Глава 4
РАЗВЯЗКА В ПИВНОЙ
Был вечер. Я сидел и, полный недобрых предчувствий, дожидался, когда придет Миртл. Только что у нас с ней состоялся странный разговор по телефону. Вот уже несколько дней, как я не видел ее — у нас опять испортились отношения. Сегодня она позвонила и сообщила, что в полночь идет на утренний просмотр.
— В полночь на утренний просмотр? — переспросил я в недоумении. — Просмотр чего, скажи на милость?
— Фильма.
— Что же ты меня не предупредила, киска?
— Я думала, тебе будет неинтересно, — сказала она голосом, полным уныния и укоризны.
О названии фильма она умолчала, из чего я сделал вывод, что это наверняка что-нибудь не для меня.
— А с кем ты идешь? С Воронами?
Миртл не отозвалась. «И будет об этом!» — одернул я себя, решив, что попробую развеять ее тоску болтовней об общих знакомых.
— Ты только послушай, какую я тебе расскажу прелестную историю про Тома. Он объявил, что откладывает свой отъезд в Америку, и я написал Роберту открытку, в которой спрашивал, правда ли это. А в ответ получил открытку от самого Тома.
— Удивительно, — сказала Миртл.
— Ничего удивительного. Том ездил в Оксфорд, остановился, должно быть, у Роберта и, когда того не было дома, стал рыться в его письмах. Подвернулась моя открытка — вот он, в простоте душевной, и ответил на нее. — По-моему, история была забавная. — Простенько и мило.
— Удивительно, — повторила Миртл так, будто и не слушала меня.
Я попробовал сделать заход с другой стороны.
— Похоже, что в школе для меня наметился некоторый просвет. В учительской строят козни против Болшоу. Я в них не участвую, все равно из этого ничего не выйдет. Хочешь, расскажу? Интересно: раз в кои-то веки я могу с чистой совестью выступить в поддержку Болшоу.
— Удивительно.
Третий раз подряд! Как на заезженной пластинке, голос ее безжизненно и сухо повторял одно и то же.
— Что с тобой, Миртл? Ты все время твердишь «удивительно», это просто ни на что не похоже.
— Правда?
— Правда.
— Я не знала.
— Ну, тогда я мог бы с равным успехом вести разговор о погоде.
— Это, наверное, из-за того, что я такая пустая девица!
— Миртл, да что с тобой, в самом деле?
— Я часто думаю — какое может быть сравнение между мною и Робертом или Томом!
Возражать было бесполезно. В это мгновение мне открылось, как она отчаянно несчастлива.
— Я хочу тебя видеть, милая! Может быть, встретимся?
— Я ухожу в кино… — Ее голосок тоскливо замер.
— Давай до этого посидим, выпьем. Ладно? Я прошу тебя, киска!
Кончилось тем, что Миртл согласилась, хотя голос ее звучал все так же безжизненно.
Вот как вышло, что, полный недобрых предчувствий, я сидел в пивной по соседству со своим домом и дожидался, когда придет Миртл.
Я сидел не в салоне, а в общем баре, отдав ему предпочтение за то, что он всегда пустовал. Голый дощатый пол и столики здесь мыли от случая к случаю, стены недавно покрыли коричневым глянцевым лаком. Над камином было пыльное зеркало, в углу его кто-то заткнул под раму пучок искусственных алых фландрских маков. На стене напротив висела клеенчатая таблица позапрошлогодних игр городского футбольного клуба, а вокруг — рекламы шампуней, сосисок и объявления о перевозке мебели.
На каминной доске стоял автомат-гадалка, сделанный в виде маленького радиоприемника. Опускаешь пенни, нажимаешь нужную кнопку, после чего вспыхивает радужный огонек и автомат выдает тебе картонную карточку с предсказанием судьбы.
Я опустил монетку. Надпись на карточке гласила:
У ВАС СЧАСТЛИВЫЙ, ЛЕГКИЙ ХАРАКТЕР.
НЕ ПОДДАВАЙТЕСЬ ЧУЖОМУ ВЛИЯНИЮ.
— С ума сойти! — сказал я вслух. Я взял карточку двумя пальцами и ловким щелчком отправил ее в пустой камин — прием, которому я обучился в детстве, упражняясь с сигаретными карточками.
