Глава 9

Поднявшись к себе в квартиру, я наконец-то заварила долгожданный кофе, поудобнее устроилась на диване и стала размышлять и сопоставлять, постепенно выкладывая из перемешанных и разрозненных пазлов стройную и гармоничную фигуру произошедшего.

Теперь воистину пришло время собирать камни. Все незначительные мелочи, все оговорки и недомолвки, казавшиеся только ненужным информационным мусором в ходе расследования этого одного из самых необычных моих дел, сейчас, когда все уже было ясно, занимали свое место в общей картине, делая ее целостной и завершенной.

О мудрейший из мудрых, непревзойденный в своей проницательности женский инстинкт! Была бы я поэтом, сочинила бы воспевающий тебя стихотворный гимн.

Как догадалась Тамара? Что толкало ее при очевидно-естественном диагнозе настоять на версии убийства?

Неприязнь к Мазурицкому?

Не знаю. Может быть, и так. А может быть, это он, древний инстинкт, будоражил и не давал покоя, вопреки всем очевидностям призывая к борьбе. Борьбе за свое право знать правду.

Движимая, наверное, тем же инстинктом, я взяла листок с переписанными мною еще в самый первый день телефонными звонками Всеславина и, сопоставив с продиктованным Тамарой номером Леонида, обнаружила, что звонок с этого номера имел место. Ровно за три дня до смерти. Как раз тогда, когда посетила Владислава Викентьевича неожиданная «легкая простуда».

Я вспомнила красочно описанное Тамарой место обитания друга семьи. На Лесной, на самой окраине. Как раз в тех местах, где располагается лаборатория. Еще тогда, в разговоре, у меня мелькнула мимолетная мысль, но, занятая другими версиями, я не придала ей значения. А теперь это так ясно и очевидно.

И впрямь недалеко ходить было Леониду навещать своего друга Толика, с которым вместе они рыбачат.

И нетрудно было невзначай в разговоре узнать что-нибудь интересное про бактерию рода Legionella. И полюбопытствовать про образец. И ненароком стибрить его… Ему, как завсегдатаю, все это было совсем нетрудно сделать.

Можно, конечно, было прямо сейчас поехать и взять за жабры этого самого Толика. Даже не сомневаюсь, самые неопровержимые свидетельские показания, записанные на диктофон, будут у меня в кармане через пять минут.

Но раз уж в этом деле такая значительная роль оказалась за женскими инстинктами, последуем им и сейчас. И инстинкты эти говорили мне, что, прежде чем давить неопровержимыми доказательствами, нужно поговорить с самим Леонидом. Если я верно угадала его мотив, даже не знаю, захочу ли сама я оперировать этими неопровержимыми доказательствами…

Я ни разу не встречалась с этим человеком лично, но все, что по ходу этого дела мне довелось услышать и узнать о нем, наводило на мысль, что самая уместная тактика здесь – разговор напрямую. Кроме того, я настолько устала играть роль, притворяться, за каждым углом ожидать подвоха, что с каким-то даже облегчением и радостью думала о том, как приятно иногда бывает послать подальше все экивоки и выйти с открытым забралом.

Не мудрствуя лукаво я сделала то, что собиралась сделать до разговора с Женей, – набрала номер Леонида и сказала все как есть.

– Леонид? Добрый день. Вас беспокоит Татьяна Иванова, частный детектив. Я действую по поручению Тамары Львовны Всеславиной. Она сомневается, что кончина ее мужа была обусловлена только естественными причинами, и заказала мне расследование с целью окончательно подтвердить или опровергнуть свои подозрения. В связи с этим у меня возникло к вам несколько вопросов. Мы можем встретиться, чтобы обсудить это?

– Вот как?.. Расследование… надо же! Впрочем, Тамара всегда была женщиной проницательной… Ну что ж… хорошо… Хорошо, я готов встретиться с вами.

– Где и когда?

– Если вам удобно, можете сейчас подъехать ко мне домой. В данный момент как раз никого нет. Жена в больнице… впрочем, не важно. Можете подъехать, нам никто не помешает. Я живу на Лесной.

– Спасибо, я в курсе.

