24
Открывшийся в 1883 году, «Гранд Метрополитен» всего за девять лет снискал репутацию одного из лучших оперных театров мира – наряду с миланским «Ла Скала», лондонским «Роял Опера Хаус» и венецианским «Ла Фенис».
«Травиата» принадлежала к числу наиболее популярных опер, и зал в тот вечер заполнялся очень быстро. К тому же партию Виолетты пела ведущее сопрано мировой оперной сцены Аделина Патти, и поэтому ожидался аншлаг.
Джеймсон в сопровождении Элли Каллен явился первым и, словно хозяин, приветствовал Джозефа Ардженти с женой Софией и чету Колби, когда прибыли и они. Он заказал бутылку шампанского, чтобы отметить это событие, и, окинув взглядом просторный холл, обратил внимание Томаса на то, что здесь присутствует несколько весьма заметных персон.
Однако, когда сэр Колби огляделся, стало ясно, что он никого так и не узнал.
Финли вытянул руку с бокалом шампанского и стал указывать им на знаменитых зрителей:
– Вот это – Джеймс Пирпойнт Морган с супругой. Крупный бизнесмен, финансирующий строительство железных дорог.
– Замечательно, – рассеянно кивнул его учитель.
Очевидно, ни один человек ниже уровня Йозефа Коха или Луи Пастера не имел шансов произвести на Колби впечатление.
Среди заметных персон был также молодой инженер-нефтяник из Оклахомы, Натан Гален. Но внимание Джеймсона привлекла его красивая спутница. Колби в этот момент разговаривал с Эмилией, и поэтому Финли обратился к Элли:
– Какая восхитительная женщина, осмелюсь заметить… – Его губы раздвинулись в снисходительной улыбке, и он быстро добавил: – Разумеется, присутствующие дамы вне конкуренции.
Девушке было на вид двадцать с небольшим. Элегантное опалово-голубое бальное платье, гармонировавшее с цветом глаз, золотисто-каштановые волосы, уложенные в тиару и придававшие шее лебединую грацию… Каллен знала ее, но выдержала паузу, прежде чем сказать об этом.
– Это Оландра. Одна из девушек Рози Миллер, – ответила она наконец.
– А-а, понятно.
Джеймсон отхлебнул глоток шампанского. Поскольку было очевидно, что он далек от этой сферы, Элли объяснила ему, что Рози Миллер занимается оказанием эскорт-услуг, предоставляя в распоряжение бизнесменов Нью-Йорка шикарных спутниц для светских мероприятий.
– Мы называем их «падшими светскими львицами», поскольку они могли бы ими стать, если бы происходили из подходящих семей. Но они выступают в этой роли за деньги. Иногда некоторым из них улыбается счастье, и они выходят замуж, – объяснила спутница Финли и принужденно улыбнулась. – Если, конечно, не становится известным их происхождение.
Не становится известным их происхождение? Это напомнило Джеймсону о том, что он тоже рискует, приведя сюда Элли. Финли сверился с карманными часами. До начала представления оставалось семь минут.
Стоявшие в нескольких ярдах от них Джозеф и София натянуто улыбались, глядя на него, словно давая понять, что с их стороны ему ничего не угрожает. Но Джеймсона больше заботил сэр Колби, который со своим нюхом на характерные социальные черты мог заподозрить, что с Элли Каллен что-то не так.
Джеймсон внутренне сжался, когда Томас отвернулся от Эмилии и направился к нему.
– По-моему, встреча сегодня прошла успешно, как вы считаете? – заговорил он. – Хорошо, что у нас еще остался час на то, чтобы обсудить ее результаты после ухода рабби Морайса.
– Да, я согласен с вами.
Финли расслабился. Он должен был понимать: то, что не касалось его работы, мало интересовало учителя.
– По крайней мере, мы поделились нашими мыслями с детективом Ардженти, – сказал он Томасу. – Я заметил, что у нас, криминалистов, есть один недостаток: мы зачастую посвящаем очень много времени мелким деталям, многие из которых кажутся малозначительными, и не доводим их в полной мере до сведения следователей.
– Да. Действительно было весьма полезно познакомить его с деталями из Лондона, о которых он до этого мог не иметь представления, – кивнул сэр Колби.
Его бывший студент улыбнулся, выражая тем самым свое согласие. В библиотеке клуба «Лотос» они разыскали карту, чтобы ознакомить Томаса с географией убийств. Файв Пойнтс находился всего в миле с небольшим от доков Ист-Ривер, и Колби заметил, что, как и в Лондоне, места, где были совершены преступления, располагались неподалеку друг от друга. А еще все жертвы принадлежали к одному и тому же социальному слою.
