Отель оказался роскошным: холл с цветами в горшках, красивая кожаная мебель. Огромные хрустальные люстры с рожками в виде подсвечников свисали с высокого потолка, заливая ярким светом пышные персидские ковры.

У Бонни перехватило дыхание от этой роскоши: вернувшись в Нортридж, она уже забыла, что такое бывает. Она с изумлением разглядывала холл, пока Элай разговаривал с портье, но вдруг поняла, что уже не принадлежит к тем, для кого предназначены такие отели.

Держа в руке потрепанный чемодан, Бонни чувствовала укоры совести. Она больше не жена Элая Мак Катчена «перед Богом и людьми», но, тем не менее, занималась с ним любовью в вагоне и приехала с ним в этот отель. Что с ней случилось? Где же ее принципы, идеалы, мораль?

Бонни уже была готова уйти из отеля и найти гостиницу попроще, когда появившийся Элай взял ее нежно, но твердо под руку. Его глаза после выпитого виски сияли оживлением и радостью.

Это покорило ее, хотя он пока не сказал ни слова. Вопреки всему она опять почувствовала себя его женою. Здравый смысл Бонни не мог противостоять ее чувствам и желаниям.

– Поклянись, что никому не расскажешь, – робко попросила она.

Элай поднял брови.

– Сохраню все в тайне, пока ты этого желаешь! Давай поднимемся в номер, устроимся, а затем поищем приличный ресторан. Я умираю с голоду.

Услышав смех Элая, Бонни с облегчением вздохнула. Взяв Бонни под руку, он повел ее к лифту.

– Не думаешь ли ты, любовь моя, что я собираюсь затащить тебя в кровать, как только мы войдем в номер?

Бонни с опаской разглядывала лифт: она не любила эти новшества. Она чувствовала бы себя увереннее, если бы дверь была сплошной, но здесь оказалась металлическая решетка, лязгнувшая, когда ее открыл лифтер.

– Нет, – солгала Бонни, надеясь, что лифтер знает свое дело, – не думаю.

Элай молча ухмыльнулся. Когда они поднялись на верхний этаж и оказались перед дверью номера, он спросил:

– Хочешь, чтобы нам подали ужин сюда?

Бонни возмущенно взглянула на него, уловив намек, однако его слова доставили ей удовлетворение.

– Едва ли мы сможем пойти в приличное заведение, – сказала она, – у меня нет подходящей одежды.

– А ведь ты – хозяйка магазина в Нортридже, – заметил Элай, отпирая дверь номера и пропуская Бонни вперед.

Изысканность номера ошеломила ее. На голубой ковер падали лучи заходящего солнца. Две софы кремового цвета и небольшой камин дополняли убранство комнаты. Бонни и не предполагала, что здесь, у подножья Южной горы в Спокейне, можно увидеть такую прекрасную комнату. Разве что в богатых особняках.

В номере были ванная комната с огромной ванной из серого мрамора, небольшой будуар и спальня, отделанная красным и бледно-розовым шелком.

Кровать блестела, а простыни – Бонни из любопытства отвернула край розового покрывала – оказались из шелка. Застенчиво, как невеста, Бонни поправила покрывало и вернулась в гостиную.

Элай только что отпустил коридорного, который принес его вещи. Он улыбнулся, увидев ее пунцовые щеки.

– Надеюсь, комнаты тебе понравились, дорогая?

– Да, – призналась Бонни, пытаясь держаться спокойно.

– Бонни, – Элай нежно сжал ее ладони, – я только дразнил тебя, когда говорил про кровать. Я к тебе не прикоснусь, пока ты сама этого не захочешь.

– Так зачем же ты отправился со мной? – спросила Бонни, сердясь на Элая и еще больше на себя. – Зачем ты занимался любовью со мной в… в вагоне? И зачем заставил ехать сюда?

Элай засмеялся и поцеловал ее в нос.

– Разве я заставлял тебя, Бонни? Разве только я виноват в том, что произошло в поезде?

Бонни и не винила его, хотя, конечно, он затеял все это. Говоря по правде, она желала этого так же, как и он, если не больше.

– Даже не верится, что мы на это решились, – пробормотала она.

– Это были цветочки по сравнению с…

Бонни заставила Элая замолчать, быстро прижав палец к губам. Даже через перчатку его губы обожгли Бонни, и она быстро отдернула руку.

– Неблагородно с вашей стороны, сэр, – сказала она с упреком, – напоминать мне о моем легкомыслии. – Бонни на всякий случай отступила от Элая. – Я очень голодна, – добавила она, – можно ли где-нибудь перекусить?

Они пообедали при свечах в огромном ресторане.

