23
За последние несколько недель Джеймсон провел в больнице «Бельвю» больше времени, чем ему того хотелось бы: он то производил вскрытия, то занимался здоровьем Ардженти. Расположенная в величественном восьмиэтажном здании, это была первая в стране больница, располагавшая родильным отделением и службой «Скорой помощи».
По мнению Финли, она ничем не уступала лучшим лондонским госпиталям, таким как больницы Святого Томаса и Гая, и он чувствовал себя здесь как дома, но психиатрическое отделение вызывало у него неприятные ассоциации. Окна палаты Джозефа выходили в сад с павильоном для пациентов этого отделения, сооруженным двенадцать лет назад. В теплую погоду душевнобольные гуляли в саду в сопровождении своих опекунов.
Джеймсон нередко наблюдал за этими людьми, называемыми «монголоидами», с плоскими, бесстрастными лицами. Он знал, что они не должны находиться здесь, как не должен был находиться в «Бедламе» в свое время Лоуренс. При звуках визгливых криков и монотонного пения наиболее тяжелых больных у него перед глазами возникал образ его матери, закрывшей уши руками и медленно раскачивающейся взад и вперед, и он отводил взгляд в сторону.
– Вас что-то беспокоит?
Раздавшийся за спиной голос Ардженти вывел Финли из состояния задумчивости.
– Нет, все хорошо. Просто любуюсь садом, – ответил он, а потом, немного помолчав, добавил: – Температура у вас снизилась, артериальное давление в норме. Ваше состояние в целом значительно улучшилось… – Опять посмотрев в окно, англичанин поинтересовался: – Вам не мешает шум с улицы?
– Нет, я почти не слышу его, – заверил напарник.
– Очень хорошо. Вам нужно как можно больше отдыхать.
– Вы постоянно напоминаете мне об этом.
На лице Джеймсона появилась вымученная улыбка. Он, наверное, смертельно надоел Ардженти, выступая последние два дня в роли заботливой наседки. Финли укорял больного за то, что тот поднялся с больничной койки, не долечившись, подверг себя такому большому риску и причинил столько беспокойства своим родным.
Ему не хотелось вносить в отношения с Джозефом излишнее напряжение, и он сменил тему. Во время своего последнего визита Джеймсон сказал напарнику о том, что они с Томасом нашли букву на тазовой кости Люси Бонина, и теперь посвятил его в детали.
– …Колби послал в Лондон телеграмму с просьбой разрешить ему провести эксгумацию тел трех предыдущих жертв после его возвращения. Вам удалось найти специалиста по ивриту?
– Я разговаривал с одним вероятным кандидатом – директором еврейской семинарии, Сабато Морайсом. Как только выберусь из этого адского местечка, устрою вам встречу с ним. Кстати, когда это произойдет?
– Если все будет в порядке, завтра утром. Еще пара тестов, чтобы удостовериться в том, что температура у вас стабильна, и я вас выпишу, – пообещал Джеймсон и снова сменил тему: – Колби высказал пожелание, чтобы мы все вместе сходили куда-нибудь вечером перед его отъездом из Нью-Йорка, и я предложил оперу. В «Гранд Метрополитен» дают «Травиату». Он будет со своей женой Эмилией, и я уверен, вашей Софии понравится эта идея.
– Да, идея отличная, – согласился Джозеф. – Ну, а вы? Кого возьмете с собой?
– Я подумаю.
На самом деле Финли уже подумал, с кем пойти в оперу, но сейчас было не время говорить об этом.
– И вам опера наверняка понравится – ведь она исполняется на вашем родном итальянском, – заметил он.
– Я в этом не сомневаюсь.
По тону своего пациента Джеймсон понял, что опера прельщает его примерно так же, как и больница.
* * *
Ардженти договорился с Сабато Морайсом о встрече вечером – перед посещением оперы. Главный раввин выглядел бы в полицейском участке столь же неуместно, как и полицейские в синагоге, и поэтому Джеймсон предложил встретиться на нейтральной территории – в клубе «Лотос». Он отправил Джозефу на Малберри-стрит записку с предложением заехать за ним, чтобы прибыть на встречу вместе: «Мне нужно кое-что обсудить с вами».
Впряженная в кеб лошадь бежала легким галопом по Бауэри, а затем по Четвертой авеню.
– Собираетесь обсудить со мной какое-нибудь связанное с расследованием деликатное дело, о котором не хотите упоминать в присутствии Колби? – спросил Ардженти своего напарника.