– За исключением Люси Бонина, которая, хотя по происхождению и не отличалась от остальных, работала в престижном месте – в элегантном «Плавучем театре», – отметил Томас во время этого разговора.
Джеймсон тогда указал ему на то, что Камилла Грин тоже происходила из приличной семьи, жившей на севере штата Нью-Йорк.
– В самом деле, она была начитанна.
– Да, но, насколько я понимаю, впоследствии судьба оказалась неблагосклонной к ней.
– Ее история напоминает историю Кэтрин Эддоус.
– Да, действительно.
От внимания Финли не ускользнуло, что Ардженти покоробило, когда они довольно бесцеремонно заговорили о социальном происхождении жертв. Интересно, подумалось ему, какова причина этого неудовольствия: собственное происхождение или то, что он усмотрел в комментариях Джеймсона лицемерие, поскольку тот в настоящее время общается с Элли Каллен?
Теперь Колби вновь затронул эту тему.
– Я вот о чем думаю. Мы всегда полагали, что возраст жертвы и ее социальная принадлежность не имеют значения для преступника, а главным является наличие подходящего места и времени, чтобы он имел возможность быстро совершить убийство и скрыться незамеченным, – сказал он и перевел дыхание. – Но что, если приверженность красному цвету, которую вы выявили, тоже является фактором? Это накладывало бы дополнительные ограничения, и ему пришлось бы быть менее разборчивым относительно возраста и социальной принадлежности жертв.
– А какое значение может иметь для него красный цвет?
– Я не знаю. Возможно, он ассоциируется у него с чем-нибудь или с кем-нибудь из его прошлого, – пожал плечами Томас. – Или же он просто бросается ему в глаза на фоне тускло-серых красок ночи. Как бабочки привлекают партнеров яркой раскраской, так эти женщины, сами того не ведая, привлекают убийцу.
Выражение «тускло-серые краски» навело Джеймсона на мысль.
– Вероятно также, красный цвет привлекает его потому, что он проливает столько крови, – предположил он. – Мы всегда считали, что им движет обычная жестокость и кровожадность – а что, если он просто распространяет этот красный цвет? Расцвечивает тускло-серую жизнь – какой она ему представляется?
Колби поднял брови:
– Что? По-вашему получается, что он чуть ли не спаситель, а не жестокий мститель, наказывающий этих женщин за их грехи?
– А почему бы и нет? Давно известно: убийцы редко воспринимают себя в качестве силы зла или хотя бы заблудшей души. У них всегда находится объяснение – по их мнению, рациональное, но в действительности извращенное, и…
Внезапно охваченный паникой, Финли запнулся на полуслове. Он любил эти дискуссии с учителем и сейчас так увлекся, что не заметил, как Эмилия Колби подошла к оставшейся в одиночестве Элли и завязала с ней беседу.
– У вас такой вид, будто вы с размаху налетели на стену, – сказал Томас.
Но Джеймсону было уже не до него. Услышав, как леди Колби заговорила об акценте мисс Каллен, он прикоснулся в руке своего собеседника:
– Пожалуйста, извините. Я забыл кое-что сказать Элли.
И Финли быстрым шагом подошел к беседующим женщинам.
– Вечер обещает быть чрезвычайно интересным, – вмешался он в разговор женщин. – Об Аделине Патти рассказывают удивительные вещи. Якобы за каждое представление она просит пять тысяч долларов золотом.
– Боже мой, это же громадная сумма! – изумилась Эмилия.
Однако уловка молодого человека не сработала.
– Я сейчас говорила Элли, что никак не могу определить по ее акценту, откуда она родом, – вернулась леди Колби к прерванному им разговору.
Джеймсон лихорадочно соображал, как выйти из положения, но его опередила Элли.
– Да, извините меня, – сказала она. – Английский язык мне неродной. Я происхожу из аристократической семьи из Южной Ирландии, и дома мы говорили по-ирландски, а английский был у нас вторым языком. И, наверное, американское влияние не способствовало его совершенствованию.
– Понятно, – Эмилия на несколько секунд задумалась. – Каллены? Это случайно не те Каллены из Уотерфорда?
– Нет. Аристократическое происхождение имела моя мать, а она была урожденной Макэлрой, из Корка.
