Глава 17
Сражение с пиратами

На море стоял полный штиль. Солнце вскарабкалось почти в самый центр голубого небесного купола, и чайки, разомлевшие под его жаркими лучами, сели на воду, чтобы немного охладиться. Неподалеку от берега шла бирема. Судя по тому, с какой скоростью гребцы работали веслами, биремарх – капитан судна, куда-то очень торопился. Немного поодаль, мористей, резвилась стайка дельфинов; но и они словно под влиянием жары не устраивали акробатические прыжки и прочие шумные забавы. Все свои шалости дельфины перенесли под зеркальную водную поверхность, по которой время от времени пробегала мелкая рябь. В воздухе чувствовалось какое-то странное напряжение, несмотря на ясную погоду; видимо, ожидался шторм, который на Понте Эвксинском мог разыграться в любой момент, притом совершенно неожиданно.

В небольшой бухточке изнывали от жары команды трех миопаронов. Это были пираты-каллипиды. Эллино-скифы, в особенности представители «свободных» профессий, к которым относились пираты и рыбаки, вообще были не очень охочими до всякой работы, а уж при такой погоде они всегда устраивали себе отдых до наступления вечерней прохлады. Никто из пиратов не ждал, что появится добыча, – сигнальщик, сидевший на косогоре, откуда была видна морская даль, молчал. И когда в их поле зрения появилась бирема, все поначалу опешили, затем начали честить на все заставки «дальновидящего», который не предупредил о появлении судна (притом возле берега!), и только потом, спохватившись, схватились за рукояти весел и, как стая гончих псов, ринулись наперерез биреме.

Удивительно, но гребцы судна, которые должны были при виде пиратов удвоить усилия, поступили наоборот – шлепали веслами по воде лениво и не очень дружно, словно к ним в гости нежданно-негаданно заявился Гипнос, бог сна. Предводитель пиратов, которого звали Харасп, насторожился, но приказ взять бирему на абордаж не отменил.

Миопароны окружили судно, на борт которого полетели веревки с крючьями на конце, – чтобы бирема не смогла стряхнуть пиратские суда и сбежать, – но когда каллипиды уже приготовились с ревом ворваться на палубу биремы, возле бортов с обеих сторон неожиданно появились закованные в железо гоплиты Ольвии, притом их было очень много. Первая шеренга держала в руках копья, а вторая готова была метнуть дротики и взяться за мечи. А как могут драться братья по крови, эллино-скифам было хорошо известно, поэтому, несмотря на истошные вопли своих предводителей, призывающих атаковать бирему, пираты не спешили идти на верную смерть.

Но вот среди закованных в панцири гоплитов появился человек в алом плаще. Он держал в руках жезл с бунчуком; это был знак, что бирема является посольской.

– Посол Ольвии к вождям благородного племени каллипидов! – торжественно объявил человек в красном плаще сначала по-гречески, затем на скифском языке. – Мое имя Радагос. Кто ваш предводитель?

– Ну я! – раздался грубый голос, и Харасп вызывающе взмахнул мечом.

– Мы просим сопроводить наше посольство в ваш главный полис – туда, где заседает совет вождей, – сказал Радагос.

Он знал, что у каллипидов вопросы войны и мира решает не архонт единолично, а старейшины семейств, которые звучно именовали себя вождями.

– У меня есть другое предложение: вы сдаетесь нам без боя, а мы дарим вам жизнь, – нахально ухмыляясь, дерзко ответил Харасп; он говорил на смешанном скифо-эллинском наречии.

У него были причины дерзить – каллипидов насчитывалось вдвое больше, да и лучники среди пиратов были неплохие. Так что трудно было сказать, кому отдаст свой венок Ника – богиня победы.

– Не забывайся, каллипид! – резко сказал Радагос. – Перед тобой посольство, а оно неприкосновенно. Или общие для всех государств и племен законы у вас не действуют?

– В этом месте и в этот час действуют мои законы! – отрезал предводитель пиратов. – Это так же верно, как меня зовут Харасп.

– Я бы не был столь уверен в этом, – насмешливо сказал Радагос. – Опомнись, Харасп, иначе тебя ждет жестокое наказание.

– Мне еще придется ждать, а ты прямо сейчас его получишь! – проревел пират, молниеносно натянул рук, и стрела полетела прямо в незащищенную грудь Радагоса.

