Слепящая вспышка расколола небо. Убивающий свет растёкся над бухтой Мариго острова Сен-Мартен, а потом потускнел, съёжился и превратился в дымное облако, летящее вверх, в испуганное небо, и тянущее за собой тысячи тонн воды и пара. Исполинский гриб рос, переливался загробными оттенками буро-лилового и возвещал о себе тяжким давящим гулом, заставлявшим трепетать пальмы по берегам раненой бухты.

Двухмильная бухта Мариго была занята кораблями 2-й эскадры Хохзеефлотте – здесь стояли на якорях эскадренные авианосцы «Зейдлиц», «Эльзас» и «Гессен», лёгкий авианосец «Хеймдалл», линкор «Кронпринц», флагманский корабль адмирала Маршалля, линейный крейсер «Адмирал Шеер», тяжёлые крейсера «Нимфа» и «Ниобе», крейсер ПВО «Хлекк», лёгкие крейсера «Бреслау» и «Штральзунд», 12 эсминцев, 2 подводные лодки, 14 военных транспортов, танкер и 22 десантных корабля. Бомбардир четырёхмоторного Б-29 «Весёлый Джек» целился в «Кронпринца», но бомба «Кэролайн» мощностью двадцать три килотонны, сброшенная с высоты девяти тысяч метров, отклонилась от цели на 500 метров и взорвалась на высоте ста пятидесяти метров недалеко от носовой части транспорта «Генрих».

Образовавшийся при взрыве огненный шар диаметром в полкилометра поднимался со скоростью около ста метров в секунду. Пятикилометровое облако через час после взрыва поднялось на высоту шести с половиной миль, после чего начало рассеиваться, редея и высыпая в океан радиоактивную перхоть. А в бухте Мариго остались два десятка горящих кораблей.

Вице-адмирал Маршалль, придя в себя после лёгкой контузии, принимал донесения о потерях и повреждениях. Его флагманскому кораблю повезло (если, конечно, можно считать везением тот факт, что давно ожидавшийся атомный удар янки пришёлся именно по его 2-й эскадре). «Кронпринц» находился на расстоянии трёх кабельтовых от эпицентра, и ударная волна сотрясла его от киля до клотика. Линкор получил сильные повреждения палубных надстроек, труба была смята и наклонена, верхняя часть грот-мачты сорвана. Наружная обшивка получила вмятины; в кормовой части верхней палубы образовалась пробоина пять на шесть метров, ещё в нескольких местах палубы имелись сильные вмятины. Котлы были повреждены и частично разрушены в результате сильнейшего сотрясения корпуса. Офицеры и матросы, находившиеся под бронёй, отделались ушибами, ссадинами и контузиями разной степени тяжести, но те, кого взрыв застал на открытом месте (в частности, расчёты зенитных автоматов) сгорели или получили серьёзные ожоги. А на броне кормовой башни главного калибра осталась серая тень от человека, застигнутого здесь вспышкой адского пламени.

Что случилось с транспортом «Генрих», находившимся ближе всех к огненной пасти, распахнувшейся над бухтой Мариго, сказать было трудно: он то ли рассыпался на части, то ли испарился. Как бы то ни было, судно исчезло с поверхности моря, и та же судьба постигла транспорт «Марта», стоявший чуть дальше, примерно в двух кабельтовых от эпицентра.

Эсминец «Z-72» находившийся в двух с половиной кабельтовых от эпицентра взрыва, получил тяжелые повреждения – ударная волна расплющила его лёгкий корпус гигантским молотом – и затонул в первые минуты после «поцелуя американской девочки»; эсминец «Z-103», находившийся на расстоянии четырёх кабельтовых от эпицентра и принявший удар лагом, перевернулся и тонул – над водой виднелось его днище, напоминавшее спину дохлого кита.

Тонул и крейсер ПВО «Хлекк», оказавшийся в пятистах метрах от роковой точки. Он получил сильные повреждения надстроек и кормовой части корпуса и стоял с большим креном на левый борт – через пробоины вода проникла внутрь корабля. Экипаж боролся за живучесть, однако (судя по неутешительным сообщения с крейсера), «Хлекк» был обречён.

Чёрный дым поднимался над линейным крейсером «Адмирал Шеер», находившимся в трёх кабельтовых от эпицентра. Мостики и надстройки корабля-ветерана были разрушены и смяты, дымовая труба снесена, верхняя часть фок-мачты повреждена и наклонена; согнутые стволы зениток уродливо торчали в разные стороны. Через открытые люки взрывная волна проникла под вторую палубу, сметая всё на своём пути, и повредила котлы, пройдя сквозь дымоходы. Обожжённый адским пламенем корабль казался поседевшим: обгоревшая краска бортов приобрела зловещий пепельный оттенок. Однако пожар был уже взят под контроль, шёл на убыль, и командир «Шеера» надеялся спасти свой крейсер.

Сильно пострадал и тяжёлый крейсер «Ниобе», стоявший рядом с «Адмиралом». Он получил серьёзные повреждения надводной части корпуса и палубных надстроек, дымовые трубы были деформированы, обшивка вмята во многих местах. Верхняя палуба выгнулась и потрескалась, серьёзно были повреждены котлы (так же, как на «Кронпринце» и «Шеере»). Палубный самолёт сорвало с катапульты, искорёжило и вышвырнуло за борт. Но подводных пробоин крейсер не имел – затопление ему не грозило, – а пожар был локализован усилиями аварийной партии.

