Глава 8
На следующее утро я проснулась в половине шестого, бодрая и отдохнувшая так, как будто спала часов одиннадцать.
Поскольку времени было предостаточно, до визита к старому другу я успела принять контрастный душ, выпить кофе и плотно позавтракать, так что в этот день и к труду, и к обороне я была готова как никогда.
И дальнейшие события показали, что все было не зря. День оказался поистине решающим.
Свежим ветром ворвавшись в кабинет к Кире, я сразу поняла, что в отличие от меня, например, он себя отдохнувшим не чувствует. Изможденный вид, вялые телодвижения и общая равнодушная заторможенность ясно свидетельствовали о том, что в подведомственном учреждении очередной форс-мажор.
– Ты хоть спал сегодня, товарищ начальник?
– Да так… вроде бы… как-то спал.
– Только не говори мне, что вот на этом диване.
– Нет, домой таки ездил. Поздно, правда. А приехал рано.
– Наверное, не выспался.
– Наверное. Вон дело, бери, читай. Что это вдруг тебя на музеи потянуло?
– Да тут… для расследования. Уточнить нужно, что украли.
– Всплыло что-то? – сразу оживился Киря, и я поняла, что затронула очень опасную тему.
– Да нет… так… чисто информационно… нужно же быть в курсе.
– Что-то ты темнишь, – подозрительно посмотрел на меня приятель.
– Да ничего я не темню. Говорю же, для расследования нужно. Клиентка одна… полоумная совсем. Говорит, мужа убили из-за картины, дескать, очень дорогая, из музея. А там мазня какая-то.
– Да? А художник? Кто автор? Мазни-то этой?
– Саврасов, – раздраженно буркнула я первое, что пришло в голову.
– А-а-а… нет, Саврасова там не было.
Не предполагая, что старый друг окажется таким дотошным, я не позаботилась о том, чтобы как-то мотивировать свой интерес к музейный ценностям, и, на ходу сочиняя историю, проклинала всех и вся.
Единственным моим горячим желанием было выложить Кире все как есть, сдать пароли и явки и с чистой совестью спать ночами, зная, что благодаря мне шайка циничных махинаторов прекратила свою деятельность. Но если бы я сделала это, в разряд обвиняемых попала бы и моя клиентка, а допустить этого я не могла.
Поэтому, сцепив зубы и все нехорошие слова произнося исключительно в уме, я сердито листала дело в поисках списка похищенных картин.
Он оказался не таким уж длинным. Вспомнив слова Тамары о том, что картины отбирались под заказ, я могла только порадоваться способностям этих ловкачей, даже воруя, сохранять здравый ум и твердую память и брать только то, что нужно.
Слово «Дюрер» в списке фигурировало только один раз, не оставляя сомнений: рисунок именно тот.
Поблагодарив Кирю и попрощавшись, я села в машину, но никуда не поехала. Чтобы снова не нарваться на какую-нибудь неожиданность на перекрестке, я решила обдумывание и вождение больше не совмещать.
Итак, теперь уже доказано, что Васина копия из московского музея переехала в тарасовский, а оттуда – к кому-то из двух ловких проходимцев, торгующих поддельными антикварными ценностями.
К кому именно? Вот следующий вопрос, который необходимо выяснить.
Очевидно, что подлинник появился у Всеславина гораздо раньше, чем произошла интересная история с музеем. И тут вполне логично предположить, что в приобретении второй, «почти такой же» картины он не видел смысла и рисунок ушел к Мазурицкому.
Хотя… Как знать, как знать.
Между прочим, здесь есть один весьма забавный нюанс. Ведь Мазурицкий навряд ли догадывался, что из музея они выкрали копию. А Всеславин знал наверняка. Так что у него была прекрасная возможность уронить Мазурицкого в такую же яму, какую тот постоянно рыл для других.
Хм… А может быть, он именно так и сделал? Навел на Мазурицкого какого-нибудь клиента вроде Вити, тот всучил ему копию вместо подлинника, а когда все открылось, пригрозил на веки вечные испортить репутацию. Или Мазурицкий, узнав о подлоге первым, не стал дожидаться, когда все откроется, а пришил ненавистного конкурента, чтобы он никому не рассказал, так что все до сих пор шито-крыто.
Но, кажется, я снова чересчур увлеклась догадками. Новая теория была интересна, но она никак не объясняла, почему копия в итоге попала к Леониду. Даже если учесть, что ограбление музея произошло раньше, чем самоотверженный друг получил щедрую благодарность, и предположить, что, потеряв надежду приобрести подлинник у Всеславина, он купил копию у Мазурицкого, то и тогда остаются сомнения.
Если верить словам Тамары, Леонид – тонкий ценитель, а такой человек, даже не имея возможности получить подлинник, навряд ли польстится на копию…
Впрочем, хватит. Опять я уношусь в область неизведанного, а между тем стрелка часов подходит к девяти.
Волевым усилием отключив посторонние мысли, я переключилась на наблюдение за дорогой и включила зажигание.