– Почти, как в старые времена, – заметил Элай, глядя на нее поверх бокала, – иногда мне хочется вернуть дни медового месяца.

– Это невозможно, – отозвалась Бонни, жалея о том, что они поженились. Она будет осуждена на вечные муки, если не научится управлять своими чувствами.

Но возможно ли это, если речь идет об Элае? Этот человек позволял себе с Бонни любые вольности – и все сходило ему с рук. Однажды он довел ее до экстаза в ложе театра, во время оперы, ловко работая пальцами и говоря о любви такое, что при всем желании не назовешь приличным. Бонни покраснела при одном воспоминании об этом. Элай, заметив ее смущение, промолчал и улыбнулся.

– Не хочешь ли пойти в театр или куда-нибудь еще? – спросил он, когда они пообедали. – Еще рано.

Бонни предпочла бы остаться наедине с бывшим мужем, хотя она и ругала себя за то, что так легко поддается его чарам. Вот потому-то после той памятной ночи он и оставил ей деньги в оплату за услуги. Возможно, она заслужила этого, как заслуживает презрения к себе после каждой случайной встречи с Элаем.

– Я наведаюсь к поставщикам завтра, – сказала Бонни, – мне лучше немного отдохнуть.

Элай не возразил ей, хотя ни он, ни Бонни не верили в этот отдых.

Оплатив счет, Элай предложил Бонни руку.

Им было легко изображать женатую пару из высшего общества. В какой-то миг Бонни забыла обо всем: о разводе, бегстве в Нортридж, о «Медном Ястребе», о злосчастном магазине. Казалось, этого никогда и не было.

Они молча поднялись на лифте, не замечая лифтера, который сразу понял, что эти двое любят друг друга, и улыбнулся при мысли, что есть еще романтика на свете.

Бонни очень устала, поэтому любезность Элая особенно обрадовала ее.

– Я могу подышать свежим воздухом, – предложил он, – а ты устраивайся поудобнее и постарайся отдохнуть.

«Отдохнуть»? Да разве она может отдыхать без него? Если он пожелает заняться любовью прямо здесь на полу, она не станет протестовать.

– Ты не сердишься?

Элай провел пальцем по ее носу.

– Нет, не сержусь. Я хочу убить время, Бонни, пока не наступит ночь.

Трепет охватил усталое тело Бонни. Ноги ее еще болели после вагона, разорванные трусики еле держались на бедрах, но она уже готова была снова отдаться Элаю. Она тоже ждет ночи, и то, что тогда произойдет, останется в ее памяти на всю жизнь.

Не ответив, Бонни повернулась и пошла в ванную комнату. Она закрыла дверь и включила воду. «О, по части выдержки и умения держаться – ты настоящий образец для подражания», – сказала она себе. Никто бы не поверил, глядя, как Бонни нежится в этой роскошной ванне, что ею овладели сомнения.

Бонни беспокоило, что она не догадалась достать из чемодана банное полотенце. Беды в этом, конечно, не было, так как ванная комната примыкала к спальне. Приняв ванну, а это заняло немало времени, Бонни завернулась в гостиничное полотенце и шмыгнула в спальню. Если бы она знала, что Элай уже там, она еще посидела бы в ванне. Он стоял возле кровати, расстегивая запонки.

Увидев шампанское в ведерке со льдом на столике у кровати, она затрепетала.

– К… как погулял? – с трудом спросила она, покраснев от того, что большая часть ее тела не прикрыта полотенцем, а с волос капает вода. Элай улыбнулся и бросил запонки на столик. Они мелодично зазвенели, ударившись о ведерко со льдом.

Бонни затаила дыхание, плотнее заворачиваясь в полотенце. Она почувствовала озноб, хотя в спальне было тепло.

– Залезай скорее под одеяло, а то простудишься, – сказал он.

В этот момент оба они подумали о Кайли. Боль появилась в глазах Элая, но он заставил себя улыбнуться и подошел к Бонни. Сняв с нее мокрое полотенце, он посадил ее на кровать и укутал простыней.

Бросив мокрое полотенце, Элай взял запотевшую бутылку шампанского из ведерка. Хлопнула пробка, и благородный напиток запенился в хрустальных бокалах. Элай протянул бокал Бонни, в его блестящих глазах вспыхивали искорки, когда он смотрел на ее лицо, взъерошенные волосы, обнаженные плечи. Бонни натянула простыню повыше, стыдясь своей наготы и понимая, насколько это нелепо.

Элай улыбнулся и поднял бокал.

– За нас, любовь моя! Может быть, мы никогда не забудем эту ночь!