То, что случилось потом, ошеломило пиратов. Посол ольвиополитов неуловимо быстрым движением поймал стрелу и, смеясь, отбросил ее в сторону. А после этого невероятного трюка каллипидов ожидало потрясающее зрелище. Радагос взмахнул полой плаща, и слепящий свет, гораздо ярче солнечного, ударил в глаза пиратам. Они невольно прикрыли веки, а когда обрели способность четко различать предметы, их ужасу не было пределов.

Бирема стояла на месте, гоплиты тоже никуда не делись, смотрели сквозь прорези своих шлемов жестко и холодно, а на месте посла ольвиополитов свивал кольца огромный дракон. Он был огненно-красный, с золотой чешуей и дышал пламенем. Из его пасти, усеянной огромными желтыми клыками, исходило невероятное зловоние, глаза горели зеленым огнем, ядовитая слюна капала в воду, и море в тех местах, куда она попадала, начинало дымиться.

Не в силах выдержать это страшное зрелище, пираты завопили дурными голосами, бросились в волны и поплыли к берегу, да с такой скоростью, что их не догнали бы и дельфины.

Гоплиты были в недоумении. Они не могли понять, почему каллипиды словно с ума сошли. Эллины не могли наблюдать представление, устроенное Радагосом, лишь заметили, что он бросал в воду какие-то камешки. Но вонь гребцы и воины почуяли; они морщились и махали руками, чтобы прогнать отвратительный запах, витавший над биремой. А Радагос, посмеиваясь, складывал атрибуты фокусника-мага джанийцев в свою сумку: кожаный мешочек со зловонным порошком, хорошо отполированное бронзовое зеркало и жестяную коробочку с кусочками вещества, которое при попадании в воду дымилось и даже начинало гореть. Искусству зрительного обмана и перевоплощения «скитальцы» учились с малых лет.

– Нужно поторопиться, – сказал Радагос биремарху. – Надвигается шторм, а нам еще плыть и плыть.

– Укроемся в бухте, если понадобится, – ответил тот. – Но мы должны успеть. Рассказывают, что здесь неподалеку есть удобная гавань и прибрежное поселение каллипидов. Уж не знаю, главное оно у них или просто рыбацкий стан.

– Прежде твои люди пусть поставят миопароны на якоря. Иначе их унесет в море. Эти посудины могут пригодиться для нашего общего дела. И стоит поднять парус – ветер крепчает и дует нам в корму.

Парус у биремы был всего один, притом небольшой и примитивный, но и этот жалкий квадратный лоскут прочной ткани изрядно помогал гребцам, когда дул попутный ветер.

Иногда бывает так, что удача приходит неожиданно, когда ее не ждешь. Так вышло и с посольством Радагоса. Пристань, к которой они причалили, находилась в довольно обширной бухте, полнившейся судами разных размеров и предназначений. Поселение вовсе не походило на примитивную рыбачью деревушку, а больше напоминало греческий полис со всеми его принадлежностями: скромной агорой с водоемом, небольшим храмом, домиками, сложенными из камня и оштукатуренными (правда, больше наблюдалось мазанок и полуземлянок). Центральную улицу жители поселения вымостили каменными плитами разных размеров и толщины, поэтому нужно было внимательно смотреть под ноги, чтобы не споткнуться.

Посольство никто не встретил. Мало того, на него обращали внимание в основном мальчишки – из обычного детского любопытства. Невнимание к судну, набитому под завязку гоплитами, которые так и не сняли панцирей, было по меньшей мере странным. Похоже, каллипиды привыкли к подобным визитам или отличались удивительным безразличием к окружающему миру.

На пристани шла обычная для порта суета, туда-сюда бегал портовый агораном и что-то кричал охрипшим голосом, стараясь навести маломальский порядок. Самое интересное, заметил Радагос, что в качестве грузчиков выступали рабы, притом… клейменые! И это у народа, почти сплошь состоявшего из беглых граждан Аттики, не поладивших с правительством, и преступников – тех, у кого стигмы нельзя было закрыть даже маскирующей татуировкой! Где же каллипиды берут рабов, если они не воюют и не присутствуют на невольничьих рынках?