– Макэлрой… Макэлрой… Боюсь, что я не знаю представителей этой семьи.
– В буквальном переводе это означает «сыновья королей Ирландии».
– Вот это да! Действительно, большими аристократами быть вряд ли возможно. – Супруга сэра Колби улыбнулась. – Стало быть, раз ирландский был вашим основным языком столько лет, значит, вы, вне всякого сомнения, до сих пор говорите на нем?
– Да, но только в его старой форме.
Видя, что Эмилия никак не желает оставить эту тему, Джеймсон был вынужден вмешаться:
– Дамы, думаю, нам пора занять свои места, иначе…
В этот момент ему на помощь пришел звонок, возвестивший о поднятии занавеса.
– Ну вот, – обрадовался криминалист.
Когда они двинулись вместе с остальной толпой зрителей к величественной лестнице и оказались вне пределов слышимости со стороны Колби, Ардженти и их жен, Финли повернулся к своей спутнице:
– Вы неисправимы. Сыновья королей Ирландии – надо же такое придумать!.. – Но затем он улыбнулся: – Вас никуда нельзя брать с собой.
– Почему же нельзя, Финли? Просто за много лет я привыкла дурачить клиентов. Кем я только не была – от Лили Лэнгтри до царицы Савской!
– Тем не менее, она едва ли вам поверила.
Их смех звонким эхом отразился от высокого сводчатого потолка.
Финли и его спутники заняли свои места в одной из двадцати четырех лож, которые примыкали с обеих сторон к четвертому ярусу и располагались ближе всего к сцене. Оркестровая яма находилась прямо под ними. Их ложа была восьмиместной, а многие из четырехместных лож занимали лишь по два человека, которые выкупили все четыре места, чтобы обеспечить себе уединение.
Джеймсон знал, что Ардженти согласился пойти в театр, главным образом, ради Софии, но в какой-то момент и его, судя по всему, увлекли драматичный сюжет оперы и вдохновенная музыка. Когда грянула торжественная «Застольная песня», он принялся отбивать ритм пальцами на своем колене.
В отличие от него Финли никак не мог сосредоточиться на представлении. Его неотступно преследовала мысль о комментарии Колби по поводу возможной связи красного цвета с убийствами девушек. Неожиданно в его сознании возник образ красивой женщины в холле театра: главным украшением диадемы, венчавшей ее голову, был ярко-красный рубин или гранат. Интересно, где она сидит? Когда они поднимались в свою ложу, она и ее спутник шли недалеко от них сзади.
Джеймсон начал энергично вертеть головой, стараясь рассмотреть зрителей в других ложах, но зал, за исключением сцены, был погружен в непроглядную тьму. Тем не менее, у него опять возникло ощущение, будто кто-то невидимый наблюдает за ним из этой темноты.
Но ведь если человека, который следит за ним, скрывает тьма, то и его самого она должна спрятать тоже? Финли попытался отделаться от этой мысли, но неприятное ощущение не исчезало. И если поначалу музыка оркестра и голоса певцов вызывали у него душевный подъем, то сейчас, казалось, они его угнетали.
Он почувствовал легкое прикосновение к руке.
– С вами все в порядке? – заботливо спросила Элли.
– Да, все нормально, – ответил он. – А как вы?
– О, замечательно. Великолепная опера.
Молодой человек слегка сжал ее руку в ответ, улыбнувшись. Удивительно, подумалось ему. Он боялся, что сюжет о падшей женщине может вызвать у Элли неприятные ассоциации, но его опасения оказались напрасными – представление целиком и полностью захватило ее. А может быть, в этом и не было ничего удивительного: после тускло-серой действительности Четвертого округа эти яркие краски, вероятно, представлялись ей ожившей сказкой.
Тускло-серой? Ход его мысли внезапно застопорился. «Или же он просто бросается ему в глаза на фоне тускло-серых красок ночи…» «А что, если он просто распространяет красный цвет? Расцвечивает их тускло-серую жизнь?»
У Джеймсона пересохло во рту и стало нечем дышать. Он обвел взглядом зрителей, сидевших ниже и по бокам. Что он надеялся увидеть? Красноватый блеск камня в диадеме, светившегося, подобно маяку? В темноте, усиливавшейся по мере удаления от сцены, наверняка было множество тиар, красных платьев и рубинов.
Ему вдруг сделалось нехорошо, и он испугался, что может опять лишиться чувств. Однако Финли удалось продержаться до антракта – музыка и голоса, казалось, с каждой минутой все сильнее давили на его виски. Когда в зале вспыхнул свет, он прикоснулся к руке Элли и кивнул остальным:
– Я отлучусь на минуту.
