Глава 15
Ольвия в опасности
Известие, что персы идут войной на скифов, ошеломило граждан Ольвии. Многие из них были людьми образованными, хорошо осведомленными, что творится не только в Ойкумене, но и во всем известном грекам мире, поэтому сразу поняли, что беда коснется не только степных племен, но зацепит своим черным крылом и Ольвию. Огромная империя царя Дария ненасытно поглощала народы и племена, с которыми она граничила, расползаясь во все стороны как плесень в сыром помещении. Греки-колонисты были уверены, что наступит час, когда полчища персов обрушатся и на их матерь, Элладу. Об этом толковали уже не один год на всех торжищах и агорах и даже обсуждали во время народных собраний.
Ольвию и остальные греческие полисы скифы, самая грозная сила на берегах Понта Эвксинского, старались не трогать. А иначе, откуда можно получить столь любимое и высоко ценимое всеми варварами вино эллинов, красивую посуду, драгоценные украшения, ткани, которые ремесленники племен не могли делать на своем примитивном оборудовании, наконец, превосходных заморских коней и оружие?
Тем не менее, несмотря на устрашающую силу, которая тучей надвигалась на скифскую равнину, в Ольвии начались распри. Во главу дискуссии стал главный вопрос – сражаться или сдаться на милость победителя, царя Дария?
Дело заключалось в том, что ольвийское общество было неоднородным. Спустя многие годы после основания Ольвии возникла надобность в новых колонистах из Греции – эпойках, которые должны были создать необходимый резерв для освоения обширного фонда земель. Однако новые колонисты получали участки незанятой земли меньших размеров и часто худшие по качеству. Мощная волна эпойков, – их называли «семь тысяч» – переселившихся в низовья Гипаниса и Борисфена, хотя и получила земельные участки, создав обширную ольвийскую хору, но все же была ущемлена в политических правах по сравнению с «исконной» аристократией, захватившей ключевые позиции в полисе. Дело доходило даже до вооруженных конфликтов между потомками первопоселенцев и массой добавочных колонистов.
Именно эти колонисты-эпойки и подняли бучу во время экклезии – народного собрания, когда знатные представители «первой волны» предложили не оказывать сопротивления царю Дарию и сдаться без боя.
– Царю персов не нужны наши земли и город, – убеждали они своих оппонентов. – Он воюет со скифами, а не с греками. Персидские войска пробудут здесь недолго. Зачем нам губить жизни нашей молодежи, когда можно обойтись выкупом? Ведь всем известно, что царь Дарий ограничивается наложением дани на завоеванные земли. Да, нам придется раскошелиться, но поскольку наше хозяйство останется не разрушенным, мы быстро покроем свои убытки.
– Это слова трусов и корыстолюбцев! – горячились новые колонисты. – Вы оторвались от жизненных реалий! Царь Дарий удовлетворится одной данью и отправится восвояси… Ха! Как бы не так! Вы трижды глупцы, если думаете подобным образом. У нас перед глазами свежий пример ионийцев. Они не только платят ежегодную дань, но еще и отправляют своих сынов на службу Персу. Ах, вы не хотите губить свою молодежь, вернее, часть ее… Тогда запомните: когда в Ольвию придет царь Дарий, он заставит молодых ольвиополитов служить в его армии и пошлет сражаться со скифами. Пошлет на верную смерть! Всех!
– В конце концов мы можем собрать наши пожитки и перебраться водным путем в другие колонии Эллады, – примирительно говорили третьи. – Ведь устоять против огромной армии персов мы все равно не в состоянии.
– Вы хотите превратиться в бесправных метеков?! – это уже яростно кричала почти вся агора.
Грек был полноправным гражданином лишь в своем полисе. Стоило ему переехать в соседний город, и он превращался в бесправного метека. Вот почему греки дорожили именно своим полисом. Их маленький город-государство был тем миром, в котором грек в наиболее полной мере ощущал свою свободу, свое благосостояние, свою собственную личность.
