Глава 10. Меценат детства
— Здравствуй, Паша! — играя своим командным голосом, на пороге палаты, как всегда энергично, возник Федор Данилович. — Ну как ты здесь? Не скучаешь?
— Здравствуйте, дядя Федя. Спасибо, что пришли. — Морошкин встал с кровати, протянул Бороне руку и доверчиво согласился на его крепкое и короткое объятие. — Да нет, скучать не приходится. Вот готовлюсь к сессии. А то, знаете, совсем забросил, а без высшего образования теперь перспектив не случается.
— Молодец, сынок, что понимаешь и придерживаешься. — Борона внимательно осмотрел Павла. — Как ты себя чувствуешь? Домой еще не собираешься?
Да я бы хоть сейчас выписался; врачи говорят — надо подождать: вдруг там что-нибудь нагноится или еще что-то произойдет. — Юноша стал собирать свои учебники и тетради, разложенные на кровати. — Сейчас я все приберу, садитесь!
— Да ты не суетись! — Борона придвинул табуретку и присел рядом с Морошкиным. — Не думаю, малыш, чтобы у тебя могли быть неприятности, но подстраховаться надо. Давай-ка, дружок, подыми пижаму и приляг, а я гляну на твой животик.
Морошкин исполнил просьбу врача, освободил от одежды свой живот, изуродованный посередине от солнечного сплетения и почти до пупка глубоким швом и весь измазанный йодом, и послушно вытянулся на кушетке.
— Ну, животик — это громко сказано! Ты случайно не через день питаешься? — Борона взял юношу за запястье, сжал, прослушивая пульс, заглянул в глаза. — На мой непросвещенный взгляд, сердце пока на месте и даже иногда постукивает.
— Да нет, дядя Федя, я и завтракаю хорошо, и обедаю, да и вечером, когда возвращаюсь, ем нормально, а на работу мне мама еду с собой дает. — Павел осторожно сел. — Нет, я на аппетит не жалуюсь.
— Что же, бывает и такое. У тебя столь мощный шов, будто тебе по крайней мере гнойный аппендицит оперировали, к тому же где-то в начале семидесятых. Сейчас наши эскулапы, если пожелают, могут фасон и поизящней сделать. Такая бесцеремонность характерна для патологоанатомов, но им обычно никто претензий не выставляет. Ладно, что делать, ближе к осени обратимся к косметологам. — Борона встал, вскинул вверх свою левую руку и взглянул на часы. — Ладно, одевайся. Никакого криминала нет. Задеты только верхние ткани. Думаю, денька через два тебя отпустят. Да, вот тут тебе витамины: сок и цитрусы, — тебе это можно и нужно.
— Дядя Федя, я вас за одну вещь очень хотел поблагодарить. — Морошкин спустил ноги на пол, не спеша выпрямился и стал заправлять одежду. — Такую доброту даже по отношению к самым близким людям не всегда проявляют.
Это за какую же вещь? За какую доброту? Я тебе вроде ружья еще не дарил для самообороны? — Борона задумчиво осмотрел палату: здесь стояло еще две кровати, но больных в помещении не было. — Нам бы для приюта пары таких палат вполне хватило.
— За то, что вы врачам денег дали, чтобы они ко мне внимательней относились. — Морошкин благодарно улыбнулся. — Они за мной действительно как за родным человеком ухаживают.
— Я — денег? — Борона поднял свои густые темные брови. — Да не давал я никому никаких денег! Сынок, я человек, наверное, достаточно добрый, но денег-то, факт, никому не вручал. Вот тебе крест! И в мыслях не было! У тебя маманя — человек известный, друзья у нее тоже люди влиятельные, я думаю, этого бы вполне хватило для нормального отношения. А деньги? Не знаю… А кто сказал?
— Да меня просили не говорить. Я уже слово дал. Не могу. — Павел беспомощно развел руками. — Но люди надежные, шутить не станут.
— Ладно. Вопрос не повторяю. — Борона обнял юношу. — Держись, герой! Твой обидчик уже в аду кочевряжится!
