Аббат Эмброуз покинул Хафстон рано утром после похорон Криспина. Он путешествовал один. Это было почти безопасно даже в этой части Англии, расположенной вблизи границы с Уэльсом. При короле Генрихе I немного нашлось бы греховодников, осмеливавшихся напасть на священника. Аббат Эмброуз ехал на тихой кобылке и еще вел на поводу двоих лошадей: одну сменную кобылу для себя и одну вьючную, нагруженную его скромными пожитками и огромным для одного человека количеством провизии. Так как он не скрывал, что едет в Лондон, а затем в Гастингс, откуда собирается через Узкое Море добраться до Нормандии, то и выбрал дорогу, идущую в этом направлении. Дорога эта, больше походившая на тропу, петляла по глухим лесным чащобам. Так как день был ясным и теплым, аббат Эмброуз ехал с непокрытой головой, и его свежевыбритая тонзура белела далеко окрест как символ его святости. Однако мысли его были заняты делами совсем не духовными, и, продвигаясь вперед, он снова и снова бросал испытующие взгляды в зеленые заросли по обе стороны дороги. Когда ближе к полудню на пути перед ним возникла высокая фигура, закутанная в темный плащ, он решительно натянул поводья, резко останавливая лошадь.

– Слава Богу, – воскликнул он. – Я боялся разминуться с вами или, хуже того, убедиться, что вас ночью схватили, а мне об этом не дали знать.

– Вам лучше заехать в лес, – сказал Пирс. – Мы с Эланом нашли безопасное местечко на время, пока не решили, что делать дальше.

Взяв под уздцы лошадь аббата Эмброуза, он свел ее с дороги. Две запасные лошади, привязанные к ее седлу, последовали за ней.

– Удивляюсь, как это вам позволили выехать с такими лошадьми из Хафстона, – заметил Пирс, восхищенно глядя на их великолепную стать.

– Я тоже был удивлен настолько, что решил, будто за мной следят, но пока никаких признаков преследования не заметил. – По мере продвижения в чащу аббат Эмброуз легко спрыгнул с лошади, потому что заросли стали слишком густыми. Низкие ветви деревьев и разросшиеся кусты сильно затрудняли езду. – Вы простите меня, если я скажу, что после того, как я отказался от рыцарской присяги ради святых обетов, получаю огромное удовольствие от того, что подо мной снова прекрасная лошадь и что еду на поиски справедливости в такой ясный день.

– Вы их украли? – откровенно спросил Пирс, подозрительно поглядывая на лошадей.

– Разумеется, нет, сын мой, – отозвался священник с озорной искоркой в глазах. – Они дар барона Рэдалфа церкви Святой Матери во искупление его грехов. А-а, Элан, вот ты где. Слава Богу, вне опасности.

– Я не был бы в безопасности без вашей помощи и сообразительности Пирса, – сказал Элан, выходя из своего зеленого укрытия и приближаясь к священнику. – Мы как-то незаметно ускользнули от целой армии поисковиков и собак, которых отправил по нашему следу Рэдалф. Всю первую ночь мы простояли в пруду, по горло в холодной воде, в то время как собаки лаяли и выли слишком близко, чтобы успокаиваться. Но, несмотря на холод и неуверенность в будущем, я благодарю вас обоих за спасение моей жизни.

– Если б мы сумели спасти и жизнь Криспина, – удрученно сказал Пирс, – если б сейчас нас было здесь четверо, а не всего лишь трое.

– Да. Смерть Криспина возмущает меня и мучит до глубины души, – Эмброуз склонил голову и перекрестился. – Я никогда не устану молиться за милую добрую душу моего племянника. Это все, что мы можем сейчас для него сделать.

Они стояли тесно прижавшись друг к другу, еле сдерживая слезы при мысли о навсегда утраченном родном прекрасном человеке, пока Эмброуз читал молитву.

– Препоручим Криспина заботам Всевышнего, – проговорил Эмброуз, – следующей моей святой обязанностью является забота о живых. И мне кажется, один из вас особенно в ней нуждается.

Элан из Уортхэма, которого аббат Эмброуз увидел сейчас на этой полянке, разительно отличался от того открытого и жизнерадостного юноши, который меньше недели назад прибыл в замок Бэннингфорд на свадьбу своего двоюродного брата. Лицо Элана было бледным и осунувшимся, движения напряженными, словно он был готов по малейшему знаку бежать от опасности.

– Ты снова болел? – с тревогой спросил аббат Эмброуз.

– Нет, тошнота быстро прошла. Я беспокоился за вас, – объяснил Элан. – И еще я боялся, что нас с Пирсом схватят до того, как я вспомню все, что случилось той страшной ночью, и сумею доказать, что не убивал Криспина. Ведь Рэдалф говорит именно так, верно? Что это сделал я? Мы знали, что он обвинит в убийстве меня. Дядя Эмброуз, я хочу, чтобы вы убедили Пирса отделиться. Скажите ему, что для него так будет лучше. Меня он не слушает.

