Париж встретил ее дождем. Позвонив с вокзала в контору, она узнала, что Таркэн поссорился со своим компаньоном Огюстом, ходит из-за этого злой и грозит какими-то сокращениями, отчего все в ужасе. Следующий звонок, сопровождавшийся вздохом сожаления и раскаяния, был Жан-Полю.

Он был, как всегда, внимателен и вежлив, но она-то его хорошо знала: сквозь интерес к ее делам, сквозь все расспросы проступали хорошо скрытые обида и глубокая печаль. Нет, он не осуждал ее, но само собой становилось ясно, что он-то не забыл о ней, помнит малейшие подробности ее дел, а она о нем забыла начисто. И он, конечно же, не ревнует — она совершенно свободна, обещание, которое она когда-то давала, ни к чему ее не обязывает — но он так ждал... Он надеется, что сегодня они наконец смогут встретиться? Можно было бы вместе пообедать, потом сходить на новую выставку — говорят, что-то интересное — ну, а потом...

Камилле стало его мучительно жаль: в голосе Жан-Поля слышалось подлинное страдание. Да, конечно, они пообедают, и выставка... хотя она так устала с дороги, и сейчас звонила в фирму, там какие-то неприятности, возможно, придется задержаться... А насчет дальнейшего она еще не знает. Скорее всего, сегодня не удастся. Она его тоже целует и ждет вечера.

Добравшись наконец до своей квартиры и включив автоответчик, она поняла, что за время ее отсутствия неприятности решили собраться все вместе и обрушиться на нее сразу. На ответчике был записан звонок от матери. Она извещала, что поссорилась со своей сиделкой Жюстиной и просит Камиллу найти ей другую сиделку, “поскольку эта старуха сделалась совсем невыносимой”. Камилла готова была застонать: “эта старуха” была единственным существом, способным выдержать капризы престарелой мадам Бриваль. Они обе так похожи, что Камилла порой всерьез начинает размышлять, не сестры ли они — хотя одна родом из Наварры, а вторая из Нормандии. Надо срочно сходить к матери и помирить старух — если они уже не помирились без нее. По правде оказать, это у них не первая ссора, и всегда дело кончалось миром, хотя и не всегда быстро.

Но если она поедет вечером к матери, то когда она успеет пообедать с Жан-Полем? А если вначале пообедать... Тогда отказ пойти на выставку будет совершенно оправданным — ведь она идет к матери. Но ведь Роберт будет ждать звонка! Со скольки он будет его ждать? Наверно, часов с шести. Пожалуй, он даже не пойдет обедать, а закажет что-нибудь первое попавшееся себе в номер и будет сидеть у телефона. Его заказ, конечно же, не поймут, принесут какую-нибудь дрянь... Она представила Роберта Хагена, голодного и уставшего, ждущего ее звонка, и вся жалость к Жан-Полю тут же покинула ее. Нет, она должна позвонить! Она пойдет на любой обман, будет хитрить, но Роберт не будет долго ждать.

Приведя себя в порядок, она отправилась в контору. Видимо, подруга, которой она звонила с вокзала, преувеличила неприятности: шеф вовсе не показался Камилле таким уж мрачным. А услышав ее доклад, он вовсе повеселел. Правда, он тут же сообщил Камилле еще одну, действительно неприятную новость: их главные конкуренты сумели продать свою летнюю коллекцию моделей сети универмагов, с которой постоянно имела дело их фирма. Надо искать новых заказчиков, нужно думать. Может, в их коллекции не все учтено?

Работа, как всегда, захватила ее целиком. Ее знаменитое качество, за которое ее ценили в фирме — умение забывать на работе обо всем, словно никаких личных дел просто не существовало — сейчас весьма пригодилось. Она провела переговоры с двумя фирмами-партнерами, организовала совещание, посвященное летней коллекции, и собиралась провести еще одни переговоры, когда на другом конце провода ей сообщили, что “шеф нашей фирмы уже ушел, мадам, ведь рабочий день уже закончился”. А она и не заметила. Усмехнувшись, она положила трубку, и телефон тут же зазвонил. Это был Жан-Поль. Так они обедают, он надеется? Да, конечно, она очень хочет, ждала весь день, но тут такая неприятность у матери — она подробно обрисовала весь ужас ситуации — и она немедленно едет к ней и останется там весь вечер. Нет, его помощь, пожалуй, не понадобится, хотя она очень ему благодарна — что бы она делала без него? Завтра да, обязательно, непременно, и выставка, и все остальное, но сегодня... Да, да, ей тоже очень жаль, пока.

Она с облегчением положила трубку. Одну угрозу, которая могла помешать ей позвонить Роберту, она отвела. А что с другой? Она набрала телефон матери. Трубку взяла Жюстина. Она так рада услышать Камиллу! И мадам Бриваль тоже все время о ней вспоминала. Она сейчас смотрит телевизор, передают ее любимый сериал, и Жюстина не рискнет ее отвлекать, мадам очень не любит, когда... Да, у них все в порядке, и где-то через час они обе будут рады видеть свою девочку. Что, сегодня не получится? Ну конечно, она ведь должна увидеться с Жан-Полем, Жюстина понимает, она сама... Послезавтра? Конечно, конечно, они будут ее ждать, мадам Бриваль, возможно, даже испечет по этому случаю ее любимый пирог...

