– Держу пари на возвращение и ремонт в Бангкоке!

Эта фраза, брошенная в эфир каким-то неунывающим американским летуном, быстро стала крылатой. Таиланд, раскинувшийся в западной части Индокитайского полуострова, всю войну для американских войск был «непотопляемым авианосцем», – здесь базировались многие их эскадрильи, отсюда они улетали на задания, и если им везло – сюда же они и возвращались. Тут американские солдаты отдыхали и залечивали полученные во Вьетнаме ранения – каждому из них был положен пятидневный отпуск в течение годовой командировки. Здесь же они порой пускались во все тяжкие, желая развеяться и хоть ненадолго забыть эту чертову войну… К их услугам были бесчисленные бары и бордели, доступные девочки и наркотики – только плати. И солдаты платили, с легкостью спуская полученные за смертельный риск деньги.

Некоторые, кто нес службу прямо тут, в Таиланде, могли позволить себе содержанок – разумеется, тайно от командования. Содержанке полагалось оплачивать жилье, наряды, давать деньги на расходы, получая взамен некий эрзац семейного очага. Не брезговал подобной экзотикой и капитан Роберт Уильям Джонсон, пилот особой эскадрильи, всего три недели как перебазировавшейся из США в Индокитай. В Штатах его ждала жена – но капитан просто не мог себе позволить целый год жить по-монашески.

– Для организма полезно, – рассуждал он в компании своего штурмана, Виктора Генри Уотсона. – Да и стресс после боя она снимает превосходно…

Виктор лишь саркастически усмехался в ответ. Назвать их полеты «боями» можно было только с очень большой натяжкой. Отдельная бомбардировочная эскадрилья, вооруженная новыми истребителями-бомбардировщиками «Ф-111», проходила в Индокитае боевые испытания. Предполагалось, что этот самолет со временем заменит «Фантомы», но в это верилось с трудом – «сто одиннадцатый» был еще менее маневренным, и в бою с «МиГами» его наверняка ждало бы фиаско. Хотя он и был оснащен локатором и мог нести ракеты «воздух – воздух», а также имел встроенную скорострельную пушку, которой так не хватало «Фантомам».

Гораздо более важным качеством новой машины была возможность в автоматическом режиме летать на предельно малых высотах, следуя рельефу местности. Взлет и посадку летчики осуществляли как обычно, а остальное время машина шла на автопилоте. Следуя заложенной в бортовой компьютер программе, самолет мог на автопилоте выйти к цели, сбросить на нее бомбы и уйти обратно. И все это на сверхзвуковой скорости! Пилотам оставалось только сидеть и терпеть неожиданно возникающие перегрузки, наслаждаясь тайным осознанием своей неуязвимости. Потому что ни пушки, ни ракеты вьетнамцев не могли причинить самолету вреда. Первые просто не успевали открыть огонь по несущейся на скорости в тысячу километров в час машине, вторые же не могли захватить цель, летящую на высоте в сто метров. «Ф-111» появлялся как призрак и исчезал, оставляя за собой разрушенные здания и тела убитых. Бомбы, снабженные замедлителем взрывателя, рвались не сразу после падения, а через секунду-другую после него – чтобы дать самолету возможность удалиться на безопасное расстояние и не получить в хвост осколки.

– Мы теперь нужны лишь на случай отказа автопилота, – шутили экипажи новых бомбардировщиков. Шутили не без горечи – то, что легко делала их автоматика, не могли повторить даже опытнейшие пилоты. Долететь до цели в полной темноте, да на бреющем полете, и с первого захода положить бомбы точно в нее человеку было не под силу. В свои права уже вступали компьютеры, которые лучше справлялись с этой задачей.

«Одна цель – один удар», – гордо заявляли создатели самолета. И, в общем-то, не без оснований.

«Ф-111» был впервые показан миру на Парижском авиасалоне 1967 года, где произвел неизгладимое впечатление на авиационных специалистов. Неуклюжая с виду машина считалась весьма перспективной разработкой. Еще бы! Не было пока на свете другого подобного бомбардировщика, который мог бы в автоматическом режиме прорываться в тыл вражеских войск, неся на борту различные бомбы – от обычных до ядерных, – и наносить точечные удары по целям, а потом как ни в чем не бывало возвращаться обратно. Самолет имел передовое для своего времени крыло с изменяемой геометрией – на взлете и посадке оно имело минимальный угол стреловидности, а в полете пилот движением всего лишь одного рычага увеличивал его – и на сверхзвуке крылья почти прижимались к фюзеляжу. Такая конструктивная особенность позволяла ему на самых разных скоростях и высотах достигать большей дальности, чем его «коллегам» с обычным крылом, которые могли пролететь наибольшее расстояние лишь на некоей оптимальной скорости и высоте. Еще одним плюсом такого крыла было то, что «Ф-111» мог взлетать и садиться на более короткие взлетно-посадочные полосы, чем другие бомбардировщики. В боевых условиях, разумеется, довольно важные свойства…

У земли и на высоте самолет даже при полной загрузке топливом и бомбами летал несколько быстрее и значительно дальше, чем истребители. С полными баками он мог пролететь свыше пяти тысяч километров, что почти втрое превышало дальность «Фишбеда» и вдвое – «Фантома». При необходимости можно было производить дозаправку в воздухе, что еще больше увеличивало дальность полета.

