Песнь двадцать девятая
Жук на том рассказ окончил,
и молчанье воцарилось;
а потом все зашумели,
радуясь столь дивной встрече.
Но уж так в тот день случилось,
так пришлось одно к другому,-
в той толпе, среди креолов,
оказался чернокожий,
знавший в пенье толк и мнивший
сам себя певцом из первых.
Будто просто так, без цели,
с равнодушьем нарочитым
(только от людей не скроешь
затаенную враждебность),
вышел он вперед, уселся
и, гитару взявши в руки,
пальцами провел по струнам.
Он напыжился и, чтобы
общее привлечь вниманье,
кашлянув, прочистил горло.
Тут-то все и распознали,
что у негра было в мыслях:
явно он на состязанье
вызывал Мартина Фьерро,
вызывал высокомерно,
безбоязненно и дерзко.
Тут и Фьерро взял гитару,
с коей был он неразлучен,
и примолкшее собранье
стало слушать двух певцов.