– Правда? Хм… впрочем, не важно. Подъезжайте, я буду дома.

Я спустилась к машине и через полчаса уже ехала по посыпанной гравием деревенской грунтовке, любуясь на древние деревянные избушки, вкривь и вкось лепившиеся по обеим сторонам улицы.

Тамара не соврала, номер дома можно было не запоминать. На весь этот островок деревянного зодчества было лишь одно приличное строение, и, увидев окна второго этажа, едва видневшиеся из-за высоченного каменного забора, я поняла, что прибыла на место.

Пообщавшись по оборудованному камерой домофону, я вошла в открывшуюся калитку и вскоре увидела человека, очень соответствующего описаниям художника Васи.

Пожилой мужчина, вышедший мне навстречу, действительно выглядел очень солидно и очень печально.

– …нет, нет, я был против! Не соглашался до последнего. Но молодежь… им все нипочем.

Мы, я и Леонид, Леонид Матвеевич Самойлов, сидели в уютной светлой кухне огромного коттеджа, пили чай со сливками, и неспешный разговор наш ничем не напоминал допрос. Мы беседовали, как беседуют старинные знакомые о житье-бытье, рассказывая, что произошло за то долгое время, что они не виделись друг с другом.

– А жена? Она как отнеслась к такому предложению?

– Да так же, как и я. В два голоса мы отговаривали Лешу, но… Потом я много думал об этом, ставил себя на его место. Как знать… возможно, я тоже купился бы на такой щедрый посул. Для молодого парня слово «Феррари» – что-то вроде сказочного заклинания, исполняющего все желания. Что там какой-то небольшой кусочек легкого… Пустяк! Кто-то сказал ему, что со временем ткани восстанавливаются и через несколько лет он вообще забудет об этой операции. Но он и до того не особенно-то вспоминал. Кажется, больше всего он думал не о здоровье, а о том, что, «на халяву» съездив в Израиль, в виде бонуса получит еще и классную тачку. Ну и… получил. Хотя врачи предупреждали нас, что постоперационный период весьма опасен, организм ослаблен, восприимчив к инфекциям… Но молодость… разве она думает о таких мелочах… В эти годы все мы уверены, что будем жить вечно.

– Ваш сын не соблюдал осторожность?

– Разумеется, нет. Операция прошла без осложнений, практически через несколько дней Леша уже чувствовал себя вполне нормально, так же, как и до этого вторжения в организм, не ощущал никаких проблем с дыханием и прочего в этом роде. А когда, вернувшись в Россию, увидел свою новую машину, восторгам его вообще не было предела. Владислав выбрал кабриолет, и Леша постоянно ездил с открытым верхом, совершенно не обращая внимания на наши с Ириной замечания о том, что восстановительный период еще не закончился и что такое легкомыслие чревато.

– Но все-таки как же вы согласились? Извините, возможно, вопрос мой прозвучит бестактно, но… неужели вы, человек состоятельный, не могли купить или хотя бы пообещать купить сыну престижный автомобиль? Пускай не «Феррари»…

– Дело не в этом. Не в «Феррари». Мы с Ириной всегда серьезно относились к вопросу воспитания детей и, сколько помню, ни разу не имели случая разочароваться в них. Поэтому без моего согласия Алексей, даже при всем горячем желании иметь такую машину, не стал бы предпринимать никаких шагов, это вообще не нуждается в комментариях. Он дал положительный ответ Владиславу только после того, как я сам позволил ему.

– Тогда я вообще ничего не понимаю… Ведь только что вы сами сказали, что не соглашались до последнего.

– Да, до последнего. До того момента, как Тамара пришла ко мне в слезах и стала умолять, ползая на коленях. Наша гордая, неприступная Тамара… Вообще, все это тянулось достаточно долго, Сережу возили по клиникам, Владислав то и дело ездил в Москву… Потом он узнал про операцию, стал уговаривать меня… А я не соглашался. Прошло еще время, положение все ухудшалось, и врачи ничего не могли сделать. Мальчик умирал. А я сам – отец. И когда она пришла ко мне… в общем, в тот момент у меня просто язык не повернулся сказать «нет».

– Вот оно что… Тогда… да. Тогда это понятно.