Дверь открылась, и в нее заглянула рыжая голова. Вот так неожиданность!
— А, ты здесь! Я так и знал. — Том подошел ко мне. — Я сейчас заходил к тебе домой. — Последнее было сказано несколько виноватым тоном.
— Тебе известно, что у меня сейчас свидание с Миртл?
— Ах, вот что.
Я смерил его глазами. Поразительно, как он умеет объявиться как раз в ту минуту, когда у человека назначена встреча с кем-то другим! То ли нюх, то ли шестое чувство: лишь бы не упустить что-нибудь интересное!
— Да, вот что, — ответил я. — И когда она придет, ты мотай отсюда.
— Само собой! — сказал Том с возмущением приверженца старомодной учтивости, оскорбленного в лучших чувствах.
— Зачем я тебе понадобился — по делу?
— Нет. — С минуту Том крепился, держа фасон. Потом подошел к раздаточному окошку и взял себе и мне по кружке пива.
— Ну, как Миртл?
Я рассказал ему. Я так из-за нее беспокоился, что махнул рукой на все подозрения. Я поведал ему о своих страхах, о муках совести.
Том стал успокаивать меня:
— Если бы ты и женился на ней, это ровным счетом ничего бы не изменило. Ей по природе свойственны приливы и отливы. — Он говорил с большим апломбом, за которым вовсе не обязательно стояла большая правда. — Если б вы поженились, на нее все равно нападали бы временами такие приступы тупого безразличия ко всему. Приливы, понимаешь ли, и отливы — вот в чем штука. — Видно было, что этот образ ему нравится, он даже изобразил его движением руки.
На мой вкус отливов у нас было хоть отбавляй, зато в приливах ощущался недостаток.
— Бедная моя Миртл, — сказал я в порыве глубокого сострадания. У таких натур, как она, душевное равновесие неустойчиво — в чем для меня и состояла главная ее прелесть, — но, увы, скачки в ее настроении почему-то чаще всего совершались вниз.
— Знаешь что, я бы легче смотрел на вещи, — сказал Том. — Уж такой у человека склад личности, и поверь, по существу, она недурно к нему приспособилась. — Он посмотрел на меня с улыбкой. — Я в этих делах разбираюсь, Джо.
Я прекрасно знал, что, когда он остается вдвоем не со мною, а с Миртл, у него совершенно другой подход к вопросу.
— В этом смысле я ей куда ближе тебя. А вот такое замечание Миртл, наоборот, должна была слышать сто раз, находясь tete-a-tete с Томом.
— Да, знаешь ли, намного ближе, — повторил Том.
Что было пользы спрашивать, не намерен ли он предпринять какие-то шаги, основываясь на подобного рода близости? Будущее покажет, причем очень скоро. И я чистосердечно сказал:
— Ты очень меня поддержал, Том.
— А на что иначе друзья?
— Видит бог, мне это было нужно.
Том покрутил головой.
— Настало время кончать с этой историей. — Такой голос, налитой несказанной мудростью, Том припасал для особых случаев; он шел из самой глубины его — надеюсь, вы не забыли — бесконечно старой души. Мне припомнились слова Болшоу: «Срок настал». Почему, черт возьми, у всех, кроме меня, есть это умение точно определять, когда настали сроки? Не потому ли, что им отказано в умении определять что бы то ни было иное?
Том выдул из кружки примерно треть и оторвался от нее с удовлетворенным вздохом. Я обратил внимание, что в окошке появился бармен — он протирал стаканы и ставил их на полку, которой не было видно.
Вдруг дверь отворилась. У меня екнуло сердце, но оказалось, что это не Миртл. В дверях стоял невзрачный человечек, обмотанный шарфом и в фуражке. Он окинул взглядом нас с Томом, остался, по-видимому, недоволен и вновь скрылся за дверью. Слышно было, как он зашел в салон.
Мы посидели молча. Вечер стоял теплый, и под потолком, жужжа, кружила невидимая муха.
— Еще пивка? — спросил Том.
— Да, но теперь угощаю я.
Я вдруг вспомнил о чрезвычайном событии в жизни Тревора и спросил у Тома, как подвигается дело.
Том широко усмехнулся.