Бонни не сомневалась, что надолго запомнит эту ночь. Когда-нибудь, мучаясь от бессонницы, она вспомнит эти часы и заплачет от любви к Элаю. Горло сдавили рыдания, и слезы навернулись на глаза, когда Бонни подняла бокал.

Уже не смущаясь, она наблюдала, как Элай разделся и погасил свет. Через окно струился серебряный свет луны. Бонни внезапно ощутила странную легкость, к чертям Нортридж, «Общество самоусовершенствования» и все проблемы! Сегодня она жена Элая Мак Катчена и имеет право на его ласки, страсть и все, что подарит ей судьба.

Она не сопротивлялась, когда Элай, взяв ее за талию, поднял и посадил на край кровати, а сам опустился перед ней на колени. Бонни дрожала от еле сдерживаемого желания, когда он стал гладить ее бедра, живот, спину, прикосновения его рук лучше всяких слов обещали ей наслаждение. Груди Бонни набухли, соски стали твердыми, но Элай их не трогал. Она застонала, когда его руки, скользнув по животу, легли на ее бедра, заставляя их раздвинуться.

Внезапно пальцы Элая легко прошлись сначала по одной груди, затем по другой. Бонни запрокинула голову так, что ее влажные волосы щекотали поясницу, и выгнула спину, словно прося о ласках.

Элай ласкал ее набухшие соски, он то сжимал их пальцами, то гладил, то припадал к ним губами, возбуждая ее желание. Вдруг рука его скользнула между ее бедер, отыскивая источник наивысшего наслаждения.

Когда, наконец, пальцы Элая достигли желанной цели, у Бонни вырвался стон. Она выгнулась еще сильнее, когда Элай ввел пальцы внутрь и начал доводить ее до экстаза.

Бонни вцепилась ему в волосы с бесстыдством дикарки, для которой нет ничего кроме животных инстинктов, из ее горла вырывались хриплые нечленораздельные звуки. Наконец, испытав экстаз, она отпустила его волосы. Полное наслаждение Бонни получит только тогда, когда в нее войдет Элай и наполнит ее собою.

Она опрокинулась на кровать, увлекая за собой Элая и с восторгом ощущая тяжесть его тела.

Элай проник в нее одним движением. Ее ноги обвились вокруг его бедер, а руки стиснули его плечи. Он приподнимался и опускался, тогда, как Бонни металась под ним, как в бреду, издавая отчаянные, бессмысленные стоны.

– Хорошо, Бонни, – прошептал Элай, уже не владея собой, – хорошо, Бонни, я дам тебе то, чего ты просишь…

Бонни резко выгнулась навстречу его последнему рывку, из ее горла вырвался стон, она содрогнулась и обмякла. Элай, тяжело дыша, бросился на кровать рядом с Бонни, положив голову на ее покусанные груди и закинув ногу ей на бедро.

– Это, – съехидничала она, – обойдется тебе еще в пятьдесят долларов.

Элай засмеялся и слегка шлепнул ее. Ему понадобилось немного времени, чтобы прийти в себя. Похоже, Элай решил вознаградить себя за трехлетнюю разлуку с Бонни, без передышки вовлекая ее в новые любовные игры.

Он протер полотенцем, смоченным в шампанском, себя и Бонни, затем стряхнул с пальцев капли вина на ее полные груди. Когда Элай начал их слизывать, Бонни опять не устояла.

Когда Бонни проснулась на следующее утро, было еще рано, Элай, широко раскинувшись, спал глубоким спокойным сном. Она осторожно выбралась из кровати, щеки ее горели. Бонни хотелось освежиться. Стараясь не шуметь, она наполнила ванну. Ей предстояли важные дела, и едва ли она выполнит хоть одно из них, если Элай решит вновь заняться с ней любовью.

Бонни опустилась в воду, стараясь не думать о своем распутном поведении, когда дверь открылась, вошел голый Элай и весело забрался к ней в ванну. Щеки Бонни вспыхнули, сердце бешено забилось.

– Не трогай меня, Элай Мак Катчен, – вскрикнула она, – мне нужно работать.

– Конечно, нужно, – вкрадчиво сказал он. Его низкий голос возбуждал ее, как хорошее вино. Затем он поднял Бонни и усадил к себе на колени.

– Я имела в виду, Элай… – завопила она, упираясь в его широкие плечи, но он закрыл ей рот поцелуем. Минутой позже руки Бонни были уже на затылке Элая, пальцы ее погрузились в его роскошные золотисто-каштановые волосы.