– Владислав, как золотая рыбка, говорил мне: «Проси чего хочешь», но некоторые вещи сложно оценивать в рублях, поэтому я сказал ему, чтобы сделал то, что попросит сын, а мне ничего не нужно. Я ведь, собственно, ничем здесь не участвую…

– Ну, это как сказать…

– Да, Владислав тоже высказался в этом роде и заявил, что хочет отблагодарить меня. Я давно просил его продать мне рисунок Дюрера – очень хорошую работу, которую он по случаю приобрел в какой-то, кажется, частной галерее. Но он все не соглашался, говорил, что и ему самому картина нравится, а главное, Тамара как-то уж очень к ней неравнодушна. Так вот, после того как все они вернулись из Израиля и оба мальчика пошли на поправку, Владислав подарил мне рисунок, не преминув снабдить все это весьма пафосной речью о крепкой дружбе и взаимовыручке… Он вообще всегда имел склонность к рисовке и всяким там театральным эффектам. Я повесил рисунок дома, а через некоторое время Леша стал кашлять, слег с пневмонией и… Мы даже не успели осознать, что произошло. Так быстро, можно сказать, молниеносно все случилось. Врачи сказали, что причиной всему легочная инфекция, и мы должны были на первых порах после такой сложной операции уделять больше внимания гигиене.

– То есть катание на автомобиле с открытым верхом здесь не повлияло?

– Кто знает… Возможно, причина крылась в совокупности… факторов. Так или иначе, сын Владислава жил, а мой сын умер, и подарки, полученные в компенсацию за эту смерть, резали глаз. Машину я продал быстро, а с рисунком возникла заминка. Подобные вещи не относятся к числу высоколиквидных товаров, и, хотя я назначил невысокую цену, покупатель все как-то не находился.

– Владислав был в курсе, что вы распродаете его подарки?

– Нет… думаю, нет. Сам я не говорил ему, а кто бы еще мог сказать, не в курсе. Когда искал покупателя, я старался не пересекаться с теми, кто работает с ним.

– А почему, если не секрет?

– Трудно сказать. Возможно, мне не хотелось именно с ним говорить на эту тему… не знаю. Мне посоветовали обратиться к одному человеку, который якобы мог кого-то порекомендовать… в смысле – вывести на покупателя. Но сначала он хотел посмотреть рисунок. Я передал работу через посредника, с которым работал раньше и которому вполне доверял, но тот на следующий день позвонил мне и сказал, что возникли проблемы. Мы встретились, он вернул рисунок и сообщил, что не может предлагать его, поскольку это – копия. Представьте себе мое изумление. Зная всю предысторию появления у меня картины, пожертвовав здоровьем, а в итоге и жизнью своего сына, выслушав эту идиотскую речь, я вдруг узнаю, что все это было проделано ради ничего не стоящего куска картона. Сначала я, разумеется, не поверил. Но, встретившись с тем человеком, на которого вышел посредник, я убедился, что все именно так, как мне говорили. Оказалось, что человек этот в прошлом художник и рисунок – копия его собственной работы. На всех своих копиях он делает некую особую метку – он объяснил мне и даже показал, в каком именно месте картины находится этот почти незаметный нюанс, – так что сомневаться уже не приходилось.

– Как вы думаете, сам Владислав знал, что отдает вам копию?

– Разумеется. Владислав – профессионал. Он не ошибается в таких вещах. Но тот рисунок, который он приобрел в галерее, был подлинным, это мне известно. Думаю, он и сейчас у него.

– Откуда же взялась копия?

– Кто его знает… Торговля произведениями искусства – бизнес… своеобразный. Владислав не брезговал и подменами и не особенно скрывал это, объясняя тем, что должен же он как-то держаться на плаву… Думаю, где-то по случаю он приобрел и эту копию, так же как приобрел рисунок, и спрятал до лучших времен, авось пригодится.

