Глава вторая
Утром, выходя из номера, она с любопытством взглянула на дверь напротив. Дверь была закрыта и ни о чем ей не сказала. Отдавая портье ключ, она взглянула на доску за его спиной и заметила висящий там ключ от номера ее вчерашнего спутника.
На фабрике она принялась осуществлять свой вчерашний план. Объяснив принципы, на которых строилась вся серия, и приемы сочетания элементов, она затем предоставила девушкам самим решать возникающие проблемы, приходя на помощь лишь в самых крайних случаях.
Вначале эти "крайние случаи” возникали довольно часто, но зато после чая, к ее удивлению, все пошло на лад, у всех все стало получаться, и к концу дня на плечиках висело уже полтора десятка вполне пригодных изделий. Она с полной уверенностью заявила господину Кабуру, что его работницы — сама сметливость и старание, освоение заказа не займет у них много времени, а ее миссия почти окончена. Осталось завтра проследить за тем, как выполняются детали отделки — и можно возвращаться в Париж. Она вновь отказалась от обеда в семейном кругу и направилась в отель. Она отметила, что спешит. “Куда это ты? — спросила она себя. — Вам, мадмуазель, кто-нибудь назначал свидание? Вас кто-то ждет?”
Оказалось, что ее действительно ждут. Господин Хаген в нетерпении расхаживал возле белого “ситроена” — она еще издали увидела его длинную фигуру и отметила, что обрадовалась.
Подойдя, она поздоровалась и спросила, куда это он собрался. Господин Хаген сообщил, что собрался он на прогулку и притом не один, а с дамой. А точнее — с ней. Так что, если она не против, он подождет, пока она переоденется, потом они пообедают в каком-нибудь живописном местечке, а затем видно будет.
Она хотела сказать, что она никому ничего не обещала, и вообще... у нее масса дел... и она не собиралась проводить с мистером Хагеном целые дни... — но ничего этого она не сказала, а тихо и безропотно отправилась выполнять инструкции — переодеваться и вообще приводить себя в порядок перед важной поездкой.
Когда Камилла вернулась, конструктор ее не сразу узнал — так преобразилась девушка. Джинсы туго обтягивали ее ноги, а джемпер — плечи и грудь. Завершали ее гардероб вышитая кожаная безрукавка и жокейская шапочка.
— Я готова, — заявила она. — Куда едем? И где шофер?
— А я на что? — ответил американец вопросом на вопрос. — Правда, я с трудом привыкаю к этому вашему расположению руля, но как-нибудь справлюсь.
— Вы что же, угнали машину? — изображая ужас, спросила она.
— Да, у одного толстяка, изрядного скупердяя, угнал на целую неделю. Почему-то здесь все думают, будто американцы готовы разбрасывать деньги направо и налево... Да, а отправимся мы в один ресторанчик на окраине. Вчера вы меня угощали вашей кухней, сегодня настала моя очередь, — и он распахнул перед ней дверцу машины.
— Неужели вы обнаружили закусочную “Макдональдс”? — спросила она с искренним удивлением, усаживаясь поудобнее.
— Ну нет, до этого цивилизация в этом древнем месте еще не дошла, — ответил он. — Но это самый настоящий итальянский ресторанчик, где готовят настоящую итальянскую — на самом деле, конечно, это наша американская — пиццу.
Она думала, что американец, стараясь показать себя, будет гнать машину, словно участник ралли, и они помчатся с бешеной скоростью, однако этого не произошло. Хаген вел машину уверенно и достаточно быстро, но не рискуя, и она поняла, что ей не надо его осаживать и бояться за свою жизнь. И давать советы о дороге, кажется, тоже не требовалось: американец, похоже, неплохо изучил город и вел машину, не колеблясь и не затрудняясь в выборе нужной улицы. Ей стало хорошо и как-то спокойно рядом с ним. Она откинулась на спинку сиденья и прислушалась к этому новому ощущению.
Однако разобраться вполне в своих чувствах ей не удалось — машина затормозила, свернула и остановилась.
— Как, уже? — удивилась она.
— Увы, этот городок такой маленький, что тут не очень покатаешься, — объяснил конструктор. — Но остаются окрестности. Они ждут нас!