Лёгкий авианосец «Хеймдалл», находившийся в трёх с половиной кабельтовых от эпицентра, горел. Маршалль видел в бинокль, что обшивка левого борта авианосца вместе со шпангоутами сильно помята – как картонная коробка, которую долго пинал ногами пьяный великан, – взлётная палуба полностью разрушена, а её отдельные участки приподняты на четыре-пять метров. С палубы смело все стоявшие там истребители: ударная волна смахнула их как крошки со стола. С «Хеймдалла» сообщили, что сильно пострадала и ангарная палуба – всё оборудование на ней разрушено, – и что лопнули трубопроводы, заливая нутро корабля бензином на радость бушующему огню. Небронированный авианосец получил куда большие повреждения, чем тяжёлые артиллерийские корабли, одетые в надёжные защитные панцири. В подводной части авианосец заметных повреждений не имел, однако вода поступала внутрь корпуса через разошедшиеся швы, а борьба с ней была затруднена пожаром, вытеснявшим людей из внутренних помещений корабля.

Корабли, удалённые от эпицентра на расстоянии полумили, получили повреждения палуб, переборок, дверей, надстроек, дымовых труб, мачт, лёгких артиллерийских установок, радарных антенн. Корпуса и башни главного калибра тяжёлых повреждений не имели. Кое-какой ущерб был нанесён возникшими пожарами, но с ними успешно боролись, и ни одному из повреждённых кораблей «второго ряда» серьёзная опасность уже не угрожала.

Корабли, находившиеся на расстоянии от полумили до мили от эпицентра, отделались средними и лёгкими повреждениями. На авианосце «Зейдлиц», находившемся на расстоянии двух тысяч метров от эпицентра, наружный осмотр не выявил видимых повреждений. На тяжёлом крейсере «Нимфа» на расстоянии тысячи семисот метров от эпицентра взрыва были разрушены мачты, имелись вмятины в надстройках и кое-какие незначительные разрушения во внутренних помещениях. И главное – все три эскадренных авианосца, стоявшие на удалении от одной до полутора миль от эпицентра, практически не пострадали и не утратили своей боеспособности. Это утешало командующего 2-й эскадрой (могло быть хуже, гораздо хуже), но вместе с тем он отлично понимал, что за случившееся ему придётся отвечать.

Он, вице-адмирал Маршалль, зная о наличии у противника нового страшного оружия и о том, что оно может быть применено, допустил непростительную халатность: при угрозе воздушного нападения (самолёты янки были обнаружены над Виргинскими островами ещё час назад, а полчаса назад начался воздушный бой) не рассредоточил вовремя вверенные ему корабли, понадеявшись на мастерство германских лётчиков-истребителей, а также на то, что очередной налёт американской авиации ничем не отличается от обычного налёта из тех, что повторялись уже в течение месяца. Да, потери в кораблях незначительны, но как насчёт человеческих потерь? Это дьявольское оружие янки не только сжигает и сокрушает: оно ещё и несёт с собой незримую смерть – радиацию, об опасности которой предупреждали учёные из Берлина, прибывшие на Антилы, в штаб Лютьенса, две недели назад. И кто скажет точно, сколько доблестных немецких моряков, отважно борющихся сейчас с пожарами на «Шеере» и «Хеймдалле», умрут через неделю или через месяц? И кто за это будет отвечать? Впрочем, на второй вопрос ответ известен…

…Флот континенталов, базируясь на Малые Антильские острова и на порты Южной Америки, с осени 1944 года готовился к новому наступлению. Корабли проходили текущий ремонт, с верфей Европы возвращались боевые единицы, залечившие раны, полученные в ходе операции «Рагнарёк», и поступали новенькие, только что достроенные и вошедшие в строй. Островные аэродромы кишели самолётами союзников, а с океанских лайнеров по зыбким трапам спускались бесконечные вереницы солдат в полном снаряжении – дивизии рейхсвера и армии Народной России накапливались в джунглях умиротворённой Колумбии, готовясь к броску на север и цементируя собой рыхлую массу латиноамериканских частей – пылких и жадных до боя, но не блиставших выучкой и высокой боевой подготовкой. Флот набирал силу, однако приказа наступать не было: генералитет и штабы союзников никак не могли решить, куда именно должен быть направлен следующий удар – где он будет наиболее болезненным для «раненого зверя», упорно не желающего подыхать. Мнения разделились: фельдмаршал Паулюс был сторонником планомерного выдавливания противника с Гаити, Кубы и Багам (всеми способами, включая полную блокаду отдельных островов и доведение их гарнизонов до каннибализма), фельдмаршал Роммель предлагал высадку на Юкатане, а «Железный Принц», памятуя свой британский триумф и полагая, что на Багамских островах военная машина кайзеррейха не встретит серьёзного сопротивления, носился с идеей десанта прямо на побережье Флориды. А маршал Жуков и русский Генеральный штаб разрабатывали план прорыва через «бутылочное горло» Панамы и «линию Рузвельта» при поддержке флота (с одновременной высадкой оперативных десантов на обоих берегах Панамского перешейка и активизацией войск аляскинской группировки). Кайзер колебался – и хочется, и колется, – а время шло, и война продолжалась, ежедневно собирая свою кровавую дань.

А потом грянул гром над Ниигатой, встревоживший континенталов. Что за бомба там была взорвана, стало известно в считанные дни: русская разведка имела свои источники информации в Стране Восходящего солнца, а пленные «санта клаусы», ни в коем случае не желавшие вкусить японского гостеприимства, рассказали о сброшенной ими бомбе всё, что знали. Атомное оружие не было чем-то фантастическим – над ним работали и в кайзеррейхе, и в России, просто Америке удалось опередить континенталов. Не намного: Гейзенберг и Курчатов, вызванные перед светлые очи руководства (каждый своего) клятвенно заверили, что в самое ближайшее время они создадут аналогичные «изделия», пригодные для боевого применения. На встрече представителей союзников в Цюрихе поднимался вопрос об ударе по американским городам всей мощью тевтонского химического оружия, но Вознесенский этому резко воспротивился. «Нет оснований прибегать к таким людоедским мерам, – заявил он. – Атомная бомбардировка Ниигаты – преступление, и виновные в нём будут наказаны, я в этом нисколько не сомневаюсь. Но я сомневаюсь в том, что атомный арсенал США велик: бомба, упавшая на Японию, – это не козырная карта, это последний медяк, который ставит на кон в пух проигравшийся игрок, надеясь на выигрыш. Тем не менее, надо быть готовыми ко всему». Кайзер понял русского премьера: дипломатический язык (для тех, кто им хорошо владеет) имеет множество смысловых оттенков.