Я подъехала к дому Тамары. Зная, что мне совершенно необходимо выяснить, когда же в действительности умер сын Леонида, я понимала, что вопрос этот весьма деликатный. Уже то, что, рассказывая свою грустную историю, Тамара ни словом не упомянула, в чем именно заключалась спасительная помощь Леонида, наводило на некоторые размышления.
Впрочем, вполне возможно, все это получилось ненамеренно, но, так или иначе, расспросы я должна вести очень осторожно.
Поднявшись в квартиру, я обнаружила свою заказчицу в прекрасном настроении, кажется, она уже позабыла о недавних трагических событиях.
Выкладывая передо мной фотографии, Тамара весело щебетала о том, как тщательно разыскивала их для меня, как старалась и как надеется, что ее усилия смогут мне помочь.
Я не имела ни малейшего представления о том, как начинать на этом фоне разговор о болезни ее сына.
Решив попробовать обходной путь, я хотела начать с разговора о краже в музее и спросить о том, не знает ли Тамара, какие именно экспонаты из «изъятого» достались ее мужу. Выяснить таким образом, кто стал обладателем копии Дюрера, я не очень надеялась. Тамара, еще вчера так эмоционально повествовавшая мне об этом художнике и о рисунках, принадлежавших мужу, наверняка упомянула бы о копии. А поскольку она не упомянула, значит, либо не знала, либо копия отошла к Мазурицкому.
Поэтому с точки зрения информативности тема была небогатая, но для перемены разговора вполне годилась, и я уже набрала воздуху в легкие, чтобы произнести первую фразу, когда на удивление говорливая в это утро Тамара прощебетала, что сейчас «должна бежать».
Дыхание мое пресеклось, набранный воздух так и застыл где-то посередине трахеи, и, в очередной раз огорошенная сюрпризом от своей непредсказуемой клиентки, я чуть было не выругалась вслух.
Но удержалась. Даже смогла улыбнуться. В общем, попрощались тепло.
Зато уж в машине я дала себе волю! Изо всех сил хлопнув дверцей, я минут десять ругалась последними словами, поминая романтичных девушек вообще и вдов некоторых антикваров в частности.
«Ну их к чертовой матери, этих баб! С мужиками куда проще иметь дело. Позвоню-ка я лучше Васе».
Время было раннее, и я надеялась, что вменяемости Вася еще не утратил. Однако заранее решила не перевоплощаться. Чего зря беспокоить Светку? А если Вася скажет, что сможет увидеться со мной только вечером? Или завтра.
Но оказалось, что Василий готов сию минуту и даже жаждет встречи.
Хриплый голос и невнятная речь подсказывали, что, начав вчера в ресторане, вечером он продолжил где-то еще и теперь мучается невыносимым похмельем, не зная, у кого занять, чтобы справиться с этой проблемой.
Уловив все эти тонкие нюансы, я предложила ему снова «посидеть где-нибудь» и обсудить некоторые интересующие меня вопросы. По-видимому, припомнив золотистые переливы коньяка в бокале, Вася согласился так поспешно, что чуть не поперхнулся.
Учитывая, как он может выглядеть сейчас, в ресторан приглашать я не стала, а сказала, что через час заеду в «мастерскую».
Закончив разговор с Васей, я набрала Светку.
Уже готовая вновь выслушать возмущенные вопли и необоснованные претензии в свой адрес, я напряглась, чтобы достойно держать оборону, но из трубки раздалось только кисленькое равнодушное: «Приезжай».
– Что так грустно?
– Да… так. Настроения нет.
– Опять затишье?
– Ну да… Да и вообще… Ну их всех.
«Ясно. Поссорилась с очередным бойфрендом. Не миновать мне выслушивания трогательной истории».
Учитывая, в каком состоянии находился сейчас Вася, я предполагала, что ему в целом будет без разницы, насколько вчерашняя Анжела будет похожа на сегодняшнюю. Поэтому с макияжем хотела обойтись по минимуму. Парик на месте, и ладно. Но, зная, что Светка не отпустит меня, пока не изольет душу, поняла, что из этой затеи ничего не выйдет. Макияж, несомненно, будет полный, тщательный и всеобъемлющий.
Я не ошиблась в своих предположениях, и от Светки вышла только через час. И то лишь поклявшись страшной клятвой, что опаздываю на судьбоносную встречу.
Впрочем, я и правда торопилась. Бедный Вася там, наверное, совсем измучился.
Я заехала в супермаркет, взяла бутылку водки, батон и банку маринованных огурцов и, полностью готовая к встрече, надавила на газ.
Умирающий лебедь, открывший мне дверь «мастерской», глянул тоскливо и, по-видимому, ниоткуда уже не ожидая спасения, молча повернулся и пошел в глубь комнат.
– Я тут подумала, а чего мы будем по забегаловкам мотаться, – тоном старой подруги бодро говорила я, идя за ним следом. – Давай так посидим. Вот я тут… взяла кое-что…
Увидев бутылку, Вася переменился в лице. Глаза его загорелись, руки затряслись.
– Что там у тебя есть? Стаканы, рюмки? А? Давай волоки, – по-свойски велела я.