Это была загадка. Но Радагос не стал заниматься гаданием по полету птиц, как римские авгуры, – рабы заинтересовали его постольку-поскольку, – а обратился к осанистому чернокудрому каллипиду, скорее всего, купцу. Он наблюдал за погрузкой амфор и кувшинов с вином и был одет в скифское платье, но его греческая родословная была написана на лице крупными буквами.

– Гражданин! – окликнул Радагос купца на греческом языке. – Хайре! Я приветствую тебя. – Он изобразил легкий поклон, прижав правую руку к груди. – Где находится ваш вождь?

– Обычно в пританее, где же еще? – ответил каллипид, кивком головы изобразив ответный поклон, что не очень ему удалось – толстая шея помешала; и тут же заявил: – Только в данный момент там его нет.

– А куда он подевался?

– Трудится, – коротко ответил купец и вдруг закричал на одного из грузчиков-рабов: – Осторожней, сын блудливой овцы! Уронишь и разобьешь кувшин, я тебя в порошок сотру!

– Где трудится? – не отставал Радагос.

– Там… – куда-то махнул рукой купец. – Он земледелец, и днем обычно объезжает свои наделы.

– Понятно… Тогда скажи, любезный, как пройти к пританею?

– Как пройти… – Каллипид коротко хохотнул. – Ты будто сегодня родился. Вон главная улица, иди по ней, она приведет тебя к агоре. А там и пританей стоит.

– Благодарю, – ответил Радагос, любезно улыбаясь. – Гелиайне! Будь здоров и весел!

– Будешь тут веселым с этими тупыми обормотами… – проворчал купец, снова обратив свой страдальческий взор на грузчиков, которые ползали по трапу, как сонные осенние мухи. – Надзиратель! Добавь им прыти! А то я буду грузиться до темноты.

Раздался хлесткий удар бича, кто-то из грузчиков вскрикнул, и движение по трапу ускорилось. Купец с удовлетворением осклабился, огладил бороду и бросил взгляд в сторону удаляющегося посольства ольвиополитов. В его взгляде не было ничего, кроме скуки…

Радагос взял с собой кибернета – кормчего биремы – для солидности и потому, что тот слыл грамотеем, и десяток гоплитов, которые выстроились в колонну по двое и громыхали доспехами позади. Так они прошагали недлинный отрезок главной улицы и оказались на агоре. Здесь любопытствующих прибавилось: девушки с гидриями у водоема, несколько убеленных сединами старцев, отдыхавших в тени портика, рабы, которые ремонтировали мостовую, и несколько вооруженных луками стражников. Как раз они смотрели на посольство не просто с интересом, а настороженно, и, судя по их позам, готовы были при необходимости применить оружие.

Конечно же пританей в поселении существовал и находился на агоре. Но он больше напоминал примитивный сарай – без колонн, пилястров, и даже без обязательных для таких зданий статуй богов и героев. Видимо, каллипиды не очень соблюдали устои эллинского общества, и в отношении культуры все больше склонялись к скифской простоте. А может, просто жалели средств на разные дорогие излишества.

– Вы кто? – строго спросил один из стражников, судя по богатой одежде, старший.

– Мы посольство Ольвии, – важно ответил Радагос и для большей убедительности тряхнул своим посольским жезлом. – Нам нужен ваш вождь.

Старший стражник явно обладал прагматическим складом ума, потому что не стал больше тратить время на пустые разговоры, а подозвал одного из воинов и приказал ему разыскать архонта. «Во как!» – удивился Радагос; каллипиды все-таки сподобились избранного вождя назвать архонтом. Скорее всего, это произошло под влиянием недавно принятых в племя эллинов. В последнее время приток переселенцев из Аттики увеличился из-за разного рода волнений в метрополии, которая бурлила в ожидании войны с персами. А что она грядет, уже не сомневался никто.

Ждать пришлось долго. Гоплиты, изнывающие от жары, нашли себе тень под стенами пританея, а Радагос и кибернет стойко торчали на солнцепеке – положение обязывало. Наконец послышался топот копыт, и к приятному изумлению Радагоса на агору вывалила целая толпа конных мужей, убеленных сединами. Похоже, гонец оповестил о прибытии посольства ольвиополитов не только архонта. Для старейшин каллипидов явление послов Ольвии, с которой они, несмотря на близкое соседство, практически не поддерживали официальных связей, было сродни падению небесного камня посреди площади поселения.

