Глава 11
Когда Стефан повернул «пежо» к дому своего адвоката, он увидел, что в окнах горит свет. Фрэнк Барнс, сам дважды разведенный, отличался усердием. Он был натуральным трудоголиком. Его настоящее имя было Францек Барнияк. Его родители, эмигранты, торговали колбасой и пирогами на площади Чикаго, но Фрэнк уже давно открестился от своего происхождения и от толпы родственников, которые ни за что по доброй воле не позволили бы ему забыть о своих корнях. Судья присвоил ему новое имя, а военно-воздушные силы дали образование. Демобилизовавшись и окончив юридический факультет, он сделал блестящую карьеру в одной из лучших кливлендских компаний.
Стефан не очень-то любил Фрэнка. Хотя в этом человеке и не было ничего такого, что можно было бы любить или не любить. Он был целиком поглощен работой. Фрэнк редко занимался чем-либо, что не способствовало его подъему по социальной или профессиональной лестнице. Когда он предложил Стефану свой дом на острове, Стефан понял, что это делалось не из альтруистических соображений, а из чисто практических. Он надеялся, что Стефан порекомендует его в качестве адвоката своим коллегам по госпиталю. Поскольку Стефан не имел ничего против — в городе просто не было лучшего адвоката, чем Фрэнк, — оба были вполне довольны.
Стефан подумывал о том, чтобы припарковать «пежо» и отправиться прямо на пристань. Ему не хотелось разговаривать с Фрэнком. Особенно сейчас. Он еще не отошел от встречи с Линдсей. Он был смущен и зол. Не имело смысла обсуждать это с Фрэнком. Он знал, какого Фрэнк мнения о женщинах. Он даже в суде представлял их интересы исключительно редко. Большинство разводящихся женщин знали о его репутации и искали себе других адвокатов.
И тем не менее Стефан понимал, что Фрэнк наверняка заметил отсутствие «пежо». Нужно было нанести визит вежливости и вернуть ключи. В конце концов, не так уж важно, что было тому причиной, но предложение Фрэнка использовать его дом оказалось весьма кстати.
Когда Стефан вошел в дом, Фрэнк находился на кухне. Он был пухлым лысеющим коротышкой. Его рубашка и пляжные шорты выглядели настолько новыми, что Стефан даже попытался разглядеть на них ценники. Как и Стефан, Фрэнк совершенно не умел отдыхать.
— Да ты вернулся, как я погляжу, — сказал Фрэнк, поднимая в знак приветствия бокал с пивом. — Заезжал к Линдсей и детям?
Стефан не знал, как ему ответить, чтобы не солгать. Линдсей была для него как комета. Она пронеслась через его жизнь, чтобы оставить за собой искры воспоминаний и сгореть в земной атмосфере. И еще чтобы потребовать от него невозможного.
Без особого желания он тоже взял пиво.
— Линдсей больна, я приезжал ее навестить.
— Зря ты с ней развелся. Ты ведь любил ее. А она тебя.
— Да. Но она серьезно больна. И началось это после ее встречи с «летающей тарелкой». И я не думаю, что это ей приснилось.
Может быть, она чувствовала себя так одиноко, что приняла за НЛО что-то самое обыкновенное. Возможно даже, этот опыт дал ей что-то, чего она никогда не испытывала.
— Например?
— Общение. Внимание.
— Ты заделался в психологи?
— Любой уважающий себя адвокат должен быть психологом.
— Если бы и вправду существовала другая цивилизация, пожелавшая вступить с нами в контакт, она непременно сделала бы это через такого человека, как Линдсей.
— Потому что она слабая?
— Потому что она открыта для всего и вся. Потому что она больше слушает, чем говорит.
— Не то что я, да?
Раньше Стефану казалось, что Фрэнк — ни рыба ни мясо, но теперь, похоже, он начинал приходить к другому мнению.
— Не совсем. — Он допил свое пиво.
— Так ты веришь, что она действительно видела НЛО?
Стефан не мог в это верить. Но он и не мог признать Линдсей ненормальной или лгуньей, даже перед Фрэнком, который в силу своего характера с пониманием отнесся бы к той или к другой характеристике.