– Вот и пригодилось…

– Ну да. Узнав истинную ценность рисунка и поняв, что произошло и как именно меня отблагодарили, я долго не мог прийти в себя. Вот за что умер мой мальчик… Вообще, я человек не мстительный, быстро забываю зло, но в этом случае… Я не смог простить. У меня был друг, Толик, мы вместе учились, как ни странно, в монтажном техникуме. Хотя ни один из нас ни дня не работал по полученной специальности. После армии Толик поступил в медицинский, а я – в университет, на исторический. История искусств. А столкнулись в рыбацком магазине.

– Рыбак рыбака…

– Ну да. Это хобби у нас еще в техникуме было общим. На этой почве, собственно, мы и сблизились. Ну вот. Поговорили, узнали кто где, да с тех пор так и общаемся. Как-то даже брали рыбацкий тур в Финляндию. Но не впечатлило. У нас лучше. Впрочем, это я отвлекся. Толик работает в лаборатории, не так далеко отсюда, я частенько бывал у него. И вот как-то разговорился с ним об этих легочных инфекциях… Он знал о… том, что произошло.

– И о том, что рисунок был поддельный?

– Нет. Об этом не знал. Об этом я никому не говорил. Не представляю, как вам удалось узнать это…

– Я – частный детектив.

– Ну да… да. Впрочем, не важно. Так вот, об инфекциях. Толик – профессионал в своем деле, настоящая ходячая энциклопедия, когда я начал расспрашивать его, он мне столько всего порассказал, что я только диву давался, сколько на свете всякой дряни водится. И вот в числе прочего он поведал весьма занятную историю о том, как однажды в одном иностранном городе заболела сразу целая толпа народа, проживающая в одной и той же гостинице, и многие умерли, и врачи долго не могли найти причину. Потом выделили этот вирус, а недуг стали называть «болезнь легионеров», или по-другому – легионеллез. Это необычное название как-то связано с тем, что подобной болезни очень подвержены путешественники. Болезнь эта трудно диагностируется, поскольку течение ее очень похоже на пневмонию, а смерть наступает быстро, то есть как бы не успевают догадаться, что это – легионеллез. Все это почему-то очень заинтересовало меня, хотя в тот момент я не имел никаких конкретных планов и сам себе, пожалуй, не смог бы ответить на вопрос, для чего мне может пригодиться такая информация. Но тема не выходила из головы. Я посмотрел, что об этом пишут в Интернете, и выяснилось, что основная опасность при этой болезни, которая, собственно, и является причиной такой высокой смертности, это высокая интоксикация организма. Из-за этого выходят из строя разные жизнеобеспечивающие системы, и проблема с легкими как бы отходит уже на второй план. Соответственно, если организм человека ослаблен, имеются хронические заболевания или еще что-то в этом роде, то вероятность летального исхода весьма велика. Кроме того, в группу риска входят курящие мужчины старше сорока лет. В общем, чем больше я узнавал об этом, тем яснее становилось мне самому, что, собирая эту информацию, я неявно и почти бессознательно примеряю ее к Владиславу. Он, несомненно, входил в группу риска. У него была масса проблем со здоровьем, и, если вирус подобного рода проникнет к нему в легкие, он – первый кандидат на летальный исход. Мой сын умер от легочной инфекции. И Владислав косвенно способствовал этому. Пускай сам попробует, каково оно. И если Господь оставит его в живых, значит, так тому и быть, значит, за мой грех послано мне. А если нет… Значит, будем считать, что хоть раз в своей жизни Владислав расплатился без обмана. Смерть за смерть. Вот что думал я, в очередной раз отправляясь к Толику и теперь имея в голове уже вполне определенное намерение и план действий.

– Как вам удалось заполучить образец?

– Я просто украл его. Снова заговорил с Толиком об этой инфекции, сказал, что история меня заинтересовала, попросил показать штамм. Он принес какую-то колбу из холодильника, начал рассказывать мне о вирусе, потом его куда-то позвали, а я спросил, не испортится ли экспонат. Толик бросил мне ключи и сказал, чтобы я отнес колбу в холодильник.

– И вы не отнесли?

– Отнес. Но потом вынес обратно. И унес домой.

– Вирус проникает в организм в виде мелкодисперсного аэрозоля при вдыхании. Как вам удалось добиться этого?

– Вы и об этом знаете? – на лице моего собеседника отразилось искреннее удивление.

– Добывать информацию – моя профессия.

