Несколько месяцев спустя Эли под аккомпанемент непристойной морской песни привел свой корабль «Ма Шан» из Ламмы в бухту Стэнли Бей, расположенную в южной части Гонконга. Черный Сэм, по пояс голый, несмотря на мартовские холода, подошел к штурвалу.

– Так мы сегодня с утречка встречаемся со стариком Таем? – спросил он.

– Да, чтобы застать его врасплох, – сказал Эли, – пока мозги еще не проветрились.

– Значит, надо встать до рассвета, босс! Это хитрая лиса. И сколько ты собираешься заплатить ему за его заводец?

– Пять тысяч, и ни доллара больше. Спрос на порох падает.

Они вместе спустились по трапу на берег и пошли вдоль набережной бухты Стэнли.

– Думаешь, он продаст?

– Он только что надул с этой фабрикой чокнутого Чу, и один португальский таможенник все время что-то пытается пронюхать и задает неудобные вопросы, так что цена должна снизиться.

– Если мы ее купим, то ему надо врезать промеж глаз, – сказал Сэм. – Никогда не любил португальских таможенных чиновников.

– Еще бы, – ухмыльнулся Эли.

– Говорят, Чу Апу сбрендил, – продолжал Сэм. – Говорят, бегает по причалу на четвереньках и просит милостыню. Пока он не свихнулся, фабрика принадлежала ему.

Эли кивнул.

– Никто не знает, что с ним произошло. Но у пиратов волчьи законы. Мир принадлежит самым сильным хищникам, но меня не посмеет укусить ни одна собака.

Папа Тай был старостой поселка Стэнли. Маленький и лысый, как гном, он нажил состояние, продавая собственных дочерей.

Он менял одну жену за другой, наложницу за наложницей, – это были несчастные полуголодные существа, доставшиеся ему почти даром в эти голодные времена. Он насиловал их и тут же от них избавлялся, как только они выполняли свои естественные функции. Таким образом, он был отцом сотни мальчиков и девочек, самой младшей и самой красивой из которых была Сулен, сидевшая в этот час на ступеньках отцовского дома и красящая ногти на руках и ногах.

Когда ей было четырнадцать, отец продал ее Чу Апу. Но теперь, когда Чу официально признали невменяемым, Сулен получила свободу, и ее снова можно было продать.

В это утро она выглядела спокойной и безмятежной. Она расчесала на солнце свои длинные черные волосы, стянула их в узел на затылке и украсила их цветами. На ней было желтое шелковое кимоно. Она пребывала в ожидании следующего покупателя. И Эли не мог не признать, что выглядит она потрясающе.

– Ты пришел к моему папе Таю? – поднялась Сулен. И, услышав у дверей голоса, из своего глинобитного домика появился и сам Папа Тай.

– Ты пришел по делу? – Он осклабился, обнажив черные зубы. – Если тебе нужна женщина, у меня осталась только одна дочь, самая младшая, но она дороже золота.

– Я пришел, чтобы купить пороховой завод Чокнутого Чу, – сказал Эли. – Говорят, теперь он твой.

– Каждый кирпичик, каждая палочка! – Старик смотрел, на Эли своими раскосыми глазами.

– Назови цену!

– Десять тысяч мексиканских долларов.

– Пять тысяч и не валяй дурака!

– Шесть.

– Четыре.

– Шесть тысяч и моя дочь Сулен.

– Четыре, – сказал Эли. – У меня не было женщины полмесяца, но я не покупаю детей. Невинность – товар бесценный.

Папа Тай скривил свое морщинистое лицо.

– Ребенок? Невинная? – Он загоготал. – А разве не она была женой этого зверя Чу Апу?

– Потому она мне и задаром не нужна, – сказал Эли. Услышав это, Сулен сжала кулаки.

Тем временем Эли совал деньги в жадные ладони старика.

– Поговаривают, что чиновник португальской таможни здесь что-то разнюхивает, – сказал он как бы между прочим. – Это так?

– Ищет завод? Ничего подобного! Пока я сам не покажу, как туда добраться, его не найти. Между прочим, приятель, у меня неплохие контакты с борделями Бека де Роза, так что если тебе нужна зрелая женщина, то я тебе достану сию же минуту.

– В Гонконге двадцать шесть борделей. Здесь больше борделей, чем семейных английских домов. Так что мне нет необходимости отправляться в Макао, старина. Как насчет контракта?

Папа Тай написал бумагу, подтверждающую факт продажи порохового завода, и они оба ее подписали.

– А я как же? – спросила Сулен.

– Сколько тебе лет? – спросил Черный Сэм.

– В Месяц Белых Рос мне исполнится пятнадцать.

– Когда станешь женщиной, тогда и поговорим, – сказал Эли.

– Чтоб вас обоих блохи заели, – с ненавистью в голосе произнесла Сулен.

– Счастливо оставаться, – сказал Эли, ставший теперь владельцем порохового завода Стэнли. Забрав договор, он направился к своей посудине.

– А ты покажешь мне завод, папа? – спросила Сулен, глядя им вслед.

– Зачем тебе?

– Потому что мой друг капитан да Коста все время меня спрашивает, где он находится.

– А он заплатит за информацию?

– Пока он хочет только меня.

– Ты стоишь большего, мое дитя. Тебя можно будет продать во время следующего мясного аукциона в Кантоне за несколько долларов, но месторасположение завода стоит приличных денег. Поскольку завод теперь не мой, спроси его, сколько он мне заплатит, если я его туда отведу. – Он коснулся лица девушки своими узловатыми пальцами. – Ты ненавидишь Эли Боггза за то, что он от тебя отказался?

– Я его ненавижу больше всего на свете!

– Тогда продай его. Так ему и надо. В любви, как и в войне, все позволено, как говорят нам эти поганые иностранцы.