Они вышли из машины и направились к ресторанчику, и тут ей в голову пришла одна мысль.
— Так вы собираетесь заказать пиццу? — спросила она.
— А что, вы ее не очень любите? — огорчился Хаген. — Тогда надо искать другое местечко — здесь, кроме макарон, больше ничего интересного нет.
— Нет, я вот о чем, — сказала она. — Зачем нам есть пиццу здесь? Ведь ее можно взять с собой...
— Прекрасное предложение! — он вновь расплылся в своей национальной улыбке. Она у него была совсем детская. — Как это не пришло мне в голову? Так и сделаем. Мне тоже не терпится поскорее выехать из города.
Через несколько минут они вновь были в машине. Вскоре город кончился, вокруг замелькали поля, и в машину ворвался аромат цветущих деревьев. Камилла открыла окно полностью, но запах бензина и резины все равно мешал.
— Остановитесь, — попросила она.
Хаген, доехав до небольшого пригорка, выполнил ее просьбу. Она вышла из машины. Он хотел последовать за ней, но она, повернувшись к нему, извиняющимся тоном сказала:
— Можно, я немного побуду здесь одна? Вы не обидитесь?
Он улыбнулся ей в ответ и остался в машине. Она, поднявшись по каменистой осыпи, оказалась на небольшой поляне. Впереди расстилались виноградники. Она несколько раз глубоко вдохнула напоенный ароматом воздух. Она наслаждалась ощущением покоя и наполнявшей ее радости. Откуда эта радость, что было ее причиной, она не знала. Спустя несколько минут она вернулась к машине.
Некоторое время они ехали молча, потом американец сказал:
— Со мной тоже такое бывает. Хочется побыть одному. Тогда, если нет срочных дел, я еду в Монтану, в национальный парк. Беру ружье, даже покупаю лицензию, но чаще всего так никого и не убиваю. Просто брожу, живу несколько дней в домике — и все.
Она не ответила. Закрыв глаза, она подставила лицо бьющему в окно ветру, наслаждалась ароматом цветущих деревьев — и ни о чем не думала.
Вскоре они свернули с основной дороги на боковую. Конструктор, как и в городе, вел машину уверенно, как будто ездил здесь не раз. Дорога вела вверх, на холмы. Впереди, на самом высоком из них, показался замок. За ним расстилался лес.
Они подъехали к замку и остановились. Роберт помог ей выйти из машины. Надпись на воротах извещала, что замок является частным владением и открыт для посещения в первую и последнюю среду каждого месяца.
— Какой сегодня день? — спросила Камилла и сама себе ответила: — Среда! Нам везет!
У входа их встретил величавый привратник, сообщивший, что месье и мадам могут осмотреть главный зал, галереи и подвалы, а также сторожевую башню — но мадам, возможно, не захочет туда подниматься, там очень круто и нет перил. Да, мадам, там все как во времена первых Валуа, когда замок был построен. С тех пор он не раз перестраивался, но башня осталась такой, какой была при первых владельцах. Для осмотра зала и галерей он попросил бы мадам и месье обуть музейную обувь. Хотят ли они, чтобы их кто-то сопровождал? Впрочем, там есть пояснительные таблички. Он так и думал. Он видит, что мадам разбирается в истории.
Зал ее разочаровал. Наборный паркет, позолота, мебель с инкрустациями — дешевая роскошь времен Короля-солнца. Она искоса взглянула на своего спутника.
— Я вижу, вас это не трогает? — спросила она.
— Как и вас, — ответил американец. — Эти времена оставляют меня абсолютно равнодушным. Парики, камзолы, бесконечные романы... Да какие романы — просто погоня за животным наслаждением.
— Ах, да, я забыла — вы же пуританин! — воскликнула она. — Вам должны быть противны все эти женщины, театры, чувственные удовольствия. О, я понимаю, — продолжила она, закатив глаза, — ваша стихия — это небо, моторы, смазка, бензин... И никаких удовольствий! Никаких женщин! Не правда ли?
— Как вы угадали! — принял ее игру американец. — Терпеть не могу женщин. Суровый мужской дух от них совершенно приходит в негодность. А удобства? Как я их презираю! Я живу в бунгало... нет, в вигваме, умываюсь в ручье...
