Книга: Мартин Фьерро
Назад: Песнь двадцать вторая
Дальше: Песнь двадцать четвертая

Песнь двадцать третья

 

Неаполитанец как-то
с коробом пришел товару;
с музыкантом он на пару
странствовал. Не мудрено,
что ему в тридцать одно
в тот же вечер дал я жару.

 

Дурачком я притворился:
мол, в бильярде ни аза.
Клюнул,- знать, ему глаза
отвела Санта-Лючия;
тут сажать как стал шары я,
треск был - словно бы гроза!

 

И бранясь, и причитая,
он оплакивал беду:
"Вор! Управу я найду
на обманщика, на вора!.."
В пончо сгреб я без разбора
всю его хурду-мурду.

 

Обыграл я торгаша,
признаюсь, без сожаленья:
дело было в воскресенье,
гринго сам был не святой,
и его моей рукой
покарало провиденье.

 

Только я старался зря!
Сразу кот учуял рало:
то добро не миновало
длинных загребущих лап
полицейского капрала
по прозванью Куроцап.

 

Расшумелся он, что просьба
пострадавшим подана,
что игра запрещена,
что тюрьма по мне скучает,
что "в казну" он забирает
весь мой выигрыш сполна.

 

С той поры не мог я видеть
мерзкое его мурло!
Каюсь, коль на то пошло -
я ограбил ротозея,
но грабитель мой подлее:
власть употребил во зло.

 

Знали все, что был он вором
и скрывался от суда;
но сумеет уж всегда
спеться с ястребом ворона,-
и преступник без труда
стал блюстителем закона.

 

Разъезжал он по округе,
якобы ловил воров.
Что и говорить, улов
каждый раз бывал хороший:
вьючный мул кряхтел под ношей
кур там было, индюков...

 

Так за месяцем шел месяц,
но не только не ослаб,-
все крепчал его нахрап.
Эту жадную скотину
клял народ,- мол, десятину
снова вводит Куроцап.

 

Мнил себя певцом. Вот как-то
врал напев он и слова,
выпучившись, как сова,
подпирая задом стенку.
Я как гаркну: "Ишь расква...
Ишь расква... сил я коленку!"

 

Глянув зверем, продолжал
выть свою он панихиду,
не показывая виду,
что расчухал мой намек.
Но я знал, что в должный срок
он отплатит за обиду.

 

Как-то, угодив в участок
(был, признаться, пьяноват),
распотешил я солдат:
"Братцы! Выпил-то две капли!
Все пьют,- каждый на свой лад,-
индюки ли, куры, цап... ли".

 

Крякнув и налившись кровью,
будто треснулся башкой,
прохрипел он: "Ну, постой!
Выдастся удобный случай,-
ты попомнишь, гад ползучий,
будешь знать, кто я такой!"

 

Да к тому ж еще бабенка
встряла промеж нас, на грех,-
крепенькая, как орех,
и была такая слава,
что она,- хоть не для всех,-
но покладистого нрава.

 

Раз она пекла лепешки,
я зашел, а он уж там.
"Может, помешал я вам? -
оглядел я эту пару.-
Коль сеньоре мало жару,
то скажите,- я поддам".

 

Он надулся, а она,
чтобы избежать скандала,
мне в ответ: "Да, жару мало,
подложить дровец пора;
принеси-ка со двора,
знать, услужливый ты малый".

 

Если Куроцап и прежде
зуб имел против меня,
то уж с этого-то дня
попросту остервенился.
"Доберусь уж,- он грозился,-
я до этого шпыня!"

 

Видел я, что полицейский
жаждой мести обуян
и, наверно, уж капкан
мне готовит тихомолком.
Коль баран поспорит с волком,
виноват всегда баран.

 

Сила ведь солому ломит,
прет лишь дурень на рожон.
Был я жизнью умудрен
и берегся с той поры
выйти из своей норы,
если рядом рыскал он.
Назад: Песнь двадцать вторая
Дальше: Песнь двадцать четвертая