Бонни обошла поставщиков, переходя из одной конторы в другую и размещая заказы. Оптовики, сама любезность, из кожи вон лезли, предлагая свои услуги. Они таращили глаза при виде сумм, которые выкладывала Бонни. Казалось, что-то в ней их настораживало. Она боялась, что это связано с Элаем.

Покончив с делами, Бонни решила перекусить в скромном кафе, потом купила маленькие подарки Кэтти, Джиноа и Роз. Итак, Нортридж существует, с грустью подумала Бонни, спускаясь с небес на землю. Вопреки всему она все еще чувствовала себя женой Элая.

Был уже вечер, когда она, вернувшись в номер, увидела, что он пуст. Усталая после ночи и беготни по городу, она была непрочь побыть в одиночестве. Бонни сняла шляпу, распустила волосы и расчесалась. Затем, зевая, разделась и легла вздремнуть.

Ночью, почувствовав, что ей холодно, Бонни натянула на себя одеяло и легла на спину.

– М-м, – промурлыкала она, когда теплые руки стали ласкать ее. Все еще не просыпаясь, Бонни потянулась и что-то пробормотала.

Когда сильная мужская рука нежно взяла ее за запястье, Бонни открыла глаза. Она задрожала от удовольствия, почувствовав как Элай приник губами к одному из ее набухших сосков, а его рука скользнула вниз по ее бедру. Ее сосок набухал от этих влажных теплых губ, бедра поддавались навстречу нежным, ищущим движениям пальцев, и она вновь растворилась в сладостном ожидании.

Приняв ванну и завернувшись в вафельное полотенце, Бонни забралась с ногами на софу и наблюдала, как коридорный вкатывает тележку с обедом в номер. Молодой человек ни разу не взглянул на Бонни, даже когда она дала ему чаевые, оставленные для него Элаем.

Но все же она обрадовалась, когда он ушел. В ванной с шумом купался Элай, напевая во весь голос, он так плескался, что Бонни боялась, как бы вода не хлынула в номер.

Веселость Элая испортила ей настроение, и она раздраженно грызла ноготь.

Бонни встала и, шлепая босыми ногами, пошла к тележке, подняв крышку, она увидела сочную жареную говядину, тщательно нарезанную и розовую в середине. На столике оказались тушеные овощи и картофельное пюре. Бонни почувствовала голод.

– Элай, – крикнула она, – обед подали!

Она положила на тарелку столько еды, словно собиралась кормить заводского рабочего. Она уже ела, когда появился Элай в роскошном халате из голубого бархата. Он усмехнулся, увидев, как мало осталось в судках после набега Бонни, и положил все, что осталось, себе на тарелку.

– Что ты заказала на десерт? – спросил он, взглянув на единственный не тронутый судок.

Бонни пожала плечами. Съев почти все мясо, морковь, бобы и половину картошки, она чувствовала апатию.

Элай поднял брови…

– Раз уж ты уничтожила почти весь обед, надеюсь ты проявишь любезность и закажешь что-нибудь на десерт.

Бонни вспыхнула и вскочила с софы, чтобы заглянуть в последний судок. В нем оказалась не еда, а маленькая чудесная шкатулка с ангелом на крышке. Фиалковые глаза изумленно взглянули на Элая и вновь опустились на шкатулку. Дрожащей рукой Бонни отодвинула крохотную защелку и откинула крышку.

Нежные звуки колокольчиков наполнили комнату, как приветствие из лучшего мира. Бонни осторожно подняла музыкальную шкатулку. Ее глаза округлились, когда через прозрачное дно она увидела, как работает миниатюрный механизм.

В Нью-Йорке у Бонни были прелестные вещицы, подарки Элая, но она не взяла их с собой, и с тех пор она не видела ничего подобного. Сейчас ей хотелось разрыдаться от воспоминаний, но она сдержалась.

– Это плата за услуги, как и в тот раз? – спросила Бонни. «О Боже, если это так, она умрет, сразу умрет».

Сузившиеся глаза Элая смотрели сердито, а не насмешливо.

– Это подарок, – сказал он, и злость, прозвучавшая в его голосе, нарушила очарование неземной мелодии.

Этот тон был хуже пощечины, но, не желая расставаться со шкатулкой, Бонни прижала ее к себе, повернулась и быстро пошла в спальню.

Она заперла дверь, но Элай, войдя через ванную комнату, разделся и лег. Бонни последовала его примеру.

В эту ночь они занимались любовью более утонченно, руководствуясь скорее рассудком, чем страстью. Поэтому у Бонни были все основания считать себя грешницей. Воспоминания о том, как они, потные и возбужденные, терзали друг друга, искусственно возбуждая желание, тяжелым грузом легли ей на плечи, когда настали тяжелые времена.