– Сейчас. Я… сейчас…
Чуть не бегом бедный Вася поскакал в кухню и вскоре явился, держа в руках два мутных граненых стакана, не мытых, кажется, со времен татарского нашествия.
Я налила по половине, и свою порцию Вася осушил залпом.
– Зажуй, – сказала я, подвинув к нему банку с огурцами.
– Анжел, ты… ты прям… человек. Слышишь? Прям…
– Да ладно, чего там. Я спросить хотела…
Но, заметив беспокойные Васины взгляды, устремленные на пустой стакан, я поняла, что спрашивать пока рано.
Налив еще половину и дождавшись, когда он закусит, я наконец посчитала возможным приступить к делу.
– Помнишь, ты рассказывал, что какой-то мужик приносил тебе твою копию продавать?
– Ну да. Приносил. Но я ему сразу сказал: не прокатит, дядя, твоя операция. Забудь. Потому что работа – моя. Я и доказать могу. У меня там такой секрет есть…
– Да, светотень, я помню.
– Да? А откуда ты знаешь?
– Ты сам говорил.
– Да?
– Да. Так вот, я зачем, собственно, пришла. Если бы ты сейчас снова увидел этого мужика, узнал бы?
– А чего ж нет? Конечно, узнал бы. Солидный такой, пожилой мужик. Грустный очень.
– Понятно. Я тебе сейчас покажу несколько фотографий… стой, Вася, погоди…
После стакана водки, почувствовав кайф и раскрепостившись, Вася, не дожидаясь моего приглашения, сам потянулся к бутылке с явным намерением продолжить. Но такой быстрый темп не входил в мои планы. Мне нужно было, чтобы он посмотрел фотографии, находясь в твердой памяти и более-менее здравом уме.
Поэтому я остановила его порыв и поспешила достать из сумки привезенные фото.
– Вот смотри. Здесь несколько человек. Мужчин. Погляди внимательно, среди них есть тот, кто приходил к тебе?
– Хе-хе, – лукаво ухмылялся Вася. – Ты прям как гражданин следователь. Те тоже так спрашивают.
Поняв, что слишком понадеялась на Васино опьянение и позабыла о конспирации, я вспомнила, что лучший способ защиты – это нападение, и, в свою очередь, поддела чересчур догадливого собеседника:
– А тебя что, спрашивали? Следователи-то?
Вася сразу съежился, стал угрюмым и уткнулся глазами в пол.
– Да ладно, ладно. Пошутила. Ну посмотри фотки-то… вот… видишь здесь… Который из них?
– А тебе зачем?
«Черт бы тебя побрал! Вот что значит на пустяке проколоться! Теперь замучает расспрашивать. Зачем да почему…»
Я ругала себя за легкомыслие и параллельно в авральном режиме придумывала, а зачем оно мне.
– Да вот… предложили тут одни. Говорят, подлинник. А я вспомнила, как ты рассказывал, да и подумала: а вдруг это и есть твоя? Копия-то.
– Не бери, – решительно отрезал Вася.
– Почему?
– Точно – моя.
– Откуда ты знаешь?
– Да кто же тебе подлинник продаст? С улицы пришла…
– А вдруг…
– Анжел, не смеши. Посылай всех, даже не думай.
Вася снова потянулся к бутылке.
– Ну ты хоть на фотографии-то глянь. Который?
Изначально я хотела показать Васе только фотографию из роддома, где вместе с Аллой был запечатлен Леонид. Ведь меня интересовала именно его персона. Но, подумав, решила показать все, что выбрала для меня Тамара.
Во-первых, так будет вернее, поскольку если Вася выберет из нескольких именно Леонида, то и сомнений никаких не останется. А во-вторых, интересно будет узнать, знаком ли он со Всеславиным. Его фото вместе с фотографиями Мазурицкого тоже присутствовало в списке, и послушать, что скажет Вася, увидев знакомые лица, мне было весьма интересно.
Я разложила карточки на столе, и, едва взглянув, Вася сразу ткнул пальцем в фотографию из роддома.
– Вот этот, – резюмировал он, непосредственно вслед за этим высказыванием опрокинув в глотку очередные полстакана.
– А этих… не знаешь? – Я не собиралась упускать последние минуты его вменяемости.
– Этого не знаю, – ткнул Вася в лицо Всеславина, смачно чавкая огурцом. – А этот… папа наш. Владимир Иванович. Все на него пашут.
– И ты?
– А куда деваться? Сеня, думаешь, сам по себе дела обделывает? Не-е-ет… все от него, от Вовы… Все ниточки к нему тянутся…
В свете моего не слишком бойко продвигающегося расследования мне было очень интересно послушать про ниточки, но Васю уже повело, и достоверность информации, выданной в таком состоянии, вызывала серьезные сомнения.
Поэтому, оставив гения наедине с остатками водки и огурцов, я поспешила ретироваться.
Итак, еще одно мое предположение подтвердилось: продать копию действительно собирался Леонид.
Остается выяснить, от кого он получил ее – от Всеславина или от Мазурицкого?