Агора бурлила с раннего утра и до позднего вечера. Так было и в тот день, когда в ольвийскую бухту вошла быстроходная военная триера. На ее белом парусе был нарисован красный бык, у которого между крутых рогов ярко блестел золотой солнечный диск. Это было изображение бога финикийцев Баал-Хамона. Интересно, что корабль не вызвал повышенного интереса у ольвиополитов и обычной толпы на пристани во время швартовки триеры не наблюдалось – все свободные граждане участвовали в народном собрании. Только три грузчика из вольноотпущенников, поневоле получивших отдых от всех работ, а потому коротавших время с кувшином доброго вина, который им удалось украсть, а затем утаить от бдительного глаза портового агоранома, достаточно кратко прокомментировали появление финикийской триеры.
– Опять этот лупоглазый филин появился, – сказал один, с виду меот, черноволосый и смуглый, когда на пристань сошел купец в сопровождении богато разодетой свиты.
– Жадный, как все купцы из Ханаана, – добавил второй, явно миксэллин; как он попал в рабство и за какие заслуги получил вольную, можно было только гадать. – За лишний «дельфинчик» удавится.
– Но и мы не дураки, – молвил третий и показал в улыбке щербатый рот с желтыми кривыми зубами. – Прошлый раз нам хорошо удалось поживиться, когда пришлось разгружать его судно.
Все дружно захихикали, и на этом обсуждение личности финикийского купца прекратилось.
Это был купец из Сидона ханаанин Итобаал. Но на этот раз он прибыл в Ольвию не по коммерческим делам, а как посол самого царя царей Дария. Итобаал важно вышагивал по главной улице Ольвии, направляясь к агоре. За ним топали сопровождавшие его толмачи, шпионы в одеждах персидской знати и телохранители, которые несли штандарт посла – небольшое квадратное полотнище красного цвета, натянутое на рамку с изображением золотого царского орла и бунчуком из лошадиного хвоста, прикрепленного к навершию штандарта. Это была дань варварской традиции; так посоветовал ольвиополит Алким в прошлый приезд Итобаала; богатый землевладелец был хорошо знаком с обычаями варварских племен – мало ли с кем придется встретиться послу персов в пути.
При появлении Итобаала на агоре повсеместно воцарилась мертвая тишина. Ольвиополиты глазам своим не поверили: только что они горячо обсуждали, пришлет ли в Ольвию своих послов царь Дарий, и вот они, пожалуйста, нарисовались, – словно выскочили из самого Аида. Собравшиеся на агоре потеснились, образовав коридор, и финикиец прошел к трибуне, – небольшому помосту высотой в человеческий рост с перилами – где в это время витийствовал Алким, призывающий сограждан не поддаваться на искушение эпойков, призывающих сражаться против персов, и не губить то, что строилось годами.
Увидев возле трибуны Итобаала, бедный Алким едва язык не проглотил от дикого удивления и даже ужаса. Ему показалось, что он сходит с ума.
После того как он отправил к персам в качестве проводников Кимерия и Лида, земледелец стал, как та пуганая ворона, бояться каждого куста. Ему мнилось, что скифы уже поймали его людей, все выведали у них и скоро появятся в Ольвии, чтобы наказать Алкима за предательство. Но время шло, люди Иданфирса словно забыли дорогу в ольвийскую хору, и земледелец воспрянул духом. Мало того, он стал горячо проповедовать непротивление персам, ощущая поддержку со стороны некоторых богатых граждан.
Алкиму казалось, что Итобаала не было вовсе, что ханаанин бред его больного воображения, а то, что он ратует за мир с персами, это просто его гражданская позиция. Ведь каждый свободный гражданин имеет право высказывать свое суждение по любому поводу, пусть оно и идет вразрез с мнением большинства.
И тут появился Итобаал. Это было невозможно, невероятно! Алкима словно переклинило. Он пытался продолжить свою речь, но лишь зевал широко открытым ртом словно выброшенная на берег рыбина.