Камилла положила трубку, чувствуя себя настоящим чудовищем, чем-то средним между Цезарем Борджиа и Марией Медичи. Но теперь ничто не помешает ей позвонить Роберту! Вырулив со стоянки, она заметила, что проехала на красный свет. Надо взять себя в руки, а то можно и не доехать до дома!

Ей все мешало, все казалось чересчур медленным: уличное движение, консьерж, копавшийся с ключами, лифт... В квартиру она буквально ворвалась и, едва сбросив плащ, кинулась к телефону. Найти телефон отеля не составило особого труда: она знала его еще до отъезда. Но тут она сообразила, что не знает, как звонить в номер: прямое там соединение или через портье? К тому же она не помнила, в каком номере живет Хаген! “Не паникуй, — сказала она себе. — Сосредоточься и подумай. Сейчас ты вспомнишь. Твой номер был 17-й, правильно? Значит, его, скорее всего, 15-й или 16-й. И еще: ты же звонила оттуда в Париж, пользуясь кодом. Значит, и сейчас можно звонить напрямую. Ну-ка, посмотри карточку отеля... Вот твой номер. А что, если...” Она набрала свой собственный номер в отеле. Сначала трубку никто не брал, а затем капризный мужской голос сообщил, что он слушает.

— Это номер 15? — спросила Камилла, вложив в голос всю ласку, какую только могла.

— Вы ошибаетесь, это 17-й номер. Чем я могу вам помочь? — осведомился господин, занявший ее номер и спящий на кровати, где ей так хорошо мечталось.

— Мне нужно позвонить в номер, который находится напротив вашего, — проворковала Камилла. — Не будете ли вы столь любезны посмотреть в карточке отеля...

Голос ее собеседника утратил значительную часть своей любезности, однако сообщил, что мадам, по всей; видимости, имеет в виду 14-й номер, в котором живет этот угрюмый американец. Если мадам необходим именно он...

— Да, да, мне нужен американец! — обрадовала собеседника Камилла.

...То в таком случае ей нужно набрать не 3-61, а 3-70. Не стоит благодарности. Хотя, когда человека вытаскивают из ванны, чтобы он поработал телефонным справочником...

Еще раз извинившись, Камилла нажала на рычаг и тут же вновь стала набирать номер. Наконец набор закончился, возникла томительная пауза, и затем — гудок. Еще один. Неужели его нет? Может, как раз сейчас он выскочил в ресторан купить какой-нибудь бутерброд?

Третий гудок не закончился: Камилла услышала звук снимаемой трубки; а затем голос, который она сразу узнала, произнес: “Да, Хаген слушает”.

— Это я, — сообщила она ценную информацию.

— Наконец-то! — воскликнул он. — Я жду уже целый час.

— Я только что прибежала с работы, — начала она оправдываться, — и это уличное движение, оно в Париже, знаешь, все же отличается от тамошнего...

— Ни слова больше об уличном движении, — попросил он. — Расскажи лучше, как твои дела.

Она рассказала ему и о звонке на автоответчике, и о том, как благополучно все завершилось. Попутно пришлось рассказать о матери и Жюстине. “Пожалуй, я никому так подробно не рассказывала о матери, даже Жан-Полю”, — мельком подумала она. Рассказала она и о делах в фирме. Роберт не только внимательно все выслушал, но и стал расспрашивать и даже дал пару советов, один из которых показался Камилле очень интересным.

Они болтали уже минут десять, когда она сообразила, что они говорят только о ее делах и она ничего не спрашивает о его двигателях. “Какая же я эгоистка!” — рассердилась она и спросила, как движется дело у него. Хаген ответил, что погода стоит по-прежнему прекрасная, в ангаре жарко, только в полете и отдыхаешь, что дело потихоньку движется; рассказывать подробно выйдет слишком долго, к тому же он надеется все рассказать ей не по телефону, а при личной встрече.

— И когда же намечается такая встреча? — спросила Камилла, удивившись и обрадовавшись.

Роберт объяснил, что вообще-то они готовят самолеты к салону в Эр-Риаде, который откроется через три недели. Поэтому они работают даже по субботам. Но заставить механиков выйти на работу в воскресенье не может даже господин Дюпре. Воскресенье у него совершенно свободно. И уже вечером в субботу он может припарковать машину возле ее дома — конечно, если там есть какая-нибудь парковка. Он надеется, что тогда они наконец смогут наговориться — ведь им не будут мешать ни покойные баронессы, подозрительно похожие на кое-кого из живых, ни скользкие камни, ни авиационные двигатели.

В ответ она заметила, что в Париже тоже есть много церквей, музеев и парков, есть где гулять и есть откуда падать.

— Ну да, Эйфелева башня, например, — сказал он.

— Или Центр Помпиду, — добавила она.

Они бы болтали еще долго, но тут она наконец вспомнила, что ее собеседник пришел с работы и ничего не ел. Сообщив ему о своем открытии, она пожелала ему хорошего аппетита и уже готова была положить трубку, когда Хаген взмолился:

— Может быть, ты хоть теперь, наконец, скажешь мне свой номер, чтобы я сам мог тебе позвонить?

Камилле ничего не оставалось, как сообщить и телефон, и адрес. Хаген попросил также рассказать, как проехать к ее улице. Оказывается, он действительно намеревался ехать не поездом, а на том самом “ситроене”. Как могла, она объяснила дорогу.