– Да… аэрозоль. В этом была главная трудность, и я долго ломал голову, как мне провернуть все это. Но в конце концов нашел выход. У меня сохранился флакон от старого одеколона, знаете, раньше выпускали такие, с резиновыми грушами? На крышке с одной стороны груша, с другой – распылитель. Наливаешь одеколон, нажимаешь на грушу и получаешь мелкодисперсный аэрозоль.

– Остроумно.

– Возможно. Но главная проблема заключалась в том, как заставить Владислава вдохнуть его, и я придумал вот что. У Ирины есть такие кастрюльки… «Цептер» или не знаю, как их там. В общем, крышка там сделана так, что, когда кастрюлька закрыта, воздух оттуда практически не выходит, и пища готовится как на пару. Так вот. В такую кастрюльку с остатками пищи я и вдунул этот самый аэрозоль. А когда Владислав приехал, попросил его понюхать, не протухло ли. У меня, дескать, нос заложило. Все это я проделал перед самым его приходом и брызнул щедро. Так что, даже если что-то и вышло бы в какую-нибудь щель, оставшегося все равно должно было бы хватить.

– И вы не ошиблись в расчетах.

– Да.

– А зачем приезжал Владислав? – поинтересовалась я, вспомнив единственный входящий звонок с номера Леонида в тот день.

– Я попросил его. У меня есть икона… старинная, досталась в наследство от бабушки. Владислав не знал о ней. Я позвонил ему и сказал, что якобы мне недавно ее передали, просят оценить. Ну а он такие случаи не пропускает. Нутром чует, где можно купить за копейку, а продать за сто рублей. Сразу прискакал. Ну и тут, между делом, в разговоре…

– Вы предложили ему понюхать содержимое кастрюльки.

– Ну да.

– А сами не опасались заразиться?

– Нет.

– Смело.

– Я довольно подробно изучил нюансы воздействия этих бактерий. В суховоздушной среде они практически не оказывают влияния, им необходима высокая влажность. Кроме того, когда крышка будет уже открыта и все, что под ней скрывалось, распространится в воздухе, концентрация микроба на единицу объема станет минимальной и практически безвредной. Опасность заражения существовала только первые несколько секунд после снятия крышки, именно тогда, когда вдыхал этот воздух Владислав.

– Вы очень тщательно все продумали.

– Да. Я даже открыл окно, чтобы свести риск к минимуму. И я не заразился. Господь наказал меня по-другому.

– Вы имеете в виду болезнь дочери? – осторожно спросила я.

– Да. Правда, Нэля и до этого уже чувствовала себя неважно… Но чтобы в больницу… В больницу она попала на следующий день после Владислава.

– Надеюсь, не с легкими?

– Нет. Пищеварение. После смерти Леши она стала жаловаться на боли в желудке… Они с братом были очень дружны, переживания не прошли бесследно. Нервы… ведь все это связано. А пищеварение… очень тонкий процесс, чуть переволновался… впрочем… теперь что говорить… Ну вот, а сейчас сделали обследование, говорят, язва, нужно делать операцию. А у нас с Ириной при слове «операция» ассоциация только одна. Жена места себе не находит, да и сам я…

– Вы связываете это с тем, что произошло с Владиславом?

– Не знаю… Я не жалею о том, что сделал. И потом… никто не гарантировал, что все получится… именно так. Он мог выздороветь, мог вообще не заразиться. Я ведь не заразился. А так… значит, была в этом какая-то… справедливость. Впрочем, я не отказываюсь от того, что сделал, и готов ответить перед законом, или как это там… Что вы намерены предпринять?

Признаюсь, этот вопрос поставил меня в тупик. И правда, как мне быть со всем этим? Поступок Всеславина отвратителен, я первая соглашусь, что он заслуживает наказания. Причем как раз для наказания по закону оснований здесь, увы, нет.

В этом смысле ответ Леонида представляется как нельзя более адекватным. И там и тут окончательное решение отдано в руки провидения. Хотя, конечно, намерения в том и другом случае отличаются… Всеславин хотел всего лишь дешево купить, а Самойлов задумал отнять жизнь. Но ведь и у него отняли.

