Зеркала от пола до потолка закрывали все стены просторной мастерской. Из стереофонических динамиков плыли звуки «Медитации» из «Таис». Роджер Флорной быстро работал, издавая странные звуки: похрюкивал, покашливал, посапывал, периодически начиная что-то бормотать себе под нос. Он был одет в твидовый, видавший виды пиджак, из-под которого виднелась незастегнутая рубашка и свитер с треугольным вырезом.

Работа поглотила его. Он прищуривался то на Кэрри, то на мольберт и все похрюкивал и посапывал. Наконец он остановился и четко произнес:

— Вот так! Нашел, что искал!

Роджер расслабился, заулыбался и принялся за истории полувековой давности.

— Как раз в то время я познакомился с Джеймсом Джойсом, — рассказывал Роджер Флорной.

— Это, наверное, было очень интересно.

— Что было, я плохо помню, поскольку я был тогда по уши влюблен в редкостно красивую иранку. Хм. Чуть повыше подбородок, ага, вот так… Прекрасно… Хм… Просто прекрасно.

Неожиданно его глаза сузились, будто на своем мольберте он увидел Кэрри, рождающейся заново. Он смолк и посмотрел на Кэрри из-под нависших морщинистых век. Почесал лысину, покрытую пигментными пятнами, закурил сигарету.

Рука его подрагивала.

— Похоже, на сегодня хватит, — сказал он.

Провожая Кэрри к выходу, он положил ей на плечо дрожащую руку и со странным выражением пробормотал:

— Какое красивое у тебя лицо. Хм… И глаза, глаза тоже красивые. Да-да. Ты ослепительно хороша собой.

«Это говорит уже не художник, — подумала Кэрри, — это говорит распутник с сорокалетним стажем, автор множества порнографических книг».

Он приблизился к девушке и взялся руками за ее лицо.

«Бедняга, — думала Кэрри, — он непоправимо стар. Я не сумею отказать ему. Не поцеловать его было бы жестокостью». Она должна проявить милосердие.

Все это время Роджер сопел и похрюкивал. «Бедный Роджер, бедный Роджер», — повторяла про себя Кэрри. Будто смыкались десятилетия, уходящие в туман и пыль прошлого пожелтевшие книжные страницы, засушенные цветы, салфеточки в кофейных пятнах — какая грусть. И этот человек, сморщенный и дряхлый, по-особому тощий — худобой глубокой старости, когда кожа приобретает ломкость мумии. Костлявые руки, цепляющиеся за нее в попытке обнять, хриплое дыхание, рвущее грудь… Какая грусть…

Так заканчивается жизнь, так нелепо выглядят к концу жизни былые великие любовники.

Кэрри порадовалась тому, что к концу близилась и работа над портретом.

Чарлин попробовала повернуться на правый бок, но ее пронзила острая боль под правой грудью. Ах ты, проклятая печень!

Она, Чарлин, должна валяться в этой мерзкой больнице, пожелтевшая и несчастная. Цирроз. Вот дерьмо! Зазвонил телефон.

— Чарлин, приветик! — раздался голос Долорес.

— Привет, привет! Как себя чувствует будущая мамаша?

— Да черт с ней, с мамашей! У меня все нормально, это ты больна. Расскажи, что с тобой приключилось?

— Печенка проклятая. У меня распухли ноги, и я переполнена жидкостью. Печень разнесло до диких размеров! Ну на черта мне понадобилось есть эти яйца?

— Какие еще яйца?

— Лесли повела меня обедать, а я, дура, заказала яйца по-бенедиктински. Такая глупость! Я же прекрасно знала, что у меня и без того перебор холестерина. Печень не выдержала, и теперь я вся ярко-желтого цвета.

— Что говорят врачи?

— Всякое дерьмо говорят. Не те анализы, не те энзимы — все у меня не то!

— Лапуля, а может, и правда пора сократиться с выпивкой?

— Шутить изволите? Они мне прямо сказали, что если я не брошу, мне конец! Ну, я решила, что раз все равно конец, так не один ли черт?

— Когда они тебя собираются выписать?

— По мне, так хоть бы и завтра! Но на самом деле, я думаю, что пройдет не одна неделя, пока они откачают всю эту жидкость из меня. Господи, ты бы видела, на кого я похожа! Одно хорошо — эта история помирила нас с Рексом.

— Да?

— У нас же произошел скандал — обязательный ежегодный скандал. Но он мне позвонил, и мы помирились.

— Надеюсь, ссора не из серьезных?