Архонтом оказался тучный каллипид с бегающими глазками. Он сразу не понравился Радагосу. Наверное, старейшины выбрали со своей среды самого никчемного – по принципу камня: пусть лучше посреди дороги лежит маленький камешек, на него наступать не так больно, а место большого где-нибудь в сторонке, чтобы глаза не мозолил и чтобы он никого не покалечил.

– Нет, нет и нет! – заявил он сразу, едва старейшины и посольство оказались в пританее, и Радагос объяснил суть дела.

– Мне бы хотелось услышать мнение глубокоуважаемых старейшин, – сказал Радагос и поклонился синклиту, который расположился на грубо сработанных деревянных скамьях.

Седобородые старцы с одобрением переглянулись – уважительность и такт Радагоса понравились. Он совсем не был похож на заносчивых ольвиополитов, с которыми им приходилось иметь дело.

– Разве Ольвия когда-нибудь интересовалась нашим мнением? – начал один из старейшин, бывалый воин, судя по шрамам на руках, и настоящий глава каллипидов, судя по тому, как все присутствующие в пританее (в том числе и архонт) внимательно вслушивались в его речь. – Или мы когда-нибудь получали от нее помощь? Даже в голодный год нам помогли не ольвиополиты, а скифы. А когда нашему народу пришлось воевать с алазонами, ольвийские гоплиты, несмотря на неоднократные просьбы о помощи, и шагу не сделали за пределы своих укреплений. Поэтому мы не видим необходимости сражаться за благополучие ольвиополитов. У вас у самих достаточно сил, чтобы противостоять персам. Нас персы не тронут.

– Вы не представляете, какая сила надвигается на всех нас, – сурово сказал Радагос. – Многие степные племена уже объединились для отпора царю Дарию. А уж они-то чаще дерутся между собой, нежели живут в мире и согласии. О чем это говорит? О том, что беда идет общая, от нее не спрячешься, не убежишь. Вы считаете, что бедны, поэтому персы вас не тронут. Но должен сказать, что персидское воинство любит не только девушек, но и мальчиков. Кроме того, империи Дария очень нужны рабы; они всегда в цене. Когда Перс пройдет по вашим землям, здесь останется пустыня, старики и рыдающие старухи. Всех остальных здоровых мужчин и женщин персы заберут с собой.

– Все, что ты говоришь, неправда! – горячо воскликнул один из старейшин с задорным седым хохолком на голове. – Мы общаемся с Аттикой и другими странами и знаем, что Дарий милостив к покоренным племенам и народам!

«Общение заключается в пиратских захватах купеческих судов, – с насмешкой подумал Радагос. – А, чтоб вас всех!.. Ольвиополитов я запугал местью Иданфирса, но на этих такой мотив может не подействовать. Со скифами они дружат. По большому счету Иданфирсу помощь каллипидов не нужна – сколько силы у блохи? – а вот ольвиополитам их пиратские флотилии самое то. Уверен, что Ариарамн предпримет попытку взять Ольвию. И даже не потому, что так решил Дарий. Просто у богатых ольвиополитов есть что пограбить. Нужно дать ему достойный отпор, чтобы впредь было неповадно соваться к берегам Великой Скифии».

– Милостив, но не ко всем, – ответил он вслух. – Большие народы и племена он не режет, как баранов, только дань берет неподъемную и юношей на войну забирает. Ну и кое-что по мелочам: дороги прокладывает руками покоренных народов, корабли себе строит за счет тех, кто покорно склонил перед ним голову, и много чего другого. Но вы как-то забыли, что царь Дарий ведет свое войско против ваших друзей, скифов.

– Когда они пришлют к нам свое посольство и попросят о помощи, вот тогда мы и подумаем, как нам быть, – несколько напыщенно ответил архонт.

