Книга: Рецепт предательства
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6

Глава 5

Охранник лаборатории уже знал меня в лицо, но тем не менее снова зарегистрировал. Долг превыше всего.
Зато Женина бумага превзошла все мои ожидания. Кроме отчета непосредственно о результатах микробиологического анализа там имелись все ссылки на официальные заявления, с которыми этот анализ был связан, включая заявление Всеславиной в морг. Таким образом, я получала на руки официальное свидетельство о том, что смерть конкретного товарища наступила в результате воздействия конкретного микроба, а вовсе не из-за случайной концентрации стафилококков.
Учитывая редкость этого микроба и отсутствие других зарегистрированных фактов заражения, бумага являлась косвенным подтверждением того, что кончина Всеславина явилась результатом целенаправленного воздействия.
«Тамара будет в восторге, – думала я, снова садясь в машину. – Ведь ее догадки подтверждаются. Вот смеху-то будет, если выяснится, что это действительно сделал Мазурицкий. Убрал муженька и прямо на следующий же день приступил к маневрам по нейтрализации жены. Вот это я понимаю – сила духа. Это какими же железными нервами нужно обладать, чтобы, совершив одно преступление, тут же браться за другое».
Впрочем, подмена картины в квартире старого знакомого не такой уж и криминал… При определенных обстоятельствах вообще может сойти за милую шутку.
Занятно выходит. Тут пошутил, там похохмил… ан, глядишь, шашка-то и в дамках. Жизненное пространство свободно.
Однако чувствовалась во всем этом какая-то нестыковка. Фальшивая нота, которая вносила диссонанс в красивый аккорд. Если все действительно так, как сейчас вырисовывается, значит, Мазурицкий – личность очень незаурядная. Весьма и весьма. Так что же, спрашивается, мешало ему проделать все это или что-то похожее раньше? Почему все эти годы он так покорно терпел от Всеславина все унижения?
Вопрос интересный. И ответа на него может быть два. Либо Мазурицкий вовсе не такая уж незаурядная личность и он непричастен к заражению смертельной инфекцией, либо в отношениях двух конкурентов было еще что-то, мне пока неизвестное, и мотив этого преступления несколько глубже, чем пытается представить его Тамара.
Возможно, видеозапись задушевных бесед, ведущихся в галерее Мазурицкого, сможет пролить некоторый свет на все эти темные места, и мне не терпелось посмотреть, что же там наснимала горошина.
Прибавив газу, я быстро проделала обратный путь и, взлетев к себе на седьмой этаж, включила компьютер.
Долго не было ничего интересного, и, сориентировавшись по времени, я поняла, что практически до конца рабочего дня два друга, то есть Игорь и Сеня, так и сидели вдвоем, брошенные мною и не подобранные больше никем из новых клиентов.
Среди обмена незначительными фразами промелькнуло несколько язвительных замечаний в мой адрес, в том духе, что в коллекционеры лезут все кому не лень. Особенно это почему-то беспокоило Сеню. Игорь Владленович, напротив, был вполне лоялен.
– Да тебе-то что, – успокаивал он разошедшегося друга. – Не твои бабки. Подумай лучше, кто сможет копию написать. Вдруг они и правда закажут.
– Закажут они… Чего бы понимали… А то думают, если бабки есть, так и весь мир скупить могут. Кому написать… да вон, Вася напишет. Он опять без работы.
– Неудивительно. Совсем опустился, никто уже связываться с ним не хочет. Смотри, как бы не прогадать…
– А чего тут гадать. Подождут, не к спеху. Ему главное задатков больших не давать, чтоб раньше времени не запил. А так… лучше его никто не сделает.
– Талант не пропьешь.
– Ну да. А как хорошо начинал… Я ведь давно его знаю, с Москвы еще. Целых два курса с ним на одном факультете в академии проучился.
– Ну да. А он – три.
– Не болтай чего не знаешь. Он уже дипломную собирался писать, когда вся эта заварушка началась. С последнего курса выперли, сволочи. А в лучших студентах числился, блестящую карьеру пророчили. Италия, Рим…
– Вот и напророчили. А все деньги… легко разбогатеть захотел. Вот и нарвался.
– Тебя бы на его место. Ни родных, ни близких, общага и стипендия сорок рублей. Как хочешь, так и живи. Разбогатеть… Ему жрать нечего было, а ты… Думаешь, там так много платили за эти копии? Да копейки. Они ж не рассказывали, что сами с этого имеют. Вслепую разводили их, дурачков-то этих. А те еще гордились, хвастались, как похоже получается.
– И что, много было… подмен?
– А я знаю? Я уж давно дома с папкой и мамкой жил, когда все это произошло. Только потом, когда Васька уже вернулся, так… кое-что рассказал. Там, оказывается, целая шайка-лейка работала. Даже на заграницу выходили. А что, подлинники старых мастеров, чем не товар? В любой Америке с руками оторвут. Вот они и развернулись. Деятели… А пацаны зеленые крайними оказались.
– Что, неужели никого не привлекли?
– Да нет, посадили кое-кого. Хранителя там одного, да еще парочку. Но все агенты, посредники, все, кто на процентах наживался, все ни при чем остались. А Васька попал. Как же, какое громкое дело! Самый известный в стране музей! И вдруг наш студент причастен к мошенничеству с предметами искусства. Куда тебе! Дипломная… И дня лишнего не продержали.
– А долго они… рулили-то?
– Нет, заметили быстро. Здесь нужно отдать должное. Но и то сказать – не частная лавочка, государственное учреждение. Да еще какое. Но, думаю, капиталец составить себе многие успели.
– А подделки все обнаружили?