— Да нет. Обычная история. Раз в год мы обязательно скандалим, а потом обязательно восстанавливаем отношения.

— Слава Богу. Вот уж не хотела бы, чтобы вы с Рексом прервали совместную работу!

— Ладно, расскажи, как ты, лапка. Что новенького?

— Все в полном порядке. Хорошо бы, конечно, не таскать в себе такой груз — я же как слониха! Но после родов я сразу опять возвращаюсь к работе. Я приведу себя в наилучший вид, Чарлин, вот увидишь!

— Буду ждать с нетерпением, киска, — сказала Чарлин и бросила трубку, потому что боль снова пронзила ее как ножом.

Ева была загружена, как никогда раньше. Собеседования, телеигра, бесконечные приемы и, конечно, роман с Марта Саксом. Кроме всего, еще класс актерского мастерства и занятия тай-чи-чуань, над которыми Марта издевался. Марта утверждал, что дело не в каком-то там тай-чи — как его, — а в нормальной половой жизни — вот почему она просто сияет красотой и свежестью! Ева действительно неслыханно похорошела и расцвела. Однако она не видела оснований относиться с недоверием к Элиоту By, который уверял ее, что причина ее отличного самочувствия именно в занятиях: если только она будет регулярно делать ежедневные упражнения, то ее нервная система придет в состояние полнейшего равновесия и останется такой на всю жизнь.

В один из вторников после занятий Элиот пригласил Еву в китайский ресторанчик за углом.

— Нет никакой надобности в старении, — говорил он, проглядывая меню. — Организм этого не требует. Я сожалею только о том, что раньше не занялся тай-чи. Мне было пятьдесят восемь лет, когда я начал делать упражнения, но в результате постоянной практики я становлюсь все моложе и моложе.

— Я не могу поверить, что вам уже под семьдесят! — сказала Ева.

Элиот обнажил в улыбке свои желтоватые лошадиные зубы.

— Как вы относитесь к фу-чжоу с яйцом?

— Я не знаю.

— Советую попробовать. Думаю, вам понравится.

— Не возражаю.

Подошел официант, и Элиот продиктовал ему заказ. Опершись локтями о стол, он снова улыбнулся Еве и сказал:

— Вы мне рассказывали, что вас когда-то мучила проблема избыточного веса. Остаточные явления этого я вижу и сейчас. Состояние вашей нервной системы выдает склонность к тучности.

— Господи, этого еще не хватало! — всполошились Ева. — Почему вы так думаете?

Очки Элиота сползли на самый кончик его носа.

— У тела нет секретов от меня. Я по движениям человека могу все рассказать о нем. Но вам незачем беспокоиться, мы возьмем эту вашу склонность под контроль.

Он поправил очки и опять улыбнулся.

— Сколько времени это займет?

— Инь и янь должны быть приведены в состояние полного равновесия. Как только это произойдет, у организма не будет больше склонности к нарушению равновесия. Изучая ваш организм, я обратил сугубое внимание на…

— На что? — с жадностью спросила Ева.

Официант принес еду. Элиот подождал, пока тот расставит тарелки и разложит фу-чжоу, и только потом продолжил:

— Могу ли я задать вам ряд вопросов интимного характера?

— Конечно.

Еву немного встревожил и конфиденциальный тон Элиота, и серьезное выражение, появившееся на его лице.

— У вас есть близкий друг? Ева покраснела и кивнула.

— Я имею в виду человека, с которым вас связывают интимные отношения.

Ева покраснела еще сильнее.

— Я так и понял.

Не обращая внимания на дымящийся на тарелке фу-чжоу, Элиот поднял глаза к потолку и задумчиво поджал губы. Затем он внимательно посмотрел на Еву.

— Думаю, вам нужно позаниматься тантра-йогой, — изрек он.

— Тантра-йога? Что это?

— Особая разновидность йоги, известная только посвященным, тем, кто прошел ритуал инициации.

— Я вас не понимаю.

Очки Элиота опять сползли на кончик носа. Он снял их, подышал на стекла и тщательно протер салфеткой.

— Тантра есть метод, через который организм достигает равновесия. Уравновешивая действие инь и янь, тантра приводит в равновесие и нервную систему.

— Но я считала, что для этого предназначены упражнения тай-чи, разве нет?

— Конечно. Конечно же! — согласился Элиот. — Но мы заинтересованы в скорейшем достижении результатов, а использование приемов тантра-йоги в сочетании с тай-чи помогает этому.

Элиот вздел очки на нос и наклонился к Еве.