— Кажется, пора расставаться, — вздохнув, сказал Хаген. — Думаю, если бы мы видели друг друга, мы бы вообще не расстались.

“А если бы еще и чувствовали...” — подумала Камилла, но вслух этого не сказала. Однако неожиданно для себя она сказала другое:

— Целую тебя, — произнесла она, прежде чем положить трубку. Она не стала дожидаться ответа, но была уверена, что прежде чем трубка коснулась рычага, она донесла до нее ответный поцелуй.

Несколько минут она сидела неподвижно. Не хотелось никуда идти, ничего делать. Хотелось одного — чтобы он был здесь. Наконец она встала и, словно выполняя какую-то программу, направилась в кафе, где обычно обедала. Вернувшись домой, она по привычке села за компьютер, чтобы подумать над новыми моделями, но работа не клеилась. Фантазия, которой она гордилась не меньше, чем работоспособностью и деловой сметкой, сегодня ей явно изменила. Она пыталась представить новый силуэт платья, а вместо этого видела Роберта, его глаза, улыбку, представляла его сильные руки, его высокую, но такую ладную фигуру. Она представляла, как он копается в своем моторе, точными уверенными движениями что-то там заворачивая, как он отдает распоряжения механикам, а те поражаются его уму и прозорливости... Потом она представила его приезд. Вот его белый “ягуар” тормозит у ее подъезда, и он, не замечая лифта, взбегает на ее 4-й этаж, врывается в квартиру с огромным букетом цветов и заключает ее в объятия. Она ждет его, одетая в вечернее платье с жемчужным ожерельем, и они немедленно падают в постель, где идут в ресторан, танцуют, причем она, разумеется, в бикини, и все поражаются, какой у нее спутник, с каким вкусом одет: джинсы, смокинг и большой пестрый галстук. Прямо из ресторана (или они еще в постели?) они отправляются в мэрию, затем в церковь, затем к матушке (Камилла, разумеется, в своем самом соблазнительном пеньюаре), а затем в кругосветное путешествие — Индия, Япония, она всегда мечтала побывать в Японии... или лучше не вставать с постели?

“Ах, глупая девчонка, — сказала она себе. — Тебе уже 26, незнакомые люди говорят тебе “мадам”, правда, дают тебе года на два меньше, но что это меняет, а ты все мечтаешь, и мечты какие-то глупые, детские. Сколько ему, твоему Роберту — тридцать пять? сорок? И что же ты думаешь — такой мужчина все еще свободен, и у него никого нет? Ведь он тебе ничего не ответил при вашей последней встрече, не сказал, что холост. Правда, он говорил, что живет один, но это ничего не значит. Скорее всего, он ХОТЕЛ бы жить один, но как он живет на самом деле, ты не знаешь. Ты вообще о нем ничего не знаешь, за исключением того, что его дед был моряком, отец — фермер, а сам он конструктор”.

Нет, не такая уж я мечтательница, возразила она самой себе. Есть же в конце концов интуиция, впечатление о человеке. Меня оно редко обманывает. И моя интуиция мне говорит, что передо мной человек чуткий, нежный — более чуткий и нежный, чем я — и в то же время твердый, даже жесткий. Человек, на которого можно положиться. И я хочу на него положиться. И пусть возле нашего дома нельзя оставлять машины, а ближайшая стоянка в двух кварталах, и пусть у меня нет жемчужного ожерелья, а он не умеет танцевать — я уверена, что у нас все будет замечательно. Если только мы сами себе все не испортим. И вообще, кажется, тебе действительно пора спать, ничего путного ты сегодня уже не придумаешь.

На следующий день она не находила себе места, все валилось из рук. Она едва не перепутала письма, которые собиралась направить двум партнерам фирмы, а когда шеф вызвал ее к себе, чтобы проконсультироваться, отвечала так невпопад, что господин Таркэн испытующе взглянул на нее — что это такое с одной из лучших его сотрудниц?

Еще вчера она и не знала о намерении Роберта приехать. Во всяком случае, вчера казалось, что это будет так скоро. А теперь она с ужасом думала о тех двух днях, которые она проведет в ожидании встречи с ним. Чем она заполнит эти бесконечные часы? Ну почему он не мог приехать сегодня? Что она будет делать в субботу? Не проводить же время с Жан-Полем!

Как бы отвечая на ее мысли, раздался звонок. Звонил Жан-Поль. Бесстрастным голосом он сообщил, что он, конечно, не собирался следить за ней, но ему захотелось вечером навестить ее матушку — тем более что она собиралась там быть. Оказалось, однако, что ее там нет. А когда он позвонил ей домой, оказалось, что телефон занят. Не захочет ли она объяснить ему, что все это значит? Возможно, он стал помехой в ее планах? Тогда он не станет мешать.

Камилле хотелось крикнуть, что так оно и есть, что она занята для него сегодня, и завтра и, кажется, навсегда — хотелось, но не хватило духу. Вместо этого она пролепетала что-то о разболевшейся голове, о плохом настроении... Сегодня? Нет, сегодня она тоже не может — она должна звонить на фабрику, на которой она была в командировке. Следуя правилу “нападение — лучшая защита”, она заявила Жан-Полю, что если уж он взялся ее проверять и следить за каждым ее шагом, он может проверить, куда она будет звонить сегодня; он убедится, что она говорит чистую правду.