— Не знаю.
— Извини, но мне кажется, что ты сам для нее как инопланетянин. Вы просто с разных планет. И говорите на разных языках.
Стефан подумал о минувшем вечере, о том, как замечательно было все вначале, и как все это рассыпалось в прах.
— Я пытаюсь говорить на ее языке.
Музыка звучала нежнее, мелодичнее. Теперь она напоминала пузырящийся водопад звуков. Свет сделался бледнее. Он почти слился с пастельными тонами, освещающими гостиную Алдена. Алден медленно повернул светильники слева направо. Музыка стала еще мягче.
— Кто ты? — спросила Линдсей. До этого она стояла на ступеньках в его объятиях и не понимала, происходит ли это сейчас или было сто лет назад. Тогда они не разговаривали. Она купалась в музыке и свете. Он повел ее внутрь.
— Ты знаешь, кто я.
— Я знаю, что ты не из этого мира.
— Да.
— И ты был на том корабле, который я видела. На космическом корабле.
— Ты помнишь?
— Кажется, да. Но у тебя не было…
— Человеческого тела?
— Да.
— Его и сейчас нет. Во всяком случае, в вашем понимании. Наша цивилизация отказалась и перестала испытывать потребность в устойчивой форме и кислороде сотни миллионов лет назад. По вашему времяисчислению.
— Но я чувствую, как ты ко мне прикасаешься.
— Но я тебя не чувствую. Так, как ты меня. Я тебя вижу. Мы приобретаем способность видеть, когда переходим в это состояние.
— Ты похож на человека.
— Возможно, тебе действительно так кажется. Но твоей собаке нет.
— Конгу? Вот почему он так злится, когда ты появляешься.
— Он не чувствует моего запаха. Поэтому он и приходит в ярость, когда я попадаю в поле его зрения. Он понимает, что его обманывают. Животные на вашей планете гораздо умнее, чем вы, люди, о них думаете.
— А ты можешь ощущать вкус?
— Насчет этого ты уже давно догадалась, правда?
Она улыбнулась ему. Она сидела в летнем коттедже в компании инопланетянина, и ей казалось, что она всегда была с ним знакома.
— Если ты еще когда-нибудь прилетишь на землю, пожалуйста, не появляйся в облике шеф-повара.
— Линдсей. — Он взял ее за руку. Его рука была такой же теплой, как и рука человека. А выражение лица было еще теплее. — Как ты себя чувствуешь?
— Не знаю. А ты и вправду врач?
— В моем мире врач — это нечто большее, чем у вас. У нас нет тел, чтобы их лечить, но даже в нашем обычном обличий мы иногда… болеем. — Он покачал головой. — Мне не нравится тот мир. Вдали от центра? Вдали от света? Не могу подобрать подходящего слова. Ну да, я врач. Но мое лечение не сравнимо ни с чем, о чем ты можешь иметь представление.
— Но почему ты здесь? Почему ты снова на острове? — Сидя возле него, она стала ворошить воспоминания. Тот майский вечер все яснее и яснее всплывал в ее памяти. — Тебя ведь здесь вообще не должно было быть? Посадка здесь была случайной? Что-то вышло из строя в твоем корабле.
— Да.
— И я не должна была стать свидетельницей вашего приземления. И никто не должен был.
— Наша система обнаружения тоже вышла из строя. На этом краю острова не было отмечено признаков жизни людей. Если бы все сработало как надо, мы бы здесь не сели.
— Сначала ты просил меня полететь с тобой. Затем ты спросил моего разрешения помочь мне забыть обо всем, что было, пока мы находились вместе.
— Ты стала для меня приятной неожиданностью. Мы встречали и других дышащих — людей, как вы себя называете, — иногда случайно, иногда специально. Они были слишком восприимчивы. Они слишком боялись, что мы можем причинить им какой-то вред. Все, за исключением детей. Дети всегда нас понимали.
— А что произошло с другими?