Тем временем флот континенталов готовился встретить возможную атомную атаку американцев. Специалисты, срочно направленные на театр военных действий из Германии и России, объяснили военным принцип действия нового оружия и способы защиты от него. Их разъяснения носили теоретический характер – как оно будет на деле, никто толком не знал, – и адмиралы сочли, что лучше не попадать под атомный удар: это надёжнее всего. Эскадры боевых кораблей рассредоточились по всей огромной полудуге Малых Антильских островов а истребители-перехватчики поднимались в небо при появлении даже единичных самолётов противника.

Налёты американской авиации начались в июне, и хотя в целом союзники успешно их отражали, рассеивая немногочисленные группы самолётов янки ещё на дальних подступах к Тринидаду, Гренадинам, Антигуа и Кюрасао, основания для беспокойства имелись. В состав американских авиагрупп наряду с уже хорошо знакомыми Б-17 входили четырёхмоторные бомбардировщики Б-29, вполне подходившие на роль носителей атомного оружия, а радары, к сожалению, не могли определить, что за бомбы загружены в их бомбоотсеки. И поэтому «швальбе», «беркуты» и «викинги» старались сбить (или хотя бы заставить отвернуть) всех, что получалось далеко не всегда. Отдельные бомбардировщики US Air Force прорывались, однако ничего страшного не происходило: они сбрасывали обычные бомбы, не наносившие особого вреда. Это успокаивало адмиралов Хохзеефлотте и укрепляло их во мнении, что «ниигатская бомба» – это нечто уникальное, американцы не располагают солидным запасом атомного оружия и попросту блефуют, рассчитывая запугать союзников и заключить с ними мир на приемлемых для США условиях.

Запас атомных бомб у Америки действительно был невелик (к началу июля их было изготовлено всего восемь штук), но янки медлили с нанесением атомного удара на Карибах по другим причинам. Американские адмиралы выбирали подходящую цель, которой должна была стать эскадра континенталов – сбрасывать драгоценную бомбу на одиночный корабль или на небольшое соединение не представлялось целесообразным. А кроме того (и это было главным), американцы откровенно побаивались ответного удара тевтонов: «вороны Вотана» еженощно бомбили города восточного побережья США, оставляя за собой сплошные руины, – что будет, если германские лётчики пустят в ход не обычные бомбы, а газовые? Но к концу июня с колебаниями было покончено: военно-экономическое положение США ухудшалось, и призрак поражения обретал плоть и контуры. Нашлась и подходящая цель – американская подводная лодка обнаружила в бухте Мариго на Сен-Мартене целую эскадру Хохзеефлотте.

Для удара было выделено более двухсот бомбардировщиков, в том числе шестнадцать «сверхкрепостей». Но атомные бомбы «Джильда» и «Кэролайн» несли только две машины – «Великий артист» и «Весёлый Джек», – остальным «двадцать девятым» в предстоящем шоу отводилась скромная роль статистов и отвлекающих мишеней для вражеских истребителей.

Как и ожидалось, приближение американской воздушной армады было своевременно обнаружено. Истребители континенталов встретили янки над Виргинскими островами и навязали бой, отсекая «мустангов» прикрытия и отправляя в океан «либерейторы» и Б-17. Тяжёлые потери среди «второстепенных персонажей» не остановили армаду: выстроившись «коробочкой» и огрызаясь из всех стволов, она упорно шла заданным курсом – редея, но не сворачивая.

«Великий артист» был сбит на полпути – реактивная «ласточка» прорвалась в центр строя бомбардировщиков и свалила четырёхмоторник ракетой, которые с недавнего времени поступили на вооружение ВВС кайзеррейха. Горящий самолёт, разваливаясь, рухнул в море, но «Джильда» высокомерно промолчала: то ли она была не активирована, то ли разрушена взрывом ракеты, проломившей фюзеляж Б-29, то ли просто не сработала.

«Весёлый Джек» остался в одиночестве, но продолжал полёт. Его командир поборол соблазн сбросить «Кэролайн» на соединение адмирала Кюмметца, обнаруженное на подходе к Сен-Мартену, у острова Ангилья. Германские корабли – авианосец «Рейнланд», линкор «Курфюрст», крейсера «Аларих», «Лейпциг», «Нюрнберг» и восемь эсминцев охранения, – шли полным ходом в разомкнутом ордере и при достаточной сообразительности за время падения бомбы с девятикилометровой высоты легко могли бы выйти из пределов её радиуса поражения.

Терпение командира «Весёлого Джека» было вознаграждено – он поразил заданную цель. Но награда не нашла героя: на обратном пути Б-29 был перехвачен пятью «беркутами», вспоровшими ему брюхо пушечными очередями. Весь экипаж бомбардировщика погиб.

Хохзеефлотте потерял потопленными лёгкий авианосец, крейсер ПВО и два эсминца – спасательные работы на «Хлекке» и «Хеймдалле» были прекращены из-за радиоактивного заражения. «Кронпринц», «Ниобе» и «Адмирал Шеер» были оставлены экипажами у берега бухты Мариго для последующей дезактивации, остальные корабли 2-й эскадры сохранили боеспособность (незначительные повреждения были устранены в течение нескольких дней). Потери среди личного состава эскадры были серьёзными, однако вице-адмирал Маршалль не попал под суд – в августе 1945 года он умер в германской клинике от лучевой болезни.