В таком случае может ли он надеяться на субботу? О, на субботу конечно, в субботу она совершенно свободна и будет ждать его. Когда? Нет, это не рано. Конечно, в их любимом кафе. А потом — куда он поведет. Она будет совершенно ему покорна. К концу разговора голос Жан-Поля заметно потеплел. Кажется, он действительно поверил в головную боль, решила Камилла. Но зачем она его обманывает, она решительно не могла себе ответить. Может быть, оттого, что не уверена в Роберте? Ей не хочется потерять сразу их обоих и остаться ни с чем? Или ей просто жалко Жан-Поля — ведь он никогда не делал ей ничего плохого, был всегда так внимателен... Она поймала себя на том, что уже думает о женихе в прошедшем времени — плохой признак. Так жалко его или жалко себя? На этот вопрос она сейчас не могла ответить.

Придя домой, она решила, что на этот раз не станет спешить и даст своему собеседнику привести себя в порядок. Приняв душ, она одела было платье, которое сама придумала и сшила себе для дома, но затем передумала и отбросила его. Нет, она оденется так, как если бы Роберт ее видел! Что же лучше: пеньюар, бикини или вечернее платье? Подумав, она выбрала последнее. Налив в бокал вина, она села в кресле и набрала номер.

Телефон не успел прозвонить даже один раз: на том конце явно заждались.

— Это ты? — нетерпеливо спросил Хаген.

— Смотря кого вы имеете в виду, — томным голосом ответила она.

— Одну весьма деловую женщину, специалиста по моделированию, — в тон ей продолжил американец. — Если это она, то я хотел бы обнять ее покрепче и прижать к себе.

— Советовала бы месье делать это осторожнее, — заявила Камилла. — Дело в том, что на мне мое лучшее платье, а оно мнется.

— Ты куда-то идешь? — уже совсем другим голосом, в котором явственно сквозило разочарование, спросил Хаген.

— Нет, идти пришлось бы слишком далеко. Я надела его специально для разговора с тобой, — нежно сказала Камилла.

Собеседник промолчал, и она догадывалась о причине его молчания. Настал тот момент, когда слова не могли выразить того, что им нужно было сказать друг другу. Пришла пора, когда говорить должны были руки, губы, глаза. Но они были лишены такой возможности. Пока лишены.

— Как подвигаются твои дела? — пришла она на помощь своему собеседнику. Роберт отвечал вначале нехотя — видимо, он чувствовал то же самое, что она, — но постепенно разговорился и рассказал, что его беспокоит один из трех двигателей, с которыми он работает. На салоне они собираются представить три модели самолета: на одно, два и шесть мест. На первых двух двигатели совершенно одинаковые, третий немного отличается. Вот с ним-то и возникают проблемы. Экономия топлива в его двигателях достигается с помощью большого количества процессоров, которые регулируют подачу топлива и весь процесс работы мотора. Сложность в том...

Слушая Роберта, Камилла с удивлением отметила, что она не только отлично все понимает, но ей даже интересно. Значит, у него есть еще и талант преподавателя, лектора, отметила она.

“Скоро ты потеряешь счет его талантам, — подумала она. — Будешь их видеть даже там, где их никогда и не было”.

— Знаешь, я сегодня дважды поднимался в воздух, — неожиданно оборвав рассказ о норме впрыскивания, сказал Хаген. — Второй раз летал довольно далеко, до альпийских отрогов. Там так красиво... Мне хотелось бы когда-нибудь полететь туда с тобой.

— Я никогда не летала на маленьких самолетах, — сообщила Камилла. — Не знаю, как я их переношу.

— Ну, можно лететь и на большом самолете. Я, собственно, хочу сказать, что хотел бы побывать с тобой в горах. У себя в Штатах я часто езжу в горы в Монтану, а в ваших еще не был. Как ты относишься к этой идее?

— Пока мне нравятся все твои идеи, — заявила она. — Но как только появится какая-нибудь малосимпатичная, я тут же тебе сообщу.

— Не сомневаюсь, что мадам не задержится ни на минуту, — в тон ей ответил Хаген.

Они поболтали еще немного — о погоде, о постояльцах отеля (Хаген, между прочим, рассказал о жеманном молодом человеке, занявшем номер, в котором жила Камилла), о ее матери... Все чаще в их разговоре возникали паузы. “Если бы мы и завтра не смогли увидеться, — подумала Камилла, — наш разговор, боюсь, состоял бы из одного молчания”. Мысленно поцеловав друг друга и обняв на прощание, они расстались.

Когда на следующее утро Камилла проснулась, первое, о чем она подумала — что сегодня ей предстоит какая-то большая радость. Конечно — ведь сегодня приезжает Роберт. Но затем пришло смутное ощущение чего-то тяжелого и не слишком приятного. Что же это? — подумала она и вспомнила: свидание с Жан-Полем. Как ей себя вести с ним? Может, лучше честно обо всем рассказать? Так ничего и не решив, она отправилась в кафе, где они обычно встречались.

Жан-Поль уже ждал ее. Как всегда, он был одет с безукоризненным вкусом, отменно выбрит и вообще выглядел элегантно. Камилла заметила, что женщины за соседними столиками оглядываются на ее собеседника. На нее саму тоже оглядывались на улицах, но реже, чем на Жан-Поля.

Они поцеловались. Иногда Камилла при встречах уклонялась от этих поцелуев, но сегодня она чувствовала себя виноватой и ответила на поцелуй Жан-Поля даже горячее обычного.

