ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Глава 1
А ПОКА СУД ДА ДЕЛО…
Я сидел в открытых дверях своей дачки и слушал, как в листве шелестит дождик. Кусты и деревья стояли в полной летней красе. Боярышник отцвел до конца, и на нем уже завязались зеленые ягодки — кисти пока не поникли под их тяжестью, и они задорно торчали вверх; ясень выпустил хохолки семян, украшенных хорошенькими крылышками. Июнь подходил к концу. Первый срок, назначенный Томом для отъезда, давно миновал; близился день, когда минует и второй. Прямо напротив меня, не обращая внимания на дождь, с дерева, словно самолеты-истребители, пикировали овсянки; по полю с важным видом расхаживали сороки. Стояло субботнее утро, и я дожидался Миртл.
Да, как это ни дико вам покажется, но сегодня ко мне собиралась явиться Миртл — и явиться, сколько я мог судить, в лучезарном настроении. С того самого дня, как у Миртл завелась собака, все ее поведение говорило лишь об одном: что живется ей замечательно. Том, с высоты своего всеведения, напыщенно витийствовал о приливах и отливах; я сомневался, что дело в этом. Что-то шальное пробивалось сквозь эту веселость; она попахивала истерикой. Это радостное возбуждение представлялось мне непрочным: оборвется в одну секунду, так же внезапно, как наступило, и Миртл еще глубже погрязнет в отчаянии. Том считал, что я преувеличиваю.
— Ты слишком много берешь на свою ответственность, — говорил он. — Все-то тебя касается.
Поразмыслив, я пришел к заключению, что, пожалуй, он прав. Я понаблюдал за Миртл, и у меня немного отлегло от души. Встречи наши проходили легко, беззаботно и, по-видимому, ни к чему не обязывали. Конечно, я спрашивал себя, ведает ли Миртл, что творит. Никто не посмеет сказать, что я не задавался этим вопросом — равно как и другими — тысячу раз. Впрочем, вам, может быть, интересней узнать ответ? Должен признаться, что отвечал я себе на сухом, деловом языке, хоть и считаю его не самым привлекательным способом выражения мыслей. Миртл продолжала наши отношения, руководствуясь принципом; «День прошел — и ладно». Вероятно, накануне банкротства человек все равно продолжает ходить к себе в контору, звонить но телефону и вкушает радости творчества, составляя деловые письма. Так и Миртл, накануне банкротства любви.
При отношениях по принципу «день прошел — и ладно» общаться с Миртл было сплошное удовольствие.
Найдя способ примириться со своей совестью, мне было уже нетрудно примириться снова с собою в целом. В конце концов, Миртл сама так решила. «Помни! — твердил я себе. — Это она так решила!» Меня очень поддерживала эта мысль — что Миртл сама так решила.
Дождь перестал, и я вышел нарвать цветов. В живой изгороди цвел шиповник, белый и розовый; розовый был усыпан пунцовыми бутонами. Я сорвал один, хотя заранее знал, что это пустое дело, и он немедленно развернул лепестки, как будто я держал в руке живое существо. Я искал жимолость. Смолевки и баранчики больше не попадались по краям канавы. Наконец я напал на жимолость, готовую вот-вот распуститься, она вымахала, что твое дерево, ствол был старый и перекрученный, точно лыко. В теплой спальне цветочки распустятся… Ах, Миртл!
Я медленно побрел домой, подкидывая ногою камушек.
Я шел и думал про Тома. На этой неделе в их отношениях со Стивом наметился резкий перелом. Пока что я успел выслушать одну сторону, но и это достаточно меня угнетало.
Встретились мы с Томом в центральной библиотеке, по чистой случайности. В просторном зале, с галереей поверху, пол был натерт до зеркального блеска и всегда пахло воском и скипидаром. Книжные полки стояли торцом к стене на равном расстоянии друг от друга, образуя ряд альковов. Люди серьезные уединялись в эти альковы молча посидеть над книжкой, молодежь — поамурничать шепотом. Я находил, что такой амурно-литературный уклон заслуживает всяческого уважения, ибо располагает людей серьезных к амурам, а легкомысленных — к серьезному чтению.
Подозреваю, что Том не хотел попадаться мне на глаза. Однако, совершая обход книжных полок с противоположных сторон, мы в конце концов столкнулись нос к носу. Застигнув Тома врасплох, я еле его узнал. Лицо у него было серое, его черты словно окаменели.
— Что с тобой? — спросил я.
— Немного расстроен. Больше ничего.
— По какому поводу?
Том не отвечал. Он направился к библиотекарю поставить штамп, я — за ним, и мы вышли вместе. На улице он помедлил в нерешительности.
— Я пройдусь с тобой, — сказал я. Было примерно полседьмого, время ужина, и улицы опустели. Стоял прохладный ясный вечер, и наши отражения сопровождали нас от витрины к витрине.