– Потом будет поздно что-либо предпринимать. Перс не станет ждать, пока вы со скифами обменяетесь любезностями на уровне посольств и начнете «думать». Но про скифов ладно. Я хочу сказать о другом. Ваш народ в какой-то мере (я бы даже сказал – в большой) принадлежит к эллинам. Почти весь ваш жизненный уклад греческий. Поселения вашего племени – это по большому счету часть колоний Эллады. Они укрепились на этих берегах Понта Эвсксинского и стоят на ногах крепко и уверенно. Если одну ногу укоротить, то человек уже калека, и его устойчивость оставляет желать лучшего. Это я про вас. Сдадитесь персам, и титан, в виде которого предстают ныне греческие полисы, станет хромым. А там недолго и упасть – стоит только кому-нибудь легонько его толкнуть. И тогда каллипиды будут погребены под обломками. Вас просто раздавят, и даже не Перс, рабами которого вы станете, а дикие племена, большие любители пограбить слабых. И если до сих пор вас никто не трогает, то лишь потому, что за вашими спинами маячат грозные гоплиты греческих полисов.

После этих слов Радагоса в пританее повисла густая тишина. Архонт хотел было что-то ответить, но выразительный взгляд старейшины, которого Радагос счел истинным главой каллипидов, заставил тучного землевладельца захлопнуть рот. Наконец старейшина-воин сказал:

– Приглашаем посольство к трапезе. Пока мы будем обсуждать послание граждан Ольвии, вы отдохнете.

Радагос и кибернет, который неприкаянно маялся позади джанийца, поклонились и покинули пританей в сопровождении служки, под руководством которого им и гоплитам подали не очень богатый обед – вино, сухие фрукты, козий сыр и вчерашние лепешки…

Ответ посольство получило к вечеру: каллипиды согласны воевать против Дария, но только на море. Радагос был рад без памяти – на большее он и не рассчитывал, потому что сухопутная дружина каллипидов была откровенно слабой.

Бирема ушла в Ольвию пустой, если не считать биремарха, кибернета и гоплитов. Биремарх вез ольвиополитам радостное известие и должен был присоединиться к небольшому флоту, который ждал Ариарамна. Гоплиты остались в поселении каллипидов (как оказалось, оно было их столицей) – Радагос рассчитывал укрепить опытными бойцами команды пиратских судов.

Следующая неделя была суматошной и прошла в делах и заботах. Были оповещены все пиратские флотилии, и вскоре в гавани Каллиполиды (так называлось главное поселение каллипидов) стало тесно от судов и суденышек самых разных размеров и пригодности к боевым действиям на море. Радагос, кстати, очень удивился, познакомившись с Каллиполидой поближе. Оказалось, что поселение было достаточно крупным, имело систему оборонительных валов и глубокий ров, заполненный водой. А когда старейшина-воин (его избрали полемархом), который понравился Радагосу с первого взгляда и которого звали Ориген, показал одну из хитрых ловушек на подходе к Каллиполиде, джаниец сильно зауважал каллипидов.

– Что касается кандидатуры на должность наварха для общего руководства нашим флотом, то я предложил бы Хараспа, – сказал Ориген, когда они закончили осмотр защитных сооружений Каллиполиды. – Он бесстрашен и напорист – сметает все со своего пути, как бык, которого покусали шершни. Его уважают и побаиваются, что дорогого стоит, когда ты находишься в окружении таких вольнолюбивых и независимых натур, как моряки.

Радагос едва не расхохотался. Харасп! Этот «бесстрашный» бык уже доказал свою напористость и прыть, когда несся по волнам к берегу, как большая лягушка. Конечно, не каждый может противостоять чарам, навеянным Радагосом, но смелый человек хотя бы дротик метнул в невиданное чудище.

– Я познакомлюсь с Хараспом, – ответил Радагос. – Верю, что он храбр и напорист, но место наварха должен занимать рассудительный человек, не теряющий головы в самых сложных ситуациях. Я не прав?

– Прав, – вынужден был согласиться Ориген. – Такой человек тоже есть. Ему немало пришлось повоевать в Эгейском и Критском морях, а также море Ио сначала кибернетом, а потом и триремархом. Он уже преклонных лет, но в море ходит, и его миопароны одни из самых быстроходных. Этого человека зовут Никодем.

– Мне нужно познакомиться с Хараспом и Никодемом, а также с капитанами миопаронов и других судов, чтобы посоветоваться с ними, где лучше всего встретить пентеконтеры Ариарамна. Уверен, что они подскажут хорошее местечко.

– Я соберу всех на агоре.

