В комнате оперативного совещания только что по приказу фюрера отменивший «голодовку солидарности» и уже успевший плотно пообедать Цейтцлер в последний раз умолял Кейтеля не оставлять его один на один в споре с фюрером о судьбе 6-й армии.

В приоткрытую дверь на секунду заглянул заехавший с оказией в ставку Шпеер. Он полуприветственно махнул рукой генералам, полусочувственно покачал головой и прошел в соседнюю комнату.

– Неужели вы не понимаете, – разбитым голосом внушал Кейтелю Цейтцлер, – это последний момент, когда еще можно что-то предпринять, чтобы предотвратить катастрофу!

– Но… – отводя глаза, трагически прошептал Кейтель, – с некоторых пор… я так мало здесь значу! И потом, вы же в курсе всего! Фюрер даже слушать не хочет об отступлении! Сейчас не время вступать с ним в открытую конфронтацию. Он определенно решит, что мы хотим саботировать его приказ о создании в Сталинграде неприступной крепости. Вы хоть представляете себе, что он может с нами сгоряча сделать?! Гальдеру просто повезло. Когда он позволял себе тут фрондировать, обстановка на фронте была далеко не критической! Фюрер просто отстранил его от дел, правда, без благодарности за безупречную многолетнюю службу, без перспектив на будущее. Но и… без крайностей! Просто отпустил на все четыре стороны. А мог бы и как Хайма! Давайте еще немного подождем. Я полагаю, в ближайшие дни или все рассосется само собой, или дальнейшее развитие кризиса само заставит фюрера принять ваш план отвода 6-й армии из Сталинграда как единственно верный.

Цейтцлер ожесточенно растер ладонями и без того красное от раздражения лицо. У него уже не хватало слов. Конформизм Кейтеля был невыносим.

– Да поймите же, – как перед иконой, Цейтцлер вознес руки к небу, – у нас нет никакой возможности ждать! На наших глазах трехсоттысячная боеспособная армия стремительно превращается в бесформенное стадо паршивого скота! И… самое главное… все фюреру скажу я сам! Вы только подтвердите то, что я скажу. Ну хотя бы просто согласно кивните головой. Хотя бы… не возражайте! Не тешьте его, как Геринг, иллюзиями, черт возьми!

– Но, Цейтцлер, Йодль все же где-то был прав: в такой момент нельзя подрывать веру диктатора в свои силы, в свое предназначение. Если фюрер потеряет кураж, а Германия веру в него самого… что будет с нашей страной? С нами всеми?! Мы сами когда-то добровольно отдали ему право распоряжаться немцами по своему усмотрению! Коней на переправе не меняют, не так ли?!

– О господи, Кейтель! О чем вы?! Да разве я призываю менять коней?! Но наш долг поставить фюрера перед фактом! Потеря шестой армии окажется невосполнимой! А разве не вы были против нападения на Францию и Россию, против плана «Барбаросса»?! Разве не вы совсем недавно, рискуя своей репутацией, а возможно, и головой, вступились за бедного Листа?! Чего же вы боитесь сейчас?!

Кейтель благодарно посмотрел на Цейтцлера, в последнее время армейская верхушка не баловала его своим вниманием.

– Видит бог, – поймав его интерес, продолжил Цейтцлер, – я не против фюрера. Сейчас против него тот, кто не отведет его от края пропасти. И с чего мы взяли, что фюрер… непогрешим?!

Лицо Кейтеля пошло пятнами, он попытался гордо вскинуть голову, но тут же снова принял позу дисциплинированного штабиста.

– Да, Цейтцлер, вы правы. Я был против войны с Францией и Россией. Я был против войны на два фронта! Вы, вероятно, не в курсе, но я даже дважды подавал фюреру прошение об отставке. Он тогда устроил мне совершенно непристойный, просто… дикий разнос. Как желторотому фенриху! Он кричал – вы же знаете, как он умеет это делать! – что только он имеет право решать, когда мне уходить в отставку! Ну, как по-вашему должен вести себя кадровый немецкий офицер? Только подчиниться своему вышестоящему начальнику. Разве не так? Я поставил фюрера в известность о своем несогласии с его намерениями, он приказал мне… заткнуться и не мешать ему творить историю. Что же касается моей оппозиции фюреру в плане Барбароссы… то, дорогой Цейтцлер, что можно было себе позволить до войны, не позволено теперь – в критическое для Германии время. Например, в самом начале карьеры, когда я был назначен командиром батареи, а соседней батареей командовал Клюге… словом, мы тогда не очень-то ладили друг с другом. Я считал его заносчивым выскочкой с букетом отрицательных благоприобретенных качеств, которые дают воспитание и образование в закрытом учреждении казарменного типа. А Клюге… он величал меня «абсолютным нулем». Но теперь мы… вполне искренне… респектируем друг друга, хотя, возможно, глубоко в душе… он для меня все еще «выскочка», а я для него «нуль».

– Так вы поддержите меня или нет? Нам пора идти на совещание, фюрер появится с минуту на минуту. А я никак не добьюсь от вас однозначного ответа. Ну же, ну же! В конце концов, представьте себе, что сейчас сороковой и мы обсуждаем план нападения на Францию или план «Барбаросса». Кейтель, я вас умоляю! Вас умоляет вся 6-я армия, весь вермахт, вся Германия! Решайтесь, черт возьми!

Кейтель заметно приосанился. В самом деле, он же вовсе не конченый трус и марионетка! Он участник Первой мировой и даже был тяжело ранен в плечо во Фландрии!

– Я клянусь вам, Цейтцлер, что сделаю все, что смогу. Мы действительно должны… мы просто обязаны предостеречь фюрера от фатальной ошибки!

Через пятнадцать минут на совещании, когда Гитлер снова безапелляционно заявил о недопустимости сдачи Сталинграда, Кейтель торжественно прошествовал к карте и на глазах пораженного начальника Генштаба, ткнув указкой в крохотный район города, окруженный красными кольцами, почти истерично воскликнул:

– Мой фюрер! Мы удержим Сталинград!