— ...Бреюсь с помощью томагавка... — невинным тоном добавила она.
— Разумеется, — согласился Хаген. — А если к моему жилищу приближается женщина, я спускаю на нее своих верных койотов. Бедняжки вынуждены спасаться от них на деревьях.
— О, я представляю себе эту картину, — вдохновенно подхватила Камилла. — Вигвам Роберта Хагена, а вокруг на деревьях сидят несчастные женщины. Впрочем, что-то здесь не так. С какой стати женщины должны стремиться к вашему жилищу? Что в вас такого особенного? Прямо скажем, ничего особенного, — она критически оглядела его. — Нос вполне обыкновенный, уши тоже... Ах, да — рост!
— Да, с ростом в нашей семье все в порядке, — согласился Роберт. — Хагены все рослые, а мой дедушка был настоящим гигантом — без малого шесть с половиной футов!
— Ну, тут мы, кажется, все увидели, — внезапно переменила тему Камилла. — Мы будем осматривать галерею или сразу спустимся в подвал? Уж там-то должно быть что-то подлинное.
— Не будем обижать здешних обитателей, — заметил Хаген, — давайте осмотрим все по полной программе.
Они вышли в длинную галерею, шедшую вдоль южной стороны замка. Главной ее достопримечательностью были портреты владельцев поместья. Некоторые были очень древними, другие — явно более поздними копиями со старых оригиналов, вероятно, утраченных. Они медленно побрели вдоль стены, вглядываясь в лица рыцарей в латах, дам в кринолинах, кавалеров в париках и камзолах. Камилла заметила, что американец задержался возле одного из портретов и что-то внимательно рассматривает.
— Идите сюда! — позвал он. — Тут что-то, чего я не понимаю.
Она подошла, заинтригованная. Хаген стоял перед портретом дамы, жившей, судя по ее платью, в XVI веке. На пояснительной табличке значилось ее имя и титул: “Мария-Луиза д’Аргонь, баронесса де Шателлэ”.
— Вы не замечаете ничего особенного? — спросил американец.
Камилла взглянула на портрет внимательнее. Баронессе, по-видимому, не было еще тридцати. Вряд ли ее можно было назвать красивой, но в ее лице было что-то милое и непосредственное. Может быть, такое выражение лицу придавали глаза. Они невольно привлекали внимание каждого, кто смотрел на портрет. Выразительные, живые, они внимательно смотрели на тебя, словно изучали или что-то спрашивали. В то же время где-то в глубине их прятался смех, а губы в любую минуту были готовы сложиться в веселой улыбке. Камилла поймала себя на том, что невольно улыбается, глядя на портрет. Она еще раз взглянула на табличку.
— Разумеется, портрет работы неизвестного художника, — констатировала она. — Жаль. Он действительно хорош.
— Так вы действительно не заметили ничего особенного? — глядя на нее во все глаза, спросил американец.
— Нет... ничего, — призналась Камилла и еще раз взглянула на портрет. Да, что-то было еще... Ощущение, что она где-то видела это лицо. Но где?
— Я будто где-то ее видела, — размышляла она вслух. — Причем недавно.
— Очень недавно! — подтвердил американец. — Не далее как сегодня утром. Утром, когда смотрелись в зеркало.
— Что?! — не поверила она своим ушам и уже не отрывала глаз от картины. Теперь стало ясно, почему лицо на ней показалось ей таким знакомым. Да, сомнений быть не могло: это был ее портрет.
— Минуточку... — Камилла подошла ближе. — Вот здесь — видите?
— Да, — пригляделся Хаген. — Кажется, здесь какое-то пятнышко.
— А теперь поглядите здесь, — она повернула голову.
— Так это родинка! — воскликнул он. — Так это не просто сходство! Вы — двойники!
— Или, вернее, один и тот же человек, — тихо поправила его Камилла. Она почувствовала легкое головокружение. Все окружающее — замок, галерея, стоящий рядом мужчина — стало каким-то нереальным, словно все происходило во сне.
— Вы побледнели! — встревожился Хаген. — Пойдемте на воздух.
Он бережно обнял ее и повел к выходу. Они вышли на площадку в конце галереи, и Хаген осторожно усадил Камиллу на скамью.