— Да я слышал по радио. — Морошкин кивнул в сторону старого приемника, покоившегося на тумбочке возле его изголовья. — Как вы думаете, всех этих бандитов Скунс перебил?
— А вам не кажется, молодой человек, что знаменитый господин Скунс — такой же обобщенный образ, как Людоед Питерский? — Данилыч уже шел, прихрамывая, к дверям. — Знаешь, я очень давно понял, что людям свойственно придумывать себе кощеев и донкихотов. Все. До свидания.
— Всего доброго, — отозвался юноша. — До встречи.
Федор Данилович вышел во двор и осмотрелся. Он хорошо знал эту больницу и даже проходил в ней после института практику. Лет двадцать назад появилось партийно-правительственное решение о глобальном расширении существующих больничных пределов. Вскоре по соседству на больничном пустыре начал расти новый корпус. Здесь собирались расположить, как тогда было принято, «самый крупный и самый современный в мире» кардиологический центр. Когда ситуация в стране (или в том, что от нее осталось) резко изменилась, всяческое финансирование постепенно полностью прекратилось. У администрации больницы не было средств на охрану объекта, и за несколько лет железобетонная композиция превратилась в руины. Впрочем, это не мешает местным жителям по инерции называть незавершенный гигант социализма «институтом сердца», словно бы достраивая в воображении то, что уже вряд ли когда-нибудь достроят.
Борона знал «институт сердца» еще и потому, что часто вылавливал бродяжничающий здесь безнадзор. У этого места уже давно сложилась дурная репутация. Кого только не привлекали бесхозные руины! Днем здесь назначали стрелки криминальные группировки, а собаководы, под свист бандитских пуль, натаскивали бойцовых псов. С наступлением вечера сюда водили клиентов окрестные проститутки, а из облюбованных щелей за их «работой» наблюдали сексопаты и завсегдатаи интернетовских порносайтов. Ночью в уцелевших подвалах обустраивали для себя ночлег бомжи, а сатанисты вершили в потаенных местах таинственные ритуалы.
Федор Данилович знал об этом месте и из репортажей телевизионной звезды Лолиты Руссо, симпатичной дочери одноклассника жены, Стаса Весового, которого, когда он уволился из армии, Борона устроил на работу к Сергею Плещееву, имеющему также по-своему знаменитую охранную фирму «Эгида-плюс», которая, по слухам, граничащим с фактами, как раз и специализировалась на зачистке славного града Петра от вопиющего криминала, почему-то (неразрешимый вопрос!) недосягаемого для правоохранительных органов. Вообще, Федор уже не раз убеждался в том, что мир тесен и возможны самые невероятные сюжеты, когда оказываешься совершенно неожиданным, буквально фантастическим образом знакомым с совершенно невероятными для твоей судьбы персонами.
Борона еще раз посмотрел на невоплощенный «институт сердца» и уже собирался идти к своему автобусу, запаркованному за территорией больницы, когда различил мужской голос: «Здравствуйте, Федор Данилович!» Врач оглянулся и увидел в метре от себя воспаленное лицо, омраченное свежими грубыми швами. Изуродованное лицо принадлежало невысокому худощавому мужчине в брезентовой плащпалатке, которую так любят использовать отечественные рыбаки.
— Здравствуйте, простите, не припомню ваше имя-отчество. — Федору хотелось внимательней вглядеться в лицо опознавшего его человека, но он полагал, в данной ситуации это может показаться бестактным, поэтому Борона довольно неопределенно уставился несколько поверх головы окликнувшего его мужчины. — Что с вами случилось?
— Да это так… не волнуйтесь. Скажем, на машине нужно осторожней ездить. — Мужчина попытался улыбнуться, отчего его лицо стало вызывать еще большее сочувствие. — Называйте меня Петром.
— Петр, вы здесь лежите? На лицевой хирургии, да? — Федор привычно собирался взять инициативу разговора в свои руки. — Вас, простите, кто оперировал?
— Да, на лицевой. — Петр шагнул еще ближе к педиатру и указал рукой на руины. — Вы не станете возражать, если я вам предложу немного пройтись? У меня к вам разговор.