– Нет! – Радагос поморщился, удивляясь наивности Оригена; то, что сказано на агоре, имело свойство обретать крылья, а новости слушают не только добрые люди, но и лазутчики. – Лучше в порту. И так, чтобы там не было никого лишнего. Даже поблизости.

– Понял, – посуровел Ориген. – Будет сделано. Я выставлю охрану.

Возможно, Ориген и был наивным, но совсем не глупым; он сразу понял, что имел в виду Радагос.

Когда джаниец в сопровождении недавно избранного полемарха появился на пристани, у Хараспа глаза полезли на лоб. Он сильно побледнел и разом умолк, словно ему в горло забили кляп, хотя до этого его голос гремел подобно грому. Ориген представил собравшимся Радагоса, и план действий против флотилии Ариарамна спустя небольшой промежуток времени был готов. Джаниец невольно восхитился: каллипиды, в особенности Никодем, хорошо знали свое дело и мигом сообразили, как с небольшими силами нанести максимальный урон врагу.

– Осталось лишь наладить наблюдение за морем, чтобы корабли Ариарамна не проскочили мимо нас ни днем ни ночью, – сказал Радагос.

– Этим займется Харасп, – сказал Никодем. – У него сигнальное дело поставлено лучше, чем у других.

– Харасп? – Радагос пристально взглянул на пирата, и он затрясся словно в лихоманке. – Что ж, думаю, это хороший выбор. Полемарх характеризовал тебя, Харасп, как опытного предводителя, бесстрашного, но слегка безрассудного. Смотри, чтобы по твоей милости мы не проморгали вражеские пентеконтеры.

Только ухо Хараспа уловило угрожающие нотки в голосе джанийца. И от этого морской волк едва не заблеял ягненком; он хорошо понимал, что грозит ему, если сигнальщики проспят вражескую флотилию. И тут же решил поставить не по два человека на точку, как обычно, а по четыре, и разместить их на всех возвышенностях – не только там, где обычно…

Хитроумный Ариарамн был в своей стихии – он решил напасть ранним утром. Конечно, взять на меч всю Ольвию было невозможно; у него мало людей для такой задачи, да и ольвиополиты не стадо баранов, и когда пройдет первый испуг, будут драться не на жизнь, а на смерть, что очень не нравилось разбойникам-каппадокийцам. Ариарамн должен был лишь хорошо припугнуть несговорчивых греков-колонистов, которые вышвырнули вон посольство Итобаала и наказали ему больше никогда не показываться в Ольвии. А еще его люди хотели маленько пограбить портовые склады ольвиополитов, против чего Ариарамн не имел никаких возражений.

Суда каппадокийцев заметил совсем молодой сигнальщик, практически мальчишка. Харасп пообещал тому, кто сделает это первым, пять золотых кизикинов, что было просто невероятной суммой для бедного паренька. Поэтому он почти не спал, а все вглядывался в морскую даль днем, и в темноту – ночью. Сигнальщик напряг зрение и совершенно отчетливо увидел вражеские суда, идущие одно за другим. Несмотря на то, что дул попутный ветер, пентеконтеры не поднимали паруса – так приказал Ариарамн. Во-первых, для того, чтобы его флот никто не заметил раньше времени, а во-вторых, спешить ему было некуда – он точно рассчитал, что суда причалят в гавани на рассвете, когда сон жителей Ольвии особенно крепок и когда можно хорошо различать противника.

– Эй, эй, вставайте! – Мальчик принялся будить своих напарников пинками. Хараспа они, конечно, уважали, но не очень боялись, поэтому, решив, что ночью Ариарамн не осмелится вести свой флот мимо их берегов, изобилующих подводными камнями и коварными течениями, преспокойно задрыхли. – Вставайте – персы!

Всем сигнальщикам объявили, что должны прийти персы, поэтому мальчик так и назвал каппадокийцев Ариарамна.

Сонные сигнальщики сначала начали ругаться, затем чесать бока, а когда один из них, наконец, узрел вражеские корабли, моментально развили бурную деятельность. Они зажгли большой факел, но установили его так, что с моря огонь не был виден. Для этого у них был специальный зеркальный щит, представлявший собой полусферу. Он был повернут не к морю, а к следующему сигнальному посту. Примерно таким же образом передавались сообщения и днем, только вместо факела были отраженные от зеркальной полусферы солнечные лучи.