Нет, выступать судьей в таком деле и решать, кто прав, кто виноват, я, пожалуй, не возьмусь.

– Как вы думаете, Тамара знала о том, что рисунок поддельный? – спросила я у напряженно ожидавшего моего приговора Леонида.

– Навряд ли. В отличие от своего мужа, она благодарила искренне, это было видно.

– Понятно. А когда умер ваш сын, Всеславины тоже связывали это с недавней операцией или считали, что два события не являются причиной и следствием?

Теперь задумался Леонид. Он долго молчал, потом медленно проговорил:

– Отвечать за Владислава или Тамару я не готов, я в душу к ним не лазил, но, что касается причины и следствия, думаю, нельзя говорить о том, что связь здесь такая уж прямая. Ведь сама операция прошла успешно. Не знаю… Ничего я не знаю. Наверное, я виноват больше всех.

Леонид горестно уставился в пол, а я, кажется, определилась с тем, как мне следует поступить.

Сказав, что вскоре позвоню и сообщу о своем решении, я попрощалась и поехала домой

Что ж, если окончательный вердикт во всей этой истории так часто предавался в руки судьбы, положимся и мы на провидение и не будем вмешиваться.

Тамара предполагала, что в смерти ее мужа виновен Мазурицкий, а выяснилось, что это не так, и это – все, что мне следует сообщить ей. Если ей это вообще еще интересно.

Что же до прочего, никто не выходил ни на кого с ножом или револьвером, не подсовывал яд, не травил газом. Состав преступления отсутствует.

Да, Всеславин не мог заранее знать, что все получится именно так, как получилось в итоге. Но и Самойлов не имел стопроцентной гарантии. Так что, если рассматривать дело строго, я тоже несклонна видеть здесь такую уж прямую связь. Ну понюхал он какое-то там кушанье в кастрюльке, и что из того? Леонид стоял тут же и дышал тем же воздухом. Если и было у него в душе какое-то неблаговидное намерение в отношении другого, он и сам рисковал здоровьем. В отличие от того же Всеславина, который без всякого риска подсунул в благодарность за спасение сына подделку.

Нет… Пускай все остается как есть. Незачем миру знать эту грустную повесть. Что изменится от этого? Несчастные станут еще более несчастными? Невооруженным глазом видно, что этот Леонид уже сам себя осудил так, как не осудит ни один скорый и справедливый суд. Он уверен, что болезнь дочери – наказание за его поступок, хотя, на мой взгляд, это еще очень большой вопрос. Чего я добьюсь, если дам официальный ход делу? Самойлов не будет отпираться, так что даже тех немногих доказательств, которые у меня имеются, вполне хватит, чтобы ему присудили срок. Его жена останется одна с больной дочерью на руках и тоже всю оставшуюся жизнь будет думать, что это – наказание за то, что совершил ее муж.

А Тамара с чувством глубокого удовлетворения завершит сделку по «Сотбис» и, наслаждаясь плодами налаженного мужем бизнеса и здоровьем спасенного другом сына, продолжит процветать. Продолжит, даже не подозревая, как отблагодарила она за это здоровье. Продолжит, даже если я скажу ей как.

«Ну что ж, значит такая судьба» – вот что говорят в таких случаях. В тех случаях, когда эта «судьба» коснулась другого.

Нет. Пусть остается как есть.

Я раскрыла это дело, пожалуй, самое мутное, странное и запутанное из всех, что у меня были. Легочная инфекция… Кто бы мог подумать! Теперь я буду знать, что совершить убийство можно и таким способом. И даже не нужно быть шпионом международного масштаба, как шутил Валера из морга.

Предсказание костей сбылось. Я успешно завершила работу и заслужила если уж не всеобщее, то свое собственное уважение совершенно точно. А что касается признания широкой общественности, то стоит рассказать тому же Кире, что я раскрыла убийство, совершенное с помощью легочной инфекции, и лавры мне обеспечены.

Впрочем, для начала нужно наконец отчитаться перед моей подозрительно терпеливой клиенткой и, так сказать, официально завершить расследование.

