... Враги усилили натиск. Она видела, с каким трудом ее воины сдерживают их напор. И все время она видела его — убийцу ее мужа. На великолепном черном коне он сражался во главе своего отряда. Как она его ненавидела, как желала его смерти! И вот — свершилось: ее конница ударила во фланг противника, вокруг всадника на черном коне закрутился вихрь схватки, вот он упал... Она отомстила! Но почему к торжеству примешивается горечь? Ладно, она потом разберется, а сейчас, окруженная своими приближенными, она скачет в замок, и ее синий плащ развевается на скаку...

И вот она уже в замке, на открытой площадке перед сторожевой башней. Отчего она одета в лучшее платье и почему сидит отдельно от всех? Ах, это пишут ее портрет! Этот долговязый художник такой забавный, он так внимательно вглядывается в нее. Но главный здесь — не он, и не она, а вот этот сидящий напротив нее юноша в черном. Он сидит боком, вытянув раненую ногу, и о чем-то разговаривает с ней. Ей так интересно, так важно все, что он говорит, что она забывает о художнике и о девушке, сидящей рядом с ней. Но эта девушка ее беспокоит. Что-то странное есть в ней. И хочется к ней обернуться, и что-то мешает. Наконец она оборачивается — и видит свой портрет, висящий на стене галереи. Она уже не сидит, а стоит перед портретом, а рядом с ней — художник и юноша в черном. Как похожи эти двое! И как похожа она на женщину на портрете! Еще бы не похожа — ведь это твой портрет! “Нет, не мой, а баронессы”. “Но ведь ты и есть баронесса”, — говорит ей юноша, и она верит ему — как верит ему, своему бывшему врагу, во всем...

Проснувшись, она долго не могла понять, где она находится и что с ней. Постепенно она вспомнила вчерашний день: поездку, замок, портрет, рассказ привратника, поляну у водопада, ушибленную руку и ногу (она сбросила одеяло и оглядела колено: осталась небольшая ссадина)... И — прощание в номере, его поцелуи, то, как они расстались. Да, такой день долго не забудешь! Но что же все-таки с этим портретом? Неужели среди ее предков были члены рода де Шателлэ? Но даже если так, как объяснить такое полное совпадение? Ведь женщина на портрете не просто похожа на нее — это она сама! И эти видения, странный сон, который она сейчас видела... Что-то еще было в этом сне необычное. Она напряглась, стараясь вспомнить. И вспомнила. Вот что: этот юноша, пленник баронессы, бросившийся за ней в тюрьму — он был поразительно похож на американца Роберта Хагена!

Роберт... Она вспомнила вчерашний вечер. Что с ней случилось? Почему ей было так хорошо с этим едва знакомым человеком? Неужели она влюбилась? С ней это бывает так редко. Все говорят, что она чересчур холодна. Жан-Поль все время твердит об этом. И вдруг... Хочет ли она сейчас, немедленно, видеть американца? Говорить с ним? Пожалуй, нет. Пожалуй, она проживет без него несколько часов, которые ей надо заняться работой. Кстати, она опаздывает на фабрику! Там, наверное, уже ждут. А вечером? Вечером будет видно.

Решив так, она занялась делами. Как восхитительно было принять душ, смыв остатки вчерашней усталости и сбросив все сомнения! Как хороша была утренняя чашечка кофе! По улице, полной птичьим пением и ветром, она направилась на фабрику.

Оказалось, что месье Кабур не стал ее дожидаться и велел девушкам работать самостоятельно. Ей осталось только проверить результаты. Они были превосходны. Она показала своим ученицам еще несколько приемов крепления фурнитуры, затем они вместе с владельцем просмотрели сделанное за эти дни. Ее работу можно было считать законченной. Фабрика была готова работать по образцам их фирмы. Месье Кабур пригласил ее, а также двух более опытных мастериц, к себе в кабинет выпить по бокалу шампанского за освоение заказа и за его успешное продвижение на рынок. Камилла выслушала множество комплиментов. Ей заявили, что она превосходно объясняет, что она вообще деловой человек. Ей было сказано, что вечером вся фабрика готова провожать ее на поезд. Отказавшись от такой чести, Камилла заявила, что хочет погулять по городу. Тут же был составлен подробный маршрут прогулки, в который входили крепость, ратуша, монастырь августинцев (“это самый настоящий XIII век, поверьте!”) и ресторан на улице Дюперре. Конечно, в окрестностях есть еще замок баронов де Шателлэ, но это так далеко, что мадам вряд ли захочет... К тому же сегодня замок, кажется, закрыт для посетителей. Нет, господин Кабур, моя сестра недавно ездила с женихом туда, и замок был открыт. Да нет, он закрыт, говорю вам.