Минуло очень короткое время, и гавань Каллиполиды забурлила. Многочисленные весла вспенили воду, и хищные миопароны вырвались на морской простор. Уже давно были обговорены позиции, поэтому каждая небольшая флотилия то ли уходила мористей, то ли пряталась на пути следования кораблей Ариарамна в небольших гаванях, в тени высоких берегов…

Ариарамна сжигало нетерпение. Скорее бы! Добраться до Ольвии и вступить в бой. Наказать Ольвию – его идея. Он не стал согласовывать ее с Дарием – царь далеко, гонцов туда если и пошлешь, то вернутся очень нескоро (если вообще вернутся), а значит, нужно принимать решение самостоятельно. И Ариарамн принял. Эти никчемные греки должны на своей шкуре почувствовать, что сопротивление царю Дарию бесполезно, а скверно обращаться с послами повелителя половины мира непозволительно.

Впрочем, эти мысли Ариарамн высказывал лишь в присутствии персидских военачальников и своих лизоблюдов. Лишь очень немногие капитаны его пентеконтер знали, что Ариарамну глубоко плевать на персов и что для него главное – свобода действий и нажива. Поэтому Ариарамн и создал флот, чтобы быть подальше от царя царей и уж тем более – от его сухопутной армии, где воины гибли как мухи.

Он регулярно платил дань, исполнял все повинности перед империей, но ни один каппадокиец принудительно не пополнил ряды персидского войска. Ариарамн потихоньку грабил купеческие суда в Ахшайне, иногда даже разбойничал в Западном море, трепал прибрежные племена, торговал рабами, захваченными в плен… в общем, жил, веселился, как мог и не тужил. Награбленных денег и ценностей вполне хватало и на выплаты персидской казне, и на строительство новых кораблей, и на то, чтобы его народ жил в довольствии и не умирал с голода, как при прежнем правителе.

Но нападение на ольвиополитов было авантюрой. Ариарамн стал это чувствовать особенно остро по мере приближения к Ольвии. Поначалу он почему-то уверился, что греки вряд ли ждут его, тем более что они готовы к немедленному отпору. Однако тревога черной змеей уже заползла Ариарамну в грудь и шевелилась там, готовая в любой момент нанести смертельный укус. Он пристально вглядывался в мрачные неприветливые берега, где жило племя каллипидов, соперников каппадокийцев на ниве морского разбоя, но там все было тихо и спокойно. И то верно – что делать пиратам ночью? Да и ольвиополиты конечно же спят мертвым сном. Прочь дурные мысли!

Немного успокоенный этими умозаключениями, Ариарамн прошел в свою каюту, на ощупь нашел кувшин с вином и чашу, наполнил ее и выпил, не разбавляя водой – по-скифски. Время сибаритствовать придет позже, когда закончится его авантюра, а сейчас ему нужны ясная голова и бодрость духа, которые дает только выдержанное и очень крепкое критское вино без единой капли воды.

Ариарамн прилег на ложе, чтобы немного отдохнуть перед боем, но тут же вскочил как ошпаренный. Ночную тишину потряс дикий многоголосый вопль, а затем раздался звон оружия, крики и стоны раненых и умирающих, засвистели рожки келевстов, которые командовали матросами и гребцами, на одной из пентеконтер вспыхнул огонь – наверное, нерадивый повар не потушил жаровню и оставил в ней тлеющие уголья, чтобы после набега на Ольвию быстро приготовить команде жаркое.

Сатрап облачился в латы, схватил меч и выскочил из своего шатра. При свете пылающей пентеконтеры – она загорелась, как промасленный факел, – он увидел невероятную, устрашающую картину: пентеконтеры окружили со всех сторон хищные миопароны каллипидов и пытались взять их на абордаж. Палубы нескольких каппадокийских кораблей уже представляли собой поле битвы, но остальным пока удавалось отмахиваться от своры суденышек собратьев по морскому разбою.

«Что случилось, почему они на нас напали?!» – недоумевал Ариарамн. Ведь это безумие – пытаться взять на абордаж боевые суда, на которых находились не только команды, но и воины, по тридцать-сорок человек на каждом корабле. Их нельзя было не заметить, тем более при свете такого «факела», как догорающая пентеконтера. Каппадокийские копьеносцы, закованные в железо, уже успели выстроиться вдоль бортов, да и лучники не дремали.

