Глава 11

Было около семи вечера. Поднявшись на палубу, Дона увидела, что корабль опять изменил курс и теперь движется к берегу.

Земля туманной полосой вырисовывалась на горизонте. Они провели в море весь день, бороздя пролив вдоль и поперек и ни разу не встретившись с другим судном. Шквалистый ветер ни на секунду не отпускал "Ла Муэтт", заставляя ее танцевать и подпрыгивать на волнах, словно ореховую скорлупку. Дона поняла, что француз решил пока держаться подальше от берега и подобраться к суше, только когда стемнеет. День прошел без приключений. Вначале, правда, была слабая надежда, что по дороге попадется торговое судно, переправлявшееся с грузом через пролив, за счет которого они могли бы недурно поживиться, но надежда эта не оправдалась, и команда, ожившая и повеселевшая после целого дня, проведенного на море, с еще большим азартом начала готовиться к ночной операции, обещавшей им немало опасных и увлекательных минут. Матросы все как один были охвачены лихорадочным возбуждением и напоминали мальчишек, затеявших рискованную проделку. Перегнувшись через перила, Дона прислушивалась к их веселым голосам, пению и шуточкам, которыми они перебрасывались на ходу. Время от времени то один, то другой поднимал голову и посылал ей задорную улыбку или восхищенный взгляд, с природной галантностью не забывая о присутствии на борту прекрасной дамы.

Казалось, что сам воздух вокруг корабля пропитан радостным ожиданием.

Опьяненная жаркими лучами, свежим западным ветром и лазурной водой, Дона испытала вдруг странное желание стать такой же, как они: тянуть вместе с ними канат, взбираться до самого верха на мачту, поднимать паруса и вертеть тяжелый штурвал. Брызги, перелетавшие через борт, хлестали ее по лицу, оседали на одежде, но она не обращала на это внимания – пусть, солнце все высушит. Она нашла тихое местечко около штурвала, с подветренной стороны, и уселась прямо на доски, поджав под себя ноги, заправив концы шали за пояс и предоставив ветру свободно играть ее волосами. Ближе к полудню она вдруг почувствовала страшный голод. Откуда-то снизу потянуло запахом свежего хлеба и крепкого кофе, а еще через минуту на палубе с подносом в руках появился Пьер Блан.

Она торопливо выхватила у него поднос и тут же сама устыдилась своей торопливости, но он только подмигнул ей в ответ – так весело и потешно, что она не удержалась от смеха, – закатил глаза и погладил себя по животу.

– Хозяин придет через минуту, – заговорщицки улыбаясь, произнес он, и Дона в очередной раз поразилась тому, как быстро все они – и Уильям, и матросы – догадались об их отношениях с французом и как просто и естественно к этому отнеслись.

Она с жадностью накинулась на еду, словно не ела целую неделю: отрезала толстые ломти от золотисто-коричневой буханки, намазывала их маслом, не забывая про сыр и салат. Вскоре за ее спиной послышались шаги. Она подняла голову: возле нее стоял капитан "Ла Муэтт". Усевшись так же, как и она, прямо на палубу, он взял буханку хлеба и отрезал себе ломоть.

– Я решил немного отдохнуть, – сказал он. – Погода отличная, судно само держит курс, достаточно только время от времени подправлять штурвал.

Угостите меня кофе.

Она разлила дымящийся напиток по чашкам, и оба начали жадно прихлебывать его, искоса поглядывая друг на друга.

– Как вам нравится мой корабль? – спросил он.

– Он удивителен. Я никогда не думала, что плавать на корабле – такое удовольствие. Мне кажется, я только сейчас начала жить по-настоящему.

– Я испытал то же самое, когда впервые поднялся на борт. А что скажете о сыре – недурен, верно?

– Сыр божественный.

– Вас не укачало?

– Нет, я чувствую себя прекрасно.

– Советую поужинать поплотней. Потом вряд ли удастся перекусить.

Отрезать вам еще хлеба?

– Да, пожалуйста.

– Думаю, что ветер продержится до темноты, но к ночи, наверное, спадет.

Надо воспользоваться приливом и как можно ближе подойти к берегу. Вы счастливы?