– Много прошло лет с тех пор, как ты называл меня дядей, – сказал Эмброуз. – Это слово мило моим ушам, даже если это всего лишь знак уважения. Дорогой мой мальчик, я не могу советовать Пирсу бросить тебя. Что он будет делать? Вернется в Хафстон, где должен был стать рыцарем-ключарем у Криспина? Туда, где теперь распоряжается Рэдалф? Сколько времени, по-твоему, Пирс уцелеет там? Рэдалф будет настаивать… уже настаивает, что Пирс так же виновен, как и ты.

– Это была глупая идея. – Элан крепко потер лицо ладонями. – Я, кажется, до сих пор плохо соображаю.

– Может быть, из-за того, что ты давно ничего не ел, – заметил Эмброуз. – Мальчики мои, разделите-ка со мной дневную трапезу и выслушайте мои добрые советы.

– Согласен, – отозвался Пирс. – Более того, я обещаю последовать всем вашим советам.

– Вот это слова мудреца. – Легкими умелыми движениями человека, бывшего когда-то славным рыцарем и сохранившего до сих пор силу и гибкость, Эмброуз вытащил из чересседельной сумки узелок и бросил его Пирсу. Еще к седлу вьючной лошади был приторочен запечатанный кувшин с вином, который Эмброуз снял и передал Элану. Затем, поддернув свою рясу до бедер, Эмброуз уселся по-турецки на землю.

– Оставь лошадей как есть, – махнул он рукой, когда Пирс двинулся было к ним, чтобы расседлать. – Нам может понадобиться со всей поспешностью покинуть этот очаровательный уголок. Вино можешь пить спокойно, Элан. В нем нет макового настоя.

– Макового настоя? – Элан, задержав кувшин около губ, удивленно посмотрел на священника. – Так это из-за него мне было так плохо?

– По-моему, это наиболее вероятное объяснение, – заметил Эмброуз. – Маковый настой, смешанный с ядовитыми травами, вызывает такие болезненные симптомы, которые мы видели у тебя. Все, из чего приготовляется это питье, легкодоступно. У любой хорошей хозяйки в кладовой набор трав всегда наготове, чтобы давать раненым при сильных болях.

– Но не думаете же вы всерьез, что в отравлении Элана замешана леди Роэз? – забеспокоился Пирс. – Или Джоанна?

– Нет, – решительно возразил Эмброуз. – Я так не думаю. Не имея доказательства ничьей вины, я оставляю выбор преступника вашему воображению. Но готов спорить, Пирс, что если бы ты выпил за едой в ту ночь полный кубок вина, а не один глоток, то обязательно заболел. Но просто рассуждения ничего не стоят без неопровержимых доказательств. Я не сомневаюсь: вас обоих хотели обвинить в смерти Криспина.

– Но кто это сделал? – не унимался подавленный горем Элан.

– Я не знаю, – ответил Эмброуз.

– Но вы же кого-то подозреваете? – настаивал юноша.

– Я не стану называть ничье имя всуе и тем порочить репутацию возможно невинного человека, – покачал головой Эмброуз.

– Но меня же обвинили без доказательств! – воскликнул Элан. – И только небо способно помочь мне оправдаться, потому что я сделать этого не мог: я все еще не помню, что именно произошло той ночью после того, как я вышел из зала.

– Ты и не должен помнить, – вставил Пирс. – Для этого и понадобился маковый настой… чтобы нас лишить памяти.

– А с Джоанной все хорошо? – внезапно спросил Элан.

– Я не видел ее с той ночи. Отец запер ее в брачном покое. – И Эмброуз рассказал своим спутникам все, что знал о бедственном положении Джоанны и о том, как Рэдалф ведет розыски двоих молодых людей, которых во всеуслышание объявил убийцами Криспина.

– Нам надо найти способ вызволить Джоанну. – Элан вскочил, словно тут же собрался в замок Бэннингфорд.

– Об этом и не думай, – испугался Эмброуз. – В одиночку или вдвоем бессмысленно надеяться даже проникнуть в Бэннингфорд. Вас могут поймать, и я не сомневаюсь, что Рэдалф доведет вас пытками до безумия и лжепризнания, а потом повесит на крепостной стене. Сядь, Элан, и слушай. Я хочу, чтобы вы с Пирсом отправились со мной на Сицилию.

– Нет, – запротестовал Элан. – Я не покину Англию. Справедливость должна восторжествовать ради Криспина. Я обязан найти истинного убийцу и обелить свое честное имя. Я должен освободить Джоанну из этой башни.