— Полагаю, что все уладится… Подождать надо, как выяснилось. Тут, ты знаешь, существенно точно определить время… — Он осекся. — Тебе, пожалуй, разумнее ничего об этом не знать.
— А еще деньги тебе потребуются?
Том пожал плечами. Я встал взять еще пива. В пивную вошла Миртл.
Сначала взгляд ее упал на меня, но не засветился теплом и приветом. Вслед за тем она увидела Тома и одарила его трепетной улыбкой.
— А-а, Миртл! — С преувеличенной сердечностью встретил ее Том.
— Том как раз собрался уходить, — сказал я, не без злорадства припоминая, сколько раз отделывался Том от моего или ее присутствия.
Том дернул плечом и с усмешкой обратился к Миртл:
— Джо в обычном репертуаре.
Неизвестно почему, его реплика повергла Миртл в глубокое отчаяние, которое она не сочла нужным скрыть. Том остался очень недоволен.
— Ладно, я пошел, — сказал он.
Я проводил его глазами — Миртл тем временем усаживалась рядом со мной. Внезапно мною с удвоенной силой овладело предчувствие недоброго. Сейчас, подумалось мне, произойдет тяжелейшая сцена.
Мы с Миртл посмотрели друг другу в глаза. Вечер выдался светлый, но в баре было темно, и к тому же мы сидели спиной к окну.
На лице у Миртл я прочел все то, что так упорно отказывался видеть. Страх и стыд поднялись во мне, усугубленные глубокой и острой жалостью. Миртл не проронила ни звука. Просто сидела, подставив себя моему взгляду. Мы не успели еще обменяться ни словом, ни хотя бы прикосновением, а у меня было такое чувство, точно все уже сказано. Это — конец, кричало во мне все.
— Маленькая, как ты теперь себя чувствуешь? — не удержался я от вопроса, словно она была больна и, может быть, дело пошло на поправку.
— Сама не знаю.
Я вгляделся внимательней. Глаза у нее стали огромные, румянец горел на щеках широкими пятнами. Под глазами легли буроватые тени. Грудь как будто дышала глубже, в лад сильному биению сердца.
— Дорогая моя. — Я взял ее за руку. Рука осталась покоиться в моей.
— Так больше не может продолжаться.
Я вздрогнул, словно от удара. И ничего не сказал.
Молчание затянулось.
— Ведь правда? — Миртл подняла на меня глаза.
Мне не хватило духу сказать «да». Я выдавил еле слышно:
— Не знаю. Раз ты так считаешь…
Произошло движение, и в окошке появился бармен — посмотреть, не нужно ли нам что-нибудь.
Миртл попросила себе двойное виски. От растерянности я не стал ей перечить и решил, что возьму себе то же самое. Я принес стаканы и поставил на наш деревянный столик.
Мы отпили по глотку. Помолчали. Отпили еще. Минуты пролетали, словно мухи, что с жужжанием вились по бару. Местом общей сходки мухи избрали зеркало.
— Ну, как это может продолжаться? — спросила Миртл, уже не глядя на меня.
— Я не знаю.
Мы вновь умолкли. Я выпил еще виски. Трудно сказать, о чем я думал сейчас, что ощущал. Мною владели воспоминания о былом.
Я заметил, как Миртл залпом прикончила свое виски. Ничто у нее в лице не переменилось.
— В последние дни я только об этом одном и думаю, — сказала она.
— Я тоже.
Молчание. Я прервал его:
— Ты хочешь, чтобы у нас все кончилось?
— Хочу? Как это возможно?.. — В ее голосе затеплилась жизнь.
— Тогда почему же…
— Я тебя люблю. — Она вдруг взглянула мне в глаза.
— О господи!
У Миртл резко перехватило дыхание. Она прижала стакан к губам и опустила глаза на его дно.
— И что же?
— Ты не хочешь на мне жениться! — Не успев договорить, она разразилась слезами.
Меня поставили лицом к лицу с голой правдой, обнажили предо мною корень моего упорства. Что мне стоило протянуть руку и шепнуть: «Я женюсь на тебе». Она была мне такая родная. Сказать требовалось такую малость.
Я покачал головой.
— Не хочу.