– Да… Почему вы спрашиваете?

– Потому что я тоже счастлив. Налейте-ка мне еще кофе.

– У матросов сегодня приподнятое настроение, – заметила она, берясь за кофейник. – Это из-за погоды или из-за того, что они предвкушают ночную вылазку?

– Из-за того и из-за другого. А еще потому, что вы плывете с нами.

– Неужели для них это так важно?

– Вы вселяете в них бодрость. Ради вас они готовы на любые подвиги.

– Почему же вы раньше не брали женщин на борт?

Он улыбнулся ей набитым ртом, но ничего не ответил.

– А знаете, что рассказал мне Годолфин о ваших матросах?

– Нет.

– Он сказал, что они пользуются дурной славой в округе и что многие местные женщины попали из-за них в беду.

– Что же случилось с местными женщинами?

– Вот и я спросила его об этом же. А он, представьте себе, сообщил, что они пострадали от рук ваших головорезов.

– Не думаю, что местные женщины так уж страдали.

– Я тоже не думаю.

Он продолжал жевать бутерброд с сыром, поглядывая на паруса.

– Мои ребята никогда не позволят себе обижать корнуоллок. Скорей, наоборот, это те не дают им проходу. Стоит им узнать, что "Ла Муэтт" пришвартовалась где-нибудь поблизости, как они тут же удирают из дома и начинают бродить вокруг. Подозреваю, что даже Уильяму не удалось избежать их пристального внимания.

– Ваш Уильям – типичный француз.

– Я тоже француз, мы все французы, но это не значит, что нам по вкусу такое бесцеремонное преследование.

– Наверное, корнуоллки считают своих мужей недостаточно искусными.

– Так пусть научат их быть поискусней.

– Простому крестьянину тяжело одолеть науку любви.

– Догадываюсь. Но практика – великая вещь.

– Чтобы научить чему-то своего мужа, женщина сама должна многое уметь.

– А инстинкт на что?

– Одного инстинкта недостаточно.

– В таком случае остается только пожалеть местных женщин.

Он откинулся на локте и, нашарив в кармане своего длинного камзола трубку, стал набивать ее темным крепким табаком, точь-в-точь таким же, какой лежал в табакерке на ее ночном столике. Затем зажал трубку в руке и закурил.

– Я, помнится, уже говорил вам, что французов совершенно необоснованно обвиняют в волокитстве, – произнес он, глядя вверх, на мачты. – Глупо предполагать, что с одной стороны пролива живут галантные кавалеры, а с другой – сплошь неуклюжие увальни.

– Может быть, дело в климате? – проговорила она. – Наверное, наша промозглая погода не способствует любовным утехам.

– Климат здесь ни при чем, – ответил он, – да и национальность тоже.

Умение любить – это особый дар, с ним надо родиться – мужчине ли, женщине, все равно.

– А если один из супругов обладает этим даром, а второй – нет?

– Такой брак наверняка окажется скучным. Впрочем, это можно сказать о большинстве браков.

Ее окутало облачко дыма. Она подняла голову и увидела на его лице улыбку.

– Почему вы смеетесь? – спросила она.

– У вас такой серьезный вид. Уж не собираетесь ли вы писать трактат о супружеской несовместимости?

– Может быть, и собираюсь. Только не сейчас, а поближе к старости.

– А хватит ли у вас знаний? За трактат нельзя садиться, не изучив предмет досконально.

– Думаю, что хватит.

– Хм, вот как? Но позвольте напомнить, что ваш трактат останется незаконченным, если вы ни слова не скажете о совместимости. Бывает ведь и такое: мужчина встречает женщину, отвечающую самым его сокровенным желаниям, разделяющую все его мысли и чувства – от самых радостных до самых мрачных.

– Эти случаи крайне редки.

– К сожалению, да.

– Значит, мой трактат останется незаконченным.

– Что, несомненно, будет большой потерей – не только для автора, но и для читателей.

– Вместо главы о… совместимости, как вы изволили выразиться, я могла бы написать несколько слов о материнстве. Эта тема мне гораздо ближе.

– В самом деле?

