В кабину кто-то застучал. Я проснулся.

Тихо шипела рация, сопел водитель, а за стеклом маячила чья-то невысокая фигура.

Я открыл дверцу:

— Чего тебе, боец?

— Товарищ лейтенант сказал, что ваша очередь дежурить.

А-а!… Ну, ясно. Самому прийти в падлу, Степан солдата прислал. Ну и ладно. Мы не такие гордые.

Я посмотрел на часы. Два часа ночи. Но делать нечего. Боец уже исчез, я выполз на свежий воздух, и после теплой кабины меня начало не по-детски колотить. Пришлось немного попрыгать и помахать руками. Изо рта у меня валил пар.

Ух! Размявшись, я поднялся к своим расчетам. Боев со своими бойцами были на месте. Наверное, прониклись. Я ведь уже успел рассказать им, как опасно спать в машине, напичканной боеприпасами, и что при прямом попадании в нее от спящих там бойцов даже подошв не найдут. И потому находиться на позиции на дежурстве, пусть даже на морозе, гораздо безопаснее для жизни.

Вот бойцы и сидели у своего миномета. Костров разжигать нам не разрешили, а потому мои минометчики мерзли, сопели, кряхтели, и тихо ругались. Но я с ними не остался. Я ведь отвечал за весь ротный опорный пункт. Мне надо было посмотреть еще и пехоту.

Расстояние от одного взвода до другого оказалось не таким уж и маленьким, как мне думалось. Пробираясь по ямкам и кочкам, я тратил достаточно времени, чтобы обойти всех. Так, перемещаясь между взводами, я и провел несколько ночных часов.

Наконец, запел муэдзин. Пел он красиво, я даже заслушался. На одной стороне неба появилась розовая полоска зари, на другой еще отлично различались звезды, ветра не было. Стояла необыкновенная тишина. Даже собаки, непрерывно брехавшие на кого-то полночи, заткнулись. Это были прекрасные минуты, и я не торопился выходить из чувства легкого очарования, которое меня окутало. А зачем? Неприятности никуда не денутся — они сами придут.

Хотя все, пора опять обходить посты. Мало ли… Обычно на рассвете, когда все спят, и нападают. Как немцы, в четыре часа утра.

У самого края наших позиций, в одиноком окопе, спал с открытым ртом солдат. Что-то у меня в голове щелкнуло. «Ага, Бандера! И твои солдаты спят!». Я тихо подошел к спящему бойцу, осторожно забрал у него автомат, и неторопливо зашагал к БПМ Степана. Хватит дрыхнуть! Пусть встает, и полюбуется, как его доблестные пехотинцы службу несут.

Если бы это все было бы в части, я бы автомат не забрал. Я не службист. Ну, устал солдат, ну, уснул. Ну и что? Но только не сейчас. Здесь, в Чечне, из-за одного сонного дебила нас всех могли элементарно убить. А погибать вот так, будучи зарезанным во сне… Нет, это глупая смерть, я так не хочу. А потому хоть к этому несчастному бойцу я не питаю ни капли зла, но проучить его, в назидание другим, надо… Надо, Федя, надо!

Я постучал в командирскую БМП. Высунулась чумазая водительская морда.

— Ротного давай, — сказал я.

Морда исчезла. Через две-три минуты из люка показалась взъерошенная со сна голова Бандеры.

— Чего тебе? — грубо и недовольно спросил он.

Я издевательски усмехнулся.

— Угадай, — сказал я неторопливо, предчувствуя эффект, — откуда у меня два автомата?

Степан все понял. Он молча и быстро вылез из машины, и без излишних церемоний просто спросил:

— Где?

Я повел его к провинившемуся пехотинцу. Даже когда мы пришли, он все еще спал. На губах играла мечтательная улыбка. Должно быть, во сне ему снилось что-то приятное. Я неожиданно увидел, какой это, в сущности, еще мальчишка. Просто мальчишка! Мне даже стало на мгновение жалко его. Может быть, надо было просто разбудить?

Но тут я представил себе, как моя мама получает на меня похоронку, и жалость из меня словно выдуло ветром. Я сжал зубы. Бандера вообще был в ярости. Он размахнулся, и ударил бойца ногой по голове, хотя в последнее мгновение ногу все-таки придержал.

Солдат стремительно вскочил, заметался в окопе, кинулся за оружием… А его как раз и не было. Оно было у меня в руках.

— Ну, что? — спокойно спросил я у метавшего глазами молнии Бандеры. — А ты все говорил — твой взвод! Твой взвод! А твой?

Я отдал автомат Степану, а тот молча и пристально рассматривал своего солдата. У того дрожали губы. Вряд ли от боли. Скорее от осознания того, что он натворил.

— Я тебя под трибунал отдам, животное! — процедил Бандера, повернулся, и уже не обращая на нас никакого внимания, отправился к себе…

Поселок этот назывался Герзель-Аул. Все утро мы, как полные идиоты, проторчали у минометов.

Правда, Бандере по рации сообщили, что к нам движется какая-то колонна, и Степан приказал нам готовиться к открытию огня, но вскоре оказалась, что колонна эта наша, и прошла она вообще мимо нас.

А потом я подумал, что мы с Бандерой вообще как «тупой и еще тупее», потому что боевики колоннами по Чечне в дневное время точно не передвигаются. Господство в воздухе, знаете ли, никто не отменял.

Где-то с обеда напряжение спало, (да и сколько можно в нем находиться? человек ко всему привыкает), и бойцы, при нашем молчаливом попустительстве разбрелись по своим делам.

Я сидел на ящике с минами, обозревал окрестности, и ждал развития событий.

К вечеру Бандера получил приказ сворачиваться.

— А что мы тут стояли? — спросил я так, из чистого любопытства.

— А все уже, — ответил мне Степан, — зачистка закончилась. Мы уезжаем на новое место.

— Так мы что, типа передвижного блокпоста что ли будем?

Ротный немного подумал, потом кивнул головой:

— Да, что-то вроде этого.