Американское командование было разочаровано результатами долгожданной атомной атаки, на которую возлагалось столько надежд – как выяснилось, действие ядерного оружия на боевые корабли в десятки раз менее эффективно, чем его воздействие на большой город.

«Это не метла, – сердито буркнул адмирал Кинг на заседании комитета начальников штабов, подводя итоги. – Это веточка, которой только от комаров отмахиваться». Досаду командующего US Navy можно было понять: он рассчитывал, что вся германская 2-я эскадра будет уничтожена, и готовился к битве реванша. Но реванш пришлось отменить: боевая мощь Хохзеефлотте практически не снизилась (к тому же из Тихого океана вернулась его 4-я эскадра), и оперативные группы американского флота остались в своих базах.

«Да, – присоединился к нему начальник штаба ВВС, – наши малютки хороши против городов, а на поле боя от них толку мало». С этими слова Арнольд посмотрел на президента, и тот прекрасно понял, что значат эти слова.

«Значит, – проронил Рузвельт, превозмогая слабость, – предоставим слово карающему ангелу…».

Полковник Пол Тиббетс меланхолично жевал резинку.

Особой задание, порученное ему, командиру специальной 500-й бомбардировочной эскадрильи, не нравилось полковнику с самого начала, и согласился он на него только из-за очень увесистых наградных, обещанных Тиббетсу и прочим парням из экипажа «Чёрного ангела» за выполнение этой миссии. Нет, патриотизм, конечно, никто не отменял (и под суд за невыполнение боевого приказа идти не хотелось), но слишком уж это задание походило на смертный приговор без права на помилование. А когда душу приговорённого греют большие деньги – это совсем другое дело. Казнь может и не состояться (верёвка лопнет, палач будет пьян, или милосердный король – он же господь бог – в последний момент сменит гнев на милость), а деньги в любом случае уже в кармане. В конце концов, он, полковник Тиббетс, не японский лётчик-смертник: у него есть право выбора – у костлявой старухи Смерти не все козыри на руках. И он, командир 500-й бомбардировочной, этим воспользуется.

Стратегический бомбардировщик Б-35 «Чёрный ангел» шёл по дуге большого круга. Земля – она круглая, и поэтому самолёт, пройдя над Лабрадором и достигнув Гренландии, должен был направиться к берегам Германии, пересекая Северное море. Целью полёта был Берлин, но командиру «летающего крыла» разрешено было «действовать по обстановке»: если по тем или иным причинам достичь столицы кайзеррейха не представится возможным, полковник Тиббетс мог уйти на запасную цель – на Лондон.

И командир «Чёрного ангела» решил ещё над Гренландией, что «достичь Берлина не представляется возможным». Почему? А потому что Северное море плотно просматривается германскими радарами, и после атомных ударов по Ниигате и Сен-Мартену там и муха не пролетит – тевтоны сбивают всё подряд, подозрительное и не очень. «Призрак» – машина живучая, с большой высотой полёта, с приличной скоростью и с мощным оборонительным вооружением, но против целой стаи германских истребителей ей не устоять: заклюют, как вороны одинокого коршуна. Полковника Тиббетса такой исход не устраивал категорически – мертвецам деньги уже ни к чему. И поэтому – Лондон: полёт над Ирландским морем куда безопаснее полёта над морем Северным. И командир «Чёрного ангела» изменил курс, минуя Исландию и направляясь прямиком к британским берегам. Для командования мы что-нибудь потом придумаем, решил он, а сейчас главное – выйти живыми из этой атомной передряги.

Однако «Чёрному ангелу» не повезло: над Северной Атлантикой его курс пересёкся с курсом английского противолодочного самолёта, выслеживавшего в океане американские субмарины. Видимость была превосходной, и бдительный бритт заметил странный самолёт, шедший на большой высоте. Тиббетс увеличил скорость, уходя от непрошенного соглядатая, но обогнать радиоволны он не мог при всём желании. Британец радировал на базу, и над Ирландским морем «призрака» встретили германские дальние истребители.

Сколько их было, полковник не считал – не до того. Пробивая облачный слой, Б-35 забирался на предельную высоту, но «крестоносцы» не отставали: они вынырнули из-под облаков вслед за ним, и их спаренные подкрыльевые ракетные установки не предвещали ничего хорошего. И бежать было некуда – тевтонские истребители взяли «летающее крыло» в кольцо.

Бой был коротким. «Летающее крыло», издырявленное 30-мм снарядами и ракетами, загорелось и пошло вниз, вращаясь неправдоподобно громадным листом неведомого дерева. Но до воды падший «ангел» не долетел: на высоте двухсот метров он исчез в чудовищной вспышке ядерного взрыва.

Командование американских ВВС, памятую историю с «ленивой» бомбой «Великого артиста» и не желая, чтобы секретное оружие попало в руки противника, внесло изменения в схему активации бомбы – после снятия всех предохранителей она взводилась и в любом случае должна была взорваться на заданной высоте (независимо от того, сброшена она или нет). Экипаж «Чёрного ангела» об этом не известили…

Атомная бомба, носившая нежное имя «Фанни», не досталась врагу – она взорвалась, испепелив бомбардировщик и пару «крестоносцев». Но ядерный гриб в Ирландском море сообщил раджерам о том, что за груз был на борту сбитого американского самолёта, а зачем этот самолёт летел в Европу, догадаться было несложно.