– Да. Если не верите, спросите у Уильяма. Он знает, какая я нежная и заботливая мать.

– Если вы такая заботливая мать, что вы делаете на борту "Ла Муэтт"?

Почему сидите с растрепанной прической на голых досках и обсуждаете с пиратом превратности супружеской жизни?

На этот раз рассмеялась она и, оторвав от корсажа ленту, попробовала стянуть ею растрепавшиеся волосы.

– А знаете, чем сейчас занимается настоящая леди Сент-Колам?

– Нет. Но с удовольствием послушаю.

– Лежит с холодной грелкой на животе и мучается от головной боли. И только Уильям, верный, преданный Уильям, время от времени заходит к ней, чтобы подкрепить ее гаснущие силы кисточкой винограда.

– Бедняжка, как мне ее жаль! Лежит, наверное, одна-одинешенька и размышляет о супружеской несовместимости.

– Леди Сент-Колам не забивает себе голову подобной ерундой, она очень уравновешенная особа.

– Что же заставило эту уравновешенную особу надеть мужские брюки и отправиться на большую дорогу?

– Гнев. Гнев и недовольство.

– Чем же она была недовольна?

– Своей неудавшейся жизнью.

– От которой она, в конце концов, решила спрятаться в Нэвроне?

– Да.

– Но если настоящая леди Сент-Колам мечется в жару на кровати, сокрушаясь о загубленной жизни, то кто же сидит сейчас рядом со мной?

– Простой юнга, скромный и незаметный член вашей команды.

– При всей его скромности и незаметности он умял уже весь сыр и три четверти буханки хлеба.

– Ой, простите, я думала, вы закончили.

– Похоже, что закончил.

Он с улыбкой посмотрел на нее, и она отвела взгляд, боясь, что он догадается о ее волнении, и в то же время понимая, что теперь это неважно.

Он выбил трубку о палубу и спросил:

– Хотите, я научу вас управлять кораблем?

Глаза ее просияли от радости:

– Меня? А я смогу? Мы не утонем?

Он рассмеялся, встал и потянул ее за собой. Затем подошел к рулевому и что-то тихо ему сказал.

– Что я должна делать? – спросила Дона.

– Возьмитесь обеими руками за штурвал, вот так. А теперь старайтесь держаться строго по курсу, не отклоняясь ни вправо, ни влево, чтобы не сбить фок. Чувствуете, что ветер дует вам в спину?

– Да.

– Так и должно быть. А как только подует справа, срочно поворачивайте штурвал.

Дона взялась за рукоятки штурвала и тут же почувствовала, как податливо корабль отвечает на каждое ее движение, весело ныряя вверх и вниз и дрожа под напором тяжелых валов. Ветер пронзительно свистел в снастях, грохотал узкими треугольными парусами над ее головой, надувал большой квадратный фок, который трепетал, словно живой, и рвался на удерживающих его канатах.

Смена рулевого не прошла незамеченной. Матросы, работавшие внизу, на шкафуте, принялись подталкивать друг друга локтями, переговариваться по-бретонски, улыбаться и перемигиваться. А их капитан стоял рядом с ней, засунув руки в карманы, тихонько посвистывал и зорко смотрел вперед.

– Ну что ж, я вижу, на инстинкт моего юнги можно положиться, – наконец проговорил он, – хотя бы в одном.

– В чем же?

– В умении управлять кораблем.

И, рассмеявшись, он ушел с мостика, оставив ее один на один с "Ла Муэтт".

Дона простояла у штурвала почти час, радуясь так же искренне, как радовался бы Джеймс, получив новую игрушку. Наконец, почувствовав, что руки совсем устали, она оглянулась на рулевого, который с улыбкой наблюдал за ней издалека. Он тут же подошел и сменил ее. А она отправилась в капитанскую каюту, бросилась на кровать и мгновенно уснула.

Проснувшись ненадолго, она увидела, что француз зашел в каюту и, склонившись над картой, разложенной на столе, делает какие-то подсчеты.

Затем она снова заснула, а когда окончательно открыла глаза, каюта была уже пуста. Она встала, потянулась и вышла на палубу, чувствуя, к своему величайшему стыду, что снова хочет есть.