– Да что ты пытаешь меня?! Я там был? Я сам только с Васькиных слов все знаю. А ему тоже не больно-то рассказывали. Говорил, что отрисованные копии подсовывали вместо подлинников, да и оставляли до лучших времен. Какие-то обнаружили, конечно. Но ведь сам на себя никто наговаривать не будет. «Не помню, не знаю. Что найдете, все ваше». Васька говорил, что следаки им потом показывали те картины, которые экспертизу не прошли. Спрашивали, которая чья. Так он из своих-то кое-чего недосчитался. Значит, не все выявила она, экспертиза-то.
– То есть неискушенный зритель и сейчас на студенческие перерисовки любуется?
– Может быть, и так. А может, так и лежит все это в запасниках. Они ведь тоже не дураки, то, что у всех на слуху да на виду, не брали. Редкое, малоизвестное, то, что нечасто выставляется, не замылило глаз. Главное, чтобы имя было да работа в каталогах числилась.
– И что он… Василий-то? Когда вернулся, чем занялся?
– А чем ему было заниматься? Карьера закончилась, жизнь не сложилась. С такими рекомендациями кому он был нужен? Я уж тогда начинал постепенно… коммерцию-то. Привлекал его иногда. И как консультанта, и копии тоже иногда заказывали. Но это что… это разве поле. Для таланта-то. А у Васьки, у него и правда талант. Был.
– Да-а-а… жалко.
– Жалко. А что делать? Послонялся тут какое-то время, потом пить начал. А уж это… с этим замыслы-то грандиозные… оставить приходится. Так и пропал человек. Ни за что. Теперь так и перебивается. От случая к случаю. Где перепродажу устроит, где обмен проконсультирует. Картины-то теперь ему уж редко заказывают, сам сейчас говорил. Но ты, если шеф спрашивать будет, ты его рекомендуй. Лучше его никто не сделает.
– Ладно, договорились. Прямо растрогал ты меня своей историей…
– Подожди-ка… идет кто-то…
На какое-то время собеседники исчезли из поля зрения камеры, а когда появились вновь, их сопровождала уже целая толпа. Из этой толпы знаком мне был только Мазурицкий, но кое-какие лица, виденные мельком при моем первом посещении, я тоже припоминала.
Бурный и громогласный обмен приветствиями долго не позволял вычленить что-то конкретное из хаоса звуков. Наконец все вновь прибывшие расселись за столом, на котором как по волшебству появились бутылки и закуски, и беседа потекла в более спокойном ключе.
Поначалу разговор шел, по всей видимости, о каких-то текущих делах, поскольку я слышала только совершенно неизвестные мне имена и абсолютно непонятные замечания в их адрес. Но вот прозвучало имя Владя, и я навострила уши.
– Ну что, Сеня, как племянничек-то твой? Готов? – спросил Мазурицкий.
– Он всегда готов, – загадочно улыбаясь, ответил Сеня.
– Смотри, задание ответственное. Не подведи.
– Не волнуйтесь, Владимир Иванович, я сам там буду. Все под контролем.
– Что, Вова, хочешь окончательно додавить конкурента? – смеясь, спросил кто-то из присутствующих. – У них и так траур, куда ты еще? Поимей совесть.
– А он имел совесть, когда разводил меня, как лоха последнего? Ничего… нормально. Витя не обеднеет, а уж Тамара и подавно, – слово в слово повторил Мазурицкий мою недавнюю мысль. – Зато с первого раза научится. Узнает, что не бабское это дело – мировыми шедеврами торговать.
– Как же ты заменить-то ее хочешь? – раздался другой голос. – Там ведь народу соберется – яблоку упасть негде.
– А на это у нас Семен Петрович имеется, – улыбаясь, повернулся Мазурицкий в сторону Сени. – Универсальный специалист и мастер на все руки.
– Сеня, открой секрет, – спросил тот же голос. – Как сделаешь?
– Все тебе скажи. Ты, может, от Тамары засланец? Нет уж. Я сделаю сначала…
– А потом пускай Витя купит, – вставил Мазурицкий.
– Да, пускай Витя купит, а уж после расскажу тебе все, любознательный мой.
– А что, тебя таки на прощание пригласили? Вову-то, вон, даже в известность не поставили.
Шутка вызвала всеобщее оживление, и минуты две за столом звучали громкий смех и остроумные комментарии. У меня же эта часть разговора вызвала только одну ассоциацию – Мазурицкий причастен. И, судя по тому, как спокойно он держится, исполнителем был кто-то другой. Вот как сейчас, не сам он поскакал к Всеславиной менять картину, так же и в первом случае, по-видимому, не сам испытывал на прочность организм ее мужа.
«Как же мне тебя подловить? – уже невнимательно наблюдая за тем, что происходило на экране, думала я. – Ни с какого боку не прицепиться. Всюду чист».
Впрочем, в памяти горошины, в общем-то, уже и не было ничего, стоящего внимания. Веселый разговор вскоре закончился, собеседники разошлись, и, пропустив пустые кадры ночного времени, напоследок я просмотрела лишь неинтересное начало сегодняшнего дня, когда унылое одиночество Игоря Владленовича нарушил только мой приход.
Что ж, и то, что есть, – уже немало. На видео – прямые доказательства участия Мазурицкого в подмене и косвенные – его причастности к смерти Всеславина. Остается пустячок – заполучить прямые доказательства причастности.
Самого Мазурицкого колоть бесполезно, а вот исполнителя… Здесь, пожалуй, есть над чем поработать. Для начала хотя бы выяснить, кто это.
Я заварила кофе и стала думать.
Способ убийства весьма специфический, следовательно, даже если сама идея пришла под влиянием момента, реализация ее невозможна без конкретного взаимодействия со столь же специфическими. Попросту говоря, если Всеславина задумали устранить с помощью микробов, этих микробов нужно было откуда-то заполучить. И, если я ничего не путаю, единственное место в нашем городе, где размножение подобной гадости приветствуется, – это Женина лаборатория.