— Не спорьте, — вмешалась Камилла. — Я уже была в замке. И сегодня он действительно закрыт.

Как, мадам была в замке де Шателлэ? Но сумела ли она оценить великолепие главного зала? А подвалы? О, какой ужас, не правда ли? Да, все было очень мило. А сейчас не надо ее провожать, она, пожалуй, действительно отправится по маршруту, который ей столь любезно наметили. Да, она представит отчет немедленно по приезде, до свидания.

Выскочив на улицу, полную солнца, и пройдя машинально несколько шагов, Камилла задумалась. Куда же на самом деле? Может, и правда осмотреть все их здешние достопримечательности? Так пройдет время до обеда, и... И что? Почему, собственно, она должна тянуть время, дожидаться вечера? Что мешает ей собрать вещи и уехать на станцию первым автобусом? “Не что, а кто”, — ответила она самой себе. Роберт. Она ждет Роберта. Она дала ему обещание.

Она задумчиво брела по улице, не замечая окружающего. То, что вчера так восхищало ее, наполняло радостью — цветение абрикосовых деревьев, солнце, пение птиц — все это теперь скользило мимо ее сознания. Камилла вновь и вновь вспоминала вчерашний вечер. Что означало это внезапно вспыхнувшее желание — что-то серьезное или нет? Может, надо было вчера уступить этому желанию — и забыть мистера Хагена, как приятный, но оставшийся позади пейзаж за окном мчащегося поезда? Но вчера она была уверена, что так нельзя, что этим она испортит что-то дорогое, красивое. А сейчас? Что заставляет ее дожидаться этого человека — верность данному обещанию или что-то еще?

Внезапно она поняла, чего хочет, что ей сейчас надо сделать. Она остановила такси и попросила отвезти ее на завод Дюпре. “Там, где есть летное поле”, — добавила она фразу, услышанную от портье.

Она думала, что они направятся вниз, на равнину, однако машина, переехав Изер, направилась куда-то вверх.

— Мадам, наверно, хочет покататься на одном из этих маленьких самолетов? — предположил шофер. — Говорят, красивое зрелище. Хотя удовольствие дорогое. У господина Дюпре, я слышал, можно арендовать самолет и полететь на нем в настоящее путешествие. Некоторые летают даже в свадебное путешествие. Да, вот недавно была история: сын господина мэра... — и он принялся рассказывать какую-то местную историю, довольно забавную. Впрочем, Камилла плохо его слушала. Она готовилась к встрече. Что она ему скажет?

Она не успела додумать — такси уже ехало вдоль окруженной невысоким заборчиком ограды летного поля. На нем виднелись несколько легких самолетов, в конце — раскрытые двери ангаров, а еще дальше — корпуса самого завода. Внезапно Камилла приняла решение. Она попросила шофера подъехать поближе к ангарам и подождать ее.

Выйдя из машины, она направилась к раскрытым воротам ближайшего ангара. Там никого не было. А вот из следующего доносились голоса. Говорили по-английски, но даже если бы по-китайски, она, наверно, узнала бы голос, который слышала так недавно.

Встав у полуоткрытой двери ангара так, чтобы ее не увидели, она заглянула внутрь. На полу стояло нечто, для непосвященного лишь отдаленно напоминающее самолет — с разобранным фюзеляжем, без кабины. Трое мужчин возились во внутренностях этого скелета. Одним из них был Роберт.