— Они все забывают. Они просыпаются и воспринимают все, как какой-то странный сон. И продолжают жить своей жизнью. Ты тоже должна была все забыть. И ты пыталась. Нам это известно. Твое сознание слишком развито, чтобы им можно было управлять подобным образом.
— Ты поэтому вернулся? Потому что мне не удалось забыть?
— Не совсем.
Она почему-то чувствовала, что он непременно расскажет ей о причине, когда она будет готова ее услышать. Казалось, он сам постепенно подводит ее к ответу.
— Тебя действительно зовут Алден?
— Нет. Изучая английский язык, мы переворошили сотни имен. Алден — это из вашего старого языка. Это значит защитник.
— Защитник?
— Имя, которое мне было дано при формировании… — Он произнес ряд звуков, которые Линдсей ни за что не смогла бы воспроизвести. — Конечно, там, у нас, мое имя, когда его произносят без участия голосовых связок, звучит несколько по-другому. Но теперь тебе понятно, почему здесь меня называют Алденом.
— А Фицпатрик?
Он улыбнулся.
— Один из наших увидел эту фамилию на вывеске на доме. Странно это, когда продают дома, правда? У нас нет никакой собственности. Разве мы можем продавать то, что нам не принадлежит? Мне пришлось немало попыхтеть, чтобы понять, как арендовать этот коттедж.
— А зачем вообще ваши люди сюда прилетают?
— Мы прилетаем к вам время от времени, чтобы убедиться, что вам не нужна наша помощь. У нас есть много чего вам предложить, но не раньше, чем вы сами будете к этому готовы.
— А мы уже готовы? Разве ты не поэтому вернулся на наш остров?
— Пока не совсем. Во-первых, вы еще не научились жить в мире друг с другом. Вы должны начать заботиться о своих детях и стариках. Вы должны прекратить разрушать землю.
— Поезд, боюсь, уже ушел. Вам следовало прилететь в шестидесятые.
— Нам еще выпадет шанс. Но, похоже, времени на это уйдет больше, чем кажется.
— Многие люди с этим согласились бы.
— И ты одна из них.
— Да. — Она глубоко вздохнула. Ей показалось, что ее легкие наполнились музыкой и разноцветными огнями. Все остальное куда-то уплывало: головная боль, сердечная печаль. Впервые после того, как она очнулась на обочине дороги и ее отвезли в больницу, она не сомневалась в своем здравом рассудке. Единственное, чего бы ей очень хотелось, это чтобы Стефан был рядом и вместе с ней слушал, что говорит Алден.
— Я должна была сразу тебя узнать, — сказала Линдсей.
— Тебе это почти удалось. У тебя сразу же возникли подозрения, хотя ты и не улавливала прямой связи.
— А ты был в нашем доме, прежде чем мы сами туда попали? Мэнди сказала мне, что кто-то в нем побывал…
— Я должен был досконально изучить ваш образ жизни. Предметы говорят нам о многом. Они словно пропитаны духом людей, которые имеют с ними дело, прикасаются к ним. Я должен был получше познакомиться с вещами, которыми пользуются люди. Я смог разобраться абсолютно во всем, но вот игрушки меня немного сбили с толку.
— Игрушки? Баскетбольный мяч Джефа? Он сказал, что из мяча был выпущен весь воздух.
— Боюсь, что не без посторонней помощи.
— И ведь вовсе не мышь попортила набивку плюшевого кролика Мэнди.
— В данном случае мне кажется подходящим слово «попортила».
— А я думала, что Мэнди это померещилось.
— Она очень наблюдательная девочка. Весьма наблюдательная. Она бы с легкостью научилась всему, чему мы можем ее научить, представься ей такая возможность.
— А она ей представится?
— Мне бы этого хотелось.
— Но это невозможно?
Он покачал головой.
— Для этого нам придется взять ее с собой. А это противоречит всем нашим принципам. Мы не можем брать никого с собой, пока в этом нет объективной необходимости. Мэнди будет нужна здесь. Этому миру ее талант пригодится больше, чем нашему. Она принесет ему неоценимую пользу, как и Джеф.
— И Джеф тоже?