Тем не менее в каллипидов словно вселился злой дух. Они дрались как сумасшедшие. Мало того, местами они даже начали побеждать. Причину их неожиданной отваги Ариарамн разглядел быстро. Оказалось, что на нескольких, самых больших миопаронах, присутствуют… греческие гоплиты! Это была очень неприятная неожиданность. Значит, ольвиополиты знали, что Ариарамн собирается на них напасть. Но откуда?!

Ариарамн обратил внимание на пентеконтеру, которая следовала сразу за флагманским кораблем. Там уже сражение шло вовсю. Однако не это удивило бывалого предводителя морских разбойников. Сильно озадачил его и устрашил воин с двумя мечами, который сражался практически в одиночку со всей командой. Почти каждый удар его меча находил цель. Текли потоки крови, летели отрубленные головы и руки, а ужасный боец, на котором не было даже широкого боевого пояса, прикрывающего живот, лишь громко хохотал и орудовал своими длинными мечами с невероятной быстротой. Казалось, что он построил вокруг себя стальной частокол, который к тому же с огромной скоростью вращался, отражая удары вражеских мечей, и жаля, как змея, – молниеносно, неожиданно и безжалостно.

Однако доконало сатрапа совсем другое. Пока длилось сражение, на море упал ранний рассвет. Как это обычно бывает летом, он оказался неожиданным и стремительным. Еще совсем недавно небо освещали лишь звезды и старая ущербная луна, которая из последних сил цеплялась за темные тучки, чтобы окончательно не свалиться за горизонт. А затем вдруг небо на востоке посветлело, позеленело, затем пошло блеклыми оранжевыми полосами, и морская гладь высветилась во всех подробностях. Правда, она еще была темно-синей и мрачной, но Ариарамн сразу разглядел на горизонте триеры, которые шли полным ходом к месту сражения.

Сомнений не оставалось – это были корабли ольвиополитов. Ариарамн от ярости зарычал: его, грозу Ахшайны, провели, как сопливого мальчишку! Если еще совсем недавно он надеялся выиграть бой с флотилией каллипидов, – все-таки каппадокийцев хоть и насчитывалось меньше, чем эллино-скифов, но их вооружение давало большое преимущество – то теперь у него не оставалось иного выхода, как поджать по-собачьи хвост и бежать от этих берегов без оглядки. Флот Ольвии был небольшим, но хорошо оснащенным, и с такой солидной поддержкой пираты-каллипиды вскоре распнут его кожу на столбе у входа в гавань.

– Сигналь «выходим из боя»! – прокричал он своему келевсту, и тот поторопился исполнить приказание сатрапа.

Звучный и сильный голос флагманского рожка разнесся далеко над морем, и «собачья свалка», как обычно называли моряки абордажные бои, стала распадаться на фрагменты – корабли начали выходить из боя. Вскоре изрядно потрепанная флотилия Ариарамна взяла курс на открытое море, а четырем его пентеконтерам пришлось сдаться на милость победителей – помочь им не было никакой возможности.

Ариарамн страдал; ему было больно и стыдно. Но не потому, что каллипиды из тридцати его пентеконтер захватили четыре и пятую потопили. Корабли он построит. А из-за того, что ему нанесли поражение плохо вооруженные, слабо смыслящие в морской стратегии варвары на утлых суденышках, в которые плюнь – и они развалятся на части. Как теперь держать отчет перед Дарием?! От этого вопроса у Ариарамна побежали мурашки по коже, и он удалился в шатер на носу корабля, чтобы исцелить свои душевные раны доброй порцией крепкого критского вина…

Каллипиды орали дурными голосами от хмельной радости, навеянной победой в сражении, добивали раненых каппадокийцев и выбрасывали их за борт, а Радагос, довольно ухмыляясь, тщательно протирал свои мечи ветошью. «Мне такая “дипломатия” нравится, – думал он, тщательно полируя клинок больше ради успокоения, нежели по необходимости; все-таки наводить ману, сражаясь двумя мечами, работенка не из легких, требует много душевных сил. – Надо будет попросить Жавра, чтобы исполнять подобные “дипломатические” поручения доверяли мне… и Ивору. Он тоже соскучился по хорошей драчке. Вот только где сейчас Ивор?..»