Американские генералы, которым довелось полетать на новом самолете, пришли в восторг.

– Это абсолютно новое слово в современной войне, – высокопарно заявил один из них, когда его попросили поделиться впечатлениями.

…В полной мере испытать на себе все прелести «нового слова» вьетнамцам пришлось в марте 1968 года, когда на таиландскую авиабазу Тахли из-за океана были перебазированы шесть «Ф-111». Единственное, что успевали расслышать их жертвы, был нарастающий шум двигателей, больше всего похожий на усиливающийся шелест, а потом сразу начинали рваться бомбы… За эту особенность вьетнамцы прозвали американскую новинку «шелестящей смертью». У американцев же самолеты получили прозвище «Аардварк» – кто-то из штабных офицеров вычитал, что так называли мифических ночных драконов. (Потом, правда, выяснилось, что в действительности аардварк – не более чем разновидность муравьеда, но было поздно: кличка прилипла к самолетам намертво.)

Поначалу «Аардварки» действовали довольно успешно – самолеты в общей сложности совершили свыше сорока вылетов, без потерь уничтожив ряд вьетнамских объектов. Однако уже в конце марта «сто одиннадцатых» в Тахли осталось только пять – один самолет по неясным причинам не вернулся с задания. Версии выдвигались самые разные – от столкновения со стаей птиц до обстрела зенитными ракетами. Выяснить обстоятельства его гибели не удалось – когда спасательные вертолеты отыскали место падения машины, оказалось, что вьетнамцы вывезли оттуда все вплоть до последней заклепки. Спустя два дня еще один «Ф-111» на сверхзвуке врезался в крутой склон холма, имея десять тонн керосина в баках и две тонны взрывчатки на подвеске. От бомбардировщика осталась лишь грандиозная воронка. После этого самоуверенности у летчиков поубавилось: если потерю одного самолета еще можно было перенести, то два уже были тревожным знаком.

Капитан Джонсон не стал исключением – романтика ночных бомбардировок ему приелась где-то на третьем или четвертом вылете. Казавшаяся поначалу интересным приключением война превратилась в рутину, опасную и тяжелую. Каждый полет грозил гибелью или пленом, что в понимании Джонсона было примерно равнозначно. Ни один воюющий народ, даже подчиняющийся всяческим Женевским конвенциям о военнопленных, не прощает сбитым летчикам врага сожженных по ошибке деревень и случайно разбомбленных городских кварталов. Конечно, аппаратура «Аардварка» позволяла надеяться на то, что ни зенитчики, ни истребители северян не сумеют его уничтожить, но все-таки иногда и она давала сбои. Потерю обеих машин приписали как раз отказу системы, обеспечивавшей следование рельефу местности. Она была запрограммирована так, что в случае ее внезапного отключения автопилот переводил самолет в резкий набор высоты, чтобы избежать столкновения с землей и дать летчикам возможность перехватить управление. Как предположили в Тахли, в первом случае «Ф-111» был сбит зенитными ракетами, поскольку экипаж не удержал машину на безопасной высоте, а во втором автопилот попросту не успел среагировать на отказ. Экипажи обеих машин были признаны погибшими, а точные причины катастроф так и остались неизвестными.

Миф о неуязвимости «Аардварка» развеивался, как дым. И хотя спешно присланные из Америки специалисты перенастроили аппаратуру и заверили летчиков, что отныне все будет о’кей, те уже потеряли веру в свое оружие. И потому летали вполсилы, с опаской – а ну как опять отказ?