Итобаал не обратил на Алкима никакого внимания. Рядом с трибуной стояли правители Ольвии – первый архонт, полемарх с двумя стратегами, фесмофеты, главный агораном и прочие должностные лица. Финикиец с достоинством поклонился архонту и сказал:
– Царь персидский Дарий в моем лице приветствует архонта, магистрат и всех граждан славной Ольвии! И желает засвидетельствовать всем вам свое почтение!
Его зычный голос был слышен во всех уголках площади. Народ заволновался, но тихо – словно зашумел морской прибой. Посол! Самого царя Дария! Повелителя половины подлунного мира! Он не грозит Ольвии всеми карами, если она и подчинится его воле, а шлет приветствие! С почтением! Это было так удивительно и необычно, что у многих ольвиополитов почему-то мороз пошел по коже.
– Гладко стелет… – пробормотал полемарх Гелиодор.
– Да жестко спать придется, – подхватил его мысль Мегасфен.
Он, как и полемарх, принадлежал к тем, кто настаивал на сопротивлении персам.
Тем временем свита Итобаала расстелила прямо на площади коврик и начала выкладывать дары царя Дария. У всех, кому удалось рассмотреть дары, глаза полезли на лоб – за что такие милости?!
Объяснение пришло быстрее, чем ожидалось. Все-таки ханаанский купец, при всей своей пронырливости и хитрости, не владел в полной мере искусством дипломатии. На его торгашеский взгляд столь ценные подношения, которые он привез от имени персидского царя, должны были умаслить любого человека и сделать его мягким, как воск, – что хочешь, то и лепи с него. Видимо, Алким не просветил Итобаала, что золото, деньги и прочие ценности не являлись в Ольвии, как в Ханаане, мерилом добродетели и не возвышали статус богача до больших высот; при всем том, к накопительству ольвиополиты относились достаточно спокойно, а уж стяжательство и на дух не переносили. Мало того, общественное мнение в полисах осуждало граждан, занимающихся накоплением богатств или ведущих праздный образ жизни.
– Посылая дары, царь царей Дарий хочет этим сказать, что берет вас под свою опеку и защиту! – От зычного голоса Итобаала даже воздух завибрировал; ханаанин старался во всю мощь своих легких. – На вашу землю придут мир и процветание, и варварские племена будут относиться к вам с почтением и никогда не посмеют на вас напасть!
Как раз этого Итобаалу и нельзя было говорить при большом стечении народа. Возможно, архонт и магистрат в своем здании, без лишних свидетелей, отнеслись бы к требованию Дария с большим пониманием, но ханаанин обладал повышенным самомнением и, увы, чересчур хорошо поставленным голосом.
«Берет под свою опеку! Гарантирует защиту!» – Агора загудела словно потревоженная пчелиная колода. Даже тугодумы поняли, что сказал посол Дария, пусть и не напрямую: вы должны склонить головы перед персом и подчиниться его воле. На этом о гражданских свободах, которыми так гордились греки, можно будет забыть.
Шум нарастал. Вскоре начали раздаваться крики: «Долой!», «Прочь с агоры, пес!», «Убить наглеца!», «Бросить его в море на съедение рыбам!». Горящие гневом глаза, сжатые кулаки, а кое-где и замелькавшие в воздухе дубинки не предвещали послу Дария ничего хорошего. Итобаал смешался, ссутулился и бросил умоляющий взгляд на Алкима, который по-прежнему торчал на трибуне как гриб-поганка на лысом бугорке. Но земледелец лишь тупо глядел на бурлящую толпу, а в его голове билась только одна мысль: «Лишь бы никто не узнал, что я помогал персам! Лишь бы никто не узнал…»
– Тихо! – У первого архонта голос был лишь немного слабее, чем у Итобаала. – Замолчите все! Стыдитесь! Перед вами посол, особа неприкосновенная! Своей несдержанностью вы позорите Ольвию! Вы свободные граждане, а не толпа безумствующих рабов!