— Конечно. А вам можно гулять? — Борона привык, что его в городе узнают, к нему подходят и обращаются с различными просьбами — от добычи лекарств до усыновления ребенка. Этот новый для Федора человек мог, по его мнению, быть связан с последними криминальными событиями в городе. Только вот кто он: свидетель, потерпевший или?.. — У вас не будет проблем?
— Вряд ли. — Петр двигался с левой стороны от педиатра, немного обгоняя спутника и с деланной рассеянностью, как показалось Данилычу, поводя головой в разные стороны. — Я хочу сделать вам некоторое предложение.
Федор подчинялся избранному Петром маршруту. Они вступили под своды «института сердца» и двинулись по бетонному полу. Весеннее солнце заливало доступное его пронзительным лучам пространство густым оранжевым светом, в остальных же местах скапливались иссиня-черные тени. Сверху сквозь щели в бетонных перекрытиях струилась талая вода от растопленного снега. Каждая капля сверкала в своем падении как драгоценный кристалл. Ударяясь о бетонный пол, капли издавали мелодичный звон. Это было очень красиво и даже сказочно.
Борона любовался открывшимся зрелищем и думал о том, что в нем, наверное, действительно погиб художник, — ведь когда-то они начинали рисовать вместе с Зиной. Да и она, впрочем, тоже не выдержала жизненной рутины и на каком-то этапе сдалась. Что ж, значит, не судьба! Он обратил внимание на то, что бетонная поверхность первого этажа, по которой они продолжали двигаться, радужно искрится на солнце. Врач посмотрел себе под ноги и заметил несметное количество использованных цветных презервативов, подмерзшие, они лучились крохотными льдинками. «Не рожденные дети России, — с грустью подумал Федор Данилович. — А в некотором смысле и мы сами, использованные нашей странной эпохой».
— Вот ключи. Здесь, в папке, все документы на приобретение вами пятикомнатной квартиры на Петроградской стороне. Она расположена на втором этаже, а на первом — складские помещения, поэтому ваши питомцы никому не помешают. — Петр протянул Федору неожиданные дары. — Состояние квартиры вполне приличное.
— Простите, это шутка? — Борона был вполне подготовлен к любым излукам судьбы, но к подобного рода подаркам, пожалуй, пока еще не очень. — Я ведь, собственно говоря…
— А я похож на шутника? — С гримасой веселости, заимствованной из фильма ужасов, Петр посмотрел на врача, доставая тем временем из кармана плаща еще какие-то вещи. — Вот сберкнижка на ваше имя с завещанием членам вашей семьи. Эти деньги можете также использовать для вашей работы с детьми. Думаю, на первое время вам вполне хватит. А потом посмотрим.
— Да, но откуда все это? Кто это вдруг так расщедрился?.. — Федор Данилович подумал, не настала ли пора ему возмутиться властностью своего собеседника, но почему-то решил этого не делать, а постараться до конца понять, с кем он все-таки имеет дело, с аферистом или сумасшедшим? — Честно говоря, у меня возникло несколько вопросов.
— Давайте отложим этот разговор до следующей встречи. — Петр протянул документы Данилычу, и тот, не спеша, принял все дары. — Могу вам сказать, что все оформлено абсолютно грамотно, а если возникнут проблемы, то в папке вы найдете все необходимые адреса и телефоны: и нотариуса, и адвоката, и других нужных вам персон. Одним словом, вы полностью защищены.
— Все это так неожиданно, что я даже не знаю… — Борона решил, что он тотчас, как только они распрощаются, пойдет, нет, лучше позвонит на отделение лицевой хирургии и выяснит, что же это за самаритян они у себя держат? — Все дело в том…
— А вам ничего и не надо знать, — работайте, спасайте молодежь. — Петр еще раз улыбнулся, и Борона подумал: что же могло подвигнуть этого мужчину на такую жертву? Может быть, ситуация, связанная со шрамом? — Как все бы изменилось, если б каждый смог заниматься своим делом, не правда ли?
— Наверное… — Федор благодарно посмотрел на калеку. — Спасибо вам за помощь!
— Да что вы! — Петр произнес это без видимого кокетства, словно речь шла об одолженной сигарете. — Ладно. Я пойду. У меня процедуры. До свидания.