Шум публики и сопрано певицы все еще звучали в его ушах, когда он шел по коридору. На лбу у него выступил холодный пот, а кожа сделалась липкой – не подцепил ли он инфекцию от Ардженти?
Англичанин зашел в туалет, заперся в самой дальней кабинке и сел на унитаз. В голове продолжали звучать голоса, вскоре к ним добавились зрительные образы.
Теперь даже настойка опия, которую он использовал в качестве снотворного, вряд ли помогла бы ему избавиться от них – от всех этих жертв жестоких убийств, которых он осматривал в течение многих лет – застывших не в умиротворении смерти, а в предсмертных судорогах с умоляющим выражением на лицах. Когда эти видения впервые посетили его, Джеймсон подумал, что это следствие близости к Потрошителю. «Проникните в его сознание», – как призывал его и его коллег Колби.
Он ощутил первые признаки надвигающегося обморока и осознал, что все вокруг раскачивается взад и вперед. Неожиданно ему явился образ матери – тоже раскачивающейся и зажимающей ему уши, чтобы избавить его от гвалта и криков «Бедлама».
Она пыталась что-то сказать ему, и он придвинулся к ней, чтобы расслышать ее слова.
* * *
– О, прошу прощения. Я пришел увидеться с другом.
Девушка повернулась и посмотрела на мужчину, стоявшего у двери театральной ложи.
– С Натаном? – спросила она. – С мистером Галеном?
– Да, с Натаном.
– Он скоро вернется. Вероятно, пошел в бар.
– Нельзя ли мне подождать его? – Мужчина любезно улыбнулся. – Видите ли, когда начнется представление, у меня может не быть такой возможности.
– Да… Наверное… Разумеется, – сказала девушка, быстро преодолев первоначальное колебание.
Натан Гален наверняка расстроится, узнав, что она выпроводила его друга.
Незнакомец не стал садиться рядом с ней, логично предположив, что это место Натана, и занял дальнее кресло. Окинув взглядом ложи напротив, он увидел, что они по большей части окутаны тьмой. Видны были лишь несколько человек, находившиеся ближе всего. Некоторые из них смотрели в театральные бинокли – не на сцену, а на располагавшуюся внизу публику. Можно было предположить, что они рассматривают и зрителей в других ложах.
Он повернул голову в сторону девушки, и его глаза задержались на красном рубине в ее диадеме. Кроме того, он заметил кольцо с рубином на пальце ее левой руки. Вне всякого сомнения, это была самая красивая девушка из тех, кого ему доводилось когда-либо видеть. Как могло случиться, что она так низко пала? Скрывать под красотой порочную сущность – это было сродни хитрости, обману. В этом отношении она была хуже других, поскольку оскверняла данную ей свыше красоту.
– Чудесный вечер, – заметил мужчина.
– Да, действительно.
Он знал, что у него мало времени, знал, что это ее последние слова. Метнувшись к ней, он выхватил из кармана пиджака нож и с силой вонзил в ее грудь. На мгновение он даже испугался, что нож проткнул ее тело насквозь и вошел в спинку кресла. Другой рукой он зажал девушке рот, но из ее груди вырвался не крик, а сдавленный выдох удивления, утонувший в гуле голосов.
Убийца был уверен, что их скрывает тьма, но все же на всякий случай заслонял жертву своим телом, стоя спиной к публике. Всякому, кто наблюдал бы за ними, показалось бы, что они обнимаются.
Он удерживал нож в теле девушки до тех пор, пока у него не произошло семяизвержение. Затем извлек свое оружие, вонзил его снова и принялся резать плоть убитой изнутри, пристально наблюдая за тем, как в предсмертной агонии угасает жизнь в ее глазах.
Ардженти услышал громкие голоса и крики, доносившиеся из ложи напротив.
Кричал не Натан Гален. Увидев окровавленное тело Оландры, он застыл на месте, словно пораженный молнией. Крики исходили от билетерши, которая, войдя в ложу, заглянула ему через плечо. Тревожный гул голосов усилился, а затем раздался звук свистка. Было непонятно, кто свистел – полицейский, сотрудник службы безопасности театра или кто-то из зрителей, – но Джозеф тут же вскочил с кресла и бросился по полукруглому коридору. Колби последовал за ним.
