Песнь двадцать четвертая
Как ни расставлял ловушки
мне проклятый Куроцап,
до поры из его лап
все ж я ускользал умело.
Время выборов приспело,
тут меня и - цап-царап!
Много было разных списков.
По причине этих дел
спорился народ, шумел,
и случались потасовки.
Только зря: на подтасовке
наш судья собаку съел.
В самый день голосованья
вышел Куроцап вперед,
стал запугивать народ:
"Одного держитесь списка,
а не то, мол, не без риска,
прахом опчество пойдет".
Вырвать мой хотел листок -
не того он, дескать, цвета,
только что не вышло это,
я не отдал. Тут он в крик:
"Как! Ты, значит, бунтовщик,
не за список Кумитета?"
Хоть остерегался я,-
как обиду снесть такую?
Гаркнул я напропалую
в морду злыдню и рвачу:
"Ладно! За кого хочу,
за того и голосую!
Все на выборах мы ровня,
как за карточным столом.
Если в праве я своем,
ты ко мне не суйся близко,-
ты ни карт моих, ни списка
не отнимешь нипочем!"
Вот за эти-то слова
очутился я под стражей.
Он смошенничал, сын вражий,
и поймал меня в силок.
Драться с ними я не мог:
хуже было б для меня же.
Так из-за каких-то "списков"
умудрился я попасть
к этой гадине во власть.
Разговор тут был короткий,
понатешился он всласть -
засадил меня в колодки.
Словно бы раскрыл глаза мне
этот явный произвол,
он на память мне привел
много былей вопиющих.
Да, народ для власть имущих -
только подъяремный вол.
Правосудье, что обычно
не спешит,- таков уж нрав,-
тут помчалось вдруг стремглав:
мне в три дня решенье вышло.
Да, закон у нас - что дышло,
кто сильнее, тот и прав.