А Женя говорит, что штамм на месте, и не доверять ему у меня нет ни малейших оснований. То есть теоретически они, конечно, есть, но на практике… Если окажется, что люди, подобные Жене, начинают становиться причастными к преступлениям, значит, мир перевернулся.
Но пока все на своих местах, так что посмотрим на дело с другой стороны. Женя, конечно, молодец, но единственный ли он сотрудник в этой лаборатории? Скорее всего, нет. Это – первый пункт.
Пункт второй. Образец легионелл на месте. Это прекрасно. Но откуда он взялся, этот образец? Привезли ли его из дальних стран, всю дорогу тщательно охраняя? Думаю, тоже нет. По словам того же Жени, эта дрянь водится даже в обычных кондиционерах, поэтому заполучить бациллу, скорее всего, не так уж трудно. Сложность в том, чтобы ее распознать. И потом размножить именно этот вид, а не какой-либо другой. Именно для этого нужна лаборатория.
Какой же вывод? А вывод в том, что, имея определенный навык и горячее желание, образец, или по-научному штамм, можно заполучить в любых количествах. Или, например, заказать.
Что, скажите на милость, могло помешать кому-нибудь из Жениных коллег реализовать по сходной цене предыдущий пузыречек с легионеллами, а на его место поставить новый? Абсолютно ничего. Знания и умения плюс наличие возможности…
Кстати, наличие возможности включает в числе прочего и доступ к образцам. Интересно, эти микробы и вирусы, они как, просто в шкафчике стоят или семью печатями упакованы?
Нужно будет поинтересоваться у Жени. Да и еще кое о чем не помешает мне у него спросить. Ответ на вопрос «как?» в целом понятен. Осталось определить кто. А для этого в первую очередь следует расспросить Женю о друзьях-товарищах. А там, если повезет, и о друзьях друзей. Для первого прохожего навряд ли кто-то станет разводить колонии микробов. Смертельно опасных к тому же. Ведь не только Женя там в курсе, с чем они имеют дело. Скорее всего, эксклюзивная услуга оказана близкому другу или хорошему знакомому. И если я выясню, кто он, связать его с Мазурицким уже дело техники.
Итак, Татьяна Александровна, каков же новый план действий? Для начала, пожалуй, не помешает отсмотреть второе видео и выяснить, каким образом хитроумный Сеня умудрился подменить картину. Попутно, если Тамара после похорон будет во вменяемом состоянии, не помешало бы выяснить у нее, кто такой Витя. Ясно, что это одно из звеньев цепочки, связанной со сложной сделкой по предоставлению экспоната на «Сотбис». Но какое именно это звено? Посредник, участник? Какова его роль?
После этого вплотную заняться Женей и его товарищами. Выяснить, насколько жестко осуществляется контроль за образцами микробов, узнать, кто еще кроме Жени «общался» с легионеллами в последние несколько дней, выяснить, кто из посторонних в этот период посещал лабораторию, ведь, несомненно, посторонние посещают ее отнюдь не часто, и уже от этого, как говорится, плясать. Вывернуть наизнанку всех знакомых знакомых, припереть к стенке коллег, костьми лечь, но добиться правды.
Исходных точек для моих новых поисков только две – лаборатория и сам Мазурицкий. И если лаборатория представляет собой хоть и призрачный, но все-таки шанс, Мазурицкий и компания бесперспективны однозначно. Там можно будет действовать только в том случае, если я уже буду иметь на руках конкретные факты. А факты эти можно добыть только в лаборатории.
Твердо уверенная в неопровержимости сделанных выводов, я поехала к Тамаре, не подозревая, что отснятый там материал готовит мне приятный сюрприз в виде третьей исходной точки.

 

Когда я подъехала к дому Тамары Всеславиной, был уже пятый час вечера, но, прежде чем подняться в квартиру, я решила позвонить и осведомиться, не помешает ли мой визит. Все-таки у людей горе…
Тамара ответила, что все в порядке, и через некоторое время я уже активно действовала в необъятных помещениях, снимая свои технические средства.
В кабинете на том же месте висела та же картина, и лично я не обнаружила ни малейшего отличия от того, что видела вчера.
Тамара выглядела печальной, но вполне адекватной, и я уже раскрыла было рот, чтобы спросить про Витю, но вдруг сообразила, что для того, чтобы этот вопрос выглядел логично, мне придется поведать о своих действиях в галерее Мазурицкого. А я не имела ни малейшего желания рассказывать об этом. Во-первых, клиент должен получать в виде доклада окончательный вывод, а вовсе не технологию ведения расследования, а во-вторых, что-то подсказывало мне, что пока о проделках Мазурицкого с картиной никому, кроме его прихвостней, не известно, этот нюанс можно использовать в виде легкого, ни к чему не обязывающего шантажа, с помощью которого, вполне возможно, удастся добиться тех или иных результатов.
Если же все это станет известным, одним рычагом воздействия в моем арсенале станет меньше, а это мне вовсе ни к чему.
«Посмотрю запись из квартиры, – думала я, упаковывая камеры, – а потом уж, ссылаясь на нее, и порасспрошу».
Отправляясь к Тамаре, я опасалась, что расспрашивать начнет она, но сейчас, видя ее отсутствующий, устремленный вдаль взор, я понимала, что преждевременный отчет, к которому я не была готова, в настоящее время мне не грозит. Печальная процедура, по-видимому, вызвала в душе вдовы мысли о вечном, и, чтобы не прерывать этот столь удобный для меня поток сознания, я не стала утомлять окружающих своим присутствием и, как только оборудование было собрано, поспешила распрощаться.