Поднятый вверх золотой жезл со скульптурным изображением дельфина на верхнем конце – знак власти первого архонта – и его увещевания, перемежающиеся угрозами лишения гражданства и изгнания из Ольвии тех, кто коснется посла и его свиты, возымели свое действие. Агора постепенно начала успокаиваться, но тихое, угрожающее ворчание толпы все равно не сулило Итобаалу ничего хорошего.
– Мы дадим тебе ответ, посол, но не сейчас, – сказал архонт. – А пока вас проводят в отведенное посольству здание и обеспечат всем необходимым.
Итобаал попытался сказать, что хотел бы вернуться на триеру, но архонт его даже не стал слушать, и вскоре в сопровождении двух десятков вооруженных гоплитов посольство увели с агоры словно под конвоем. Спустя какое-то время опустела и площадь – все разговоры и решения оставили до следующего раза, пока не утрясется вопрос с персидским посольством…
* * *
Тем же днем, ближе к вечеру, весь магистрат и уважаемые люди полиса собрались в пританее – общественном помещении, где обычно заседал суд и старейшины, размещался магистрат, а также получали стол люди, оказавшие важные услуги Ольвии, чтобы посовещаться в тесном кругу, как быть дальше. Конечно же мнения опять разделились: одни советовали сражаться, а другие – сесть на корабли и на время перебраться всей громадой в безопасное место, пока Дарий не уведет свое войско домой. Все были уверены, что полчища царя зимовать здесь не останутся, иначе теплолюбивым персам придет конец. Разговоры о том, что надо покориться Дарию, даже не возникали; всех сильно задел самоуверенный посол персидского царя, который решил, что ольвиополитов можно купить.
В какой-то момент в пританей вошел помощник стратега, который командовал охраной здания – на всякий случай, чтобы никто не мог подслушать, о чем идет речь на совете, в качестве стражников привлекли гоплитов – и что-то шепнул на ухо архонту. Архонт удивленно поднял брови, немного подумал, а затем кивнул в знак согласия. Когда помощник стратега вышел, архонт объявил:
– К нам прибыл полномочный посланник царя Иданфирса!
Новость была из разряда потрясающих. Все разом зашумели, загалдели, стараясь перекричать друг друга. Несмотря на то, что на Торжище собирались почти все степные племена, официальных отношений между скифами и греками-колонистами практически не существовало. Все текло как-то само собой: скифы и ольвиополиты обменивались продуктами своего труда, продавали и покупали все, что им нужно было, получая от этого немалую выгоду, старались не конфликтовать, но отношения между ними были сухими и даже несколько натянутыми. А тут – полномочный посланник!
– Чудеса, да и только, – прошептал фесмофет Мегасфен на ухо полемарху Гелиодору.
– Мы еще много увидим таких «чудес», пока Перс не уползет в свои пределы, – мрачно ответил Гелиодор. – Когда надвигается общая беда, только безумцы устраивают распри или отвергают дружескую помощь. Думаю, что Иданфирс именно для этого и направил к нам посланника – предложить Ольвии свою сильную руку.
– Скифам что – они снялись с места со своими шатрами и повозками – и были таковы, – проворчал фесмофет. – А у нас дома, склады, святилища… С собой это не заберешь.
– Не думаю, что гордый Иданфирс позволит Дарию разгуливать по скифской равнине как у себя дома. Уверен, он готовит персам достойный ответ. А если к нему присоединятся и другие племена, то Дарию несдобровать.
Мегасфен скептически фыркнул:
– У Перса хорошо обученная армия, а кто стоит за спиной Иданфирса? Варвары, которые только и умеют, что нападать толпой и при первом же достойном отпоре разбегаются кто куда.