Что ж, кажется, пришло время использовать видеозапись, сделанную в кабинете Всеславина, и проверить на вшивость многоуважаемого Семена Петровича. Не может такого быть, чтобы, работая в таком тесном контакте с Мазурицким, днюя и ночуя в его галерее, он не знал подробностей ограбления музея. Он, который наверняка и покупателей на «изъятое» подыскивал.
Это очень кстати, что я сейчас в образе Анжелы. Светка старалась не зря. Если для Васи сошел бы и минимальный макияж, то с «галеристами» такой номер не пройдет, и теперь я благодарила провидение за то, что именно сегодня Светке приспичило поделиться со мной своими душевными переживаниями, на что я еще недавно так сетовала. Ведь только благодаря им процедура моего перевоплощения была выполнена целиком и полностью. Ан вот и понадобилось.
Я заехала домой, взяла небольшой планшет, который отлично помещался в мою дамскую сумочку, и флешку с записью подмены.
Спустя полчаса, счастливая и сияющая, я уже входила в галерею.
Мне были рады.
– Ну как? Надумали? – улыбаясь, спросил Сеня, кажется, уже и не чаявший увидеть меня здесь.
– Практически, – в тон ему ответила я, сделав загадочное выражение лица. – Но у нас возник один вопрос… требуется консультация на месте. Сможет кто-нибудь сейчас проехать со мной? Например, вы?
Взгляд мой, направленный в сторону собеседника, был настолько конкретным и не допускающим возражений, что Сене ничего другого не оставалось, как объявить, что он всегда готов.
Мы сели в машину, и я поехала на свою вторую квартиру, доставшуюся мне от бабушки.
Помещение не использовалось как жилое, зато частенько выручало меня в различных ситуациях по работе. Например, в таких, как эта.
Разговор с Сеней, несомненно, будет весьма интимным, и производить подобные действия в общественных местах было бы крайне нежелательно. А незаметная квартирка, затерянная в каменных джунглях, вполне подходящее место, чтобы задать на ушко пару-тройку личных вопросов.
– Как вы оценили способности нашего мастера? – спросил ничего не подозревающий Сеня.
– О, весьма высоко. Я думаю, это действительно талантливый художник.
– Несомненно. Не помню, говорил ли я вам: он ведь почти закончил академию… Но увы! Жизнь по-своему распоряжается нашими судьбами, не спрашивая разрешения.
– Да, случается всякое, – согласилась я, паркуясь у дома.
Уловив на Сенином лице вопросительное и недоверчивое выражение при виде рядового многоквартирного дома, а не элитного четырехэтажного коттеджа, я сочла нужным пояснить:
– Мы с мужем скупили здесь два этажа. А что? По-моему, неплохо. Зачем заморачиваться всеми этими стройками-перестройками, когда все уже есть? Те же два уровня, несколько ванных комнат… Зато ничего не нужно подводить и выводить, все коммуникации на месте. В общем… не знаю… Меня устраивает.
– Да… пожалуй, – медленно проговорил Сеня. – Пожалуй, это тоже… вариант.
В общем, мне нужно было завести товарища в квартиру, и поставленной цели я достигла.
Как только я закрыла входную дверь и убедилась, что теперь пациент полностью в моих руках, я с облегчением сбросила все маски и устало плюхнулась в кресло.
– Да садись, чего ты… расслабься, – пригласила я застывшего в недоумении гостя.
– Анжела, если это шутка…
– Да никакая это не шутка. И никакая я не Анжела. Плохие новости, Сеня, ты попал в цепкие лапы частного детектива, и у меня есть к тебе вопрос.
– В самом деле? Как мне страшно! А если я не отвечу?
Семен Петрович все еще разговаривал с неопытной коллекционершей и, кажется, не воспринимал происходящее всерьез. Я нежно улыбнулась ему и достала из сумочки планшет. Прислонив экран к оконному стеклу, я включила питание и вставила флешку.
– Любишь кино?
Господин Горечавкин не ответил, но улыбаться перестал.
Однако, просмотрев запись своих действий в кабинете Всеславина, почему-то заухмылялся вновь.
– Что смеешься? Понравилось?
– Опоздали вы, девушка, со своим кинофильмом. Чуть-чуть бы раньше вам подоспеть.
– Правда? Вот досада! Ну что ж, раз тебе неинтересно, придется Тамаре Львовне показать. Пускай знает, какой сюрприз Витю ожидает. И чьими стараньями…
Легкая ухмылочка на физиономии Сени осталась, но взгляд посерьезнел.
– Так это она, что ли, тебя… прикупила?
– А это не твое дело. Ну что, поговорим или будем в молчанку играть?
– Смотря какая тема.
– Да ничего глобального, Сеня. Маленькое, невинное уточнение. Помнишь, с год назад музей почистили?
Если бы я знала, что одно упоминание этого случая произведет такой ошеломляющий эффект, я бы, не размениваясь на пустяки, начала прямо с этого.