Когда она увидела эту высокую фигуру, сейчас согнутую над мотором, но готовую в любой момент разогнуться, как пружина, сердце у нее стукнуло и забилось сильнее. Он что-то отвинчивал там, в моторе. Наконец отвинтил и выпрямился, повернувшись к свету, стал рассматривать деталь. Камилле хорошо было видно его сосредоточенное лицо. Вот он поднял голову... Казалось, он смотрит прямо на нее. Однако Роберт Хаген видел что-то совсем иное. Круто повернувшись, он объявил своим напарникам, что теперь он понял, в чем дело, и придется разобрать двигатель почти до конца. Все трое вновь склонились над мотором.

Камилла тихо отошла от дверей ангара и вернулась к машине.

— Ну что, договорились? — весело встретил ее шофер. — И когда полетите?

— Нет, я не полечу, — ответила Камилла. — Вы правы — это, пожалуй, слишком дорогое удовольствие. Отвезите меня в отель.

И, не слушая больше болтовню шофера, она откинулась на сиденье и закрыла глаза.

В отеле она спросила у портье, когда отправляется автобус на станцию. Портье сообщил, что на экспресс, который мог бы доставить ее в Париж еще сегодня, мадам, к сожалению, опоздала, а обычный пассажирский будет через три часа. Автобус на Валанс отправляется в 17.25. Желает ли мадам заказать билет на поезд? И она еще успеет пообедать — да, в нашем ресторане. Почтовую бумагу и конверт? Мадам не придется никуда идти — разумеется, у него все есть. Что вы, не стоит благодарности. Спасибо, вы очень щедры.

Поднявшись в номер, Камилла сразу села за стол. Решено: она напишет ему письмо и все объяснит. Только вот... Как начать? “Господин Хаген”? Обращаться так к человеку, которому собираешься объяснить, почему ты не осталась с ним на ночь, довольно глупо. “Дорогой Роберт”? А это уже почти признание в чувствах, которых — об этом она и собирается написать — нет. Поколебавшись, она написала просто: “Роберт”. И затем, подумав еще немного, она начала писать и писала уже без остановок, пока не кончила. Письмо получилось коротким — полторы странички довольно убористым, больше похожим на мужской почерком. Она запечатала письмо и почувствовала себя так, словно сделала какую-то трудную работу. Словно ноша с плеч свалилась. Уже легко, напевая, она собрала вещи, оглядевшись, попрощалась с номером, в котором провела три дня — маленькую, но довольно интересную часть жизни — и спустилась вниз. Оставив чемодан у портье, она отправилась в ресторан. Она почувствовала, что проголодалась, и с жадностью набросилась на еду. Настроение ее можно было бы назвать совсем хорошим, но сама она понимала, что что-то не так. Иначе почему она так спешит покинуть отель? И не только отель — она поняла, что ей теперь хочется поскорее уехать из города.

Она вернулась в вестибюль, расплатилась за номер. Тут она вспомнила о письме.

— Передайте это, пожалуйста, тому американцу... ну, которого вы не могли понять... мистер Хаген, — попросила она портье. Тот наклонил голову — он хорошо понимает, о ком идет речь. Как только мистер Хаген вернется, он тотчас ему передаст. Багаж мадам уже в автобусе.

Больше делать здесь было нечего. Она забралась в автобус и, то и дело поглядывая на часы, ждала, когда же истекут оставшиеся до отправления несколько минут. “Ты словно стремишься скрыться от кого-то, — сказала она самой себе. — Словно за тобой кто-то гонится. Может, это ты сама? Может, ты боишься передумать? Что-то это непохоже на вас, мадам”.