— Всего самого наилучшего! — дружелюбно отозвался Данилыч. — Вы знаете, если вам потребуется какое-то участие в отношении… врачебной помощи…
— Что вы, что вы! — Мужчина отрицательно поводил в воздухе рукой. — В этом плане у меня все в порядке.
Как только новоявленный благодетель скрылся за углом главного здания, Борона тотчас устремился к черному ходу и вскоре стоял в коридоре отделения лицевой хирургии. Здесь он знал всех старых работников, которые в последние годы в большинстве уволились в поисках лучшей доли. Неожиданно он увидел Корнея, что служил в здешнем морге и слыл личностью подавленной и безвольной. Для Федора этот человек был не совсем понятен: работая в морге, он должен был иметь приличные деньги, но вот куда Ремнев их девает, оставалось загадкой. Семья Корнея, оставшаяся без жилья по вине одного из сожителей бывшей жены Ремнева Антонины, ютилась у матери Антонины, завсегдатая Козьего рынка бабы Фроси. Ни Антонина, ни дети, а их было двое, сын и дочь, не воспринимали Корнея не только как главу семейства, но, кажется, и вообще как человека. Ходил Ремнев всегда в каких-то отрепьях, хотя бродили слухи, что у него наличествует роскошный автомобиль, а также элитная квартира. Что являлось в судьбе этого приземистого и нервно-улыбчивого человека правдой, а что вымыслом, Данилыч не знал, да у него, кажется, и не было особой нужды это выяснять.
— Здравствуйте, Федор Данилович! — Корней попытался сосредоточить свои глазки, прочно вмятые под выдающимся лбом, но они, как всегда, пребывали в суетливой подвижности, напоминая жуков-плавунцов, снующих в прозрачной толще водоема. — Вы чего это по нашу душу?
— Здравствуй, голубчик! — Борона подумал, что его собеседник, благодаря своему атавистическому и очень выразительному лицу, вполне мог бы стать прототипом для героя какого-нибудь комикса. — Послушай, ты тут всех знаешь, у вас на лицевой лежит мужчина лет тридцати пяти — сорока с обожженным лицом и солидным шрамом, — кто таков?
— А я не знаю такого! — услужливо доложил Ремнев. — А вон Куприяновна идет! Слышь, Куприяновна, у вас мужичка лет сорока с обожженным лицом и шрамом через всю щеку не найдется?
— Да нет, товарищи, такого нет, — откликнулась Куприяновна, приближаясь к стоящим и показывая темно-вишневую гемангиому, оккупировавшую ее левый глаз и щеку. На ее ногах в дешевых штопаных чулках, словно наросты на древесных стволах, выперли варикозные вены. — До сегодняшнего дня, по крайней мере, не поступал.
— Говорит: не имеется, — продублировал санитар ответ пожилой медсестры, словно переводчик. — Да нет, Федор Данилович, и я такого не припомню.
— Да у нас всего-то два человека осталось: женщина и паренек. У нас ведь уже ремонт полным ходом идет, мы и так никого не принимаем! — Куприяновна отвечала с чувством обиды, очевидно предполагая, что ситуация, благодаря именно этой случайной встрече, может вдруг резко измениться и отделение вновь наполнится больными. — А кто вам сказал, что он у нас?
— Да это, наверное, ошибка. Извините. Всего доброго. — Борона развернулся и пошел к дверям. — Спасибо, Корней, за помощь. До свидания.
— До свидания, Данилыч. — Ремнев первобытно улыбался, поглядывая поочередно то на педиатра, то на медсестру. — Если что понадобится, всегда к вашим услугам!
— Надеюсь, в ближайшее время не понадобится! — громко ответил Федор уже с лестничной площадки.
Ступая по стертым от времени ступеням, он пытался угадать, кто же этот таинственный благодетель, который зачем-то скрыл свое лицо за накладным шрамом и высококачественным гримом. И кто дал денег врачам ради здоровья Паши Морошкина? И нет ли между этими событиями, а говоря определеннее, доброхотами какой-либо, возможно самой тесной, связи?