«Завтра, все завтра, – садясь в машину, обещала я самой себе. – Завтра все мы проснемся бодрые и отдохнувшие, свободные от посещений похорон, завтра я уже буду знать, что происходило на церемонии прощания, уже пообщаюсь с Женей, получу новую информацию и сделаю выводы. И сообщу их Тамаре. Все это завтра. А сегодня мне предстоит посмотреть еще одно интересное кино».
Поднявшись в свою квартиру, я снова устроилась за столом с компьютером и сосредоточилась. На сей раз мне предстояло не просто сидеть и смотреть, а совместить хотя бы мысленно материал, отснятый с трех точек, сопоставить по времени и воссоздать целостную картину того, что происходило в доме Всеславиной сегодня утром.
Сначала я, разумеется, решила отсмотреть запись с камеры, висевшей в кабинете. Довольно долго она показывала только пустое помещение, но вот послышались звуки, открылась дверь, и на экране возник шустроглазый подросток с большим пакетом в руках.
Почти сразу же следом за ним в кабинет вошел бородатый мужчина в рясе и великолепный Семен Петрович. Он тоже нес какой-то пакет, на вид довольно тяжелый, и если пакет мальчика выглядел плоским, как будто в нем лежало аккуратно свернутое одеяло, то пакет Сени изнутри распирали всевозможные выпуклости и неровности, как будто он был наполнен булыжниками.
«Если картина уже здесь, наверняка она в пакете у мальчика, – определила я. – Хотя, если бы там была только картина, пакет не был бы таким толстым… Что они задумали?»
События не заставили себя долго ждать, и вскоре я получила исчерпывающий ответ на все интересующие меня вопросы.
Аккуратно положив пакет на небольшой столик у окна, мальчик под бдительным взором Сени стал вытаскивать оттуда какую-то парчу, которая вскоре оказалась предметом облачения священника.
Сам священник занимался вторым пакетом, доставая оттуда книги и лампадки и почти не обращая внимания на то, что происходило у окна.
Тем временем мальчик, взяв в руки ризу, стал помогать священнику надевать ее. Попик, и без того стоящий спиной к окну, в дополнение к этому запутался в своих пространных одеждах, неумело подаваемых неопытным мальчиком, и Сеня спокойно и не торопясь достал из пакета картину, повесил ее на стену, а снятую пристроил на ее место в пакет.
Священник наконец надел как следует свое облачение и что-то произнес. К сожалению, камеры, которые работали у Тамары, не обладали такими блестящими характеристиками, как горошина, висевшая в галерее. Чтобы запись звука на них была более-менее качественной, говорящий должен был стоять достаточно близко. А священник находился далековато. Я не разобрала, что он сказал, но зато услышала бодрый и громкий ответ Сени:
– Да ничего, я сейчас схожу принесу.
Он подхватил пакет и вышел из комнаты.
Через некоторое время Сеня вернулся, неся какой-то складной столик, но я понимала, что все главное уже произошло. Подделка висела на месте подлинника, и никто, кроме Сени и мальчика (по-видимому, того самого племянничка, о котором шла речь в веселом разговоре приспешников Мазурицкого), об этом не знал.
«Ловок, нечего сказать, – думала я, следя, как суетится и хлопочет Сеня, помогая одеваться мальчику. – А батюшку-то, кажется, использовали втемную».
На оставшихся двух камерах интересного было гораздо меньше.
Установленная в гостиной показывала в основном почетный караул из четырех человек, разместившихся по углам гроба, которые время от времени сменялись, и скорбные мины подходивших прощаться с покойным. Здесь царствовал траур и приличествующая ему сосредоточенная тишина, присутствующие почти не обменивались фразами. Лишь однажды кто-то, кажется, прямо в микрофон произнес: «А что, Лени нет?»
Ему что-то ответили, но очень тихо, и я смогла расслышать только невнятное: «Му-у».
Потом в поле зрения появился священник, за ним вошел мальчик, и долго длилось богослужение, в течение которого разговоров было еще меньше.
В прихожей было оживленнее, но и там полезного для дела оказалось немного.
Суетливо перебегала из кухни в гостиную хлопотливая Алла, промелькнул с пакетом и потом со столиком в руках Сеня, пару раз показывалась сама Тамара. Остальные лица были незнакомы, а разговоры благодаря смешению и общему гулу голосов в большинстве своем непонятны.
«Нужно обновлять техническое оборудование, – с досадой думала я, в очередной раз усиленно напрягая слух, чтобы разобрать хоть что-то. – Будь здесь горошина, я бы слышала все до последнего чиха».
Но в целом было ясно, что криминальной составляющей в этой смерти никто, кроме Тамары, не усматривает. Не было характерных двусмысленных взглядов, косых усмешек и пересудов украдкой, которыми всегда сопровождается событие, имеющее соблазнительный подтекст.
Вениамин Иосифович тоже был здесь, Тамара встретила его лично. Он успокаивал, говорил, что все образуется и что она не должна так переживать. Ни о каких расследованиях, ни о каких подозрительных моментах и предположениях она с врачом не говорила, из чего я сделала вывод, что ему она тоже не доверяет.
«А и вправду, как знать, может быть, изначально это обычная простуда была, а доконали добра молодца уже в клинике?» – усмехаясь, думала я.
Понятно, что человеку, незнакомому с детальным Жениным анализом, гиперподозрительность Тамары должна была казаться в высшей степени странной. Я и сама в начале расследования склонна была заподозрить ее в некоей мании.
Но теперь, узнав так много нового и интересного, я не удивлялась ее поведению и скорее даже сочувствовала женщине, ощущающей направленные на нее отовсюду коварные стрелы врагов.