Набирая номер Тамары в третий раз за сегодняшний день, я была готова ко всему. И к тому, что она снова скажет, что рада будет меня увидеть, и к тому, что нахамит и пошлет подальше, сказав, что надоела, и к тому, что, как в первый день нашего знакомства, ледяным тоном привыкшей повелевать начальницы объяснит мне, где мое место.

Но Тамара снова удивила меня и разыграла собственный сценарий, не подтвердивший ни одну из моих версий.

Голос ее звучал устало и расслабленно.

– А мы не сможем перенести встречу на завтра? – мягко и как бы даже просительно проговорила она. – Сейчас это… не совсем удобно.

– Да, разумеется. Во сколько мне подъехать?

– Давайте как сегодня, к девяти. Вас устроит?

– Да, вполне.

Только на следующее утро выяснилась причина волшебных перемен, происходящих с Тамарой.

Мой организм, похоже уже на физиологическом уровне, стремился завершить наконец это бесконечно тянущееся дело, и я снова проснулась очень рано с приятным ощущением, что сегодня прозвучит финальный аккорд.

Проделав все утренние процедуры, приняв душ и позавтракав, я все равно оказалась на месте раньше, чем следовало, и, неторопливо вылезая из машины, думала, что еще мне такого сделать, чтобы потянуть время.

Но долго ломать голову мне не пришлось. Я заметила, как открылась дверь подъезда, в котором находилась квартира Тамары, и перед моими глазами, разыгралась довольно интересная мизансцена, напоминающая недавние трогательные проводы Эдика, только с другими участниками.

Из двери, улыбаясь, вышла Тамара, а следом за ней, радостный и удовлетворенный, показался Владимир Иванович Мазурицкий собственной персоной.

На этот раз возле дома не наблюдалось припаркованных внежорожников, но, как только сладкая парочка появилась в поле моего зрения, я почти сразу же увидела и солидное, представительского класса транспортное средство, вывернувшее из-за какого-то угла и, шурша покрышками, покатившее навстречу боссу.

«Вот оно в чем дело… – ретируясь и снова прячась в машину, чтобы как-нибудь ненароком на попасться на глаза, думала я. – Однако…»

Картина, представшая моему взору, настолько не вязалась со всеми предыдущими событиями, что я почувствовала необходимость немного задержаться и осмыслить новость.

Мазурицкий! Преступник, убийца, конкурент, негодяй… Чего только не выслушала я в его адрес! И вот – извольте! Этот самый Мазурицкий – на месте Эдика. Неудивительно, что Тамара потеряла интерес к расследованию, на котором еще недавно так настаивала. Думаю, теперь ей гораздо интереснее будут доказательства того, что муж ее отправился на тот свет без посторонней помощи.

На ходу перестраиваясь, переиначивая сложившийся уже в уме отчет, я дождалась, пока влюбленные попрощаются, и, когда представительский «Мерседес» уехал, а счастливая Тамара вновь скрылась за дверью подъезда, вышла из машины и отправилась следом.

Кажется, впервые я заранее знала, каким будет настроение моей заказчицы, и ее счастливое порхание уже не вызывало изумления.

Я тоже улыбалась, стараясь попасть в тон и сделать информацию, которую я намерена сообщить, приятной. Мне уже было понятно, что, узнав о невиновности Мазурицкого, Тамара будет только рада, оставалось лишь как следует преподнести это.

– Ну что, какие сегодня у вас ко мне вопросы? – весело произнесла Тамара, для которой все вопросы, казалось, были уже решены.

– Сегодня никаких, Тамара Львовна. Расследование закончено.

– Вот как?! Ну что ж, я рада…

Однако по тону, по тому, как изменилось выражение ее лица, особенной радости я не заметила. Несомненно, Тамара, еще так недавно упорно настаивавшая на виновности Мазурицкого, ожидала услышать от меня о доказательствах этой виновности, а учитывая, как обстояли дела с ее личной жизнью на сегодняшний день, информацию эту никак нельзя было бы назвать приятной.

Но я не стала огорчать влюбленную женщину.