Он начал расспрашивать ее о делах, о ее командировке. Камиллу всегда поражало, насколько точно он помнит все, что она ему рассказывает, как дотошно интересуется всеми обстоятельствами ее жизни. Нет, его расспросы вовсе не были проявлением обычной вежливости — он искренне интересовался всем, что с ней происходило или имело к ней отношение. Камилле обычно нечего было от него скрывать, она говорила правду. Теперь же, рассказывая о поездке, отвечая на вопросы Жан-Поля, она осознала, что это его свойство — подробно расспрашивать и все запоминать — может сыграть с ней злую шутку. Поэтому она старалась отвечать как можно более неопределенно. Она ни словом не упомянула ни о Хагене, ни о поездке в замок.

Слушая Жан-Поля, глядя в его внимательные и, кажется, любящие глаза, она еще раз задумалась над тем, почему она медлит и не отвечает на его предложение, которое он сделал ей уже полгода назад. Отличный юрист, работающий в преуспевающей конторе, с хорошим, уживчивым характером — многие женщины позавидовали бы ей. К тому же он действительно любит ее! Чего же ей не хватает? Но на этот вопрос, как и на другие, связанные с Жан-Полем, она пока не могла ответить.

Из кафе они отправились на выставку молодых африканских скульпторов. Там было довольно интересно, и Камилла на время забыла обо всех проблемах и даже перестала считать часы, которые остались до приезда Роберта. Ей вообще нравилась скульптура, особенно абстрактная. Здесь она видела нечто совершенно новое и оригинальное, что волновало ее чутье. Иногда на таких выставках ее фантазия просыпалась и, придя домой, она садилась за компьютер и придумывала целую серию новых моделей. Вот и сейчас она вышла с выставки, полная новых впечатлений и замыслов. Однако идти ей предстояло не домой — фантазировать и ждать Роберта — а в ресторан, на обещанный Жан-Полю обед. А затем еще надо найти слова, чтобы отказать ему в дальнейшем.

Все спокойствие покинуло Камиллу. Как ни старалась она держать себя в руках, ее нервозность выплескивалась наружу. Чувствуя это, она старалась почаще молчать. Так, в молчании, прошел весь обед. Она не замечала, что ест и пьет, не слышала, о чем ее спрашивает Жан-Поль. Голова ее была занята одним: она прикидывала, во сколько Роберт отправится в дорогу, сколько времени ему на нее потребуется и где ей лучше его встретить.

Жан-Поль спросил ее о чем-то, она сказала первое, что пришло в голову — видимо, настоящую чушь, потому что лицо адвоката потемнело, за столом воцарилось гнетущее молчание.

— Я еще утром заметил, что тебя что-то беспокоит, — наконец заметил Жан-Поль. — Теперь я вижу, что ты меня совершенно не слушаешь. Мне кажется, что ты кого-то ждешь. Не правда ли?

— Да, правда, правда! — выпалила Камилла, не в силах больше сдерживаться. — Я жду одного человека. И не надо меня расспрашивать о каждом моем шаге и сверять показания. Я не твой клиент, и я могу поступать, как мне вздумается.

— Ты, конечно, не мой клиент, — глядя в сторону, произнес Жан-Поль. — И ты, разумеется, вольна в своих поступках. Только зачем было играть эту комедию с самого утра? Неужели ты думаешь, что... Я бы в конце концов понял...

Камилла не верила своим глазам: Жан-Поль, всегда такой сдержанный, такой ровный, не мог окончить фразы, он был растерян. Взглянув на него, она поняла, что он готов заплакать. Она сама растерялась и была готова заявить, что никого не ждет и хочет провести ночь с ним — но Жан-Поль, бросив ей: “извини”, встал и вышел. В смятении она следила за тем, как он садится в машину. Он не дождался ее, не проводил — нечто неслыханное! Он был просто груб!

Она чувствовала угрызения совести, но гораздо сильнее было чувство облегчения. Не надо больше хитрить и обманывать. И ничто и никто не мешает ей дождаться Роберта! Она взяла такси и направилась домой.

Переступив порог своей квартиры, она всплеснула руками: она же совсем не приготовилась к его приезду! Везде такой беспорядок. Слава Богу, в ее жилище нет ничего специфически дамского, всяких там розовых штор, кошечек и вазочек, но вдруг ему не понравится? Она не купила цветы, не приготовила ничего... Она схватилась было за пылесос, но затем опомнилась. Во-первых, уже поздно, во-вторых, разве она должна волноваться, готовиться, покупать цветы? Пусть волнуется он!

Придя к такому выводу и немного успокоившись, она открыла шкаф. Что же одеть? Нет, вначале надо решить, где она его будет встречать. Может быть, следует спуститься вниз и ждать у двери? Но сколько придется там стоять? Она представила себя стоящей полчаса в подъезде, содрогнулась и отвергла эту мысль. Итак, все свои проблемы — как найти ее дом, где поставить машину — он решает сам. Она встречает его здесь. Но должна она быть скорее одета или раздета? В последнем варианте, конечно, есть свои плюсы, но... Нет, она оденет свое лучшее платье. И, конечно, лучшее белье. Сделав окончательный выбор и все приготовив, она отправилась в ванную.

Приняв душ, причесавшись, она накинула свой коротенький купальный халат и направилась в комнату — одеваться. И увидела стоящего посреди комнаты Роберта! А перед ним на кресле, как на выставке, было разложено все, что Камилла собиралась надеть.