– А что это, я смотрю, Леня, кажется, не приехал? – спрашивала между тем у Аллы какая-то солидная дама.
– Ах, Агнесса Витольдовна! Вы ведь знаете, как это бывает… Одно за одним… Нэля в больнице. А после смерти Алеши это – единственное, что у них осталось. Ирочка места себе не находит.
– Вот что значит лучший друг. Если уж к одному пришла беда, не минет и другого.
– Ах, не говорите, Агнесса Витольдовна! Мы все так переживаем. Владислав все-таки пожил… А это… совсем дети. Леше-то, ему ведь и двадцати лет не было.
– Да, смерть всегда отнимает у нас самое дорогое, – произнесла важная Агнесса. – Но мы не должны предаваться отчаянию. Тамара держится прекрасно. Я просто восхищаюсь ее выдержкой. И у Лени, я уверена, тоже будет все хорошо.
– Да, Тамарочка у нас… просто кремень, – с некоторым нажимом проговорила Алла.
По-видимому, братец делился с ней впечатлениями, и она была в курсе, что безутешная вдова не слишком переживает об утрате.
«Леня, Леня… лучший друг… что-то такое было», – между тем пыталась вспомнить я.
Перебирая в памяти эпизоды расследования, я вдруг вновь увидела перед глазами фотографию из семейного альбома, на которой Тамара с младенцем на руках запечатлена в обществе Аллы и какого-то мужчины. «Леонид… друг семьи…» – вспомнила я слова своей заказчицы.
Вот оно! Вот кто такой этот Леня! «Лучший друг»… Уж не единственный ли? Судя по тому, что мне довелось за это время увидеть и услышать здесь, круг общения Всеславиных составляли в основном деловые партнеры, теплых отношений ни с кем не просматривалось. Разве что с Аллой. Да и то, пожалуй, больше из-за Эдика.
Так что в свете вышеизложенного с другом семьи, возможно, полезно было бы пообщаться. Правда, сейчас, по-видимому, не самое лучшее время… Впрочем, там будет видно. Главный вопрос повестки дня – Мазурицкий, и записи на прощальной церемонии не особенно-то много добавили к моим шансам прижать его. Разве что Сеня…
Маневры Семена Петровича, записанные на видео, несомненно, задали мне дополнительный рычаг воздействия. Поскольку Семен был в каком-то смысле сам по себе, не относился непосредственно к бригаде Мазурицкого и уж тем более не состоял в штате научных сотрудников лаборатории, можно было расценивать его как третью исходную точку моей новой стратегии.
Но если уж обращаться к Сене и соответственно шантажу, действовать придется жестко. А к крайним мерам я прибегаю только тогда, когда уже исчерпаны все другие возможности. У меня же они пока не исчерпаны, так что для начала поговорю-ка я по душам с Женей.
Действия, на которые предстояло мне мотивировать скромного и застенчивого Женю, были совсем не в его характере, поэтому я решила, что телефонным звонком здесь не обойдешься. Чтобы мой небойкий одноклассник как следует прочувствовал всю значимость предстоящей ему миссии, необходим личный контакт.
Набрав номер, я поинтересовалась у слегка удивленного Жени, смогу ли я встретиться с ним в конце рабочего дня, и, получив положительный ответ, нажала на сброс, оставив его во власти интриги и недоумения.
Памятуя о том, что Женин рабочий день заканчивается около девяти часов вечера, я не торопилась. Заварила кофе, еще раз обдумала предстоящие действия и около восьми часов спустилась к машине.
Основной транспортный поток схлынул, граждане, едущие с работы, благополучно добрались до своих пунктов назначения, и по дорогам уже можно было ехать, а не ползти.
Довольно быстро я добралась до окраины, где работал Женя, и, снова позвонив ему, сообщила о своем прибытии.
– Так что же ты? Поднимайся! – гостеприимно отреагировал друг.
– Нет, Женя, разговор у нас будет конфиденциальный, так что лучше ты спускайся ко мне. Рабочий день закончился очень давно.
– Ну хорошо… хорошо, я сейчас.
Однако после этого «сейчас» прошло минут двадцать, прежде чем я имела наконец счастье лицезреть знакомое веснушчатое лицо.
– Присаживайся, труженик неутомимый, – проговорила я, открывая дверь.
– Извини, Тань, там один… процесс, никак нельзя было останавливать, нужно, чтобы реакция… ну, как бы… исчерпала себя.
– Ладно, ладно. Гений, парадоксов друг. Я на фанатов своего дела не обижаюсь. Я сама фанат. Пока до сути не доберусь, не успокоюсь. И вот как раз в этом мне можешь помочь ты.
– Я?! Это как это?
– А вот так. Мы ведь уже выяснили с тобой, что смерть наступила от весьма редкого и необычного микроба, который, учитывая отсутствие массовых заражений, мог попасть в легкие потерпевшего только при чьем-то горячем участии. Мы ведь это выяснили? Правильно?
– Ну да… – не понимал, к чему я клоню, Женя.
– Ну вот. А поскольку установить это помог мне именно ты, логично будет предположить, что и найти этого «кого-то» тоже поможешь ты.
– Как это?
– Женя! Не тупи. Человека прикончили с помощью микроба, причем достаточно редкого. Сам подумай, где еще можно было бы добыть эту дрянь, кроме твоей лаборатории?
– Погоди-ка… это ты намекаешь, что кто-то из наших, что ли? Так я тебе уже говорил… – начинал кипятиться Женя.