— Что еще выкинул Стив?
— Как ты узнал, что это Стив? Я точно знал, что это не Миртл, так как не сомневался, что все его охи и вздохи по ее адресу — чистая липа.
— Догадался.
— Он объявил мне вчера вечером, что уезжает в отпуск с родителями.
Я не уловил, в чем трагедия.
— А тебе что?
— Мне то, что я сам собирался с ним в отпуск.
— Ты в Америку собирался, Том.
— До того, как уеду в Америку.
Я на минуту замолк. Вот и подтвердились наши подозрения — никуда-то он не уедет. Я вспомнил, о чем мне рассказывал Стив в вокзальном буфете.
— Когда же ты все-таки уедешь?
— Потом. — Он нетерпеливо отмахнулся. — После… Милый Джо, не поддавайся ты так своим страхам.
Я сказал:
— Понятно. И куда ты хотел с ним поехать?
— Во Францию. Он хочет исправить себе произношение. Сколько раз я видел смешные стороны отношений, построенных по схеме «патрон и протеже»! Теперь они повернулись ко мне совсем иной стороной. Когда Том говорил, что Стив хочет поправить свое французское произношение, в словах его слышалась искренняя забота. Мне живо представилась картина: Стив прохлаждается в парижском бистро, возможно, попивая перно, и добивается, чтобы его совратила дамочка за кассой — это так он себе исправляет произношение.
— Я обещал, что повезу его во Францию, — сказал Том. И прибавил, сразу выдав себя с головой: — Он обещал, что поедет…
— Эх ты, бедняга!
Том взглянул мне в лицо и не понял, отчего я улыбаюсь. А я улыбался, вспоминая, как этот же Том, в неизреченной своей житейской мудрости, наставлял меня не придавать особого значения тому, что кто обещает.
— Можно бы, конечно, настоять, — сказал он. — Его родители поддержали бы меня.
— Это черт знает что!
— Они заботятся о его будущем, — с упреком пояснил Том. Можно подумать, Стив первый не блюдет свою выгоду денно и нощно!
— А куда они едут?
— В Гримсби, — брезгливо сказал Том.
— Уж тут, видимо, пусть он решает сам.
— Совершенно верно. Меньше всего я хочу его связывать. Эту фразу я слышал от них обоих, верно, раз десять. Интересно, почему никто не заикнется о том, что Стива никогда никто не связывал и едва ли свяжет, потому что он считается только с самим собой? Я ограничился тем что спросил:
— А разве его не будут связывать родители?
— Конечно, будут! Он делает большую глупость. Так-то так, но улизнуть от отца с матерью в Гримсби — это детские игрушки по сравнению с тем, что значит улизнуть от такого патрона в Париже. Я смекнул это сразу, а Сив, разумеется, и подавно.
— Похоже, парень сбился с панталыку, — сказал Том.
— Что делать? Не он один.
Мы дошли до перекрестка двух главных улиц и стали. Днем это было самое оживленное место в городе; сейчас оно точно вымерло. Посреди мостовой, где обычно стоял регулировщик, одиноко возвышалась пустая тумба. Мы молчали. Том вдруг опустил голову, и я увидел, что лицо у него совсем несчастное.
— Я очень тебе сочувствую, Том.
— Это последняя моя надежда. Для меня нет и не было ничего важнее в жизни. — Он поднял на меня измученные глаза. — Может, мне купить новый автомобиль, как ты думаешь?
Поистине неожиданный вопрос. Впрочем, я без труда угадал, чем он продиктован. Мне хотелось крикнуть ему: «Опомнись!» Я сказал:
— Сомневаюсь, чтобы подобным образом можно было поправить дело.
— Я и сам знаю, что нельзя, — сказал Том неживым голосом. — Я не дурак.
Мы оба понимали, что разговор окончен, и тотчас разошлись в разные стороны. Неясное чувство заставило меня оглянуться: мой друг удалялся какой-то чужой походкой. Обычно он выступал гоголем: грудь колесом, плечи ходят туда-сюда; сейчас он шел, точно заводная кукла, размеренным деревянным шагом. Я никогда не поверил бы, что он способен так измениться. Я был поражен этим и растроган.
Это зрелище запало мне в память и преследовало неотвязно. Оно стояло у меня перед глазами и сейчас, когда я брел к даче, подкидывая ногой камушек. Я размышлял о незавидной доле Тома, о других, кто тоже побывал в его шкуре. «Может, купить новый автомобиль?» Одним — одно, другим — другое; кому — автомобиль, а кому — и яхту. «Может, мне ему яхту купить?»