– Нет. Это дело не имеет никакого отношения к расследованию. Хотя его действительно можно было бы назвать «деликатным», – отозвался Джеймсон и перевел дух. – Понимаете, женщина, которую я планирую пригласить сегодня в оперу, – Элли Каллен, подруга Камиллы Грин, которую мы допрашивали в Четвертом округе.
– А-а, понятно, – протянул Джозеф.
– Я счел необходимым поставить вас в известность об этом заранее, чтобы вы не выказали удивления, увидев ее, и чтобы она не смущалась. Тем более что там будут присутствовать Колби с женой.
– Да, конечно. Это действительно сюрприз для меня, и ваше решение представляется мне несколько… – Ардженти чуть было не сказал «странным», но решил, что это будет слишком сильным выражением. С самого начала их знакомства он и без того видел в поведении Финли много странностей, но относил это на счет классовых различий между ними. – …Необычным, по крайней мере. Что подвигло вас на это?
Джеймсон рассказал, как он проникся жалостью к Элли, когда узнал, что она не умеет читать.
– И особенно когда выяснилось, что в лице Камиллы они потеряли наставницу их детей. Мне показалось недопустимым, что еще одно поколение растет совершенно неграмотным, – объяснил он и смущенно улыбнулся. – Поэтому я решил дать ей несколько уроков, и со временем мы стали друзьями.
Ардженти обратил внимание на то, что напарник то и дело сжимает и вертит из стороны в сторону набалдашник своей трости. Он явно волновался, говоря на эту тему.
– И вы опасаетесь, что кто-то может подумать, будто эта «дружба» недопустима с точки зрения профессиональной этики, поскольку способна влиять на процесс расследования? – уточнил он.
– Да, такая мысль приходила мне в голову. Но я не считаю это достаточным основанием для того, чтобы отказаться от занятий с ней, – пожал плечами Джеймсон. – Кроме того, мы не касаемся в разговорах темы расследования – занимаемся исключительно произношением, «Чувством и чувствительностью» и «Крошкой Доррит».
– Судя по всему, опасаться вам нечего.
Ардженти улыбнулся. В определенном смысле это служило объяснением, почему у Джеймсона произошла стычка с Маккейбом во время визита к Элли Каллен. Раньше он рассказывал, будто пошел к ней только потому, что Лоуренс заметил, как некая подозрительная личность звонит в ее дверь.
Сзади послышался звон колокольчиков и металлический скрежет. Лоуренс съехал на обочину, и мимо них пронесся пожарный фургон, за которым с оглушительным грохотом проследовали четыре других. В каждый из них были впряжены по три молодых резвых кобылицы вместо гораздо более медленных меринов или ломовых лошадей, которые обычно возили тележки с углем и маслобойки. Нагруженные людьми, лестницами и ведрами фургоны, казалось, вот-вот завалятся набок.
Когда проехал последний фургон, Биделл вновь тронулся в путь. Четвертая авеню плавно перетекла в Парк-авеню. Чем больше они удалялись от Бауэри, тем роскошнее становились магазины и жилые дома вокруг. Некоторое время они ехали молча, пока Джеймсон не заговорил снова:
– Для такой девушки, как Элли Каллен, это будет особенный вечер, какого у нее никогда не было. И я не хочу, чтобы он был омрачен для нее чувством неловкости или смущения.
– Не беспокойтесь, я ничем вас не выдам, – пообещал его напарник.
– И вы понимаете, почему я делаю это, ведь так?
По выражению лица Финли Ардженти понял, что тот придает большое значение его мнению.
– Да, разумеется. Это очень благородно с вашей стороны, – заверил он англичанина.
Тем не менее, альтруизм Джеймсона вызывал у Джозефа определенные сомнения. В конце концов, Элли была очень красивой девушкой.
Внезапно Финли отвлекся и озабоченно посмотрел вперед.
– Что он делает? Почему не едет дальше? – воскликнул он удивленно.
Путь им преградил фургон с хлебобулочными изделиями, в который были впряжены две ломовые лошади. Он не давал им подъехать к клубу «Лотос». Ардженти высунулся из окошка и увидел, что фургон тоже не может проехать из-за стоявшего впереди него кеба. Вышедший из него коренастый седовласый джентльмен в цилиндре и фраке рылся в пригоршне мелочи, расплачиваясь с кебменом. Когда фургон наконец тронулся, Джеймсон рассмотрел джентльмена.
– Так, Колби уже здесь, – сказал он. – Первая ваша встреча произошла, когда вы еще были без сознания. Сейчас я представлю вас.