— Мне кажется, сейчас вам не помешает глоток вина, — заявил он. — Я принесу из машины.
Она слабо кивнула и не заметила, как осталась одна. Она оглядела замковый двор. Внезапно весенний день померк, двор изменил очертания. Камилла как наяву увидела людей, одетых в доспехи. Была ночь, горели факелы, и отряд строился по тревоге. Кажется, кто-то готовился напасть на замок. Она почувствовала огромную тревогу — но не за себя, а за того, высокого, который командовал отрядом. Да, ведь это ее муж. Тревога за мужа и еще — за ребенка. Пусть его пока нет, но она его уже чувствует, носит в себе...
Послышались шаги, и на площадке появились Хаген и старый привратник. Оба были заметно взволнованы. Американец нес бутылку, старик — поднос с двумя бокалами.
— Я очень плохо понял месье, — извинился привратник. —Он говорил о каком-то портрете, о том, что вы похожи на кого-то из рода де Шателлэ...
— Извините, что мы вас побеспокоили, — сказала Камилла. — Нам просто что-то показалось, и у меня слегка закружилась голова. Сейчас все пройдет.
— Сейчас я налью вам вина... если месье позволит... скажите же ему, — умоляюще обратился привратник к Камилле, поскольку Хаген упорно пытался открыть бутылку сам. Получив ее наконец в свое распоряжение, старый слуга быстро открыл и разлил вино и поднес бокал Камилле.
— Не сочтите за назойливость, — вновь обратился он к ней, — но какой портрет так привлек ваше внимание?
— Это Мария-Луиза д’Аргонь, — ответила Камилла. — Но не придавайте этому значения. Так, чисто внешнее сходство.
— Прошу меня извинить, если я оставлю вас на одну минуту, — значительно сказал привратник и, взглянув на Камиллу, скрылся в галерее. Камилла глотнула бордо, и ей стало лучше, голова перестала кружиться.
— Из-за меня поднялся целый переполох, — извиняющимся тоном сказала она Хагену. Американец покачал головой, собираясь что-то сказать, но тут из галереи вернулся привратник, чрезвычайно взволнованный. Он буквально впился глазами в Камиллу.
— Это поразительное, немыслимое сходство! — наконец произнес он. — Никогда в жизни такого не видел. А вы, мадам, никогда не слышали о баронессе де Шателлэ?
— Нет, — твердо ответила Камилла. — А что, она знаменита?
— Ее имя внесено в хроники Лиона. В свое время она была очень известна, — ответил слуга. — Это была храбрая женщина. Ее история очень трагична. Во времена войн с гугенотами один из их отрядов напал на замок. В бою погиб муж баронессы, Шарль де Шателлэ. И тогда она взяла на себя командование отрядом и отбила нападение. Она действовала так успешно, что даже захватила в плен предводителя нападавших, Франсуа де Серизи.
— Вот это женщина! — с загоревшимися глазами воскликнула Камилла.
— Что он говорит? Скажите, я же плохо понимаю, — взмолился Хаген. Действительно, она совсем забыла об американце. Она пересказала ему то, что услышала от привратника и приготовилась слушать дальше.
— В то время ожесточение достигло такого накала, — продолжил рассказ слуга, — что захваченным противникам обычно рубили головы или вешали. Тем более такого поступка ждали от баронессы, потерявшей мужа. Однако она не спешила с казнью. Пленник жил вот в этой башне. А потом... Никто не знает, как это произошло, но баронесса полюбила своего пленника. Видимо, вначале ей удавалось скрывать свое чувство, но затем она забыла осторожность. Хроники рассказывают, что они подолгу беседовали, гуляли в окрестностях замка. Слух об этом дошел до брата Шарля де Шателлэ Доменика. Он пригласил Марию-Луизу к себе. Она не хотела ехать, чуя недоброе, но все же поехала. В замке Доменика ее схватили и отдали папским легатам. Ее обвинили в колдовстве и поругании веры и приговорили к смерти. Однако она была беременна...
— Да, я знаю: мальчик! — внезапно воскликнула Камилла. — Это был мальчик!
— Да, мадам, — подтвердил привратник и вдруг спохватился: — но откуда вы это знаете?
— Я чувствовала... я знала... — растерялась Камилла. — Но продолжайте, прошу вас!