Чем меньше Джонсону нравилось воевать, тем больше он обращал внимание на то, что старались не замечать другие. Будучи как-то в Бангкоке, он видел бесчисленное количество американцев, которые после ранений отлеживались в тайских госпиталях. Кого тут только не было: обгоревшие танкисты, летчики, изуродованные при катапультировании из подбитых самолетов, пехотинцы, тяжело раненные во время прочесывания джунглей… Искалеченные солдаты и офицеры, многим из которых не исполнилось еще и тридцати, были теперь обречены на инвалидность и нищенскую пенсию. Что бы там ни говорили в правительстве про долг перед страной, честь и прочее бла-бла-бла, Джонсон все меньше понимал, за что же Америка воюет во Вьетнаме. И еще он боялся, что и его однажды собьют, и потом он будет валяться в госпитале – обгоревший, слепой, изломанный…

А тут еще оказалось, что у сестры нашли какую-то опасную болезнь сердца и ей срочно требуется сделать несколько операций. Стоило это все кругленькую сумму, которой у Джонсонов не было: отец давно умер, мать зарабатывала очень мало, сестре и вовсе едва исполнилось шестнадцать, поэтому все расходы легли на плечи капитана. Но даже его немаленького жалованья не хватило бы на оплату операций, поэтому матери пришлось заложить единственное имущество семьи, – дом в пригороде Чикаго. Роберт в это время уже улетел во Вьетнам – они перегоняли туда «Ф-111» своим ходом через Тихий океан. Едва приземлившись в Тахли, он позвонил домой.

– Мы должны выкупить дом в течение двух лет, или его пустят с молотка. – Голос матери был спокоен, но капитан понял, что она едва сдерживается.

– Я постараюсь, мама, – пообещал он. – Как Дженни?

– Первую операцию перенесла успешно. Еще несколько осталось. И еще потом, Робби… – мать вдруг всхлипнула. – Боже, за что? Дженни ведь всегда была такой здоровой и крепкой девочкой…

– Мама… – произнес капитан, не зная, что сказать еще. – Мама, все будет хорошо. Держись!

– Береги себя, Робби! – В голосе миссис Джонсон чувствовались едва сдерживаемые слезы. – Будь осторожней!

– Буду, мама. Береги и ты себя. Привет Дженни!

– Хорошо, сынок. Я уже заложила дом, денег должно хватить на все операции Дженни. С работы я ушла, буду сидеть с ней в больнице, ухаживать за ней…

– А на что вы с ней будете жить? – вырвалось у него.

– На первое время денег хватит, – торопливо ответила миссис Джонсон, – а там, может, найду что-то поудобнее теперешней работы…

– А на какой срок ты заложила дом?

– Два года.

– Два года?! – охнул капитан. Это был мизерный срок для такой большой суммы, какую выдали кредиторы под залог дома.

– Да, но если бы я брала на большее время, мне не хватило бы денег на операции, – быстро ответила мать.

– Ну и ну… Мам, я постараюсь помочь тебе и Дженни, слышишь? Держитесь!

– Спасибо, сынок, – снова всхлипнула мать.

Капитан повесил трубку и достал блокнот.

– Операции… – бормотал он, по памяти записывая сумму, которую узнал еще перед командировкой, – цена дома… деньги на проживание… лекарства… ну, пускай будет столько… а теперь мой заработок…

Он уставился на цифры. Не поверив своим глазам, снова пересчитал все по новой.

То на то и выходило. В будущем семьи Джонсонов должны были остаться без дома и средств к существованию. Жалованья капитана не хватило бы на то, чтобы содержать свою семью, да еще и мать с сестрой.

– Душу, что ли, продать… – бессильно выругался капитан. Он прекрасно понимал, что ему, военному, банки вряд ли дадут кредит, достаточный для покупки хотя бы однокомнатной квартиры… Что с него взять банкирам, ежели он живет на государственной квартире?

В тот вечер Джонсон напился до зеленых чертиков. Очнулся он лишь под утро в какой-то гостинице; светало, и за окном шумел дождь. На соседней кровати, свернувшись калачиком, мирно спала молоденькая девушка. Капитан недоуменно воззрился на нее, пытаясь сообразить, как он тут оказался. Девушка вдруг проснулась, словно только и ждала этого.

– Ты в порядке? – Голос ее был звонким, словно колокольчик.

– Ну, почти… – капитан поморщился. – Кофе бы…

– Голова болит? – участливо спросила девушка и потянулась.

Под покрывалом обозначилась ее небольшая, но красивая грудь, и зачарованный этим видением Джонсон не сразу смог пробормотать:

– Д-да… Болит.

– Сейчас принесу, – она легко выскользнула из постели и, шустро натянув платье, скрылась за дверью. Капитан откинулся на подушку и попытался привести в порядок мысли.

Он решительно не помнил, когда и как они познакомились накануне. Память Джонсона напоминала сейчас мозаику, в которой там и тут не хватало кусочков. Он помнил начало вечера, потом тринадцатый тост – «За авиацию!», затем драку с морскими пехотинцами. Вспоминалось также, как он блевал с балкона прямо на джип с подоспевшей военной полицией. А вот как он оказался в номере, да еще с этой девчонкой, как-то не отложилось…

Скрипнула дверь – вернулась она. С чашкой ароматного кофе. Как раз такого, что любил Джонсон – свежемолотый и чуть подслащенный. Капитан припал к кружке и, смакуя напиток, медленно выпил все, а потом с наслаждением растянулся на постели. Девчонка, улыбаясь, сидела напротив и смотрела на него.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Ната, – весело ответила она.