Может, и купить, если речь идет о таком, как Стив! Я с усмешкой подумал, не слишком ли много я беру на свою ответственность, когда дело касается Тома. Войдя в дом, я положил жимолость на стол.
Меня вывело из задумчивости треньканье велосипедного звонка.
— Зайчик! — донесся с дороги голос Миртл. — Иди посмотри, кого я привезла!
— Кого? — В моем возгласе смешались растерянность и досада. Я вышел посмотреть.
— Ну, скажи, разве не красавец? — В корзинке, укрепленной впереди, сидел песик.
— Ах, вот кого! — На этот раз в моем возгласе не слышалось ничего, кроме облегчения.
Миртл сияла от удовольствия. Я поцеловал ее. От нее пахло новыми духами. Я снова поцеловал ее, и моя ладонь нежно поползла вниз с ее талии.
Она дала мне подержать велосипед и спустила собаку на землю.
— Брайен! Брайен, ко мне! — позвала она, словно вовсе не замечая, до чего это неподходящее имечко для собаки. Пес поскакал к ней, хлопая ушами, то и дело останавливаясь, принюхиваясь. Он был и правда симпатичный: весь рыжий, с прелестной дурашливой ласковой мордой. Он поминутно оставлял за собой лужицы.
Я повел Миртл в дом.
Миртл зашевелилась.
— Я думал, ты спишь.
— А я думала, ты спишь!
Мы снова затихли. По комнате разливался аромат жимолости.
— Ты ничего не слышишь?
Я слышал. Это пес скулил внизу.
— Брайен просится к нам.
— Мало ли что. Нельзя.
— Ну почему, зайчик?
Мне неохота было вылезать из постели и открывать дверь.
— Собакам в спальне не место.
— Но он плачет. Он еще маленький.
— Тем более. Ему такое видеть рано.
Миртл нежно погладила меня.
— Сходи за ним, зайчик, будь добр.
Я послушался.
Суматошно шлепая лапами, рыжий дуралей кинулся вверх по лестнице. Миртл встретила его появление восторженно. Не без усилий его удалось уложить на половик, а я юркнул обратно в постель.
Миртл принялась щебетать. Она рассказала мне о последних событиях у нее на службе. Миртл отличилась. Благодаря одному ее удачному замыслу рекламное агентство получило выгодный заказ от новых клиентов из Лондона. Хозяин обещал ей прибавку к жалованью плюс премию.
Я слушал, радуясь от чистого сердца, что слышу голос здравого и деятельного рассудка, а не истерическую бессмыслицу.
Толково и со знанием предмета изложив, в чем состоял ее замысел, Миртл внезапно решила отступить в тень своей природной девической скромности.
— Все это — чистое везенье, и больше ничего, — сказала она. — По-моему, этим лондонцам просто захотелось сделать мне приятное.
Теперь я нежно погладил ее.
Веки у Миртл затрепетали.
— Не выдумывай, зайчик.
Я удвоил знаки своего внимания.
— Как у твоего хозяина подвигаются дела с любовницей? — спросил я, склоняясь над нею.
Миртл нахмурилась.
— Да все так же.
— А у тебя с ней?
Хмурое выражение сменилось опечаленным.
— Не очень. Кажется, ей не по душе, что у меня так успешно подвигаются дела на работе.
— Вот незадача!
— Неужели ей жалко, если я буду получать на пять фунтов больше в неделю? — продолжала Миртл с детским простодушием. — Ей ничего не стоит, палец о палец не ударив, получить пять фунтов в любое время…
— Как ты не понимаешь, — сказал я. — Она ведь знает, какое о ней сложилось мнение: мол, посадили хозяйскую кралю на теплое местечко! А она, чего доброго, относится к своему положению в агентстве очень серьезно.
— Ты это так объясняешь, дорогой? — Миртл подумала, примеряясь к новой точке зрения. — Во всяком случае, она добивалась, чтобы хозяин не брал этот заказ — дескать, для нее это повлечет слишком большую перестройку!.. Хозяин не уступил, но второй раз не пустил меня в Лондон, а поехал сам.
Я тихо посмеивался.
Миртл примостилась ко мне поудобней.
— Ну ничего, — сказала она с плутоватой и смиренной усмешкой. — Бог даст, придумаю способ его обойти.
Еще немного, и мы стали бы придумывать вдвоем, но что-то остановило нас.
Как оказалось, этот разговор был разумней всего, что мне предстояло сегодня выслушать. Впечатление, что ее веселость утратила шальную подоплеку, очень быстро рассеялось. Скоро она уже щебетала об автомобилях.
— …такой, как будет у меня через год.
— Миртл! Ты собралась завести автомобиль?
— В будущем году. Иметь деньги и не купить автомобиль — ну уж нет!
— Зачем он тебе?
— Ездить.
Я не стал мешать ей болтать. Через некоторое время я снова прислушался.