– Не знаю, возможно, услышав о результатах, вы огорчитесь, но я привыкла оперировать фактами, а факты свидетельствуют о том, что господин Мазурицкий непричастен к смерти вашего мужа. Я понимаю, что у вас были веские причины подозревать его, но, досконально изучив все обстоятельства, я пришла к выводу, что смерть наступила от естественных причин. Инфекция действительно была спровоцирована довольно редким видом бактерий, о чем я уже докладывала вам и чему имеется документальное подтверждение, но заразить этими бактериями человека намеренно практически не представляется возможным. Таким образом, проведенное расследование показало, что кончина вашего мужа не является следствием чьего-то злого умысла и у нас нет оснований обвинять ни господина Мазурицкого, ни кого бы то ни было еще. Сожалею, если такой результат разочаровал вас, но могу только повторить, что я привыкла оперировать фактами, а факты – упрямая вещь.

Глубочайший вздох облегчения, который Тамара даже не пыталась скрыть, лучше всяких слов говорил, что о разочаровании и речи не идет. Она снова оживилась, заулыбалась, и речь ее полилась рекой.

– Ну, что поделать, – суетясь возле чайника, весело говорила гостеприимная хозяйка. – От естественных причин, значит, от естественных. Выходит, я ошиблась. Что ж, бывает. Зато мы теперь точно знаем, что нет никаких оснований подозревать кого-то. Я считаю, что это тоже дорогого стоит.

– Да, разумеется. Тяжело все время теряться в догадках и сомневаться, достаточно ли порядочные вокруг тебя люди.

– Вот именно, – с жаром подхватила Тамара. – Все время думать, предполагать… это… мучительно. Нет. Считаю, что заказала это расследование не зря. Я очень благодарна вам, Татьяна, вы избавили меня от очень тяжкого груза… душевного. Давайте попьем чаю. Сережина няня делает изумительное печенье. Какой-то особый семейный рецепт. Попробуйте, уверена, вам тоже понравится. Ведь мы, возможно, больше не увидимся с вами, пусть останутся приятные воспоминания о последней встрече.

А вот и общественное признание. Что ж, благодарность счастливого заказчика – лучшая награда для исполнителя.

Нет, дружба с Мазурицким и впрямь совершила настоящее волшебство. Та ли это Тамара, которая чуть больше недели назад так повелительно разговаривала со мной вот в этой же кухне? Нет и еще раз нет. Это совершенно другая женщина, мягкая и спокойная.

Я попила чаю и отведала печенья, действительно очень вкусного.

Но, прощаясь с Тамарой, чувствовала, что меня так и распирает от желания поделиться с кем-то. Запутанное, странное расследование, на каждом шагу возникающие новые версии… и такой неожиданный, непредсказуемый результат. Все это требовалось немедленно излить на чью-нибудь беззащитную голову, иначе меня бы просто разорвало.

Твердо решив не посвящать в ненужные подробности Тамару и не портить ей медовый месяц, я не могла рассказать полностью всю историю ей. Не могла рассказать даже Кире, потому что тогда пришлось бы расколоться и выложить все, что я знала об ограблении музея.

И, перебрав все возможные и невозможные варианты, я решила сделать объектом своих излияний Светку. Ведь как-никак она тоже участвовала во всем этом. Иногда даже в ущерб своим прибылям. Пускай узнает, что труды ее были не напрасны.

Я взяла трубку и, найдя знакомый номер, нажала на вызов. Голос на том конце снова был грустным.

– Что, опять пусто?

– Увы. С утра хоть бы один. Хоть бы на укладку кто пришел, про стрижку уже не говорю.

– А хочешь, я к тебе приду, Света? На стрижку.

– Шутишь? Говори сразу, что опять? Анжела или Эльвира? Или новенький кто?

– Нет, я серьезно. Дело закончено, ни Анжела, ни Эльвира больше неактуальны. Я сама хочу прийти, освежить внешний облик. Свой собственный.

– Вот это номер! Я что-то даже и не припомню такого. В новейшей истории.

– Отметь этот день красным цветом.

– Уже бегу.

Усевшись в удобное кресло, я с удовольствием предоставила себя в распоряжение умелой подруги, предвкушая долгую, приятную процедуру и интересный разговор с непременными охами и ахами со стороны Светки, по завершении которого я, несомненно, получу самое полное общественное признание.