– Как я тут оказался?

– Пьяный был. Лежал у входа. Жалко. Я тебя сюда привела и спать заставила.

Джонсону стало очень стыдно.

– Спасибо, Ната. Я пойду…

– Куда? Там дождь. Твоя форма еще мокрая.

– Почему?

– Я ее стирала. Грязная была.

Капитан улыбнулся:

– Еще раз спасибо, Ната…

– Не за что. Ты хороший, – она вдруг проворно соскочила с постели и, стянув через голову платье, скользнула к нему под одеяло.

– Ты меня не ругал вчера, как другие, – шепнула девчонка.

Джонсона бросило в жар, когда Ната прильнула к нему, а потом их губы соприкоснулись, и он забыл обо всем…

Потом они долго лежали, обнявшись, и молчали. Давно уже Роберту не было так хорошо. Даже грустные вести из дома уже не казались такими ужасными, как накануне. Он не шевелился, боясь спугнуть происходящее, как предрассветный сон. Час так прошел или больше – капитан не знал, да и не хотел знать. Но все-таки он сказал:

– Ната, мне пора…

– Уже? – огорчилась девчонка. – Так быстро?

– Я вернусь. Завтра, – шепнул он. – Ты будешь тут?

– Да, – она снова прильнула к нему. – Приходи…

На базу капитан не шел – летел. Выговора за пьянку и драку он не получил – военная полиция его не задерживала; заблевав их джип, он ушел из бара через черный вход, пока копы на первом этаже мутузили морпехов. Единственное, к чему придрался полковник, было пятиминутное опоздание из увольнения.

На следующий день Джонсон вместе со штурманом совершили налет на электростанцию в Хоабине. Будя ревом двигателей крестьян, бомбардировщик пронесся над Таиландом и Лаосом и вошел в воздушное пространство Северного Вьетнама. Самолет радиоэлектронного противодействия, круживший над Лаосом близ вьетнамской границы, включил свое хитроумное оборудование, и радары северян тотчас словно ослепли. Вместо отдельных отметок целей на экранах операторов мерцало сплошное марево, и разглядеть что-либо сквозь него было почти невозможно.

– Черт, все в дыму… – выругался кто-то из операторов в расчете капитана Зунга.

– Усиливай сигнал! – рявкнул в ответ капитан. Когда-то он учился у Горелова, и потому возможности своей техники знал неплохо.

Оператор усилил сигнал радара. На фоне марева стала просматриваться одинокая отметка – к Хоабиню со стороны Лаоса быстро приближался самолет.

– Есть цель! Курс два-четыре-ноль, скорость тысяча сто, высота сто метров, следует курсом ноль-шесть-ноль!

– Тысяча километров в час? – оторопел капитан. – На бреющем? В темноте? Это ошибка!

– Ошибки нет, – покачал головой радиометрист.

– Тогда сбейте его!

Зенитчики попытались навести ракеты на приближающийся самолет, но ничего не вышло. Системы наведения не захватывали столь низколетящую цель.

В дело вступили зенитные орудия, расставленные на подступах к электростанции. Их расчеты открыли огонь вслепую, надеясь, что приближающийся самолет нарвется на сплошную стену разрывов, вставшую на его пути, или отвернет. Судьба, однако, хранила экипаж Джонсона – ни один осколок даже не задел бомбардировщик. Они прорвались сквозь завесу разрывов, и компьютер автоматически сбросил бомбы. Две с лишним тонны фугасок, снабженных замедлителем взрывателя, попали в здание, где стояли генераторы, и через пару секунд оно взлетело на воздух. Крылатая тень с оглушительным ревом унеслась прочь.

– Дьявол! – произнес командир дивизиона, глядя на зарево пожара.

«Ф-111» тем временем удалился километров на тридцать к северо-востоку, после чего автопилот развернул его на обратный курс, в обход ощетинившегося зенитками Хоабиня. В половине шестого утра Джонсон взял управление на себя и мягко посадил самолет в Тахли.

– Как слетали? – осведомился командир эскадрильи, полковник Майкл Гаррисон.

– Бабахнуло будь здоров, – усмехнулся капитан.

– Чудесно, – кивнул полковник. – Пиши рапорт – и спать.

– Есть, сэр.

Наскоро описав вылет, Джонсон завалился спать в комнате отдыха. Когда он проснулся и пришел к командиру, тот, не отрываясь от бумаг, бросил:

– Можешь рисовать на борту еще одну бомбу.

Это означало, что налет оказался успешным и разведка подтвердила уничтожение цели.