— Тантра есть нечто совершенно отличное от обычных половых отношений — того, что Запад понимает под половыми отношениями. Ну уж если быть до конца честным, то я должен вам сказать, что сексуальная практика Запада, как правило, для организма вредна.

— Вредна? — испугалась Ева.

— Совершенно верно, вредна. Обычные половые отношения разрушительным образом воздействуют на нервную систему.

Он доел фу-чжоу и аккуратно вытер губы.

— Что касается тантры, то она должна быть идеальна и для вашего здоровья в целом, и в особенности для полного устранения вашей склонности к тучности. Я вижу, что ваш организм требует этого особого метода.

Ева залилась краской.

— Вам незачем конфузиться. Мы с вами обсуждаем совершенно естественные и здоровые вещи. Запад соотносит секс либо с лицемерием, либо с распущенностью. И то, и другое в равной мере неверно. Для тантрика же секс соотнесен со здоровьем и религией. Это предмет священный. Посвященный в тантру годами трудится под наблюдением учителя, прежде чем будет признан готовым к совершению ритуала Пяти истин.

— Что это такое?

— Я не вправе раскрывать секреты посвященных, — скромно сказал Элиот.

Ева задумчиво уставилась в свою тарелку.

— Что говорить, — сказала она наконец, — мне очень хочется, чтобы мой организм был в равновесии и чтобы нервная система была в порядке, очень хочется избавиться от проблемы веса, быть здоровой и молодой. Но то, о чем вы говорите, это настолько необычно! Я думаю, мало кто знает об этих методах?

— Крайне мало.

— Значит, найти человека, который знает… умеет это делать, было бы нелегко?

— Но и менее трудно, чем вам кажется.

Элиот воровато огляделся по сторонам, перегнулся через столик, глядя прямо в глаза Евы, объявил:

— Лично я владею этим искусством.

«При изобилии примет материального комфорта — как мало семейных очагов! В их создании и заключается роль женщины, которая должна быть душой дома, кормилицей и жизнедательницей, она есть центр, из ее утробы и грудей исходят сила, нежность и сострадательность, делающие мужчин и детей сильными и надежными.

В наше время лишь немногие женщины используют возможности, от природы заложенные в них. Можно понять — условия их жизни почти не допускают этого.

Занятно сейчас думать о том, что, прежде чем восторжествовали боги-олимпийцы, верховным божеством было женское начало. Женщина была символом власти, она была законодательницей, она была повелительницей в семье и обществе. Лишь позднее мужчины подчинили их себе, отвели женщинам вторичные роли, и женщины — извечные миротворицы — приняли новые законы.

Но посмотрите на различия между двумя типами обществ — патриархальным и матриархальным. Законы матриархата ставят на первое место узы крови, почитание жизни и равенства, смыслом жизни признается счастье всех людей. Доминируют принципы любви, мира, единства. Концепция вселенского братства людей вырабатывается именно в матриархальном обществе, основной характеристикой которого является гармония.

Патриархальное общество живет законами, сформированными мужчиной: человек должен стремиться изменить природный строй жизни, на первое место выходят соперничество, иерархичность, общественные ограничения.

Совершенно очевидно, что матриархат выдвигает высшую систему идеалов. Будь у нас возможность воплотить в современном обществе принципы, сформулированные матриархатом, жизнь была бы куда более осмысленной. И это не может не произойти в конечном счете, если человечеству суждено двигаться по пути более цивилизованного образа жизни, обретать гармонию во взаимоотношениях мужчины и женщины, достигать внутреннего счастья и развития».

Кэрри оторвалась от работы, чтобы ответить на телефонный звонок.

— Зайди ко мне, выпьем по глотку.

В четвертый раз после окончания работы над ее портретом звонит Роджер Флорной.

— Никак не могу, — извинилась Кэрри, — я сейчас всерьез работаю над книгой, и я в хорошей форме — работаю по пять часов в день.

— Тем более тебе полезно отдохнуть.

— Мне не хотелось бы отрываться.

— Работа, работа, работа — а потом в ящик!

— Роджер, я думала, что уж ты-то поймешь меня! Ты ведь тоже пишешь книги.

— Между нами есть разница, — Кэрри явственно расслышала насмешливость в его голосе. — Ты же красивая девушка. Мир имеет права на тебя.

«Не столько мир, сколько ты сам, — вот в чем дело!» — подумала Кэрри.

— Ну, извини, Роджер, — она бросила трубку и вернулась к рабочему столу.