Наконец автобус тронулся с места. Вот мелькнул знакомый ресторан, где они были вместе с Хагеном... Старинные дома... Дома поновее... Городок кончился. Итак, завтра утром она будет в Париже. Прямо с вокзала позвонит Жан-Полю. Она ни разу не позвонила ему за эти дни. Хотя нет, звонила, просто его не было на месте, но ему должны передать. И все равно — последние два дня она забыла о нем. Так никуда не годится. Ведь он так внимателен к ней, готов терпеть ее холодность, ее колебания. А ведь он мучается, только не подает виду. Неожиданно она подумала о том, что ее жених, в сущности, гордый человек. Она раньше никогда не задумывалась об этом. Да, у него есть гордость. Ведь он никогда не устраивает ей сцен, не жалуется, хотя есть на что. Они знакомы уже два года, год — даже больше — близки, а она все еще не отвечает на его предложение. Как она, должно быть, мучает его! Вот и сейчас она уехала на юг, не попрощавшись, ничего ему не сказав. Разве так бывает между близкими людьми? Для нее самой это аргумент в пользу того, что настоящего чувства к Жан-Полю у нее нет. Но если ты ведешь себя с человеком по-свински, это означает только, что ты свинья, а не то, любишь ты его или нет. А почему, собственно, она должна откладывать звонок до утра? Она позвонит Жан-Полю из Валанса, как только приедет. А утром у нее хватит забот. Прежде всего, надо будет позвонить в фирму и сказать шефу...

И Камилла стала думать о делах фирмы, о новых моделях, о сослуживцах... За этими мыслями она не заметила, как автобус обогнал знакомый ей белый “ситроен”, водитель которого пристально вглядывался в окна автобуса.

В Валанс они приехали уже в сумерках. До прибытия поезда оставалось полчаса. Она как раз успеет позвонить. Камилла направилась к телефону, когда кто-то загородил ей дорогу. Подняв глаза на нахала, она увидела Роберта Хагена.

Некоторое время они глядели друг на друга, и ни один не решался заговорить первым. Наконец американец произнес:

— Я прочитал... ваше письмо. И решил, что я еще успею на него ответить. Я хотел... Может быть, мы где-нибудь сядем?

— Я полагала, что все объяснила, — заявила Камилла. — Впрочем, это так по-американски: погоня за женщиной. А почему вы не стали прыгать с машины на автобус? Было бы очень эффектно.

— Я не собираюсь устраивать вам сцен и портить настроение. Я прошу всего несколько минут. Зачем вы так?

Камилла уже приготовилась сказать еще что-то насмешливое, но, взглянув на Роберта, прикусила язык: оказывается, эти ледяные глаза способны выражать страдание, даже боль. Ей стало стыдно. Она позволила Хагену взять у нее чемодан и безропотно направилась за ним. Они сели в маленьком привокзальном кафе.

Несколько минут Хаген не решался заговорить. Затем подчеркнуто ровным голосом спросил:

— Что же все-таки случилось? Почему вы... почему ты сбежала, словно я действительно за тобой гнался?

Камилла поняла, что он прав. Ей ведь и самой так казалось. Она действительно бежала от него. От него или от себя, от своего чувства? Чего она боялась? И почему не решается заговорить сейчас, прячется за иронией, за ничего не значащими словами? Что ж, попробуем найти ответ. Она не нашла его одна — может быть, теперь они найдут его вместе. Она пожала плечами:

— Не знаю. Нет, я действительно не знаю. Мне казалось, так будет лучше.

— Для кого?

— Для нас обоих, для близких нам людей. У меня, между прочим, есть жених, который ждет меня в Париже. Мы знакомы с ним уже два года. У тебя, я думаю, тоже кто-то есть. Если бы мы провели вместе ту, вчерашнюю ночь... Это не было бы чем-то серьезным. А ждать встречи, откладывать...

— То есть ты уехала потому, что поняла, что это действительно серьезно? — глухо спросил Роберт. — И ты бежала от этого настоящего, которое грозило вторгнуться в твою жизнь. Нарушить ее привычный ход...

— Если хочешь, да, — запальчиво ответила она. — Я не хочу ломать свою жизнь. Но это вовсе не значит, что то, что было, это слишком серьезно. Да и что было? В сущности, ничего.

— Ты сама себе противоречишь, — заметил он. — Ты только что говорила, что как раз отказ от близости сделал все слишком серьезным, чем-то большим, чем обычное знакомство. Так почему все-таки ты испугалась?

— Да ничего я не испугалась! — возмутилась Камилла. — Просто когда я увидела... Я увидела тебя...

— Меня? Когда?

— Я ездила на аэродром... Днем. Вы там возились в ангаре...