Бедный Сеня побледнел, сжался, а на лице его теперь не только не сияла улыбка, а выражение его было таким, как будто он уже слушает приговор.
– Так помнишь? – давила я.
– Не знаю… может быть.
– То-то же. Не знаю. Зато я знаю. Картины поделили Мазурицкий и Всеславин. Так?
Сеня глядел на меня во все глаза. Подоплека моего вопроса, названные фамилии и все в целом, что подразумевалось в качестве подтекста, по-видимому, настолько не вязалось в его сознании с легкомысленным образом лохушки Анжелы, что он не знал, что и думать.
Но я не сбавляла темп:
– Так или нет, я спрашиваю?!
– Ну так… так. И что из этого? Тебе чего надо-то?
Вот. Вот это уже лучше. Это уже похоже на то, как мошенники должны разговаривать с частным детективом Татьяной Ивановой. А то разошелся тут… На моей личной территории мне же хамить? Да не родился еще такой!
– Чего надо мне, говоришь? Да ничего особенного, я ведь сказала. Небольшое уточнение. Среди прочего там рисунок был. Дюрер. Альбрехт. Был? Был, я спрашиваю?!
– Не знаю… кажется, был.
– Так вот, родина хочет знать, кому он достался. Мазурицкому или Всеславину?
– А я почем знаю?
– Сеня, не тупи. Ты что, хочешь до конца своих дней здесь сидеть? Или желаешь, чтобы я запись Тамаре показала?
Вот это была ошибка. Ошарашенный Сеня про запись и позабыл уже, так что я легко могла бы сделать его на одних, что называется, понтах, но – что тут поделаешь? – верно подметили древние, язык мой – враг мой.
Сеня, которому столь предупредительно напомнили о записи, моментально сориентировался и начал торг.
– Ладно… я скажу, – медленно проговорил он. – Но видео останется у меня.
– Семен Петрович, мы, кажется, не понимаем друг друга. Оглянитесь вокруг. Вы видите здесь своих друзей, родственников, родных и близких? Нет? Кажется, нет? Нет. Вы сейчас на моей территории и в полной моей власти. Я диктую условия. Вы не сможете не только позвонить куда-то, но и даже произвести какое-нибудь дурацкое действие, например, закричать. Я немедленно вырублю вас, извините за выражение, а это больно. Да и не нужно. Мы ведь интеллигентные люди. Любим искусство. Мы всегда можем договориться, не правда ли? Информация, которая мне нужна, – это информация второстепенная, незначительная, ни на что не влияющая. А между тем в обмен на нее я избавляю вас и в особенности ваше уважаемое руководство от неприятнейшего сюрприза.
– Нет никаких гарантий… – не сдавался Сеня.
– А мое слово? Слово честнейшего в этом городе частного детектива, всю волю и энергию положившего на то, чтобы торжествовала истина.
В ответ Сеня только саркастически улыбнулся.
– Понятно. Сейчас вы не готовы к сотрудничеству. Что ж, возможно, через несколько дней ваше настроение изменится. Желаю приятно их провести. Вода в кране, разносолов, уж извини, для тебя у меня здесь не припасено. Телефон и прочее сам отдашь или применить силовое воздействие?
Я начала подниматься с кресла, и, похоже, Сеня понял, что я не шучу.
Несколько секунд он напряженно соображал, ничего мне не отвечая, потом спросил:
– Зачем это тебе?
– Тебя не касается.
– Сотри файл.
Я немного подумала и… согласилась. Да, согласилась. А что такого? Не держать же мне, в самом деле, здесь этого ублюдка до скончания века. Сама я ничего не теряла, ведь видео в любой момент можно было снова перекачать из памяти горошины, а Мазурицкий и компания ничего не получали.
В отличие от предыдущего варианта, когда Сеня требовал отдать запись ему, этот меня вполне устраивал, и я решила сэкономить время.
Добравшись в меню до строчки со словом «Удалить», я подошла к Сене и сказала:
– Вот. Можешь сам нажать. Но сначала – информация. Кто взял Дюрера?
– Всеславин.
– Это изначально было распределено?
– Нет. Рисунок шел в нагрузку, его не заказывали, и они с Вовой долго рядились, кому что достанется. Всеславин вел себя вообще странно. Сначала сразу закричал: «Дюрера мне!» – потом отказался… Затем опять вроде захотел. Ну, в итоге ему и досталось. Все?
– Все.
Я поднесла планшет под руку Сени, и он с размаху ткнул пальцем в кнопку на экране.
– Приятно было познакомиться, – проговорила я, провожая гостя до входной двери.
Могла бы и промолчать.
Сеня остановился и, слегка повернувшись, недобро глянул из-за плеча, как сглазил.
– Ну и хитрая ты… Лиса.
С тех пор я больше не встречала этого человека, но до сих пор благодарна за то, что прощание наше обошлось без мата. Вот что значит быть причастным к вечным ценностям.
Сеня ушел, а я осталась размышлять над услышанным.
В этой квартире у меня не было под руками кофейных зерен, а сделать глоточек-другой бодрящего напитка не помешало бы. Но я дорожила временем. Все существо мое кричало, что разгадка где-то здесь, уже совсем близко, и мне не терпелось поскорее добраться до нее.