– Верю, что со временем ты это сделаешь, – воодушевил его Эмброуз. – Но сейчас ты ничего не сможешь добиться, кроме как спасти себя.

– Я не покину Джоанну! – Лицо Элана потемнело от гнева, он крепко сжал кулаки.

– Может, мне тоже надо было добавить в вино макового сиропа, – пошутил Эмброуз.

– Элан, помолчи и послушай почтенного аббата, – попросил Пирс. – У нас, возможно, осталось мало времени до того, как сюда явятся люди Рэдалфа, которых он послал за нами.

Элан покорился Пирсу: он всегда слушал «брата», даже когда другие пытались его убедить.

– Ладно, достопочтенный сэр Пирс, я выслушаю все, что хочет сказать дядя Эмброуз.

– Тогда сядь, – приказал Эмброуз, и Элан подчинился.

– Всем известно, что я еду в Лондон, а потом в Нормандию, – сказал Эмброуз. – А это значит, что люди Рэдалфа, вероятнее всего, будут вести розыски в том же направлении, к югу и востоку, считая, что я попытаюсь помочь вашему побегу.

– Они наверняка так решат, когда узнают, что вы взяли с собой для путешествия трех лошадей, – заметил Пирс.

– Вот именно, – подтвердил Эмброуз. – Это входило в мои намерения: заставить так их подумать. Но пока Рэдалф ищет двух рыцарей и священника, направляющихся в Лондон, трое священников поедут на север, а через день или два повернут на запад в Уэльс. У меня в седельных сумках есть для вас рясы.

– В Уэльс? – переспросил Элан. – Почему в Уэльс?

– Из Уэльса, – объяснил Эмброуз, – легко перебраться в Ирландию.

– Разумная мысль, – восхитился Пирс. – Это запутает Рэдалфа. А если верно то, что я слышал о валлийцах, они не будут ему помогать, даже если он нападет на наш след.

– Пожалуй. – Особого энтузиазма Элан не выказал, но смолчал и стал слушать, что Эмброуз собирался делать дальше.

– Оказавшись в Ирландии, мы легко найдем корабль, направляющийся в Бордо, так как между странами процветает торговля вином. Из Бордо мы отправимся к Нарбонне, а оттуда к Средиземному морю, где сядем на корабль до Сицилии.

– Это долгое путешествие, – возразил Элан. – Оно займет месяцы, особенно если погода будет плохой и морские ветры будут дуть навстречу или придется долго ждать отплытия корабля.

– Тем лучше. – Эмброуз бросил лукавый взгляд на своих спутников. – Тогда у меня во время путешествия будет время продолжить ваше образование. Вам понадобится лучше, чем сейчас, знать латынь, да и некоторое знание греческого не помешает. Потом, разумеется, арабский. Я несколько лет изучал его, готовясь к своему второму путешествию на Сицилию.

– Все это хорошо для ученого человека вроде тебя, но почему я должен пытаться разговаривать словно какой-то язычник? – презрительно проговорил Элан.

– Этот вопрос выдает твое туманное представление о странах, куда мы едем, – ответил Эмброуз. – Кроме этих языков, я научу вас тому, что знаю о замечательном королевстве Сицилия, так что вы сможете найти свое место при дворе короля Роджера. Я хочу, чтобы вы избежали глупых ошибок, которые делал я, оказавшись на Сицилии по пути из Святой Земли домой. Когда я был еще рыцарем, то не ценил знаний и представившейся мне возможности восполнить свое образование. Если бы я подумал тогда о том, как лучше ими воспользоваться… А вот теперь я возвращаюсь в поисках упущенного и хочу, чтобы вы не повторили моей легкомысленной ошибки.

– Если я уеду из Англии с вами, на что еще не согласился, – сказал Элан, – то смогу сопровождать вас лишь до Ирландии, может быть, до Бордо. И только короткое время. Допускаю, что морское путешествие, возможно, прояснит мои мысли и позволит вспомнить, что произошло, когда был убит Криспин. И думаю, что мне, наверное, лучше покинуть на время Англию, пока не стихнут страсти. Но, как только смогу, я вернусь, чтобы доказать свою невиновность и вызволить Джоанну из-под власти ее изверга отца.

– Я надеялся, что доходчиво объяснил, – укоризненно покачал головою Эмброуз, – что Рэдалф позаботится о том, чтобы тебя объявили вне закона. А как только король Генрих подпишет об этом указ, любой человек в Англии сможет убить тебя, не боясь возмездия. Когда умрет твой отец, ты не сможешь наследовать его земли. Они отойдут короне.

–. Значит, я стану безземельным рыцарем вроде Пирса. – Элан пожал плечами, стараясь примириться с правдой, которую до этой минуты отказывался признавать.

– Однако, – продолжал Эмброуз, – в Сицилийском королевстве рыцарь, обладающий умом и ратным опытом, может заработать себе и земли и титул.