— Ружье у меня уже дома.
— Кто дома? — Что-то я стал все чаще не доверять своим ушам.
— Ружье. Я тебе разве не говорила, что хочу приобрести ружье? Вчера мне его доставили домой.
У меня голова пошла кругом: собака, автомобиль, а теперь еще и ружье! Да что она, в уме? Ружье!! Смысл этого слова вдруг проник мне в сознание, и я похолодел. Вероятно, вы призадумаетесь, прежде чем назвать меня героем. Но я знаю одно: когда девушка заводит себе ружье, мне настало время откланяться.
— Для чего тебе понадобилось ружье, объясни ты мне?
Миртл задумчиво подняла глаза к потолку.
— Стрелять.
— Кого?
— Тех же кроликов хотя бы.
— А где ты их возьмешь?
— Ну, не знаю… В поле, в лесу.
Я фыркнул.
— Скажи пожалуйста! А я и не знал, что ты умеешь стрелять. Ты что, училась где-нибудь?
— Нет еще.
— Так как же тогда, черт возьми…
Укоризненный, полный достоинства голос не дал мне договорить:
— Меня научат. Муж одной девочки из типографии.
— И что тогда?
— И тогда, — сказала Миртл рассудительно, — если я где-нибудь увижу кролика, я подстрелю его на обед.
Старое подозрение, что у Миртл не прекращается истерика, крепло во мне с каждой минутой. А также, надо сознаться, и страх, как бы это ружье не попало в руки к Хаксби.
— Я, честно говоря, жду не дождусь, когда смогу бабахнуть в кролика.
Нет, решил я, уж если выбирать из двух зол, пусть лучше Хаксби бабахнет в меня, чем Миртл бабахнет в кролика — так, по крайней мере, есть шанс уцелеть.
— Кстати, и — как бишь его — охотничье угодье вод боком, как раз не доходя до «Пса и перепелки».
Я вдруг сообразил, что у нее на уме.
А Миртл, хихикнув, продолжала:
— Я уже твидовый костюм заказала на осень.
Я подумал: осенью ты сюда больше не приедешь. Вот так — совсем просто. И без тени сомнений.
Она еще лежала рядом со мной, а я уже знал без тени сомнения, что между нами все кончено. Сегодня, впервые за много месяцев, мы сошлись вместе легко и мирно. Я вел себя просто, доброжелательно, с желанием ей угодить, не ранил ни единым словом — потому что больше не колебался. Меня не подмывало соскочить с кровати из опасения, как бы меня ненароком не сделали ручным. Я не задавался вопросом, как прожить всю жизнь с человеком, который не верит в меня как в писателя, — потому что вопрос так больше не стоял. Никаких cris de coeur! Борьба с собой кончилась. Наступила полная ясность.
Миртл, кажется, ничего не замечала и безмятежно лепетала свое. Наконец она весело сказала:
— А теперь, зайчик, я тебя покидаю. Я сегодня иду в один дом.
Я рассмеялся, как будто услышал остроумную шутку.
— С Воронами?
— На этот раз — к ним! Том тоже придет.
— Ая-яй! — Я легонько шлепнул ее по мягкому месту.
— И Брайен получил приглашение. Представляешь себе? — Она принялась его тормошить. — Вставай, Брайен, поехали!..
В конце концов пса водрузили в корзинку, и Миртл уселась на велосипед. Я отметил, что в суматохе мы не условились, когда встретимся в следующий раз. Мы поцеловались на прощанье, и она покатила по проселку. Я слышал, как, скрываясь за поворотом, она оживленно щебечет:
— Смотри-ка, Брайен: что это там? Не кролик ли? А, Брайен?..
Я пошел в дом. Принялся было читать. Не получилось. Никак не мог сосредоточиться. Миртл не выходила у меня из головы. Так не годится, думал я.
От прежнего моего настроения не осталось и следа. Наступило время ложиться, но спокойствие все не возвращалось ко мне, и я не мог уснуть. В эти дни темнело очень поздно, и за окном горел редкостной красоты закат. Неподвижные, стояли деревья на фоне пламенеющего неба. Я то и дело вставал с постели и шел к окну полюбоваться. С каждым разом все ярче разгоралась, все выше поднималась луна. Заблагоухали цветущие кусты живой изгороди перед окном, умолкли птицы. В природе царило совершенство.
Вдруг сквозь открытую дверь я заметил на стене смутное пятно лунного света. Мне почудилось, что это стоит женщина, обнаженная, теплая. Я пригляделся: конечно, ничего подобного. Я посмеялся над собой. Ветерок впорхнул в окно, обдувая мне тело. Воображение разыгралось во мне с небывалой силой, в голове падучей звездой пронеслась ослепительная мысль: «Надо искать себе другую».