Увидев ее, Роберт смущенно улыбнулся и развел руки, в одной из которых он держал огромный букет роз:

— Дверь была не заперта, — виновато пояснил он. — Я постучал, и она открылась.

Камилла не знала, что ей делать: то ли рассердиться на человека, который так спутал все ее планы и поставил ее в такое глупое положение, то ли... Она шагнула к нему, и Роберт заключил ее в объятия. Вначале она еще думала о том, что так нельзя, это не по правилам, что она сейчас оденется... Но потом она забыла про свой слишком короткий халат, а потом в какую-то минуту (честное слово, она даже не заметила когда) халат и вовсе оказался на полу, по соседству с цветами, и уже ничто не мешало им обоим выражать свою нежность друг к другу. Оказавшись в объятиях Роберта, полностью отдавшись ему, Камилла внезапно краем сознания подумала о Жан-Поле. Она поняла, чего ей не хватало в нем: мужчины, просто мужчины. Он слишком воспитан, слишком вежлив, слишком хорош. Роберт, может быть, грубее, но только с ним она чувствовала себя женщиной.

Она словно забыла себя, растворившись в его ласках. Роберт поднял ее и отнес на кровать. Она даже не успела скинуть домашние туфли, в которых вышла из ванной. “Хорошо хоть я причесалась, подкрасилась, — успела подумать она. — А то как бы ужасно я выглядела”. Однако Роберт, по-видимому, считал иначе. Он осыпал ее бесчисленными нежными поцелуями, шептал какие-то замечательные слова, половину из которых она не понимала. Его ласки становились все более страстными. У Камиллы не осталось уже никаких мыслей. Ничего, кроме ощущения все растущего наслаждения. Она даже не уловила момента, когда Роберт вошел в нее — просто наслаждение стало более жгучим. И, наконец, оно взорвалось в ней, заставив забыть обо всем на свете.

Некоторое время они лежали, совершенно опустошенные. Затем сознание постепенно стало возвращаться к Камилле, и она вспомнила, что ее гость только что проделал путь почти в 600 километров, что он устал и, наверно, голоден. Отправив Роберта в ванную, она стала собирать разбросанное по полу белье. Нет, она все же наденет свое лучшее платье!

К тому моменту, когда Хаген, чистый и выбритый, вновь появился в комнате, декорации переменились: его ждал накрытый стол и Камилла в вечернем платье. Роберт на какое-то время застыл, пораженный, а затем, покачав головой, сказал:

— Говорят, мужчины ценят женщин только в одном наряде — их прародительницы. Но что касается тебя, то я, честное слово, не знаю, когда ты красивее — обнаженная или в этом платье. Ты в нем такая замечательная!

— Ты даже не знаешь, что твоя похвала двойная — нет, тройная, — глядя на него влюбленными глазами, ответила Камилла. — Ведь это моя собственная модель.

Роберт подвинул ей стул, налил вина. Никогда его вкус не казался ей столь восхитительным. Глядя на Роберта, расправлявшегося с форелью, она вспоминала о том, что только что произошло, и думала, что это, пожалуй, еще произойдет сегодня, и она снова окажется во власти этого человека. О, она готова к этому!

Внезапно ей в голову пришла одна мысль, и она спросила:

— Скажи, а когда ты пригласил меня в ресторан — ну, тогда, в наш первый вечер, — ты думал, что за этим что-нибудь последует?

— Нет, — ответил Роберт, не задумываясь. — Вовсе нет. Просто мне было очень одиноко, не с кем провести вечер, а ты меня хорошо понимала...

— И я тебе нисколько не нравилась? И ты не мечтал о чем-то таком?

— Конечно, нравилась. Но я действительно ничего не имел в виду. Я не умею ухаживать за женщинами и... как это у вас говорят... волочиться.

— И ты хочешь сказать, что в твоей жизни совсем не было женщин? И нет сейчас? — спросила Камилла шутливым тоном, но сама вся сжавшись в ожидании ответа.

— Нет, Камилла, были, — серьезно, глядя ей прямо в глаза, ответил он. — Была одна женщина...

— Ты ее любил? — догадалась она.

— Да, очень, — просто ответил он.

— И... что же? Где она?

— Она... ей казалось, что она тоже меня любит. Но потом выяснилось, что любила она не меня, а успех, который мне сопутствовал. Ведь я не всегда был конструктором.

— Не всегда? А кем ты был раньше?

— Гонщиком. Я выступал в Штатах на разных соревнованиях, и довольно удачно. Но потом...

— Что-то случилось? — догадалась Камилла.

— Да, я попал в аварию. Конечно, я получил страховку, но какое-то время не мог выступать. Мое имя исчезло из газет. А главное — мне расхотелось этим заниматься. Еще когда я выступал, мне очень нравилось возиться в моторах, я был своим собственным механиком, постоянно пытался улучшить что-то... А когда я попал в больницу, во мне что-то переменилось, и я стал постоянно думать об устройстве мотора. Мне уже неинтересно было бороться за то, чтобы быть везде первым. Первым, вечно первым... Мне это стало просто противным. Какое-то время мне вообще не хотелось садиться за руль, я разлюбил быструю езду. Сейчас это, правда, прошло.

— Да, я это поняла, когда ты ворвался сюда часа на два раньше, чем я тебя ждала, — улыбнулась Камилла. — И что же потом?