Миртл тихо плакала. Я молча наблюдал. Я допил свой стакан. Не подумайте, что я не мучился и не клял себя. Клял. С моего упорства сорвали покровы, и корень его являл собой отталкивающее зрелище. И все равно я не мог и не хотел через него преступить. Мне ни на минуту не приходило в голову, что ведь и Миртл не в силах преступить через корень своего упорства. Я видел только, что я один повинен в ее страданиях. Я сидел и терзал себя за то, что не желал себя сломить.
Так сидели мы долго, и думал каждый о себе, а нити, связывающие нас, тем временем рвались одна за другой. Мы дошли до последней грани — по крайней мере так нам казалось, — вопрос был задан, и на него дан окончательный ответ. Дальше идти было некуда.
Миртл вынула носовой платок и отерла слезы. Взглянула, не остались ли на платке следы туши. Я встал и, ничего не говоря, принес еще два двойных. Я умышленно перелил Миртл содовой. Она взяла и стала рассеянно пить большими глотками, как пьют фруктовую воду. Я неподвижно уставился на свой стакан. Слова не шли нам на язык.
В салоне кто-то включил спортивную передачу, и назойливый голос комментатора принялся объявлять результаты крикетных матчей. Миртл как будто не слышала его. Мы по-прежнему сидели в полном одиночестве. Наконец она подняла голову.
— Мне надо идти.
— Погоди, киска, не уходи.
— Надо…
Отпускать ее было нестерпимо. Как мне хотелось ее утешить! Я обнял ее за плечи.
— Девочка моя родная! — Я спрятал лицо у нее на шее. Сейчас она принадлежала мне безраздельно, это переворачивало мне душу, так что в пору было разрыдаться. Никогда в жизни не ощущал я с такой полнотой близость другого существа — и это в ту минуту, когда готовился разлучиться с ним!
Миртл испустила тяжкий вздох. Я взял ее стакан и дал ей пригубить. Потом выпил сам.
— Я уже опаздываю.
— Ничего.
— Но меня будут ждать.
— Ты идешь с Хаксби?
— Да.
— Хаксби может и подождать.
Миртл высвободилась из-под моей руки и повернулась ко мне лицом.
— Неужели тебе ни до кого нет дела?
— Не понимаю. О чем ты?
— Решительно ни до кого. — С каждой минутой она оживала все больше. — Тебе нет дела, что он будет ждать. Нет дела, что я ухожу.
— Много ты знаешь!
— А откуда мне знать? Ведь ты никогда ничего не скажешь. Другие люди говорят о том, что у них на уме, ты — боже сохрани. Ты не высказываешься. Ты позволяешь себе упоминать о Хаксби так, словно он пустое место. А знаешь ли ты… — она подалась вперед и внушительно, с силой закончила: —…что он хочет пристрелить тебя?
— Господи помилуй!
— Он ревнует!
— М-да, похоже на то.
— Видишь, вот ты опять! Попробуй поставь себя на его место!
— Хорош бы я был писатель, если б не пробовал.
— Не знаю, как это у тебя получается. Ты ведь меня не любишь.
— Если ты хочешь сказать, что мне незнакома ревность, ты очень…
— Ах, знакома? Знакома, да? — Миртл приблизила ко мне лицо. — Почему же ты мне ничего не говорил?
— Потому что о таком не рассказывают! — крикнул я. — Потому что ревность — отвратительна! Мне противно, что я ревную тебя к Хаксби. Лучше бы я ничего не слышал о нем!
— Но ведь есть средство помочь этому горю, правда? — Иначе говоря, жениться на ней.
Я вскочил.
— Нет! Я не пойду на такое средство!
Миртл не сводила с меня глаз.
— Да. Теперь я это поняла окончательно. Спасибо Тому, он растолковал.
— Тому? Так ты обсуждала наши отношения с Томом…
— Конечно. С кем мне еще поговорить? У меня нет друзей. А Том тебя понимает.
— Это он так говорит.
— Понимает, и лучше, чем ты думаешь.
— Святые слова!
— Нет, ты ужасный человек!
Я опять сел.
Несколько минут прошло в молчании.
— А тебя Том понимает? Как ему кажется?
Миртл не отозвалась.
Я сказал:
— Не сердись, Миртл.
Миртл взглянула на меня мягче.