— Собственно, рассказать осталось немного, — вздохнув, сказал привратник. — Баронессу поместили в тюрьму Лиона, где она ждала двух событий: рождения ребенка и казни. Узнав, что она схвачена, Франсуа де Серизи бросился на выручку. Неизвестно, как ему это удалось, но только он совершил невозможное: он проник в тюрьму, в строго охраняемую камеру баронессы. Но поздно: он проник туда, чтобы узнать, что баронесса благополучно родила сына (несомненно, это был сын барона де Шателлэ) и, удостоверившись, что мальчик жив и не желая отдавать себя в руки палача, бросилась на кинжал. Узнав об этом, гугенот потерял осторожность, был обнаружен стражей и, тоже, как и баронесса, не желая сдаваться, бросился с крепостной башни. И знаете, что самое обидное в этой истории? Оба они погибли как раз накануне вступления Генриха IV в Париж и прекращения войн, когда все обвинения с гугенотов и их союзников были сняты. Подожди они еще несколько дней...
— Они не могли ждать, — твердо проговорила Камилла.
— Вспомнит ли кто-нибудь обо мне? — услышала она голос Роберта Хагена. Американец, брошенный на самой середине рассказа, хотел знать дальнейшее. Она рассказала услышанное от привратника.
— Какая потрясающая история! — воскликнул Роберт. — А вы еще спрашивали, почему я интересуюсь Европой. Когда слышишь или читаешь такие истории, чувствуешь, что прикасаешься к чему-то подлинному, к самой сердцевине жизни.
— Прошу мадам и месье меня простить, — прервал их разговор привратник, — но я хотел бы спросить мадам: не было ли в ее семье каких-то сведений о связях с родом де Шателлэ?
— В моей семье... — задумчиво повторила вслед за ним Камилла. — О родне моей матери известно только, что среди ее предков были испанцы. Мой прапрадедушка служил в армии императора. Он начал простым солдатом и закончил службу капитаном. Но кем были его родители? Об этом в нашей семье ничего не знают.
— Возможно, ваш предок скрывал свое аристократическое происхождение? — предположил Хаген, когда Камилла перевела ему содержание разговора. А привратник, приняв как можно более торжественный вид, заявил:
— К сожалению, владельцев поместья сейчас нет в замке. Однако я уверен, что господин барон и баронесса будут рады увидеть вас, мадам, а также месье у себя. Если бы мадам соблаговолила оставить у нас свой адрес...
Камилла удовлетворила любопытство старого слуги, заметив, что американец прислушивается к диктуемому ею адресу и телефону. Привратник налил еще по бокалу вина и спросил, куда намерена мадам Камилла направиться теперь: в башню или в подвалы? Впрочем, для нее он готов сделать исключение и показать и внутренние покои — хотя, честно говоря, там нет ничего интересного — обыкновенное современное жилье.
Однако Камилла отказалась как от дополнительного, так и от основного маршрута. Она чувствовала, что ей хочется одного: выбраться из замка в лес, к ручью, и на время забыть и о странном портрете, и о трагической истории баронессы де Шателлэ. Она сообщила о своем желании Хагену, и американец безропотно согласился с ней. Сопровождаемые привратником, они спустились по лестнице (идти через галерею мимо портрета Камилла отказалась) и направились к воротам замка. Привратник сообщил, что лес является частным владением баронов, но Камилле и ее спутнику, разумеется, можно углубиться в него. Ведь месье не собирается охотиться? Удобная тропа, ведущая к водопаду, начинается от западной стены замка.
Хаген взял из машины сумку с провизией, и они направились по указанной стариком тропе. Камилла чувствовала себя уставшей и какой-то опустошенной. В какой-то момент она даже пожалела, что пошла на прогулку. Не лучше ли сейчас вернуться в гостиницу и лечь в постель? Однако вскоре лес очаровал ее, и усталость отступила. Дубы и буки еще только выпустили первые листья, но клен уже был весь зеленый. Солнце свободно проникало сквозь редкую еще листву, и было так приятно подставить лицо его нежарким, таким ласковым лучам.