Сабато Морайсу было под семьдесят. Его лицо избороздили морщины, седая борода отросла почти на фут, но взгляд проницательных глаз сохранял юношескую живость, и в отличие от Колби при чтении он обходился без помощи очков.
Являясь главой Нью-Йоркской еврейской теологической семинарии, Морайс был не только специалистом по ивриту, но и видной фигурой в еврейской общине города. Джеймсон договорился с администрацией клуба «Лотос», чтобы им предоставили отдельный кабинет, и они вчетвером расселись за барочный стол, стоявший в его центре. По просьбе Морайса, Финли заказал ему чай с лимоном, и в ожидании заказа они выслушали его экспертное заключение.
Сабато взглянул на лист бумаги, на котором они написали ряд букв:
? _ _ _ מ ש א _ ש ה _ _ נ ה
– Вы расположили буквы в том порядке, в каком они пишутся в иврите – справа налево? – уточнил он.
Ардженти кивнул:
– Да. Первая буква в ряду – крайняя справа.
– Вы будете делать записи?
Детектив кивнул, и Морайс подождал, пока он приготовит блокнот и ручку.
– Первая буква – «хе», эквивалент латинской буквы «H», – начал он диктовать, – далее следует «бет», эквивалент «B», затем, после двух пробелов, снова «хе».
После некоторой паузы он поднял глаза от листа бумаги:
– Я так полагаю, что пробелы оставлены для тех букв, которых, как вы говорили, у вас еще нет?
– Да, совершенно верно, – сказал Ардженти.
– Но вы ожидаете, что они появятся и займут эти пробелы?
Джозеф пожал плечами, и вместо него ответил Томас Колби:
– Мы пока еще до конца не уверены. На данной стадии это только версия.
– Предположим, что буквы расположены в правильной последовательности, – сказал Джеймсон.
Сабато вскинул на него глаза.
– Тем не менее, эта запись выглядит как беспорядочное сочетание букв, и делать какие-либо выводы на ее основании довольно трудно, – ответил он. – По всей видимости, этот человек хотел загадать вам загадку?
Сэр Колби сухо улыбнулся:
– Можно сказать и так. Давайте все-таки для начала будем исходить из предположения, что буквы расположены в определенном порядке. Если у нас ничего не получится, станем рассматривать альтернативные версии. Если нам будут известны все латинские эквиваленты букв иврита, это сможет стать отправной точкой.
Морайс кивнул и перевел дыхание.
– Далее следует «шин» – латинская «S», – продолжил он диктовку, – затем, после пробела, «алеф» – латинская «A»…
Ему принесли чай с лимоном. Он поблагодарил официанта и отпил несколько глотков, прежде чем продолжить пояснения. Ардженти и Колби прилежно записывали их, тогда как Джеймсон, сидевший рядом с ним, казалось, был погружен в собственные мысли, лишь время от времени заглядывая в блокнот Джозефа.
– Вы говорите, черточки в конце обозначают последующие пробелы, которые должны быть заполнены, – но что означает вопросительный знак? – поинтересовался Сабато, перечислив все буквы.
– Всего лишь то, что мы не знаем, сколько букв последует далее, – сказал Финли. – Может быть, их будет две, три, четыре или больше. А может быть, ни одной.
Томас еще раз внимательно рассмотрел строчку букв через пенсне и тяжело вздохнул.
– На английском это сочетание букв не имеет никакого смысла. А как насчет иврита, рабби Морайс? – спросил он.
Раввин изучил строчку еще раз.
– Зависит от того, где проходят границы между буквами и словами, – вздохнул он. – Например, «хей» и «бет» вместе, как отдельное слово, переводятся на английский как «курица». И далее, «алеф» и «шин» вместе переводятся как «огонь». Но если в каждом случае добавить другие буквы, смысл меняется. – Он пожал плечами. – Получится либо бессмыслица, либо совершенно иное слово.
Колби переглянулся с Джеймсоном и Ардженти. Они поняли, что поторопились. Им нужно было дождаться результатов эксгумации трех лондонских жертв.
– Вы очень помогли нам, – сказал Финли. – Можем ли мы еще раз воспользоваться вашей любезностью, рабби Морайс, и прибегнуть к вашей помощи, если у нас появятся другие буквы иврита?
– Да, разумеется.
Сабато допил свой чай с лимоном и потянулся к кожаной папке, лежавшей сбоку от него.
– Я принес с собой еще кое-что, что может оказаться полезным для вас, – заявил он, открывая папку и извлекая из нее листок бумаги. – Это алфавит иврита.