Итак, Дюрера все-таки забрал Всеславин.
Для чего? Чтобы копию втюрить лучшему другу, а подлинник оставить себе? Или наоборот? Кто знает, может быть, к тому времени, когда настало время благодарить, на Дюрера уже нарисовался покупатель, и ушлый Владислав Викентьевич, не желая сплоховать ни там ни там, захотел и сделку заключить, и друга отблагодарить. И все это с помощью одного и того же рисунка.
Конечно, тот факт, что Леонид принес на продажу копию, склоняет нас к первой версии. Но и вторая тоже может иметь место. События отстоят друг от друга по времени, и кто знает, что там могло произойти в промежутках. Может, как раз в том, что Всеславин продал кому-то поддельного Дюрера, а потом картина каким-то образом оказалась у Леонида, – может, как раз в этом и кроется основной мотив?
Впрочем, мотив в этом деле можно обнаружить, кажется, под каждым листом. Вся новая информация, любые дополнительные сведения, которые удается мне получить, обязательно выводят на какой-нибудь новый мотив. Вот что значит изначально не определиться. Невнятные претензии, которые мог иметь к Всеславину Мазурицкий, изложенные Тамарой в нашей первой беседе, больше походили на выражение личной неприязни, чем на реальные обоснования мотива для преступления. И ненапрасно, ох, ненапрасно так долго не воспринимала я их всерьез. Даже если преступник в этом деле действительно Мазурицкий, боюсь, реальный мотив его будет очень отличаться от того, что наговорила Тамара.
Впрочем, я снова отвлекаюсь. Сейчас необходимо выяснить, каковы были намерения Всеславина, взявшегося собирать коллекцию одинаковых рисунков. И выяснить это не так уж сложно.
Если верно предположение о том, что Всеславин сознательно и цинично отблагодарил за жизнь сына подделкой и только с этой целью взял рисунок при дележе украденного из музея, значит, подлинник ему самому был дорог и, соответственно, до сих пор находится у него. Тамаре, как женщине и матери, он мог не сказать об этом, и, судя по искренности ее тона, она совершенно уверена, что у Леонида – подлинник.
Кстати, пожалуй, и мне не следует слишком много болтать. Несомненно, нам придется произвести небольшую ревизию в архивах Всеславина, и лучше будет, если я скажу, что мы ищем копию Дюрера. Хотя уже ясно, что, если что-то найдем, это, несомненно, будет – увы! – подлинник.
Если же подтвердится вторая версия, то есть что Всеславин отдал другу подлинник, а копию взял для перепродажи и только потом какими-то неведомыми путями она попала к Леониду, то мы просто не найдем ничего.
Что ж, план действий предельно ясен.
Я взяла трубку, нашла номер Тамары и нажала на вызов.
– Тамара Львовна? Это Татьяна. Вы еще не освободились?
– Ну что вы, я давно уже дома! Это было совсем небольшое дело… Так, пустячок… Почти не заняло времени.
Ее голос был радостным, а потом легкомысленным. Так может говорить юная невеста в свой первый в жизни медовый месяц. Но взрослая, солидная женщина… Хорошо за сорок, только-только схоронившая мужа…
«Да что там такое происходит?! – раздраженно думала я, предполагая новые неожиданности и ненужные сюрпризы при встрече. – Почему мне не доложили?»
Впрочем, вслух я сказала другое:
– Вы сейчас дома? Это просто отлично! Могу я подъехать? Я уже поработала с вашими фотографиями, они мне очень помогли. Но чтобы, как говорится, расставить все точки, необходимо выяснить еще одну небольшую деталь…
– Да, пожалуйста! Подъезжайте. Рада буду снова увидеться с вами.
Нет, это что-то невероятное! Ее как подменили. Неужели шалун Эдик – виновник всех этих волшебных превращений?
Но раздумывать о пустяках было некогда. Я спустилась к машине и минут через двадцать снова входила в ставшую уже родной необъятную прихожую.
Тамара искрилась счастьем и летала по комнатам, как гимназистка.
«Ох, не Эдик! Ох, чует мое сердце, что-то тут… нечисто».
– Тамара Львовна, мне необходимо кое-что уточнить…
– Да, пожалуйста, спрашивайте.
– Извините, если снова придется затронуть печальные темы…
– Ничего… ничего, это… спрашивайте, я готова.
– После кончины мужа вы уже просматривали бумаги? Архив, экспонаты коллекции… Вы как-то упоминали, что Владислав Викентьевич имел личную коллекцию…
– Да, но… Он имел, но эти вещи тоже со временем продавались. Все-таки мой муж в первую очередь бизнесмен… был бизнесменом. Так что постоянной коллекции как таковой не было. Какие-то работы ему нравились, и они оставались у нас дольше. Вот, например, как этот Моне, который висит сейчас в кабинете, или Дюрер. Помните, я говорила вчера?
– Да, конечно.