Вскоре они услышали шум воды, и из-за поворота показался небольшой водопад. Ручей сбегал по скальным уступам в каменную ванну. Вода была прозрачна и чиста, в глубине мелькали легкие тени — в ручье водилась форель.
— Господи, как хорошо! — вырвалось у Камиллы. Она закрыла глаза и стояла, слушая плеск воды, чувствуя дыхание ветра на лице. Когда она их открыла, то обнаружила, что Хаген уже постелил плед и разложил припасы.
— Позволено ли мне будет узнать, — спросил он, подражая тону привратника, — не проголодалась ли мадам?
— Еще не знаю, — ответила Камилла. — А откуда вы знаете, что говорил старик? Вы же ничего не понимаете.
— Нет, я, конечно, не знаю французский, — ответил Роберт, — и не могу говорить. Но кое-что понимаю. Я вообще быстро учусь языкам. Если я поживу здесь еще месяц, я буду щебетать по-французски не хуже ваших дикторов.
— А вы собираетесь жить здесь еще месяц? — удивилась она.
— Нет, меньше, — покачал головой американец. — Недели три. А вы, мадам? Вы вчера говорили о нескольких днях.
— Все получается лучше, чем я предполагала, — ответила Камилла, садясь на расстеленный плед. — Девушки все так быстро схватывают... Думаю, завтра я уже уеду.
— Так быстро... — руки американца, открывавшего вино, на мгновение замерли. — К чему такая спешка? Вас кто-то ждет?
Камилла пожала плечами и ничего не ответила. Хаген разлил вино. Отхлебнув глоток, она почувствовала, что проголодалась. Пицца и несколько банок фруктовых консервов пришлись как нельзя кстати. Они ели молча. Американец Думал о чем-то своем, изредка испытующе поглядывая на Камиллу, а она чувствовала, как к ней возвращаются силы и хорошее настроение. Замок, портрет, рассказ старого привратника, казалось, остались далеко позади.
Утолив голод, она разлила по бокалам остатки вина и села, прислонившись спиной к стволу старого дуба. Американец сделал то же самое. Некоторое время они сидели молча, слушая плеск ручья, пение птиц, глядя на причудливый узор ветвей.
Хаген первым нарушил молчание. Негромко, вначале медленно, затем все охотнее он начал рассказывать о своей работе, о друзьях, о своих родителях. Дед Роберта был моряком, штурманом на большегрузных торговых судах. Во время войны корабль, на котором они везли в Англию снаряды, торпедировала немецкая подлодка, и дед Роберта спасся чудом. Отец Роберта не пошел по стопам деда. Он стал фермером и переселился из Бостона в штат Кентукки, где выращивал коров, делал сыр и масло. Роберт характером был больше похож на деда, чем на отца. Именно от деда он унаследовал любовь к технике и тягу к путешествиям.
Камилла тоже рассказала о своей работе, о модельерах, у которых она училась, о том, как важно чувствовать стиль, о людях, которые безошибочно угадывают направление моды.
Вечерело. Воздух стал прохладнее, сильнее запахла трава, слышнее стали голоса птиц.
— Наверно, пора возвращаться, — задумчиво сказала Камилла.
— Но не хочется, — продолжил ее мысль Роберт и предложил: — Может, погуляем немного?
Именно этого ей и хотелось. Они перешли ручей и двинулись вверх по его течению. Так они оказались на площадке, откуда водопад спадал в каменную чашу. Помогая Камилле подняться, конструктор протянул ей руку. Ощутив эти сильные твердые пальцы, Камилла не выпустила своей руки из них. Они стояли на каменной площадке. Из-под их ног гибкой мощной струей убегала вода. Красный шар солнца закатывался за лес. Внезапно Камилла поняла, что ее спутник, несмотря на его силу, опыт и мужество, в сущности, большой застенчивый ребенок. Повернувшись к нему, она сама обняла его и прильнула к его губам. Потом резко повернулась и стала спускаться.
— Осторожно! — крикнул сзади Роберт. — Тут круто и скользко!
Она слышала, что он спешит вслед за ней. Этот охотник, и путешественник принимает ее за избалованную городскую жительницу. Конечно, он полон желания ее опекать. Но это ей как раз не нужно, потому что...
Она не успела додумать, почему ей совершенно не нужна мужская помощь, так как ее нога скользнула по камню, рука беспомощно схватилась за воздух — и она полетела вниз.