Предъявив полицейский значок, Ардженти протиснулся сквозь группу людей, столпившихся вокруг тела девушки. Кровавое пятно расползлось по ее платью от груди до пупка, а в центре его зияла широкая рана, из которой свешивалась в сторону гроздь поблескивающих кишок длиной в фут. Подошедшая следом за детективом женщина при виде этой картины испустила пронзительный вопль.
Ардженти повернулся к собравшимся:
– Никто не видел, как отсюда кто-то выходит?
С глухим ропотом люди качали головами, а Джозеф уже пристально смотрел поверх их голов, не ведет ли себя кто-нибудь подозрительно и не пытается ли поспешно и незаметно скрыться.
– Кто обнаружил тело? – задал он следующий вопрос.
Натан Гален, еще не оправившийся от шока, до сих пор не обрел вновь способность говорить, поэтому молодая билетерша указала сначала на него, потом на себя:
– Он… мы.
– А вы не видели, чтобы кто-нибудь уходил в спешке – здесь или где-нибудь поблизости?
– Нет, извините, – ответила билетерша.
Гален продолжал стоять с отсутствующим видом, глядя перед собой. Ардженти потряс его за плечо:
– Сэр! Вы видели кого-нибудь?
Натан лишь покачал головой, не произнеся ни слова. Джозеф повернулся к сэру Колби:
– Где Джеймсон?
– Я не знаю. Кажется, пошел в бар. Я не видел его.
Детектив снова взглянул на мертвую девушку.
– Он сделал это потому, что мы находимся здесь, – произнес он. – Одна из девушек – Люси Бонина – была убита всего в сотне ярдов от судна, на котором мы производили обыск.
Томас нахмурился:
– Вы так думаете?
– Нам следует поторопиться! Он не мог уйти далеко, – Ардженти повернулся к билетерше. – Пойдемте с нами. Покажете нам все выходы из здания.
Уже на ходу, когда они прокладывали себе путь в толпе зрителей, билетерша сказала:
– К главному выходу ведет центральная лестница, и в конце каждого крыла имеется пожарный выход.
– Как только увидите кого-нибудь из своих коллег или сотрудников службы безопасности, скажите им, чтобы они проверили один из пожарных выходов, а сами проверьте второй, – велел ей Джозеф. – А мы пойдем к главному выходу.
Через двадцать ярдов им навстречу попался сотрудник службы безопасности, и пока билетерша давала ему инструкции, отчаянно жестикулируя, они увидели Джеймсона, направлявшегося в их сторону. Он был явно взволнован и выглядел не лучшим образом.
– Где вы были? – спросил Ардженти.
– В туалете… Мне сделалось нехорошо.
Оглядевшись, Финли заметил всеобщую суматоху.
– В чем дело? – удивился он. – Что-нибудь случилось?
– Еще одна девушка, – сказал Ардженти и на секунду закрыл глаза. Больше говорить ничего было не нужно.
Билетерша и сотрудник службы безопасности поспешили каждый к своему пожарному выходу, а Джозеф повел остальных к центральной лестнице. На ней было многолюднее, чем обычно. Прошел слух, будто возник пожар, а тревожная сигнализация не сработала, в результате чего среди публики поднялась паника.
Если бы мужчина в сером костюме и шляпе «дерби» того же цвета, спускавшийся по лестнице ниже их, не обернулся в ужасе в этот момент, а спустя мгновение сверху, из-за их спин, не прозвучал громкий окрик: «Эй, вы!», следователи не обратили бы на него внимания.
С выражением отчаяния на лице человек в сером посмотрел на джентльмена в цилиндре и фраке, который обратился к нему, затем перевел взгляд на Ардженти, протискивавшегося сквозь толпу в его сторону, и бросился бежать что было сил, не разбирая дороги.
Джозеф прибавил скорости, перепрыгивая через мраморные ступеньки. Джеймсон неотступно следовал за ним, но Колби из-за своего избыточного веса и уже немолодого возраста отстал от них на несколько ярдов.
Мужчина в сером костюме опережал их ярдов на двенадцать, и дистанция эта не сокращалась. Он бежал, прилагая отчаянные усилия, словно спасал свою жизнь. Поворачивая с лестничной площадки третьего этажа на следующую лестницу, мужчина столкнулся с поднимавшимся вверх официантом. Поднос с бокалами, наполненными шампанским, полетел на пол, и ступени покрылись битым стеклом и пузырящейся жидкостью. Чуть ниже вскрикнула женщина, которую беглец грубо отпихнул в сторону.