Провал миссии «Чёрного ангела» Рузвельт воспринял болезненно. Президент США, глава великой державы, ведущей многолетнюю изнурительную войну против всего мира, человек незаурядного ума, не был ни глупцом, ни наивным юношей. Он не обольщался, понимая, что атомный взрыв над Берлином не только не заставит Германию сложить оружие, но даже не нанесёт кайзеррейху сколько-нибудь ощутимого ущерба. Скорее наоборот – этот взрыв давал тевтонам полное право применить против американских городов любое оружие массового уничтожения: око за око. Зная всё это, Рузвельт шёл на огромный риск не ради демонстрации мощи американского атомного оружия, тем более что мощь эта, как показал удар по Сен-Мартену, была отнюдь не всесокрушающей.

Целью для «Чёрного ангела» был не Берлин как таковой, а берлинский дворец на острове Шпрееинзель на реке Шпрее – резиденция германских императоров. Б-35 «Призрак» летел через океан одиноким убийцей (идея массированного налёта была отвергнута в ходе обсуждения плана операции) ради физического уничтожения одного-единственного человека – кайзера Вильгельма Третьего. Эта смерть должна была расчистить дорогу к трону другому человеку, на которого возлагались большие надежды. Вылет «Чёрного ангела» откладывался трижды – нужна была уверенность в том, что кайзер находится в Berliner Stadtschloß, – но всё оказалось напрасным: «призрак» до Берлина не долетел.

Вторая половина июля 1945 года оказалась для Франклина Делано Рузвельта «чёрным временем» – плохие известия следовали одно за другим. Массированный налёт авиации континенталов вызвал большие разрушения в Норфолке и Ньюпорт-Ньюсе (были потоплены несколько боевых кораблей и серьёзно повреждены верфи и доки), Вашингтон подвергся ракетному обстрелу (одна из тевтонских ракет взорвалась на лужайке перед Белым Домом), а войска союзников перешли в наступление на Панамском перешейке – они форсировали канал, и хотя «линия Рузвельта» не была прорвана, положение становилось угрожающим. И в довершение всего в конце июля на стол президента Соединённых Штатов Америки легла бумага, по прочтении которой Рузвельт ощутил леденящий холод, ползущий к сердцу.

Пересиливая дрожь, президент снова взял белый лист, лежавший перед ним на столе, и пробежал глазами текст. «По уточнённым данным разведки, – автоматически фиксировало сознание, – двадцать второго июля Россия произвела атомный взрыв под Семипалатинском, а двадцать третьего июля Германия испытала своё атомное устройство к северной части Норвегии. Не подлежит сомнению, что наши противники создали ядерное оружие и уже в самом скором времени получат его образцы, пригодные для боевого применения».

– Это конец… – прошептал Франклин Делано Рузвельт.

«Да, – думал генерал Уильям Донован, глядя на сидевшего перед ним человека, – умеет старый Эйб Долл подбирать людей, этого у него не отнимешь».

Человека, державшегося в кабинете главы американской стратегической разведки с тем чувством внутреннего достоинства, которое свойственно людям, сознающим свою значимость, звали Льюис Гэллап. Ему было около шестидесяти, но выглядел он гораздо моложе: поджарый и сухощавый, он походил на хищника, приобретшего жизненный опыт, но не утратившего убийственного умения вонзать свои ещё не затупившиеся зубы в чужую плоть. Этот человек работал на АБС и лично на главу этой Ассоциации мистера Эйбрахама Долла, выполняя самые щекотливые поручения «капитанов большого бизнеса» по всему миру и числясь при этом «независимым коммивояжёром» или сотрудником некоего фонда с крайне неопределённым названием, не имеющим ничего общего с истинными целями и задачами этого фонда. И никто иной, как сам мистер Долл «уступил» Гэллапа Доновану со словами «Есть у меня для тебя, Билли, подходящий парень».

– Итак, Льюис?

– Подготовка к операции «Шевалье» практически завершена. Объект находится под плотным контролем. Нам известен каждый его шаг: и что он говорит, и что ест, и с кем спит, и каким пипифаксом вытирает задницу. Агент Монстр – поистине виртуоз, остаётся только удивляться, как он сумел стать для Шевалье абсолютно необходимым, и при этом не вызвать никаких подозрений ни у самого объекта, ни у его окружения. Учитывая социальный статус Шевалье, это, как вы понимаете, очень и очень непросто. Однако Монстру это удалось, и мы можем быть уверены: если Шевалье станет кайзером, внешняя политика кайзеррейха резко изменится. Вильгельм III, при всей своей кажущейся мягкости, враг непримиримый: он не успокоится, пока не разрушит до основания всё, что нам удалось построить здесь, в Америке. И он помнит завет Бисмарка «Никогда не воюйте с Россией». В будущем конфликт между Германией и Народной России возможен и даже, скорее всего, неизбежен, но для нас в этом будущем места уже не будет. А Шевалье сторонник старого девиза крестоносцев «Дранг нах Остен» и кровожадно посматривает на восток. С ним можно будет заключить приемлемый для нас мир и перенацелить его агрессивность на русских – он с ними воевал ещё в Первую Мировую. А к японцам он испытывает классическую неприязнь «носителя бремени белого человека» – и если новая желтая, лиловая, чёрного окраса попадётся раса, из неё мы сделаем бифштекс. Шевалье являет собой типичный образчик средневекового рыцаря, мечтающего стать королём, – он отважен, прямолинеен, жесток, властолюбив, и вместе с тем честен, верен слову и сентиментален, то есть уязвим. Ему пятьдесят восемь лет, но он фанатично – по-другому не скажешь – влюблён в одну известную вам особу. После развода с принцессой Александрой Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Глюксбурской Шевалье не вступал в новый брак, ограничиваясь общением с наложницами – он, кстати, учредил своеобразную награду для отличившихся офицеров рейхсвера, разрешив им на законных основаниях иметь гаремы из пленниц, – и упорно надеясь добиться взаимности от предмета своего обожания. Когда в сорок первом ей удалось покинуть захваченную тевтонами Британию на борту крейсера «Беруик», Шевалье был вне себя от ярости. «Я выжгу всю Америку, – заявил он на банкете в кругу высших офицеров германской армии вторжения, – я выстелю её трупами, но я добьюсь этой женщины!». «И ты сорвешь с неё одежды и изнасилуешь её прямо среди мертвецов и дымящихся руин?» – спросили его. «Нет, – ответил Шевалье, хотя был изрядно пьян, – я добьюсь её любви, пообещав ей положить к её ногам весь мир!». Шекспировская страсть, господин генерал.