— Но ты и сама это уже почувствовала.
— Я всегда это предполагала. — Господи, как много понято за один раз. Она отошла в конец комнаты, поближе к свету. Казалось, свет этот льется из ниоткуда. Она была не в состоянии распознать его источник. — Алден, раз ты здесь не для того, чтобы брать кого-нибудь с собой, и не для того, чтобы остаться и помогать нам, то что же получается?
— Попробуй перенестись во времени назад, в ту ночь, когда мы впервые встретились.
Она позволила своему сознанию свободно течь во времени. Услышав тогда музыку и увидев разноцветные огни, она поначалу испугалась. Но страх быстро сменился восторгом. К тому моменту, когда ее несли на корабль, ее желание попасть туда было просто невыразимо. Она была совершенно уверена, что ей никто не причинит вреда.
— Меня встретили с радостью, — сказала она. — Мне казалось, что я со всеми вами хорошо знакома. Меня изучали… — Она замялась и посмотрела на него. — Ты изучал меня.
— Верно.
— В историях про НЛО, которые мне довелось слышать, говорится о маленьких инопланетянах с крысиными мордочками, которые ощупывают, пихают и пугают похищенных ими людей.
Он рассмеялся.
— С крысиными мордочками? Наверное, это другие инопланетяне.
— А эти истории — правда?
— Жизнь существует по всей Вселенной. Было бы абсолютным невежеством полагать иначе. Но наша цивилизация еще не знакома со всеми формами жизни.
— Но ведь ты изучал меня… проверял, не сделал ли мне больно! — Линдсей снова посмотрела на него. — Теперь я припоминаю. Ты не ожидал найти живое существо здесь. У вас возникли проблемы с кораблем. Какой-то щит или экран вышел из строя, и вы опасались, что в результате нашей встречи я могу быть выведена из строя, измениться физически.
Прежде чем заговорить, Алден позволил другому воспоминанию созреть в ее сознании.
— Отчасти ты и изменилась, Линдсей, и поэтому ты все это помнишь. Твой разум, твоя собственная энергия слишком сильны, чтобы наше предположение о том, что ты все забудешь, было бы верным. Но в ту ночь ты и сама продвинулась в своем развитии. Этому способствовало и то, что ты запечатлела в своей памяти, и физические реалии, связанные со вступлением в контакт с нашим кораблем, когда экраны вышли из строя.
— Продвинулась в развитии?
— Ты перенесла страшный шок.
— Эти головные боли? Головокружение?
Он кивнул головой.
— Мы боялись, что ты можешь не оправиться. После того как мы улетели, ты слишком много времени провела без сознания. Ты должна была очнуться сразу после того, как мы скроемся из виду, но этого не произошло. И тогда меня отправили сюда, чтобы позаботиться о тебе.
— Мудрый защитник. — Теперь она поняла, что означает его имя.
— Я надеялся, что смогу защитить тебя.
— Ты защитил Джефа. Ты спас его, когда он тонул. Мэнди сказала, что ты просто летел по воде. Это правда?
— Можно сказать и так.
— А как ты согнул его, чтобы восстановить дыхание?
— Этому меня научила ваша медицина. Я прочитал все, что люди успели положить на бумагу за долгую историю своего существования. А знаешь, сколько знаний было утрачено этой планетой лишь потому, что они вышли из моды? Каждая культура — это настоящий кладезь премудрости. Приобретая новые знания, в медицинском понимании, принятом на Западе, люди с легкостью отказываются от старых.
— А зачем тебе было столько учиться? Вашему народу нужна помощь?
— Я учился, чтобы оказать помощь тебе.
Пока вокруг нее мерцали пастельные огни, она не испытывала страха. Но даже не чувствуя страха, она не могла забыть о том, что существуют вещи, способные испугать.
— А разве я нуждаюсь в помощи? — спросила она. — Головные боли усилятся?
— Это было бы наилучшим исходом.
— А наихудшим?
— Ты можешь умереть.
— Скоро?
— Очень скоро. — Он подошел к ней и взял ее за руку.
Она погладила его по щеке.
