу ее наверх и вернусь, – сказал он.
– Я буду ждать, любимый, – услышала Невада медоточивый голосок своей соперницы.
Не настолько опытная и хладнокровная, как леди Эшли, Невада начала читать нотации, едва Джонни, взяв ее за руку, вошел в просторный холл гостиницы.
– Джонни, уже больше двух часов ночи. Ты должен отправить леди Эшли домой и идти…
– Благодарю за чудесный вечер, – прервал ее Джонни. – Мы выиграли несколько тысяч. Ты была в ударе сегодня, мне как раз это и было нужно.
Они вошли в лифт, двери закрылись за ними.
– Я точно знаю, что тебе нужно каждую ночь, – сказала Невада, качнувшись к нему.
– Не начинай все сначала, Невада. – Джонни мягко отстранил ее.
– Ты опять пойдешь к ней? – требовательно спросила Невада.
– Я пойду туда, куда вздумается, – холодно ответил Джонни.
– Боже мой, как ты слеп! – воскликнула она.
– Мое зрение в полном порядке, – возразил Джонни.
– Нет, нет и нет. Если бы ты мог видеть, ты бы понял, что леди Эшли крепко вцепилась в тебя своими коготками.
– Ты рассуждаешь, как наивный ребенок. Леди Эшли – красивая светская женщина, которой нравится моя компания, точно так же, как и мне нравится ее общество.
Лифт остановился. Двери открылись. Невада не двинулась с места. Джонни взял ее за руку и вывел в тихий коридор. Они подошли к резной двери номера. Невада обернулась и встала лицом к Джонни.
– Ты считаешь меня наивной, но ты еще наивнее меня.
– Спокойной ночи, – сказал Джонни, повернулся и ушел. Невада стояла, пока он не исчез в лифте. Затем устало вошла в номер, прошла через гостиную и подошла к окну.
Нервно отдернув шелковую портьеру, она взглянула вниз на сверкающее в цвете уличного фонаря черное ландо.
Через минуту Джонни вынырнул из плотного тумана, открыл дверь экипажа и скрылся внутри. Прежде чем карета отъехала, Невада увидела голову Джонни, склонившуюся к леди Эшли. Невада долго еще стояла у окна, после того как экипаж исчез в ночи, чувствуя холод и одиночество. Она опустила портьеру и подошла к мраморному камину, где все еще горел огонь.
Она утомленно опустилась на скамеечку для ног и грустно наблюдала за потухающим пламенем.