К счастью, уступ, на который они забрались, был невысоким. Камилла упала на мох, стукнувшись левой рукой и ногой о камень. Тут же сильные руки схватили ее и подняли в воздух.
— Ты не ушиблась? — испуганно глядя на нее, спросил Роберт. — На что ты упала?
— Вот, рука, — дрожащим голосом сказала она, глядя на свою измазанную в земле и, как ей показалось, залитую кровью руку. — И еще нога.
— Ну-ка, покажи, — скомандовал он. — Осторожно попробуй сжать пальцы. Ага, двигаются. А теперь попробуй подвигать самой рукой. Не больно?
— Больно! — пожаловалась она.
— Если бы был перелом, ты вообще не смогла бы ею двигать, — заявил он. — Дай теперь потрогаю ногу. Вроде ничего страшного. Ну-ка, идем к ручью, надо тебя помыть.
— Я надеюсь, не всю? — осведомилась она. — Я не люблю холодную воду.
— Я бы окунул всю целиком, чтобы в следующий раз вела себя лучше, — сурово заявил Хаген, — да не во что тебя завернуть. Удовлетворимся на первый раз рукой и личиком.
— А лицо-то зачем? — кокетливо спросила она.
— А вы взгляните на себя, мадам, тогда, может, поймете.
Она провела правой рукой по лицу и увидела на пальцах слой земли. Со вздохом она направилась к воде и принялась умываться. Вскоре выяснилось, что ничего страшного с рукой не случилось: Камилла лишь ушибла и оцарапала ее.
Пока они занимались ее “раной”, солнце село, в лесу сразу потемнело, стало тревожно и неуютно. Роберт быстро свернул плед, и они направились обратно к замку. Теперь, хотя под ногами были не скользкие камни, а мягкая тропа, она уже не вынимала своей руки из его большой и сильной ладони.
Наконец показался замок. Он возвышался на фоне багрового неба и казался охваченным пламенем. Камилла сразу вспомнила то, с чего началась их сегодняшняя прогулка. Ворота замка были уже заперты, привратник, видимо, отправился к себе.
Они сели в машину, Хаген завел мотор. Обернувшись, Камилла еще раз бросила взгляд на замок де Шателлэ. У нее не было сейчас сил, чтобы думать об этой загадочной истории. Но она обязательно постарается в ней разобраться. Сейчас ее волнует иное. Волнует? Да, признайся себе в этом.
Они въехали в город уже в темноте, но американец все так же уверенно вел машину, и Камилла и не заметила, как они оказались перед отелем. Хаген помог ей выйти и распахнул перед ней дверь отеля. У нее мелькнула мысль, что он, чего доброго, попросит сейчас у портье не только свой, но и ее ключ. Этого она бы совсем не хотела.
Однако американец и не думал ставить ее в неловкое положение. Взяв свой ключ, он тут же, у стойки, поблагодарил ее за прекрасно проведенный вечер и пожелал спокойной ночи. Портье осведомился, почему мадам хромает. Она сообщила, что поскользнулась на ступеньках замка де Шателлэ.
— О, там нужно быть весьма осторожным, — заявил портье. — Я слышал, в прошлом году одна английская туристка едва не свалилась со сторожевой башни — у нее закружилась голова. А какой-то итальянке стало дурно в подвале, в камере пыток. Вы ведь заметили, что там все осталось таким же, как и 400 лет назад?
Камилла заверила старика, что она не оставила без внимания ни одну из достопримечательностей замка, и отправилась к себе. Она знала, что сегодняшний вечер еще не кончился и гадала, где ее будет ждать Хаген: на верху лестницы? Или у двери?
Однако американца нигде не было. Дверь в его номер была закрыта. Камилла открыла свой номер и, не запирая его, рухнула в кресло. Единственное, на что у нее хватило сил, это зажечь лампу возле кровати. Она чувствовала себя совершенно разбитой. Это было так обидно! Именно сейчас, когда...
Негромкий стук в дверь прервал ее размышления.