– Ты на дыбы-то не вскакивай… сразу-то. Рассуди логически. Я не говорю, что твои друзья склонны к совершению преступлений. Вовсе нет. Напротив, я первая готова верить, что все сотрудники вашей лаборатории – люди такой же кристальной честности и порядочности, как ты. Но подумай, сколько бывает ситуаций, когда что-либо исчезает просто по недосмотру. Вот эти вот ваши… образцы. Они охраняются как-то? Запираются на ключ, хранятся в сейфе… предусмотрено здесь что-либо подобное?
– Да, они находятся в специальном помещении, там поддерживается определенная температура… ну и прочие условия. Помещение запирается.
– А у кого ключи? – тотчас отреагировала я.
– У тех, кто работает с этими образцами. У меня, например.
– А кроме тебя еще много? Тех, кто работает?
– Да нет… Леха, Вадик… Толя еще. Все. Больше ни у кого нет.
– А ключи эти, вы их всегда с собой носите?
– Здрасте! Нет, конечно. Когда дежурим, берем у охраны, после смены сдаем.
– То есть постоянно они находятся у охранника внизу?
– Ну да. Когда получаем и возвращаем, расписываемся. У нас все серьезно.
– Не сомневаюсь. А вот ты говорил, что ключи имеют те, кто работает с образцами… А вот непосредственно в момент этой работы образцы, они ведь не находятся в специальном помещении? Правда? Они ведь, наверное, должны быть под руками?
– Ну да… – снова не понял Женя.
– Ну вот. И если в этот момент нечаянно зайдет кто-то посторонний…
– Ну, Тань, ты вообще… Кто здесь может зайти? Тем более посторонний. Сама же заходила, знаешь, как у нас строго.
– Но меня же вот пустили. Я – твоя знакомая. А у кого-то – еще какие-то знакомые…
– Ну… не знаю…
– Так вот как раз об этом я и хотела попросить тебя, Женечка. Как старого друга. Узнать. Поговорить с товарищами, порасспросить… Не работал ли кто в последние дни с легионеллами. Не приходил ли кто в гости… как раз в это время. На допросе такое не выяснишь, да и нет пока у меня оснований для официальных допросов… а в частной беседе… между делом, невзначай многое можно узнать. Ты вспомни о том, что человек умер, скорее всего, убит, убит тайно, подло, так, что не подкопаешься, и, возможно, ты – единственный, кто сможет пролить свет на все эти коварные козни и помочь найти убийцу.
Я вкладывала в свою речь весь свой энтузиазм и убедительность, и Женя заколебался.
– Ну… не знаю… наушничать…
– Да кто здесь говорит про «наушничать»? Помочь! Оказать содействие. Раскрыть преступление, наконец. Максимум, в чем окажутся виновны твои коллеги, – это невнимательность, а на другой чаше весов – человеческая жизнь. Подумай об этом.
На честном лице Жени отражалось борение самых разнообразных чувств и эмоций, но в конце концов победа осталась за мной.
– Хорошо, – произнес он таким тоном, как будто уже подписывал кому-то смертный приговор. – Что ты хочешь знать?
– Самую малость, – бодро и весело ответила я. – Кто с неделю назад или в районе того работал с легионеллами и был ли в это время в гостях кто-либо из посторонних. Вообще, не случалось ли каких-либо курьезов? В общем, что-то необычное. Из ряда вон выходящее, что могло бы навести на мысль. Уловил?
– Не совсем.
Куда уж!
Что там говорила Светка? Делали ли мы из меня мальчика? Сейчас, пожалуй, это было бы в самый раз. Если бы моя подруга была волшебницей и ненадолго могла превратить меня в настоящего Женю… Но, увы, в ее распоряжении только грим. А грим здесь не поможет, даже учитывая Светкины гениальные способности.
Я потратила еще с полчаса, чтобы сориентировать Женю в правильном направлении и внушить ему, в каком ключе он должен беседовать с товарищами, и добилась того, что он вроде бы что-то даже наконец уловил. Но все равно, это было, конечно, не то, как если бы я могла побеседовать сама.
«Но хоть что-то выяснит же он, – успокаивала я себя по пути домой. – Хоть ориентировочно».
Когда я в очередной раз за этот длинный день поднялась к себе в квартиру, был уже поздний вечер, и я чувствовала себя уставшей.
Укладываясь спать, я размышляла о том, что может дать мне полученная за последнее время информация, и видела, что, даже если предпринятые мною действия помогут выйти на исполнителя, подобраться к самому Мазурицкому шансов у меня так же мало, как и в начале расследования.
То, что Мазурицкий мог самолично появиться в лаборатории – из области фантастики. Неизвестно даже, был ли там исполнитель… И даже если был, даже если я припру его к стене, выдать босса он, скорее всего, побоится. Преступление слишком своеобразное, как именно обстояло дело, знает только тот, кто сделал его, и раздобыть какие-то реальные доказательства в данном случае практически нереально. А без них…
Нет, хватит. Так я до утра не усну. Теряться в догадках – занятие утомительное и бесперспективное. Завтра у меня будут факты, завтра и буду над ними размышлять. А на сегодняшний день в сухом остатке только Сеня. Лишь этот рычаг пока еще я не использовала. Но если до него дойдет очередь, значит, дело совсем дрянь.
А как хорошо начиналось! Работы на полдня…
«Вот тебе и полдня», – уже совсем засыпая, невесело думала я.

 

Следующий день со всем основанием можно было назвать днем разочарований.
Утром я позвонила Тамаре, намереваясь встретиться с ней, расспросить, кто такой Витя и почему его неудовольствие могло оказать такое глобальное влияние на бизнес Всеславиных. Ну и заодно узнать на всякий случай адрес и телефон Лени, да и вообще навести более подробные справки о единственном, возможно, друге семьи, так несправедливо обойденном вниманием. Интересно, что он думает о кончине Всеславина? Верит ли в криминальный подтекст?