Было почти семь часов; корабль медленно двигался к берегу; у штурвала стоял сам капитан. Дона подошла к нему и молча встала рядом, глядя на туманную полосу земли у горизонта.

Через некоторое время он отдал какую-то команду, и матросы, проворно, словно обезьяны, перебирая руками, начали карабкаться по канатам. Дона увидела, как большой прямоугольный марсель провис и безвольно затрепыхался на рее.

– Марсель виден первым, когда корабль появляется из-за горизонта, – пояснил он. – До темноты еще не меньше двух часов, и я не хочу, чтобы нас заметили раньше времени.

Дона снова посмотрела на берег, и сердце ее забилось от неясного волнения – она почувствовала, что ее охватывает тот же азарт и то же нетерпение, которые с самого утра владели всей командой, включая капитана.

– Мне кажется, вы задумали что-то чрезвычайно опасное и безрассудное, – проговорила она.

– Вы же сами хотели получить парик Годолфина, – ответил он.

Она с изумлением взглянула на него – голос его звучал спокойно и ровно, словно речь шла всего лишь о рыбной ловле.

– Что вы собираетесь делать? – воскликнула она. – Объясните!

Он ответил не сразу. Повернувшись к матросам, он отдал еще одну команду, и те кинулись убирать второй парус.

– Вам знакомо имя Филипа Рэшли? – наконец спросил он.

– Да, Гарри как-то о нем упоминал.

– Он женат на сестре Годолфина, – сказал он. – Впрочем, для нас сейчас важно не это, а то, что его корабль совсем недавно вернулся из Индии.

Я слишком поздно об этом узнал, а то непременно устроил бы на него засаду.

Теперь же он дня два как благополучно стоит в порту. Мой план заключается в том, чтобы захватить его на стоянке вместе с командой и переправить во Францию.

– А если их окажется больше?

– Ну что ж, придется рискнуть. Всего не предугадаешь. К тому же я рассчитываю на внезапность, раньше мне это помогало.

Он посмотрел на нее и усмехнулся, заметив, что она скептически пожимает плечами, словно считая его затею совершенно невыполнимой.

– Неужели вы думаете, что я зря просидел в каюте эти пять дней? – спросил он. – Не волнуйтесь, все продумано до мелочей. Да и матросы мои не теряли времени даром, пока корабль стоял в ручье. Годолфин сказал вам правду: они действительно любят бродить по окрестностям, но вовсе не для того, чтобы соблазнять местных красоток. Точнее, не только для того.

– Разве они говорят по-английски?

– Некоторые говорят. Именно те, которых я посылаю на берег.

– Поразительная предусмотрительность!

– Нет, обычный деловой подход.

Берег вырисовывался все ясней, и вскоре корабль уже входил в просторную, широкую бухту. Далеко на западе протянулась белая песчаная коса, быстро темнеющая в наступивших сумерках. Корабль по-прежнему держал курс на север, неуклонно двигаясь к берегу, хотя поблизости не было видно ни реки, ни удобной стоянки.

– Вы еще не поняли, куда мы плывем? – спросил он.

– Нет, – ответила она.

Он не стал ничего объяснять, а только улыбнулся и пристально посмотрел на нее, насвистывая сквозь зубы. Чтобы не выдать себя, она отвернулась – слишком многое читалось в ее глазах, да и в его тоже. Она смотрела на ровную, спокойную гладь моря, вдыхала запахи травы, мха, листьев и нагретого за день песка, которые вечерний ветерок доносил с прибрежных скал, и думала о том, что это и есть счастье, это и есть та жизнь, о которой она мечтала.

Впереди ее ждали волнения и опасности, а может быть, даже жестокая, кровавая схватка, но она знала, что через все это они пройдут вместе, и потом, когда все закончится и снова наступит тишина, они по-прежнему будут вместе, чтобы строить свой собственный мир и дарить друг другу самое дорогое, что у них было: нежность, спокойствие и доброту. Она потянулась и, с улыбкой взглянув на него через плечо, спросила:

– Так куда же мы все-таки плывем?

– В Фой-Хэвен, – ответил он.