– Что не принесет мне никакой пользы в Англии, – отозвался Элан.

– В одном я согласен с Рэдалфом, – сказал Эмброуз, – король Генрих долго не протянет, а когда он умрет, полагаю, здесь начнется хаос. Потому что, как и Рэдалф, убежден, что большая часть английской знати не станет подчиняться правлению женщины. На эту смуту ты только и можешь надеяться: во время таких междоусобиц все эти объявления «вне закона» забываются либо теряют свою силу. Отправляйся со мной на Сицилию, Элан. Заслужи там земли, власть и богатство. И тогда ты сможешь выбрать подходящий момент, чтобы вернуться и потребовать то, что принадлежит тебе по праву.

– Но ведь это займет годы, – возразил Элан. – А как же Джоанна?

– Ты ничего не можешь для нее сделать, – ответил на его вопрос Пирс. Он с нескрываемым восхищением слушал мудрого Эмброуза. – Рэдалф будет держать Джоанну под таким строгим присмотром, что до нее никому не добраться. Он должен держать ее взаперти, изолировать от мира, чтобы без помех закрепить за собой земли Криспина, – если только Джоанна носит его наследника…

– Все это я понимаю. – Элан снова вскочил на ноги. – Не надо мне ничего повторять. Мне невыносимо думать, что они могут сделать с Джоанной.

Мне тошно от вас… от вашей рассудительности. Ни один из вас не знает, что такое любовь, когда сердце разрывается, пересыхает во рту и вы на все пойдете ради нее… на все!

– Ты искренне убежден, что я этого не знаю? – поднял брови Эмброуз. Он продолжал сидеть на голой земле, подтянув до колен рясу, с ломтем хлеба в руке. – А почему, ты думаешь, я снял кольчугу и надел эту грубую одежду священника, если не ради того единственного, кого люблю больше жизни? Ради него я готов отдать жизнь, принять мученическую смерть, если понадобится.

– Жажда возмездия за гибель дорогого человека не то же самое, что беспредельная любовь к женщине, – возражал Элан.

– Может, и нет. – Несмотря на разгорающийся гнев Элана, Эмброуз сохранял спокойствие. – В молодости я любил одну-двух женщин. Я тогда был рыцарем. И хорошо понимаю, что ты теперь чувствуешь и как тяжело тебе рассуждать разумно, когда все мысли в смятении, а тело мучительно жаждет ее прикосновения. Я прошу тебя лишь поразмыслить над тем, что сейчас помочь Джоанне ты не можешь и в бесплодных попытках скорее всего погубишь свою жизнь и причинишь любимой еще больший вред. Если же ты выждешь, все спокойно обдумаешь, тщательно подготовишься, то позднее настанет день, когда ты преуспеешь в том, что сегодня обречено на трагический провал.

– Выжидать? Не могу! – Элан бросился в лес прочь от своих друзей. Пирс сделал было попытку последовать за ним, но Эмброуз остановил его.

– Не держи его, – сказал он. – Дай ему время на размышления. Элан не дурак. Постепенно он придет к единственно правильному решению.

Элан, не глядя вокруг, продирался сквозь заросли и наконец остановился, испытывая желание разрядить гнев и стукнуть кулаком по самому толстому дереву, попавшемуся на пути. Дереву он вреда не причинил, но сильно ободрал и разбил себе руку. Боль от ссадины и ушибов привела его в чувство.

Молодой человек понимал, что Эмброуз прав. Если бы он мог освободить Джоанну и забрать ее с собой в Сицилийское королевство, он сделал бы это и никогда не пожалел об Англии. Но Элан не мог спасти ее, не отдав взамен своей жизни, и знал, что этой напрасной жертвой не поможет своей любви. Чтобы сохранить надежду на то, что когда-нибудь он вызволит Джоанну из рук ее бездушного алчного отца, он должен был срочно покинуть Англию. Он поклялся над телом Криспина, что вернется к Джоанне и выполнит клятву, когда обстоятельства сложатся благоприятно.

Элан снова ударил кулаком по дереву, испытывая почти радость от боли в руках, помогавшей ему забыть о боли в сердце, которая не оставит его до того счастливого мгновения, пока он снова не обнимет Джоанну.

Он скроет ото всех эту изнуряющую боль. Недостойно мужчины так открыто проявлять чувства, а он уже не мальчик. Его переживаний не заметит никто. Он поступит так, как советует Эмброуз: заслужит в Сицилии такие огромные богатства и власть, что Рэдалф по сравнению с ним будет просто ничтожным муравьем. Тогда он вернется, низвергнет Рэдалфа и вернет свою любовь.

– Я вернусь за тобой, моя любовь, – поклялся он, упершись лбом в дерево и прижав к губам окровавленный кулак. – Жди меня, Джоанна. Я вернусь!