В общем, я чувствовала необходимость пообщаться со своей заказчицей и в качестве дополнительного мотива для встречи даже готова была представить отчет о проделанной работе, хотя, может быть, краткий и не слишком исчерпывающий, но вполне реальный и дающий представление о ходе дела.
Учитывая, что за все время расследования я еще ни разу толком не отчитывалась перед клиентом, я думала, что изнывающая от информационного голода Тамара подпрыгнет от радости до потолка и закричит, чтобы я мчалась к ней сию минуту.
Ничего подобного!
Расслабленный голос в телефонной трубке невнятно бормотал что-то о мигрени и плохом самочувствии после похорон, недвусмысленно давая понять, что для деловых встреч время сейчас неподходящее.
«Нормально, – думала я, недоуменно уставившись в стену и слушая короткие гудки. – То есть нам, собственно, и не особенно-то интересно… А кто это еще совсем недавно лез на стену и в истерике кричал: «Убили!»? Что за народ эти бабы… Никогда не знаешь, что они в следующий момент выкинут. То ли дело я. Всегда все четко, продуманно, спланировано и организовано. Всегда логично и последовательно. Никаких левых вывихов…»
Я мысленно нахваливала себя, стараясь прийти в оптимистичное расположение духа, но все-таки чувствовала немалую досаду.
Как будто это мне надо! Она деньги-то зачем отдала? Чтобы как-нибудь невзначай что-нибудь лишнее не узнать?
По вине Тамары выпадало звено из уже построенной мною мысленно логической цепочки, и я пребывала в рассеянности и недоумении, не понимая, что должна сейчас делать. Начинать разговор с Женей имело смысл только в конце дня, да и то еще неизвестно, будет ли у этого толк. А побеседовать, как планировала, с загадочным Леонидом и поразмышлять о роли во всем этом не менее загадочного Вити я не могла благодаря плохому самочувствию Тамары.
«И что это за мигрень у нее такая там, – раздраженно думала я, размалывая кофейные зерна. – Не иначе Эдик перестарался. Или наоборот… Недолюбили девушку, вот и грустит теперь, ни о чем думать не может… Черт бы ее побрал!»
Пожалуй, такого бесперспективного дела у меня еще не было. За что ни возьмусь, все, как трухлявая колода, рассыпается прямо в руках.
Попробовать, что ли, ежедневник почитать? Может, хоть он на что-то позитивное наведет…
Я взяла пухлую книжечку Всеславина и очень быстро убедилась, что можно было ее и не брать. Напрасно переживала я, что не находится времени заглянуть в нее.
Записи напоминали собой шпионский шифр. Какие-то метки, черточки, плюсики, минусики… Ясно, что, кроме самого Всеславина, никто не смог бы это прочитать. Попадались, правда, и просто телефонные номера, было там даже имя Виктор… Повторялось раз пять. И всегда с разными фамилиями.
«Не потому ли так легко отдала Тамара книжку? – думала я, разглядывая всю эту тайнопись. – Какие бы ни были зафиксированы здесь мошенничества и левые схемы, все равно никто ничего не поймет. Не сомневаюсь, даже сама она не сможет прочитать это. Как знать, может, она втайне на то и надеется, что я разгадаю эти загадки и расскажу ей что-нибудь интересное о делишках мужа. Она ведь собирается идти по его стопам, так что узнать, как дела делаются, думаю, не отказалась бы».
Однако что бы там ни думала Тамара, а для меня книжка оказалась лишь очередным разочарованием сегодняшнего дня. Не помог даже кофе.
Любимый напиток стимулировал деятельность мозга, а для чего мне это сейчас? Размышлять не над чем, информации нет.
Раздражение от вынужденного бездействия нарастало, и я уже готова была все бросить и взять за грудки свой последний шанс – Сеню.
Но в тот момент, когда я, уже доведя себя до крайней степени ярости, вскочила с дивана, чтобы начать рвать и метать, неожиданно раздался телефонный звонок.
Звонил Женя. У него был обеденный перерыв, и он спешил сообщить мне, что все в порядке и никто из его друзей ни в чем не виновен.
– А ты прямо как в воду глядела! – весело говорил он, и даже по тону было понятно, какой тяжелый груз свалился у человека с души. – Один образец легионелл и правда куда-то запропастился. Но наши здесь ни при чем. У нас и не знал никто. Это Вадик обнаружил. Ему для кандидатской нужны были разные образцы, и он полез искать. Всех нашел, а легионелл смотрел-смотрел, так и не высмотрел. А они у нас в реестрах числятся. Что делать? Смена – его, что случись, ему отвечать. Так он – ты не поверишь – наскреб осадков откуда-то, чуть ли не из трубы водопроводной, выделил бактерию, размножил и поставил в образцы, как будто так и было. А я уже, значит, его трудами пользовался.
Женя рассказывал это, от души хохоча, довольный, что все так хорошо закончилось, что безосновательны все мои грязные подозрения, сам ничуть не подозревая, что его радостный рассказ мне как нож к горлу.
– Только ты смотри – это секрет, – заботливо предупредил он. – За утерю образца знаешь… наказать могут.
– За утерю? – пыталась я ухватиться за соломинку. – А что, эти образцы, они у вас с ножками? Куда хотят, туда убегают? Что значит утеря, Женя? Чтобы баночка исчезла из шкафа, кто-то должен был ее оттуда достать.
– Ну да… да, наверное, так и было. Кто-то работал с легионеллами, забыл поставить на место, а потом куда-то задвинули, забыли, да и выбросил кто-нибудь. Вымыли пробирку, как будто грязная, вот тебе и утеря. Вид редкий, используется нечасто. Сегодня попользовались, назавтра уж и не вспомнить. Если не надо. А у нас тут… сама видела. Теснота, все друг на дружке стоит. Немудрено потерять.