– Даже не верится, что в наше время такое возможно…

– И тем не менее, это так. Дело за малым: помочь Шевалье получить трон кайзерреха, а на десерт подарить ему эту женщину. Рыцари умеют быть благодарными, и поэтому они всегда будут проигрывать бизнесменам. В ближайшее время Монстр сообщит Шевалье о нашем предложении, а нам…

– …надо будет уболтать эту взбалмошную красотку, которая уже довела мужа своими истериками. Нужно, чтобы она согласилась на эту… м-м-м… сделку: если мы передадим её Шевалье связанной по рукам и ногам, ему это может не понравится. Хорошо, а что у нас с операцией «Рокировка»?

– Я отправляюсь в Россию – дела такой степени важности нужно контролировать на месте. Я отправлюсь туда под маской латиноамериканца: русские имеют в этом районе мира очень большой интерес. А потом направлюсь в Египет – вы знаете, к кому и зачем.

«Отчаянный парень» – с уважением подумал Донован.

– Вы надеетесь раскачать ситуацию? – спросил он.

– Надеюсь. Удалось ведь нам сделать это в шестнадцатом.

– Тогда всё было по-другому. Я был советником при штабе Колчака, и я знаю Россию. Для масштабного выступления требуется масштабное недовольство масс, чего в Народной России нет и в помине. Красину, Вознесенскому и их единомышленникам удалось соорудить социальную конструкцию, чем-то напоминающую Древний Египет или Вавилон: владеющие знаниями жрецы фактически правят страной – среди них есть талантливые управленцы. А технократия вызывает меньшее недовольство, чем олигархия, бюрократия или тоталитаризм в чистом виде: интеллектуалы меньше других стремятся к осязаемым материальным благам, вызывающим зависть и раздражение простых людей. Уровень жизни в России неуклонно растёт, а степень эгоистичности всех членов общества снижается – похоже, русские всерьёз вознамерились воспитать нового человека, о пришествии которого пророчили марксисты.

– Кроме интеллектуалов-технократов, – возразил Гэллап, – в Народной России есть олигархисты и администраты, жаждущие власти. И ещё там есть идеологисты, мечтающие о построении «чистого» коммунизма – такого, каким они его себе представляют. И эти парни готовы на всё. А нам ведь не нужна революция наподобие Февральской или Сентябрьской – достаточно – как это по-русски? – замятни, локальных беспорядков и «охоты на ведьм». Если – в случае успеха операции «Шевалье» – внешнеполитическая ориентация кайзеррейха резко изменится, да ещё с учётом напряженных отношений между НР и Японией, русским станет не до нас. Для идеологистов союз с монархической Германией противоестественен – единый фронт континенталов развалится.

Глава Управления Стратегических Служб США обо всём этом знал – он принимал в разработке «евразийского дуплета» самое активное участие, – но слушал Льюиса Гэллапа с удовольствием, заодно прокручивая в уме и ещё раз оценивая все детали предстоящего.

– Ну что ж, – сказал Донован, подводя итог, – in God we trust. «И может быть, – добавил он мысленно, посмотрев на эмблему Управления, украшавшую стену его кабинета, – наше копьё пробьёт тевтонский панцирь и русскую кольчугу надёжнее, чем атомный меч, который куется в Лос-Аламосе».

Вивьен нервничала. В последние годы ей вообще не хватало душевного спокойствия: отношения с мужем, Лоуренсом Оливье, стремительно ухудшались, а Соединённые Штаты Америки, страна, давшая ей приют, видела в ней уже не ослепительных героинь «Унесённых ветром» и «Леди Гамильтон», а всего лишь англичанку, подданную враждебной державы. И это странное приглашение, очень похожее на арест, перелёт из Калифорнии в Вашингтон в сопровождении молчаливых людей с бесстрастными лицами… Зачем? Что нужно этим янки от неё, от красивой тридцатидвухлетней женщины, находящейся на грани нервного срыва? Актриса чувствовала себя очень неуютно в кабинете главы УСС, и её состояние не укрылось от внимательного взгляда генерала Донована.

– Прежде всего, успокойтесь, леди, – произнёс он доверительным тоном. – Вам ничего не угрожает. Наоборот – я хочу предложить вам сыграть роль, которая затмит все ваши предыдущие роли и войдёт в историю.

– О какой роли идёт речь? Вы кинопродюсер?

– Я? О, нет. Я режиссирую и ставлю пьесы на сцене, имя которой – весь мир. И на этой сцене я предлагаю вам роль Елены Прекрасной.

– Елены Прекрасной?

– Да. Только она стала причиной Троянской войны, а ваша героиня прекратит войну, которая столько лет заливает кровью всю нашу планету. Заманчиво, не так ли?

– Я не совсем понимаю…

– Объясню. Некая высокопоставленная персона испытывает к вам нежные чувства и готова на всё, лишь бы вы стали его возлюбленной.

– Я поняла. Вы не продюсер, вы сводник. Вот уж не думала, что разведка США…

– Вы не поняли, – мягко перебил её генерал. – Речь идёт о немецком принце Августе, известном как «Железный Принц».

– И вы предлагаете мне роль библейской Юдифи, поразившей мечом Олоферна…

– Вам не придется никого убивать. Любовь сама по себе имеет свойство приручать хищников и обезоруживать врагов.