— В этом нет твоей вины, Алден.
— Никто не собирался принести тебе вред.
— А когда ты учился, ты научился чему-нибудь, что могло бы мне помочь?
— Мы можем тебе помочь.
Странно, но, когда он заговорил о ее возможной смерти, она совершенно не испугалась. Но теперь она испытывала облегчение.
Ей не придется оставить детей, и они не будут расти без нее. Ей не придется оставить Стефана.
Она произнесла его имя вслух еще прежде, чем решила что-либо сказать. В это мгновение она поняла, что, несмотря ни на что, не пожелала бы расстаться со Стефаном. Это явилось для нее откровением, ослепительной вспышкой истины. Это откровение было выше ее желания видеть его другим, выше надежды, что он изменится. Выше злобы.
— Он очень хороший врач, — сказал Алден. — Один из лучших в этой стране. Однажды он станет одним из лучших в мире.
— Откуда тебе об этом известно?
— Я вижу, что происходит в его сознании.
— Правда? Должна сказать, меня это не очень-то утешает.
— Я могу видеть, только когда это необходимо. Мы слишком верим в право на интимность.
— А чем ты можешь мне помочь?
— Сначала скажи мне, почему ты не хочешь оставлять детей и Стефана?
Его вопрос показался ей странным.
— А разве ты не скучаешь о своих близких, когда расстаешься с ними?
— Но я никогда с ними не расстаюсь. Они всегда со мной.
Линдсей чувствовала, что он говорит правду, но понять, что он имеет в виду, было выше человеческих возможностей.
— Моя семья в каком-то смысле тоже всегда находится рядом со мной. Воспоминания, чувства.
— Думаю, мы лишились чего-то очень важного, когда поднялись над необходимостью чувственного ощущения.
— По-моему, это так.
— Но если я помогу тебе, ты не сможешь к ним прикасаться.
Она задумалась над его словами. Теперь уже страх стал просачиваться сквозь свет, музыку и обволакивающую теплоту Алдена.
— Что ты имеешь в виду?
— Я могу понять только то, чему научился. Большинство знаний о гуманоидной форме существования, которыми мы когда-то располагали, за ненадобностью были стерты из нашей памяти. Я никогда не имел дела, да и никто из нас, с лечением человеческого тела. Если бы то, что с тобой произошло, было обыкновенным человеческим заболеванием, мы бы тебя вылечили. Мы бы нашли какие-нибудь записи, словом, что-нибудь, что помогло бы нам понять природу болезни. На этой основе мы смогли бы разработать лекарство.
— Со мной произошло что-то необычное?
— Произошло злокачественное изменение клеток твоей сосудистой системы. Похоже, что человечество еще не сталкивалось с таким заболеванием. Как видишь, это твой первый шаг, шаг, чтобы подняться над своим телом. Но поскольку ты к нему еще не готова, он может оказаться для тебя смертельным.
— Тогда как же вы можете мне помочь?
— Мы можем подготовить тебя к этой эволюции. Мы можем взять тебя с собой, научить тому, что тебе следует знать, показать тебе то, что ты должна увидеть. Ты будешь готова, и процесс этот не окажется для тебя роковым. Ты станешь такой же, как мы. Ты станешь одной из нас. Ты будешь жить с нами, работать с нами…
— Но ведь ты говорил, что вырывать кого-то из дома противоречит вашим принципам?
— Мы сами создали эту проблему. В связи с этим нам разрешено принять меры, чтобы ее устранить.
— А как же мои дети? Стефан?
— Они не могут отправиться с тобой. Подумай сама. Разве справедливо было бы отнимать их у планеты, которая в них нуждается? Они уже стали частью истории. Стефану суждено… — Он замолчал.
— Суждено что?
— Суждено способствовать эволюции вашей расы.
— Стефан может как-то повлиять на ход истории?
Он лишь улыбнулся.
— Ты больше не хочешь мне об этом рассказывать?
Он покачал головой.
— Но я не могу лететь без них!
— Конечно, мы не имеем права настаивать.
Тут Линдсей осенило.