— Ты не понимаешь, до какой степени мне не с кем поделиться. Том добр ко мне, вот и все. Редко кто принимал во мне такое участие…
Любопытно, подозревает ли она, что Том не без корысти принимает в ней столь редкостное участие? Едва ли. Во всяком случае, не мое дело просвещать ее, тем более что я и сам ни в чем не уверен.
Я снова сердечным движением обнял ее за плечи. Ожесточение во мне стихало, в ней — тоже.
— Пожалуйста, киска, не будем ссориться.
Миртл умолкла на полуслове. Вероятно, нас с нею одновременно поразил подлинный смысл моих слов: «Не будем ссориться напоследок».
— Не надо так говорить! — вскричала она.
Мы замолчали. Я допил виски. Миртл к своему не притрагивалась. Она сидела, глядя на стакан, словно молилась, чтобы влага в нем никогда не иссякла, чтобы не надо было двигаться с места, а вечно сидеть вот так, ощущая на плечах мою руку.
В комнате совсем стемнело, и бармен без предупреждения зажег свет. Мы прикрыли глаза рукой.
Миртл встала. Встал и я.
— Я должна идти.
Мы посмотрели друг другу в глаза. «Что теперь будет?» Мы не могли заставить себя произнести это вслух.
— Я посажу тебя на автобус.
Миртл кивнула. Мы вышли на улицу. Снаружи было светлей, чем нам представлялось. Теплый ветерок ласкал нам щеки. По обе стороны широкой улицы тянулись деревья. Мы не спеша дошли до остановки и стали ждать автобуса.
Мы постояли рядом. Я вдруг повернул голову и заглянул ей в лицо. Выражение его опять резко переменилось. При всей решимости не заводить разговор первым я не мог второй раз пропустить удобную минуту. Я спросил:
— Скажи, как я должен теперь себя вести?
Глухим, деревянным голосом она сказала:
— Вероятно, нам больше не надо видеться?
Я не стал притворяться, что возражаю.
— Мне страшно жаль, — пролепетал я, сознавая, как пусты и ничтожны эти слова. Миртл словно бы и не слышала.
Показался автобус.
— До свидания, девочка.
Неожиданно мы очутились друг у друга в объятиях. Я поцеловал ее, она прижалась ко мне тесней…
Автобус, не замедляя хода, прошел мимо. Это была остановка по требованию, мы забыли, что надо поднять руку.
— Теперь придется ждать следующего.
Миртл отстранилась от меня. Она плакала.
— Прощай, милый мой.
— Я подожду с тобой вместе.
— Нет, не надо! Пожалуйста! Иди!
— Как же я брошу тебя одну?
— Уходи, умоляю тебя! — с мукой и страстью выкрикнула она.
На мгновение я задержал ее руки в своих, потом отвернулся и зашагал прочь.
Улица, по которой я шел, отлого поднималась наверх, забирая вправо. Дойдя до поворота, я оглянулся. Миртл одиноко стояла на остановке. Слезы застлали мне глаза, так что я шел, не видя, куда ступаю. И все-таки шел.
Я возвратился домой. Хозяйка с племянницей куда-то отлучились, и в доме, кроме меня, не было ни души. Я зажег у себя свет, и сразу же мне бросился в глаза телефон. Невыразимое одиночество нахлынуло на меня.
Я сел в кресло и задумался. Разрыв наконец произошел. Одно только непонятно. Миртл сказала: «Вероятно, нам больше не надо видеться», но облекла свои слова в форму вопроса, как бы оставляя за мною право сказать: «Нет, надо!» Я совсем запутался. Расстались мы или нет? Похоже, что расстались. Тогда откуда у меня эта уверенность, что Миртл так не считает? Выходит, расставаться тоже нужно по обоюдному согласию.
Мало-помалу я успокоился. Настроение у меня изменилось. Я мысленно вновь и вновь обращался к подробностям нашего объяснения и начинал видеть его в ином свете. У меня постепенно прояснилось в голове, и на месте путаницы обозначилось нечто вполне определенное. Я принял эту определенность не без жестокого внутреннего сопротивления, ибо она несла с собой холод и душевную очерствелость.
Я знал теперь: как бы ни повела себя в будущем Миртл, для меня с нею покончено раз и навсегда.