– Вы хотите подложить меня в постель к тевтонскому варвару, который растоптал мою страну? А вы спросили меня, готова ли я на это пойти? Я вообще-то замужем.

– Вот и спрашиваю, – невозмутимо сказал Донован. – Мы хотим спасти миллионы жизней, а насчёт вашего мужа – ваши не слишком идиллические с ним отношения для нас не секрет. Подумайте, леди Вивьен Ли. Вы нужны Железному Принцу не как наложница, а как жена – у него относительно вас намерения самые серьёзные, мы в этом уверены. А принц Август, – генерал на миг запнулся, прикидывая, стоит ли приоткрывать карты перед этой непредсказуемой дамой, – является наследником престола германских императоров: как вам нравится роль королевы?

– А если я не соглашусь?

– Мы можете не согласиться, – сухо ответил глава американской разведки, – однако я очень бы не советовал. На карту, повторяю, поставлены миллионы жизней и будущее США – по сравнению с этим судьба одного человека величина ничтожно малая. И времени на долгие размышления у вас нет.

Женщина молчала. «Чёрт бы побрал этих баб! – раздражённо подумал Донован. – Ей предлагают ослепительное будущее, а она ещё кочевряжится! Неужели придется передавать её этому влюблённому немцу силком?».

– Хорошо, генерал, – чуть слышно проговорила Вивьен. – Я согласна…

Август Вильгельм Генрих Гюнтер Виктор, более известный как «Железный Принц», расслабленно сидел в кресле, положив руки на подлокотники. Утреннее бритьё давно стало для него ритуалом, своеобразным обрядом, после которого он ощущал себя полным сил и готовым броситься в бой, мечом прокладывая Великогермании дорогу к славе и к власти над миром. И очень важной составляющей процесса бритья был личный парикмахер принца: без этого невзрачного на вид человечка – тщедушного и худосочного, с глазами, наполненными вселенской печалью, – этот ритуал терял свою сакральность, превращаясь в обыкновенную гигиеническую процедуру.

Всё началось во Франции, в сороковом году. Шальной французский снаряд, упавший возле штаба главнокомандующего германской армией вторжения, слегка контузил Августа. Железный Принц счёл ниже своего достоинства обращаться к медикам, хотя испытывал лёгкое головокружение. И вот тут-то ему и подвернулся некий Леон Кауфман, парикмахер из числа персонала, обслуживавшего тевтонский генералитет. Что именно он сделал, Август так до конца и не понял – острожные прикосновения к вискам, едва ощутимые поглаживания, – но неприятные последствия взрыва исчезли без следа. Заинтересованный Август приблизил к себе Кауфмана, и очень скоро тот стал для него чем-то средним между личным брадобреем, персональным лекарем (как выяснилось, скромный парикмахер неплохо владел кое-какими экзотическими восточными методиками врачевания) и шутом при дворе средневекового герцога. И советником – шут оказался умён, и его мысли, высказанные в завуалированной форме, не раз использовались Августом при принятии ответственейших решений. Высшее прусское офицерство неприязненно поглядывало на безродного еврея, втёршегося в доверие ко второму человеку в кайзеррейхе, но помалкивало – Железный Принц славился своими причудами, а Леон ни в коем случае не афишировал свою значимость и держался в густой тени, отбрасываемой мощной фигурой «покорителя и завоевателя полумира».

Леон вылизывал опасной бритвой щёки Августа, сопровождая это занятие монологом в своей обычной манере (это когда не понять, шутит человек или говорит серьёзно). Принц слушал, полузакрыв глаза, – воркотня брадобрея была для него привычным фоном, – как вдруг одна из фраз Кауфмана кольнула сознание главнокомандующего южноамериканской группировки вооружённых сил кайзеррейха.

– Вы бы хотели, ваше высочество, чтобы женщина вашей мечты появилась рядом с вами? – прошелестел Леон с той же интонацией, с которой только что рассказывал об акуле, перевернувшей на рейде Порт-оф-Спейна лодку с рыбаками.

– Что?

– …и воссела бы рядом с вами на троне Великой Тевтонской Империи? – продолжал парикмахер, словно не услышав изумленного восклицания Августа.

– Это не самая удачная твоя шутка, Леон.

– А это вовсе не шутка, – голос Кауфмана напоминал шуршание змеи в сухой траве, – это истина, только ещё не ставшая правдой. А станет ли она правдой, зависит от желания вашего высочества: есть люди, готовые помочь великому воителю осуществить его мечты.

– И кто же эти чародеи? – спросил принц с иронией.

– Те, кого Железный Принц считает сегодня врагами, но которые станут его верными друзьями, как только тевтонский меч начнёт разить не запад, а восток, – ответил шут, – если они перед этим не будут опрометчиво и безрассудно повергнуты в прах мощью германского оружия. Времена меняются – глупец наслаждается прошлым и живёт настоящим, а мудрец смотрит в будущее. Возьми то, чего ты желаешь, возьми здесь и сейчас, и не отвергай руку дарящую, и возблагодари её ответно, и воздастся тебе сторицей.

Август Вильгельм понял. Он обладал острым умом, а намёк был таким прозрачным, что не понять его мог только полный идиот.

– Какая казнь тебе больше по вкусу, Леон? – в голосе принца лязгнул боевой металл. – Медленное расчленение или сожжение заживо? Учитывая твои передо мной заслуги, я для тебя выберу любую.

– Самая страшная казнь, ваше высочество, – это долгая-долгая жизнь, наполненная несбывшимися мечтами и неосуществленными желаниями, когда человек сам себе палач. Не упусти миг – не будешь жалеть, а упустишь – не возропщи напрасно.