— А могу я отправиться с вами, вылечиться, а затем вернуться? У тебя же есть тело? Могу я вновь обрести свое тело, когда вылечусь?
— К тому времени земля перестанет быть такой, какой ты ее знаешь, — мягко ответил он. — Твоя семья уже давно умрет, Линдсей. Время не остановится, пока тебя не будет.
— А ты уверен, что я должна умереть? Ты ведь сам говорил, что у тебя нет опыта в обращении с людьми. Ты уверен?
— Насколько я могу судить. Если бы для меня существовал какой-то способ постичь весь человеческий опыт, человеческую интуицию, к которой я не имею доступа, я бы ответил тебе с полной уверенностью. Но я этого сделать не могу. Я могу только рассчитывать и предполагать. Твой муж…
— Стефан? Он смог бы мне помочь, если бы разобрался в моем заболевании?
— Возможно. Но я не уверен, что ему это удастся. Он обладает сильным потоком… — Он запнулся, а затем произнес какие-то слова, похожие на его имя, состоящие из звуков, которые она не смогла разобрать. — Извини, — сказал он по-английски, — перевода нет. Это принцип, который ведет нас, учит, знакомит со всем, что мы видим. Твой муж располагает им в огромной мере, но боится его применять.
— Это любовь.
— Это самое подходящее слово в вашем языке.
Из глаз Линдсей покатились слезы.
— Боится? Но почему?
— Не знаю. Возможно, Он боится неизвестности.
— Но ведь он стремится познать все.
— Все из того, что доступно его взору, но ничего из того, что недоступно.
Она встала и подошла к окну.
— Я не могу его бросить. Я не могу бросить детей.
— Но ведь ты оставишь их, если умрешь.
— Ты не понимаешь. Я не могу жить без них.
— Не понимаю.
— Этот принцип, который вас ведет, этот… — Она попыталась произнести это слово так же, как и он, но у нее ничего не вышло.
— Спасибо за попытку, — сказал он.
— Любовь! Разве ты не любил кого-нибудь или что-нибудь в своей жизни настолько, что был бы не в силах расстаться с ним? Разве ты не отдал бы за этого кого-то или что-то свою жизнь?
— Конечно, я отдал бы свою жизнь. Но только если бы существовала какая-то цель. А ты отдаешь свою жизнь без всякой цели.
— Но я не хочу жить без своей семьи. Если мне и вправду суждено умереть, хотя я в этом пока не уверена, сколько бы дней мне ни осталось, я хотела бы провести их с ними.
— Этого я понять не могу.
— Значит, я не хочу подниматься до вашего уровня. Думаю, что в этом мы ближе к… — На сей раз она произнесла звуки более правильно.
— Я бы хотел испытывать те же чувства, что и ты.
— Не думаю.
Она почувствовала, как он взял ее за руки. В его прикосновениях не было ничего навязчивого. Никогда не было. Казалось, что он растворяется в ней в полном соответствии с ее мыслями и чувствами. Его присутствие ее одновременно согревало и пугало. Это то, что она должна была получить, если бы захотела спасти свою жизнь. Но как отличалось это от того, что было у нее со Стефаном. Это тоже было любовью. Любовью в понимании Алдена.
Но не в ее понимании. Не такая любовь была ей нужна. Ей хотелось, чтобы у них со Стефаном было такое же понимание, как с Алденом, но чтобы это понимание сочеталось со страстью, которую она всегда к нему испытывала.
— Я не могу их оставить, — выговорила она.
— У тебя есть время, чтобы подумать и решить.
— Сколько у меня времени?
— Точно я не могу сказать. Мы сможем определить это по тому, как будет развиваться болезнь.
— Значит, ты останешься со мной? Ты подождешь?
— Я останусь здесь ровно столько, сколько буду тебе нужен. Я постараюсь, чтобы мое присутствие действовало на тебя успокаивающе.
Она повернулась к нему. Он обнял ее и прижал к себе.
Спокойствие, которое он ей приносил, было бесконечно.
Ей всем сердцем хотелось, чтобы на его месте был Стефан.