— Войдите! — сказала она и, заметив, что ее поза в кресле выглядит двусмысленной, резко встала. И тут же пожалела об этом: получается, что она ждала его, да еще стоя! Но хорошенько рассердиться на себя она не успела: американец был уже в комнате. Подойдя к Камилле, он обнял ее и поцеловал. “Наверно, я должна была что-то сказать, — подумала она, чувствуя на своих губах его твердые, но такие нежные губы. — Наверно, я должна была протестовать...”
Но вместо этого она повернула голову, и Роберт стал осыпать поцелуями ее щеки, закрытые глаза, шею. Он обнимал ее крепко, но бережно — так когда-то ее, маленькую, обнимал отец. Нет, не так, конечно же, не так, но что-то общее было. Она чувствовала, знала, что хочет его. Но чем яснее она это ощущала, тем лучше понимала и другое: что сегодня это не произойдет.
Однако она не находила в себе сил сказать ему об этом и выполняла его желания. Роберт осторожно расстегнул пуговицу на ее джемпере, и она сняла его, оставшись в туго обтягивавшем ее грудь лифчике. Он погрузил лицо в ее волосы, вдыхая их запах.
Лишь теперь, когда она не видела его лицо, она нашла в себе силы сказать:
— Нет, Роберт, нет. Не сегодня.
— Но почему? — спросил он, внимательно глядя на нее.
— Я ужасно устала... и я какая-то опустошенная. Нет, я не хочу, чтобы это произошло сейчас... Я не знаю, как это тебе объяснить...
— Не надо ничего объяснять, — тихо сказал Роберт, нежно целуя ее. — Я понимаю. Но тогда... Ты ведь завтра уезжаешь. Значит, мы можем встретиться только днем?
Она представила себе это свидание днем, при уже сложенных чемоданах; в промежутках между ласками оба поглядывают на часы, чтобы не опоздать... Нет, так ей тоже не хотелось.
— Могу же я задержаться еще на день? — спросила она, словно обращаясь к невидимому строгому наблюдателю. — Кажется, есть еще утренний поезд...
— Да, рано утром, часов в восемь, — подтвердил американец. И, еще раз крепко поцеловав ее, шутливо заметил: — Да, настаивать на ласках сейчас означало бы воспользоваться твоей слабостью. Ты такая измученная, даже глаза ввалились. И рука, наверное, болит. За ночь мадам отдохнет, соберется с силами. Так что завтра, может, еще и передумает.
— Очень даже может быть, — заметила она, гладя его по щеке, на которой уже вылезала свежая щетина. — Мужчина хорош на прогулке, при трудных обстоятельствах... Например, при переноске тяжестей или покупке машины. А в остальное время — какая от него польза?
— Надеюсь, какая-нибудь польза отыщется, — сказал Роберт, нежно целуя ее волосы. — Ну ладно, надо и правда идти. Нет сил от тебя оторваться. Прогони меня, а то я сам так и не уйду.
— Пошел, противный! — отвечая на пожелание, заявила она. — Фу, какой колючий, потный. Отвратительный тип! Вон, вон из моего номера! Как вы смеете приставать к женщине в таком виде?
— Извините, мадам, — возмутился Хаген, — но я-то как раз во вполне приличном виде, а вот мадам почему-то не совсем одета. Мне думается, мадам как раз в таком виде, когда приставать не только удобно, но совершенно необходимо... Ой, за что?
Последнее восклицание было вызвано тем, что Камилла, схватив диванную подушку, набросилась на американца, колотя его по плечам и спине и восклицая:
— Он еще смеет рассуждать! Довел женщину до такого состояния, а теперь сам ее в этом обвиняет! Какое бесстыдство! Мерзкий тип! Немедленно вон!
— Все, сдаюсь! — поднял руки Хаген, пятясь к двери. — Один поцелуй на прощание! Только один!
— Почему же один? — заметила Камилла, отбрасывая подушку. — Можно и два...
Их было не один и не два, их было много, этих восхитительных, нежных поцелуев. Наконец американец тихонько ткнулся губами в ее щеку, последний раз провел рукой по ее губам и, повернувшись, не сказав больше ни слова, вышел и плотно закрыл за собой дверь.
Камилла осталась одна. Ноги у нее подкашивались. Она даже не приняла душ, не надела ночную сорочку. Раскидав белье по ковру, она рухнула в постель и сразу заснула.