– Один скифский стрелок стоит пяти персов, – парировал Гелиодор. – А насчет того, что разбегаются… Это всего лишь тактика, мой друг. Вспомни, как ловко заманили эти варвары персидского царя Кира в смертельную ловушку. Молчишь! Нечем крыть? То-то же…
Посланник царя Иданфирса в отличие от разодетого в пух и прах ханаанина Итобаала не впечатлял. Похоже, ему пришлось преодолеть немалый путь – его дорожная одежда была в пыли, на лбу блестели капельки пота, но держался он уверенно и по осанке все сразу определили, что перед ними бывалый воин, тем более, что посланник не имел левого уха, срезанного под корень.
– Царь Иданфирс шлет всем вам, достойные мужи Ольвии, свой привет и лучшие пожелания, – сказал посланник на добротном эллинском языке и поклонился. – Меня зовут Радагос.
Судя по всему, богатые дары не предполагались; видимо, они должны были заключаться в словах посланника. Так оно и получилось.
– Я не буду рассказывать, какая беда идет на Великую Скифию и на ваши полисы, – начал свою речь посланник. – Вы уже все знаете. Великий царь скифов собирает степные племена под свое крыло. Он будет сражаться и за свой народ, и за вас. Это решено. Перс будет повержен, хоть он и ведет за собой тьму. Царь Иданфирс наказал передать вам, что вы получите любую нужную вам помощь. А еще он просил вас не поддаваться на лживые посулы царя Дария, чтобы не омрачить наши дружественные отношения. Я все сказал. – Посланник снова поклонился.
Омрачить дружественные отношения! Это означало только одно: если колонисты пойдут под руку царя Дария, им больше не жить на берегах Понта Эвксинского. Уж чего-чего, а сил у скифов хватит, чтобы смести всех греков в море. Тем более что на забывчивость Иданфирса можно было не надеяться.
Какое-то время в пританее царила тишина. Но решение, похоже, уже вызрело в головах магистрата и старейшин, поэтому ответная речь архонта была воспринята не только спокойно, но и с подъемом:
– Мы дорожим дружбой с великим царем Иданфирсом. И мы будем сражаться с персами, защищая свою хору и полис. К сожалению, на большее у нас сил не хватит.
Собравшиеся в пританее одобрительно загудели.
– Отдохни с дороги, – тем временем продолжал архонт, обращаясь к посланнику. – Тебя и твоих людей накормят и напоят. Мы понимаем, что время дорого, но нам нужно еще немного посовещаться. А чуть позже поговорим уже более конкретно и наметим наши общие планы.
Радагос покинул пританей, а Мегасфен, склонившись к Гелиодору, тихо сказал:
– Мне кажется, я где-то уже видел этого скифа… Но где?
– Все они на одно лицо, – рассеянно заявил Гелиодор. – Возможно, на Торжище или еще где-нибудь.
Мегасфен мучительно наморщил лоб, но мысли в голове перекатывались, как галька на морском берегу во время шторма, и создавали только шум; а потом ему уже было не до воспоминаний – начали обсуждать план действий.
– Не думаю, что Дарий ударит по нам с суши, – рассудительно сказал полемарх. – Пройти через Гилею с большим войском не так просто. Там дремучие леса, болота, реки, многочисленные ручьи… нет, это вряд ли. Разве что пошлет небольшой отряд – в основном для острастки, нежели для боевых действий. Его главная задача – разбить войско скифов. Только в этом случае он сможет захватить и побережье.
– И я так считаю, – поддержал его Мегасфен. – Нам нужно опасаться нападения с моря. Для этого у Перса есть каппадокийский сатрап Ариарамн со своим флотом. Его пираты уже пробовали тревожить наши берега, но действовали они малыми силами и их всегда били. Однако это не значит, что они не придут в Ольвию снова, уже под знаменем царя Дария. Тем более что дорогу сюда пираты уже разведали.
– Если к нашим берегам подойдут все пентеконтеры Ариарамна, нашим суденышкам с ним не справиться, – заявил наварх, командующий весьма скромным военным флотом Ольвии.