– Ну вот. Что-то задерживалось, но, когда находился выгодный вариант, Владислав, как правило, продавал.
– Вот вы сейчас упомянули о Дюрере… У меня есть информация, что кроме подлинника Владислав Викентьевич был владельцем копии этого рисунка…
– Да? Впервые слышу.
Удивление Тамары было совершенно искренним, даже легкомысленно-романтичное выражение исчезло с лица, и я порадовалась, что выбрала правильную стратегию и не сказала, что муж ее, возможно, довольно-таки циничный негодяй.
«Пускай думает, что облагодетельствовала этого Леонида. Чем бы дитя ни тешилось. А уж как оно там на самом деле… это мы сейчас выясним».
– Тамара Львовна, если это возможно, если личную коллекцию Владислав Викентьевич хранил дома, я бы очень просила вас пересмотреть экспонаты, а точнее, рисунки, гравюры и все, что может быть изображено на листе бумаги, и выяснить для меня этот вопрос. То есть имеется ли в архивах господина Всеславина копия того рисунка, который вы подарили Леониду. Это очень, чрезвычайно важно для расследования, иначе я бы не беспокоила вас.
Тамара находилась в явном замешательстве и, видимо, не знала, как поступить. Наконец она сказала:
– Да… задали вы мне задачу… Все, что покупал лично для себя, Владислав хранил дома, но… разбирать все его бумаги… Впрочем… у него была одна папка… Если действительно, как вы говорите, кроме подлинника он имел еще и копию… в чем я, честно говоря, очень сомневаюсь, то она может быть в папке с рисунками… Подождите, сейчас я принесу.
Тамара открыла одну из многочисленных дверей, ведущих из прихожей, и довольно долго я находилась в помещении совершенно одна.
Откуда-то издалека доносились визги и хохот резвящегося мальчика, из-за двери, за которой скрылась Тамара, слышалось загадочное шуршание, и наконец она снова появилась в коридоре, держа в руках огромную, размера ватмана, папку.
– Пойдемте в кабинет, – говорила она, с трудом вписываясь в дверь со своей крупногабаритной ношей.
В кабинете, на старинном, крытом сукном письменном столе мы свободно разложили необъятную папку, и даже осталось еще место.
Папка скрывала в себе не слишком толстую стопку желтоватой, старой на вид бумаги. Большая часть листов лежала не просто так, а была бережно обернута в тонкий пергамент.
Перебирая эти раритеты, Тамара о каждом из них находила что сказать, и было очевидно, что коллекция ей хорошо знакома.
Но вот, развернув очередную оболочку, она изумленно застыла и долго пребывала в молчании, переводя взгляд то на меня, то на рисунок у нее перед глазами.
– Не может быть! – наконец воскликнула она. – Какое-то волшебство… Но как вы узнали?!
– Это моя работа, – скромно ответила я.
– Нет… это что-то… что-то невероятное! Так вы говорите, это – копия?
– Разумеется.
– И как точно… Все детали, мельчайшие черточки… Впрочем… я не специалист, конечно, но… изумительно!
Тамара еще что-то говорила о том, какого высокого качества работа и как, должно быть, талантлив художник, ее сделавший, я же думала только о том, что подтверждаются худшие предположения.
Увы! Никакими коммерческими соображениями господин Всеславин не руководствовался, желая заполучить второй экземпляр рисунка. Руководила им только жадность.
Если ничего не заподозрили даже музейщики, значит, Васина копия действительно была высочайшего качества, и, подсовывая ее «тонкому ценителю» Леониду, Всеславин знал, что делал, и не опасался разоблачения. Да его и не случилось бы, если бы тот не засобирался продавать рисунок и не вышел в поисках покупателя на Васю. Так все и осталось бы шито-крыто. Еще и продал бы. И глядишь, через год-другой снова «Сотбис» и «Кристис» выставили бы два подлинника одной и той же картины.
Ан не свезло.
Что ж, с этим все ясно. Неясно только, с какого боку можно пристегнуть эту печальную историю к моему расследованию. Мазурицкий здесь никак не завязан, и, кроме иллюстрации падения человеческих нравов, навряд ли эта информация может стать еще чем-то полезной.
– …И если бы я знала, что у Владислава есть копия, да еще такого прекрасного качества… Впрочем, возможно, Леониду не очень приятно было бы сознавать, что рисунок, пускай и в виде копии, имеется еще у кого-то… Возможно, поэтому Владислав и не повесил его и даже мне не сказал, что приобрел эту копию. Я не в обиде. Думаю, это только справедливо. То, что сделал для нас Леонид, бесценно. Таким же должен быть и шедевр, переданный в благодарность.
Последняя фраза Тамары заставила меня вспомнить, что имеется еще один неразрешенный вопрос, касающийся этой истории, и я спросила:
– Тамара Львовна, вот вы сейчас упомянули об услуге вашего друга Леонида… Если я ничего не путаю, у него ведь тоже был сын?
– Да… был. Именно – был. Бедный мальчик! Бедный Леня, как ему, наверное, было тяжело…
– Да, он умер в совсем юном возрасте, вы упоминали об этом… А когда это произошло?