Ардженти почувствовал, как под каблуком его ботинка хрустнул осколок бокала. Джеймсон поскользнулся на влажной ступеньке, упал, опершись на руку, но тут же поднялся. Задыхаясь, Джозеф достиг последнего лестничного пролета, но расстояние между ним и беглецом так и не сократилось. Когда тот в мгновение ока пересек холл и подбежал к дверям, Ардженти испугался, что если он выбежит на Бродвей, они не смогут поймать его.
– Остановите его! Задержите этого человека! – закричал он в надежде привлечь внимание привратников.
Но к тому моменту, когда ближайший привратник увидел бегущего мужчину и сообразил, в чем дело, тот уже проскочил мимо него и на секунду замер на месте, очевидно, соображая, в какую сторону направиться. Он побежал через улицу, лавируя между кебами и повозками, но слишком поздно заметил мчавшегося на большой скорости велосипедиста. Они столкнулись и растянулись на земле, придавленные велосипедом.
Мужчина в сером быстро поднялся на ноги и снова бросился бежать, но Джозеф уже настиг его. Он прыгнул ему на спину, и они повалились на землю.
Кучер быстро приближавшейся повозки с маслобойкой, испуганный тем, что перед ногами его лошади внезапно возникли две распростертые фигуры, резко дернул повод и отвернул в сторону. Лошадиные копыта прогрохотали мимо, а железные колеса повозки проехали всего в нескольких дюймах от головы беглеца.
Ардженти схватил его за плечо и рывком повернул лицом к себе. Человек оказался моложе, чем он ожидал, – ему было не больше тридцати пяти. Волосы у него были темно-русыми. Он посмотрел на детектива, затем перевел взгляд на стоявших сзади Джеймсона и джентльмена в цилиндре и фраке, который кричал ему с лестничной площадки.
– Слава богу, вы задержали его. Хорошая работа, – сказал джентльмен. – Этот негодяй вытащил у меня бумажник.
Одного из множества карманников, работавших в театрах и концертных залах города, увели двое полицейских, чтобы поместить в камеру в Джефферсон-маркет.
Ардженти переговорил с билетершей и сотрудником службы безопасности. У пожарных выходов они никого не видели. Колби вернулся на место преступления, чтобы поискать дополнительные улики или следы, а Ардженти и Джеймсон остались наблюдать за выходившими из оперы людьми: руководство театра отменило оставшиеся акты, предложив зрителям билеты на другие представления.
Некоторые мужчины смотрели в сторону следователей. «Что это, простое любопытство или дерзкий вызов?» – думал Джозеф. «Я убил ее у вас под носом, а вы так и не смогли меня поймать». Детектив вздохнул.
– Похоже, этот парень подтверждает ваше с Колби мнение о том, что он невзрачен и теряется в толпе. Он может быть кем угодно, – сказал он Финли.
Перед их глазами проплывало море шляп «дерби» и цилиндров над коричневыми, серыми и черными костюмами. Все как один, их обладатели были неотличимы друг от друга.
– Да, действительно похоже, – согласился Джеймсон.
Но Ардженти не мог не заметить, что его напарник выглядит немного заторможенным и держится несколько отстраненно, не проявляя своего обычного воодушевления. Они дождались, пока иссякнет поток зрителей, и решили присоединиться к сэру Колби. Когда они поднимались по лестнице, Джозеф обратил внимание на правую ладонь и манжету рубашки Финли, которой тот брался за латунные перила.
– Кажется, у вас на руке кровь.
Джеймсон посмотрел на свою руку и как будто бы только теперь заметил пятна на ней.
– Да, действительно, – отозвался он. – Должно быть, я порезался о стекло, когда споткнулся на лестнице.
Когда они вошли в ложу, где лежала убитая девушка, Томас Колби оторвался от тела и посмотрел на них.
– Судя по всему, и в этом случае удален внутренний орган, – объявил хирург. – Вероятно, поджелудочная железа – я не могу сказать с уверенностью, пока не будет произведено вскрытие.
Закусив губу, Ардженти рассматривал изуродованное тело.
– Кто-нибудь знает ее имя? – спросил он.
Натан Гален так и не отошел от шока, и ему потребовалось некоторое время для того, чтобы понять смысл слов детектива. Джеймсон, казалось, тоже испытал шок, когда увидел, что это за девушка, и у него перед глазами возникла ее диадема с красным рубином, – но он первым ответил на вопрос:
– Ее звали Оландра.