— Потом? Ничего. Она от меня ушла. Она заявила, что я стал скучным, предпочитаю проводить время не с ней, а со своими железками. Наконец, она мне объявила, что я просто струсил, испугался получить новую травму и потому бросил гонки, а вовсе не из-за любви к конструированию. Я готов был... я подал заявку на участие в новых гонках на очень опасной трассе, чтобы доказать ей... А потом... Потом в одно прекрасное утро я проснулся и понял, что не надо никому ничего доказывать, а просто надо идти своей дорогой. Еще какое-то время я скучал по ней, она мне снилась, а потом... потом все прошло. Все прошло, — глухо закончил Роберт, глядя в стол и вертя в руках вилку так, словно собирался ее завязать в узел.

— Как ее звали... как зовут? — тихо спросила Камилла.

— Джоан, — так же тихо ответил Роберт.

— И... какая она? Красивая?

— Да, очень. Правда, совсем не такая, как ты. Она высокая, рыжая, с зелеными глазами... и никогда не поймешь, что в них. Я никогда не мог прочесть ничего в ее глазах. Но может быть, довольно о ней? — взмолился Хаген.

— Извини! — воскликнула Камилла и положила свою руку поверх его. — Я не хотела тебя мучить. Я не знала, что это так больно. Мне просто хотелось узнать. Обычное женское любопытство.

Роберт молча улыбнулся ей в ответ и погладил ее ладонь, а затем поднес к губам и поцеловал. Камилла ждала, что он спросит ее о Жан-Поле, но Хаген не задавал никаких вопросов. Она решила прийти ему на помощь.

— Помнишь, я говорила тебе о своем женихе, — начала она. — Так вот, я хочу тебе сказать...

Однако Роберт прервал ее:

— Не надо, Камилла, — мягко попросил он. — Я верю, что наша встреча для тебя — не шутка. Я не хочу, чтобы ты мне что-то обещала. Мы ведь еще не знаем, что у нас с тобой, насколько это серьезно.

— А для тебя — для тебя это серьезно? — спросила Камилла.

— Для меня — да, — просто ответил он и, встав из-за стола, потянул ее к себе. Она, не говоря ни слова, ответила на его призыв. Он целовал ее лицо, руки, обнаженные плечи. Потом она почувствовала, что ее красивое платье стало лишним, просто обузой. И платье полетело в сторону. Правда, теперь она успела хотя бы застелить постель и дать своему возлюбленному время раздеться. Она легла и любовалась его крепкими стройными ногами, его мужской силой. Он склонился над ней, и вновь все исчезло, кроме его лица, рук, кроме глубокого, наполняющего все ее существо наслаждения.

И вновь они лежали опустошенные, молчаливые. Потом Роберт тихо спросил:

— А ты, Камилла... насколько это серьезно для тебя?

— Мне... мне кажется, что я тебя люблю.

Она сказала эти слова и вдруг осознала их значение. Они вырвались у нее сами собой, без раздумий, как будто это кто-то за нее сказал. Она запнулась на минуту и вновь, уже полностью отдавая отчет в том, что говорит, повторила:

— Я люблю тебя, Роберт.

Он склонился над ней, поцеловал самым нежным поцелуем, и сказал тихо:

— А я тебя, Камилла.

— Повтори, — попросила она, закрыв глаза.

— Я люблю тебя, Камилла, — твердо повторил он.

Ощущение счастья охватило ее. Она вспомнила, что недавно чувствовала что-то подобное. Да, там, в городке на берегу Изера. Там тоже ее беспричинно охватило ощущение покоя и счастья. Наверное, это было предчувствие. Она чувствовала, что счастье рядом, что оно ожидает ее, но тогда не знала, откуда оно придет. Теперь знает. Теперь она знает...

Она не заметила, как заснула. Она спала со счастливой улыбкой на губах, а Роберт еще долго лежал, глядя на нее и тоже тихо чему-то улыбаясь.

Проснулась она довольно поздно — солнечные лучи уже пробивались сквозь шторы. Она потянулась к человеку, который должен был лежать рядом, и обнаружила, что кровать пуста.

— Роберт! — позвала она и прислушалась. Ни звука. Камилла встала и обошла всю квартиру: Роберта нигде не было. Пожав плечами, она направилась в ванную, а когда вернулась оттуда, услышала звук открывающейся двери. В комнату вошел Роберт Хаген с букетом тюльпанов.

— Я решил, что они неплохо будут дополнять твои розы, — заметил он и спросил: — Чем мы займемся сегодня, куда пойдем? По телефону ты грозила мне массой всяких достопримечательностей.

— Нет, — покачала она головой. — Я никуда не хочу. Давай просто побродим по набережным, пообедаем где-нибудь, и все.

— Отличная программа! — одобрил Роберт ее план. — Мне так вообще кажется, что кроме тебя, в Париже ничего интересного и нет.

Погода в этот день им благоприятствовала. Дождь, так досаждавший парижанам в последние дни, прекратился, день выдался солнечный. Над бульварами стоял аромат расцветающих каштанов. Они позавтракали в открытом кафе на набережной, где пахло водой и откуда открывался вид на остров Ситэ.

— Мне хочется знать о тебе больше, — сказал Роберт и попросил: — Расскажи о своих родителях; кажется, ты упоминала, что у тебя есть брат. Где ты училась? Где жила раньше? Какой ты была в детстве? Мне хочется знать все!