– Я говорил, что нужно строить новые боевые корабли! – взвился агораном, который заведовал портовым хозяйством. – Мы почти не прикрыты со стороны моря!
– Денег едва хватает на другие городские нужды, – сурово ответил ему архонт. – У нас вполне достаточно торговых судов, а что касается военных, то они требуют очень больших затрат, которые оправданы только в случае войны. Да-да, война приближается к Ольвии! Но в большей мере с суши. Каппадокийцы вряд ли смогут захватить наши укрепления со стороны моря – у них просто не хватит сил.
– Кстати, насчет укреплений, – снова встрял в разговор Мегасфен. – Нужно нарастить защитные валы до нужной высоты и строить новые. Думаю, купечество и землевладельцы не пожалеют денег на это благое дело.
– Так и постановим, – ответил ему архонт. – Валы – главная наша забота. Не считая, естественно, ополчения, которое нужно вооружить, как следует, и подучить приемам обращения с оружием.
– Я хочу вернуться к угрозе с моря, – решительно заявил полемарх. – Ариарамн хитрый пес, он может ударить где угодно. Для того чтобы это не произошло, предлагаю привлечь для защиты наших берегов каллипидов. Они наши соседи с запада, и им грозит та же участь, что и нам. Уверен, что каллипиды согласятся поучаствовать в отражении нападения с моря.
В пританее все резко замолчали и озадаченно нахмурились. И было отчего. Племя каллипидов, или эллино-скифов, являлось наиболее близким ольвиополитам по духу и по крови. Его костяк составляли эллины-изгнанники, которые взяли себе в жены скифянок. Они появились на берегах Понта Эвксинского не раньше ольвиополитов.
Но главным было другое – ольвиополиты не знали, к кому посылать гонцов. Дело в том, что власти, как таковой, у их соседей не было. Конечно, каллипиды выбирали какого-нибудь соплеменника на роль временного вождя, но малейший промах в делах тут же оборачивался для народного избранника большими неприятностями, и он оказывался там, откуда его призвали на должность правителя – в море на своей утлой лодчонке, в огороде с мотыгой или на пастбище с длинным бичом пастуха общественного стада в руках.
Основная власть была сосредоточена в руках патриархов – старейшин семейств. Чем многочисленней была семья, тем большим авторитетом она пользовалась. А значит, и силой. Тем не менее общество каллипидов было так устроено, что ни одному из семейств не удавалось превратиться в тиранов. В случае малейшего поползновения на абсолютную верховную власть, против такого семейства поднимались все, и горе было тем глупцам, которые отваживались взяться за оружие.
Главным источником доходов каллипидов, как это ни странно для земледельцев, было пиратство. Вот в этом вопросе все было устроено и упорядочено очень жестко. Каллипиды свои суда – легкие и быстроходные миопароны, обладающие малой осадкой и потрясающей проходимостью на мелководье – строили очень быстро. Нападали миопароны каллипидов не поодиночке, а стаей, и капитаны суден слушались своего предводителя беспрекословно.
Каллипиды старались не трогать суда купцов-ольвиополитов, но остальным хорошо доставалось. Правда, с командой они поступали гуманно, не так, как многие пираты, которые не оставляли матросов в живых или брали их в плен и продавали в рабство. Обобрав судно до нитки, каллипиды исчезали в многочисленных бухточках, которыми изобиловало морское побережье, а лишенный своих товаров купец и команда судна, проклиная тот несчастливый день, когда они отправились в плавание, продолжали свой путь, – чаще всего в направлении родного дома.
Вот с таким странным, если не сказать больше, племенем и намеревался иметь дело полемарх. Присутствующие в пританее не стали его осуждать – утопающий хватается за соломинку. Но кто к ним поедет в качестве посланника и как каллипидов уговорить принять участие в защите Ольвии? Конечно, и каллипиды могут попасть под общую раздачу от персов, но у них не было городов, только поселения, и убытки от разрушений будут минимальными. Захотят ли они рисковать своими жизнями ради тех, кто когда-то отказал им в греческом гражданстве?