Лезвие опасной бритвы скользнуло по подбородку Августа, и он отчётливо понял, что этот плюгавенький человечек, которого Железный Принц считал забавной игрушкой, легко и просто перережет горло тому, чьим именем матери по обоим берегам Атлантического океана пугали детей. Августу стало не по себе, однако он был воином и справился с мгновенным замешательством.

– Продолжай, – спокойно сказал он. – И брить, и рассказывать.

Второй человек кайзеррейха, мечтавший стать первым и проходивший в оперативных разработках американской разведки под кодовым именем «Шевалье», и представить себе не мог, что его шут-парикмахер-лекарь числится в досье УСС под кличкой «Монстр».

«Либерейтор» с опознавательными знаками канадских ВВС заходил на посадку. Он вынырнул из серой предрассветной дымки, затянувшей всю западную часть горизонта, и снижался уверенно, словно садился на родной аэродром. Собственно говоря, почти так оно и было: мировая война катилась к своему финалу, чем она кончится, многим было уже ясно, и кое-кто из этих многих спешил перебраться из обречённого Нового Света в Старый Свет, под крыло победителей. Однако выбраться из осаждённой крепости, в которую превратился североамериканский континент, было не просто: вдоль всего побережья голодными акулами сновали субмарины континенталов, не особо разбиравшиеся, кто встретился на их пути – ясно, что враг, – а в воздух поднимались только боевые самолёты. Но часть этих самолётов – из тех, которые числились в составе канадских военно-воздушных сил, – контролировалась бойцами канадского движения Сопротивления, и по ночам эти машины, якобы вылетавшие на противолодочное патрулирование, уходили далеко на юг, к Бермудам (где их уже ждали), унося людей, для которых дальнейшее пребывание в Америке стало опасным для жизни или попросту неуютным. Бермудские острова, в районе которых военных действий не велось с августа сорок первого, были для беглецов землёй обетованной – ступив на бетон взлётно-посадочной полосы острова Святого Давида, они могли считать, что все страхи уже позади. И, конечно, этот хлипкий воздушный мост использовался разведками обеих сторон (и только поэтому он и существовал).

Самолёты с американского материка прилетали не часто, но этот, похоже, вёз какую-то очень значимую персону: среди встречающих был сам Август, Железный Принц, два дня назад прибывший из Южной Америки на линейном крейсере «Адмирал Хиппер».

Август Вильгельм, стоя впереди своей свиты, наблюдал за снижавшимся самолётом. Официальная версия появления Вивьен Ли на Бермудах была простой и правдоподобной: один из её поклонников, сотрудник американской секретной службы, сообщил актрисе, что принято решение использовать её как заложницу для шантажа тевтонского принца, и что это может для неё очень плохо кончится. Вивьен удалось бежать в Канаду, а оттуда на Бермуды – это не выходило за рамки возможного. Железный Принц понимал, что ведомство адмирала Канариса, если оно заинтересуется подробностями этой истории (а оно ими заинтересуется, поскольку дело касается императорской фамилии), докопается до истины, но это потребует определённого времени. А времени у «сухопутного адмирала» не будет – Железный Принц станет Железным Кайзером, и нездоровый интерес к обстоятельствам появления его супруги на Бермудах будет пресечён на корню (для особо любознательных Вильгельм IV найдёт какой-нибудь оригинальный средневековый способ ампутировать чрезмерное любопытство). Жаль, конечно, подумал Август, что американский «призрак» не долетел до Берлина (хотя это, пожалуй, и к лучшему – дворец нам ещё пригодится). Ничего, у меня есть ещё отборные гренадёры-гвардейцы полковника Штауффенберга (Август мысленно улыбнулся, вспомнив, как этот герой Ямайки выкрал из русского госпиталя певицу – кажется, её звали Анджелой, – по уши влюбившуюся в бравого тевтонского воина) и головорезы Отто Скорцени. И янки передали мне часть своей законсервированной европейской агентуры и оказали финансовую помощь, что пришлось очень кстати – мои личные счета под контролем моего венценосного братца. Заморские торгаши держат слово – и неудивительно: война Америкой уже почти проиграна, и будет проиграна с разгромным счётом, если я не вмешаюсь в ход событий. Но если Вивьен не окажется на борту этого «либерейтора», я повешу Леона Кауфмана на мачте «Хиппера».

Самолёт сел и побежал по полосе, постепенно замедляя разбег. Его пропеллеры ещё вращались, когда распахнулась дверца на фюзеляже, в которой появилась фигура лётчика, державшего в руках металлическую лесенку. Август напрягся, сдерживая желание побежать к самолёту.

Воздушные винты замерли. Лётчик соскочил на землю, приладил трап, а в проёме двери…

Вивьен Ли была одета в лёгкое платье, поверх которого был накинут жакет. Лётчик помог ей спуститься по трапу (одной рукой она придерживал подол, утренний ветер норовил задрать его до неприличных пределов), и Август торопливо зашагал к самолёту – перейти на бег ему мешали десятки глаз, следивших за каждым его движением. Вивьен озиралась – как кошка, попавшая в незнакомый дом.

– Я рад, Вивьен, – произнёс Железный Принц, остановившись от неё в двух шагах, – что вы услышали мой зов, и что вы здесь. Мечты сбываются, если этого очень захотеть.

Женщина молчала. Взгляд Августа обжигал, но она вдруг поняла, что этот человек, воин и победитель, станет её господином и одновременно преданным слугой. И ещё она поняла, что испытывали первобытные самки человечьего племени, безоглядно отдававшиеся сильным и уверенным в себе самцам. У неё закружила голова. «Не хватало мне ещё упасть в обморок» – подумала она.

Но Вивьен Ли не упала. Железный Принц подхватил её, а попросту говоря – сгрёб в объятья.

– Я сделаю вас императрицей, – жарко выдохнул он в побледневшее лицо актрисы.