— Родители у меня обычные, они не тонули в море и не переселялись в другой город, — сказала Камилла. — Папа торговал мебелью и собрал небольшое состояние. У него было больное сердце, несколько лет назад он умер. Мама у меня... она немного капризная, но я ее люблю. И еще я очень похожа на нее характером, больше, чем на папу.

Она рассказала и о брате. Эрик был в семье больной темой. Он очень способный, рано начал рисовать, даже участвовал в нескольких выставках. И вдруг на них как гром свалилось известие, что Эрик арестован. Оказалось, что он пристрастился к наркотикам и даже кому-то их продавал. Его поместили в лечебницу. Она ездит туда, они переписываются, но в последнее время писем не было. Надо ей туда съездить.

Гуляя, они углубились в лабиринт старинных улочек, потом вновь вернулись к реке. Камилла заметила, как внимательно Роберт слушает ее рассказ.

— Знаешь, вчера ты не захотел слышать о моем женихе, — сказала она. — Но я все же хочу тебе рассказать. Я не хочу, чтобы между нами было что-то недосказанное.

И она рассказала Роберту о Жан-Поле, об их двухлетнем знакомстве. Она старалась выставить своего жениха в самом выгодном свете, сказать о нем все самое лучшее.

— Слушая тебя, я еще раз убеждаюсь, что когда один человек рассказывает о другом, он больше раскрывается сам, — заметил Роберт. — Ты так боишься бросить хоть какую-то тень на господина Тома, так заботишься о его репутации, что становится совершенно ясно: ты его не любишь. В этом смысле твой рассказ меня совершенно успокоил. Если бы ты его любила, ты бы сейчас его обвиняла, вспоминала бы все самое худшее в нем, мучилась...

Их прогулка закончилась в небольшом ресторанчике близ Пигаль, где они пообедали. Камилла призналась, что устала, и они вернулись домой на такси. Сидя в машине, Камилла почувствовала, как рука Роберта накрыла ее руку, и поняла, что он охвачен желанием. Оно передалось и ей. Войдя домой, она сразу направилась в ванную и вышла оттуда в своем любимом черном бикини. Увидев выражение на лице Роберта, она расхохоталась: он смотрел на нее, как ребенок, впервые попавший в большой магазин игрушек, смотрит на любимую куклу или на почти настоящую железную дорогу.

И вновь была ночь, полная ласк и поцелуев, прерываемых разговорами, и рассказов, обрывающихся, чтобы уступить место поцелуям. А затем все заполнило неизъяснимое блаженство, все утонуло в нем. И вновь Камилла не заметила, как уснула. Но на этот раз сон ее был тревожным. Ей не давала покоя мысль, что она что-то забыла, что-то должно случиться. Наконец эта мысль достучалась до ее сознания. Он же должен уехать! А они опять ни о чем не договорились!

С этой мыслью она проснулась. Увы, уже было утро, и Роберта не было. На столе она обнаружила записку. “Любимая! — писал Роберт. — Ты так хорошо, так тихо спала, что я не решился тебя будить. Через три часа мне надо быть на заводе, поэтому я ухожу на цыпочках, унося пакет с бутербродами и память об этих двух ночах. Взамен оставляю свое сердце — надеюсь, оно не будет лишним. Буду ждать следующего воскресенья, как ждут самого дорогого в жизни. Может быть, не будем перезваниваться каждый вечер — это так мучительно, когда слышишь тебя, но не можешь обнять. Но ты не подумай, что мне неприятно тебя слышать, просто знай, что если ты будешь не в настроении и не позвонишь, я не обижусь. Все, мне пора идти. Целую тебя тысячу раз. Твой Роберт”.

Она приложила записку к губам. Может быть, съесть ее? Она где-то читала, что так принято у каких-то племен. Тогда она почувствует любимого. Она усмехнулась, вернулась к кровати, откинулась на подушки. Зачем поедать записку? Она и так чувствовала его — его губы, руки, все его тело. Он был с ней. И будет всегда. В следующее воскресенье они, может быть, сходят к маме. Рано? Почему? Для чего рано? А когда будет не рано — через год? Нет, это у нее уже было. А что, если познакомить Роберта с шефом? Два таких деловых человека... Она представила эту встречу и улыбнулась. Хотя нет, Роберта нельзя назвать деловым, он не бизнесмен. Он нежный, азартный, мечтательный. В общем, он не такой, как все. Он... Да, Камилла, теперь ты целыми днями будешь думать об этом человеке. С тобой случилось то, чего ты так ждала — ты влюбилась. Неужели это правда?

Она только теперь осознала важность того, что произошло. Понимание важности происшедшего заставило ее встать. Она подошла к зеркалу, вгляделась в свое отражение. Ну что он нашел во мне? Губы могли быть немного полнее, глаза — больше, брови — гуще. Подбородок слишком тверд, скулы широки... А фигура? Правда, все говорят, что у нее красивая грудь и ноги, но талия широковата, и вообще она склонна к полноте, надо постоянно за собой следить. Что он во мне нашел? Нет, конечно, ум, обаяние, блеск глаз... И если встать вот так, то... Да, на нее оглядываются. Но все же: вдруг он меня разлюбит? Она еще раз представила Роберта, как он глядел на нее эти два дня. Нет, это невозможно. Он не может, не может разлюбить!