– А маркировка?
– Ой… ну ты… прям я не знаю. Как будто не в России живешь. Была и маркировка, конечно, да кто ж на нее смотреть будет? Если емкость срочно нужна, первое, что стоит под рукой, хватаешь и делаешь.
– А вот этот «кто-то»… известно, кто он? Кто работал с этими образцами до Вадика?
Мой вопрос, по-видимому, поставил Женю в тупик. В трубке повисла долгая пауза, потом он сказал:
– Хм… нет, неизвестно. Как-то я… не спросил. Но, скорее всего, сейчас уже никто и не вспомнит. Этот образец вообще довольно редко используется…
– Да, возможно. Возможно, никто не вспомнит. Но ты все-таки спроси. Мало ли… По крайней мере, тогда мы сможем уточнить период времени, в который исчезли бактерии. Ладно, Жень? Узнаешь?
– Узнаю, – с тяжелым вздохом ответил он.
Старый друг всеми средствами тактично старался дать мне понять, что мои поручения его невыносимо напрягают, между тем как сама я ясно видела, что мне придется поручить ему еще одно деликатное дело.
– Да, и еще, – как бы невзначай и между прочим продолжила я. – Вот ты выяснил, что никто из твоих коллег не причастен к исчезновению образца, – это прекрасно. Я очень благодарна тебе и рада, что твои товарищи оказались такими же порядочными людьми, как ты сам. Но понимаешь, в таких расследованиях очень важно убедиться на сто процентов. А твоя информация убеждает процентов на восемьдесят. Чтобы быть уверенными абсолютно, нам с тобой нужно выяснить еще один очень небольшой нюанс.
– Какой? – окончательно потеряв кураж, обреченно спросил Женя.
– Очень несложный и никого ни к чему не обязывающий. Тебе нужно просто попытаться узнать, не появлялся ли в тот же самый промежуток времени, то есть плюс-минус неделю назад, в лаборатории кто-то посторонний. Ну, кроме меня, разумеется.
– И как, интересно, я смогу узнать это? – Женя был очень недоволен.
– Да не расстраивайся – приблизительно так же, как узнал про легионеллы. Поговори с друзьями, пообщайся с охранником…
– С какой это стати я начну его расспрашивать? Знаешь, куда он меня пошлет?
– Ну ты тоже… со всей дури-то не лезь. Невзначай, в разговоре…
– Ох, Таня…
«…навязалась ты на мою голову», – мысленно продолжила я за Женю, но он выразился гораздо корректнее.
– …задаешь ты мне задачи… неразрешимые.
– Женечка, в последний раз! Обещаю! Ну сам подумай, кто еще сможет помочь мне в таком деликатном деле? Ты-то еще хоть как-то поговорить можешь, а меня ведь и на пушечный выстрел не подпустят. Постороннюю-то. А человек убит. И никаких зацепок. Помоги, Жень… В последний раз.
Голос мой звучал проникновенно и трогательно, и Женя пообещал.
Добившись своего, я положила трубку, но особенного оптимизма не ощущала. Чего он может выяснить там такого… Опять окажется, что все хорошо и никто ничего не знает. Если бы мне самой…
Но в лабораторию, даже изменив личность, соваться у меня не было ни малейшего предлога, и я решила, что лучше просто об этом не думать. Только дополнительное расстройство.
А расстройств за сегодняшний день и без того было больше, чем достаточно. Облом с Тамарой, облом с записной книжкой… Да и Женя… Разве дала мне что-то его информация? Утеря… черт бы ее побрал!
Радостные выкрики Жени имели за собой весьма высокий процент неопределенности и недосказанности, которая заключалась в том, что последовательность «утери» образца легионелл, в сущности, была лишь плодом его воображения.
Может быть, все именно так и произошло. А может быть, и нет. Чтобы определиться с этим вопросом, мне нужен был четкий список всех, кто приходил в лабораторию, хотя бы в период в несколько дней до смерти Всеславина. И получить этот список у меня не было никаких шансов.
Дело обстояло даже хуже. Если убийство – акция заранее спланированная, совсем не обязательно, что бактерии похитили именно накануне. Подходящую температуру для хранения, наверное, можно обеспечить не только в «специальном помещении» лаборатории. Думаю, и обычный бытовой холодильник в этом плане не подкачает. Так что уловить момент похищения образца – задача фактически неосуществимая. Разве что очень повезет.
Этот Вадик, или как там его, он ведь пришел уже, как говорится, постфактум, когда баночки на месте не было. А до какого момента она там была, неизвестно. Кто и когда последним работал с легионеллами? Похоже, история умалчивает. Даже если сам этот работавший помнит – не скажет. Кому нужны лишние проблемы?
А главное, можно стопроцентно гарантировать, что если и причастен кто-то в лаборатории к исчезновению бактерий, то точно не этот последний работавший. Он-то уж точно не оставил бы место пустым, чтобы все сразу догадались, через кого произошла пропажа.
Впрочем, если Женя сможет выяснить, кто последним общался с легионеллами, это в любом случае не помешает. Как минимум даст мне предлог побеседовать с самим этим общавшимся. А уж я-то не Женя. Я из него всю информацию выкачаю до последней капли.
Я грозила и обещала нескучную жизнь какому-то воображаемому противнику, а между тем в реальности сидела на диване, смотрела в стену и не понимала, чем мне следует заниматься.
Агрессия по отношению к ничего не подозревавшему Сене куда-то испарилась, мне уже не хотелось мчаться в неизвестном направлении и хватать кого-то за грудки. На место ярости пришло уныние, и, вся во власти мрачных дум, я начала бояться, что недалек тот день, когда мне придется обновить список нераскрытых дел.
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6