— Ты ездила на завод? Зачем? — изумился Хаген.

— Как тебе объяснить... — медленно сказала она. — Мне хотелось еще раз посмотреть на тебя... Сначала, когда ехала, я думала, что увижусь с тобой, может, даже посижу неподалеку, посмотрю, как ты работаешь... Потом мы поедем обедать...

— Ну, и что же? Тебе что-то помешало?

— Нет... Просто ты показался мне совсем чужим. Я поняла, что, в сущности, ничего о тебе не знаю.

— Конечно, не знаешь. Но ведь это естественно — мы едва знакомы. И не хочешь узнавать — ты это хотела сказать?

— Нет, не так. Просто... — Камилла замялась, подыскивая слова. — Ты такой увлеченный этими своими двигателями... Это настолько мне чуждо... Да нет, даже не в этом дело — я ведь многим интересуюсь, многое могу понять... Нет, не знаю, как это объяснить. Просто решила, что так будет лучше, и все, — отчаявшись найти объяснение своего поступка, она откинулась на спинку кресла.

— Значит, остается то, с чего мы начали, — мягко заметил Роберт, — ты бежала от того, что могло, грозило стать слишком серьезным. А значит, — и он внезапно улыбнулся, — это значит, что я должен радоваться!

— Почему же? — изумилась Камилла.

— Да потому что для тебя это серьезно, как ты не понимаешь! И теперь, когда тебе не удалось скрыться, я уж приложу усилия, чтобы это и стало серьезным в самом деле.

— А для тебя — что это для тебя? — спросила Камилла, уже зная ответ. И он прозвучал:

— Для меня, — заявил торжественно Роберт Хаген, — для меня это, кажется, самое серьезное, что было в моей жизни.

Услышав это, она растерялась. Она совершенно не знала, что теперь делать. Она так хорошо все сегодня решила, покончила со всей этой двусмысленностью, твердо все оборвала... И вот теперь все начинается сначала. Неужели он говорит правду? Она чувствовала, что сама она всем существом хочет верить, что это правда, Она уже верит в это. Да и невозможно не верить, глядя в улыбающиеся, веселые, вовсе не ледяные голубые глаза.

— Ну и что мы теперь будем делать? — заметив ее растерянность, спросил Роберт. — Наверно, скоро твой поезд?

И словно в ответ на его вопрос прозвучало объявление о прибытии поезда на Лион — Париж. Она встала:

— Мне пора. Или ты хочешь...

Он покачал головой:

— Нет, не надо выдумывать. Езжай. Оставь мне только свой адрес и телефон. Именно этого не хватало в твоем письме.

— А если бы там были все координаты, ты бы не погнался за мной? — спросила она.

— Конечно, погнался бы, — признался он и, шагнув к Камилле, заключил ее в объятия. Она вновь почувствовала эти сильные руки, эти губы... Он не успел переодеться, и от его одежды пахло машинным маслом, бензином и чем-то еще отменно мужским — целая заправочная станция, а не человек. Она и не подозревала, насколько соскучилась по нему. И от всего этого она хотела отказаться, всего этого лишиться! И лишилась бы, если бы не он.

За первым поцелуем последовал второй, третий...

— Тебе пора, — первым спохватился Роберт. — Кажется, уже объявили, что посадка закончена, и поезд отправляется.

Они бросились на перрон. Поезд, к счастью (или к несчастью? — мелькнула у нее сумасшедшая мысль), еще стоял. Она вошла в свой вагон, Роберт протянул ей чемодан — и поезд тронулся.

— Позвони мне! — попросила она.

— Но ведь ты так и не дала мне телефон! И адрес! — прокричал Хаген, который шел, затем побежал за вагоном.

Она поняла, что уже не успеет достать визитку.

— Я тебе сама позвоню! — закричала она. — Завтра вечером!

— Я буду ждать! — ответил он, останавливаясь у конца перрона. — Я буду ждать!

Поезд еще набрал ход, и фигурка у конца перрона стала совсем маленькой, а затем пропала в темноте. Но Камилла знала, что теперь на этом не закончится и она выполнит свое обещание.