– Да вот… около года назад… может быть, чуть меньше. Подхватил где-то простуду, потом признали острую пневмонию, зетем нашли какую-то инфекцию… все произошло в считаные дни. Как мы переживали за него! Ведь тогда мы уже понимали, что значит терять… А теперь еще Нэля… Ах, Татьяна, вы не представляете себе! Дети – это высшее счастье и в то же время источник самых тяжелых переживаний. Будут ли здоровы, счастливы, как сложится жизнь… но я молюсь… молюсь.
Возможно, Тамара еще долго делилась бы со мной своими материнскими чувствами, но чувства, нахлынувшие в тот момент на меня, были не менее сильными, и я стала прощаться.
«Легочная инфекция! Легочная инфекция! – стучало в голове, когда я спускалась к машине. – Заражение и смерть в считаные дни, точно так же, как со Всеславиным… Нет, таких совпадений просто не бывает».
Я села за руль, но сейчас совершенно точно не готова была управлять автомобилем. Связь между этими двумя одинаковыми смертями была очевидна, но в чем она заключалась, я пока не представляла себе.
«Какой-то злой гений микробиологии, испробовав свое тайное оружие на сыне Леонида, потом, уже действуя наверняка, заразил Всеславина? Или эти двое, старый и молодой, были как-то связаны и пострадали за одну и ту же вину? Или эта связь объединяет всех троих, ведь сын Всеславина тоже пострадал от болезни легких?»
Вопросов было бесчисленное множество, а вот с ответами имелась проблема.
Пожалуй, теперь самое время пообщаться с этим загадочным Леней. Он – единственный из окружения Всеславина, с кем я еще не встречалась. Конечно, обстановка неподходящая, семейное горе и все такое, но… живой же он, не каменный. Даже из того немногого, что я знаю о нем, видно, что личность эта не из жлобов.
Сейчас у него в семье горе, но иногда собственные проблемы делают людей более восприимчивыми к чужим несчастьям.
Рискну.
Я взяла трубку, чтобы набрать номер Леонида и договориться о встрече, но не успела сделать этого, поскольку загорелся экран и раздался звонок.
Высветился номер долгожданного Жени, и я поспешно и даже с радостью нажала зеленую кнопку.
– Таня?
– Да, Женечка, рада слышать тебя. Куда пропал?
– Я никуда не пропадал, я целыми днями занят исполнением твоих поручений.
– Ну, не преувеличивай. Не такие уж эти поручения… сложные.
– Ну, это как сказать. На меня тут некоторые уже косо посматривать начали. Скажут, какой-то шпион у нас завелся.
– Женя, не говори ерунды. Я просила только узнать…
– Ну да. Только узнать, кто приходил, кто уходил, что кому говорил и не слишком ли громко дышал.
– Женя…
– Ну ладно, ладно. Можешь не волноваться, я все выяснил. И кто приходил, и кто как дышал. Только, боюсь, разочарую тебя.
– Правда?
– Правда.
– Ну, валяй. Лучше горькая правда, чем сладкая ложь.
– Это точно. Так вот, в течение двух недель, начиная от момента нашей с тобой встречи и раньше, посторонних, кроме тебя, не было!
Сказав это, бедный Женя даже выдохнул с шумом, настолько приятно было ему освободиться от тяжкой обязанности подозревать в чем-то своих товарищей.
– Так что с легионеллами, похоже, вышло все так, как я тебе говорил. Кто-то работал с ними, да и позабыл убрать образец на место. А поскольку этот вид задействуется у нас редко, произойти все это могло сто лет назад. Не важно, что Вадик недавно обнаружил. Так что… извини.
– Ясно… значит, посторонних, говоришь, не было…
– Не было. Хочешь верь, хочешь нет, я даже у охраны журнал смотрел. Тут у нас есть один парень… ничего такой… можно с ним договориться. Так вот я его попросил, сказал, что очень надо, вопрос жизни и смерти…
– Женя, ты просто сам себя превзошел!
– Ну да. Для тебя старался…
«…чтоб отвязалась», – закончила я за Женю недоговоренную мысль
– Так вот, он разрешил записи почитать. Я просмотрел за последние недели три. Никого! Только свои по работе. К Толику еще как-то заходил друг, это я и без журнала знаю, да он и не посторонний у нас. Его даже охрана не записывает. Они с Толиком на рыбалку вместе ездят, и живет он здесь где-то… не очень далеко. Часто бывает.
– Понятно. А друга, если не секрет, как звать-величать?
– Леонид.
Женя говорил еще что-то, потом попрощался и повесил трубку, а я все смотрела в пустоту, не в силах поверить, что неуловимая нить, всякий раз ускользавшая из рук, наконец-то поймана и это бесконечное расследование, измучившее меня бесчисленными неопределенностями, завершено.
Уже не опасаясь, что наплыв неотступных размышлений и дум помешает мне следить за дорогой, я включила зажигание и спокойно поехала домой, понимая, что вся необходимая информация уже мною получена и осталось только построить ее в систему.