– Захотят, – уверенно ответил Радагос, которого вернули в пританей как раз во время дискуссии по поводу каллипидов. – У каллипидов и скифов дружеские отношения. – Он продолжал выступать как скиф, хотя на самом деле был джанийцем со скифскими корнями, что в племени Жавра случалось не часто, – жен из других племен брали в основном «скитальцы»; по понятной причине на это смотрели сквозь пальцы, но детей от таких браков воспитывали в поселении. – Если собрание позволит, то этим посланником буду я. Но мне нужно судно, потому что к каллипидам добираться берегом долго и к тому же можно нарваться на разбойников.
Ольвиополиты облегченно вздохнули. Это был лучший выход из создавшегося положения.
– Судно будет, – заверил архонт. – Самое быстроходное.
– Завтра, – сказал Радагос.
– Именно так, – подтвердил архонт. – Промедление в нашей ситуации смерти подобно.
– Я оставлю в Ольвии несколько человек, которые прибыли со мной, для связи с войском царя Иданфирса, – сказал Радагос. – Они опытные воины и помогут вам организовать оборону. Но главное – нужно постараться, чтобы к вам не проник ни один вражеский лазутчик. А еще важнее, чтобы из Ольвии к персам не вышло ни одно донесение, иначе все ваши приготовления к отражению нашествия могут пойти насмарку.
Присутствующие в пританее помрачнели; они поняли недосказанное. И архонт, и старейшины, и полемарх понимали, что среди ольвиополитов может быть паршивая овца, предатель. И были благодарны Радагосу, что он не сказал это прямо, пощадил их патриотизм.
Что касается самого посланника – это был напарник Ивора, – то он не стал оглашать имя хорошо известного ему предателя. По очень простой причине: в то, что всеми уважаемый и богатый землевладелец Алким предатель, шпион царя Дария, не поверил бы никто. Но своим людям Радагос приказал следить за ним неусыпно.
Радагос удалился, а в пританее продолжили обсуждать меры пор защите города от вражеского нашествия.
– Валы – это хорошо, – озабоченно сказал полемарх. – Но у нас при осаде будут проблемы с питьевой водой.
– Надо сооружать водосборники! – предложил член магистрата, который заведовал общественным строительством. – Много водосборников!
Это было недавнее изобретение одного из недавно прибывших эпойков. Для преодоления дефицита воды в засушливое время года он предложил строить пустотелые пирамиды вершиной вниз. Над пирамидой строили колодец высотой около двадцати локтей. Влага накапливалась на каменных стенах колодца из-за разности температур внутри и снаружи и стекала в подземную лунку. На удивление, такие водоемы наполнялись достаточно быстро, и колонисты получали отличную пресную воду.
Тем временем Радагос, покинувший помещение пританея уже в темноте, вздохнул полной грудью и, ощутив на лице дуновение свежего вечернего ветерка, распахнул на груди рубаху и с удовлетворением улыбнулся. Ему все-таки удалось переключить внимание фесмофета Мегасфена на другой объект. А ведь судья знал его, хорошо знал. В свое время Радагоса привлекали к суду за неподобающее поведение.
Так уж вышло, что в харчевне Фесариона он однажды немного перебрал и сцепился с гоплитом. Слово за слово, потом гоплит решил показать свою молодецкую удаль, и завязалась потасовка. Он выбросил гоплита на улицу, как щенка; досталось и его товарищам. И быть бы Радагосу, который считался гостем Ольвии, изгнанным из города, но судья Мегасфен проявил к нему неожиданное снисхождение. Мало того, он пристыдил гоплитов, которые втроем не смогли справиться с невзрачным на вид скифом-полукровкой. Конечно, штраф за нарушение общественного порядка ему пришлось уплатить, однако на этом все и закончилось.
Ольвия засыпала. Но сон ее был тревожным…