Глава 4
Однако прежде чем подарить мне обещанный подарок, судьба подготовила еще один небольшой облом.
Следующим пунктом программы значилась галерея Мазурицкого, и она, разумеется, тоже располагалась в одном из центральных районов, так что подъехать туда на машине было нереально.
Поплутав по закоулкам, я постаралась припарковаться поближе к объекту и, закрыв машину, к самому зданию отправилась пешком.
Здание представляло собой доисторический объект, частично отремонтированный, каких в центре любимого города было предостаточно. Первый этаж мог похвастаться свежим пластиком и новой штукатуркой, второй и третий наводили уныние сколами и обшарпанностью.
Эдик был прав, произведения искусства – это совсем не горячие пирожки, и очередь возле двери не стояла. Но внутри, по всей видимости, кто-то все-таки находился, поскольку из приоткрытых пластиковых окон доносились весьма оживленные голоса.
Вокруг никого не было, и я решила, что для пользы дела будет не лишним немножко, как бы это сказать, послушать.
Подойдя поближе к окнам, я встала, рассеянно оглядываясь кругом и в то же время сосредоточенно и внимательно прислушивалась к тому, о чем говорили внутри. Но можно было и не трудиться. Никто не подозревал о тайных свидетелях, поэтому громкость звучала на полную мощность.
– Нет, пускай он сначала купит! Пускай бабки отдаст. Потом я скажу. А так – неинтересно будет.
– А если Тамара узнает?
– Тамара?! Да она правую руку от левой не отличит, не то что подлинник от копии. Это еще Владя… он мог бы определить. Да и то… У меня ведь тоже… не лохи там сидят. Зарисуют любой шедевр – пальчики оближешь.
– А как подменишь? Она ведь у него дома, в кабинете висит.
– А вот прощаться придем… с другом, тогда и посмотрим.
Внутри послышались смех и веселые комментарии.
– А если она вообще остановит сделку?
– На «Сотбис»? Я тебя умоляю! Да она из штанов выпрыгнет, а не остановит. А Витя, он парень въедливый, он шуток не любит. Узнает, что его сделали, на пол-Европы раззвонит. Такую рекламу обеспечит, что к этой лавочке на пушечный выстрел никто больше не подойдет.
Из окна донеслись звуки какого-то движения и перемещения, и я поспешила ретироваться из поля зрения. Кусок подслушанного разговора ясно показывал, что для результативного визита в галерею господина Мазурицкого я в настоящий момент не готова.
Мазурицкий – главный конкурент Всеславина, основной и единственный подозреваемый моей горделивой заказчицы, – этот Мазурицкий что-то затевал практически на следующий день после кончины своего «друга». Это было очень интересно.
Конечно, я не знала, кто сейчас находится в галерее и чьи голоса я слышала, но кто бы там ни был, без ведома хозяина навряд ли и волос упадет в этом помещении.
Из рассказа Тамары я уже составила себе представление о характере Мазурицкого, и лицо его, виденное недавно на фотографии в семейном альбоме, только подтверждало мои предположения. Тяжеловесный подбородок, узкие губы, глубокие глазницы… Не нужно быть особым физиономистом, чтобы догадаться, что этому парню лучше не возражать.
Снова садясь в машину, я раздумывала о только что услышанном и о том, что мне нужно сделать, чтобы узнать о планах злопамятного конкурента, и в зависимости от результата – либо предупредить клиента о готовящемся нападении, либо оставить все как есть, чтобы враг сам упал в яму, которую с таким старанием роет.
«Обиду Мазурицкий не забыл, это ясно, – думала я. – И отомстить решил исподтишка, здесь предчувствия не обманули Тамару. В сложную иностранно-российскую схему обменов он хочет всунуть подделку и таким образом окончательно разделаться с семейством Всеславиных, так долго досаждавшим ему. Вопросов два. Первый: причастен ли Мазурицкий к первому происшествию, то есть к смерти Всеславина? И второй: что именно и каким образом он собирается подменить?»
Первый вопрос, как и в самом начале расследования, удручал высочайшей степенью неопределенности. Зато по второму стратегия представлялась мне вполне очевидной.
Галерея Мазурицкого, несомненно, – традиционный пункт сбора и тусовок для «своих», и моя задача получить представление об интересных разговорах, которые там ведутся.
«Отличная возможность проверить, как работает мое новое приобретение», – думала я, паркуясь у дома.
Дело в том, что совсем недавно у знакомых ребят, специализирующихся на различных способах подслушивания и подглядывания, я приобрела совершенно эксклюзивную аппаратуру, позволяющую вести наблюдение, так сказать, онлайн.
Мизерная горошина транслировала на экран компьютера все, что происходит в том месте, которое вам интересно. Видео автоматически сохранялось в памяти, и, если вы не имели возможности или желания смотреть кино в реальном времени, всегда оставался шанс наверстать упущенное позже.
В качестве опыта я уже опробовала оборудование в супермаркете, и результаты весьма впечатлили. Во-первых, горошину никто не заметил, а во-вторых, звук и изображение были такого качества, как будто я смотрела цифровое телевидение. И это в магазине, где всегда толпа народа и куча разных шумов. А в отдельном, изолированном от посторонних звуков помещении, где соберутся от силы человек пять, думаю, я смогу рассмотреть и расслышать все до мельчайших деталей.
Оставались пустяки – незаметно установить оборудование и вовремя его снять. Горошина стоила, как чугунный мост, и оставлять ее кому-то в подарок мне было совсем неинтересно.
Был уже четвертый час, и если для визита в художественную галерею время подходило вполне, то в лабораторию к однокласснику Жене я уже немного запаздывала. Одна надежда: он ведь говорил про «после трех», а не про три ровно. Думаю, однокашнице простится.
Поднявшись в свою квартиру, я достала из запасников заветные прибамбасы и, не тратя даром драгоценного времени, поспешила обратно.
Мне не было известно, как выглядит галерея изнутри, куда и как пристроить горошину, придется решать на месте. Не думаю, что я попаду в число завсегдатаев этой галереи, так что на частые посещения рассчитывать не приходилось. Во время первого визита я должна определить оптимальное место расположения камеры, а во время второго – суметь незаметно ее с этого места изъять.
Большего у судьбы не прошу.
Вернувшись на подступы к галерее, я обнаружила, что мое место парковки уже кем-то занято, и минут двадцать искала новое.
«И чего им неймется офисы в центре открывать, – раздраженно думала я, медленно продвигаясь вдоль бесконечного ряда стоящих у обочины машин. – Это я теперь до вечера буду парковаться».
Наконец в сплошном ряду показалась брешь, и я немедленно нырнула туда, пристроившись между огромным внедорожником и утопавшей в грязи «семеркой», на которой кто-то сердобольный уже написал пальцем: «Помой».
На этот раз пеший переход занял больше времени, и, подходя к дверям галереи, я поняла, что подоспела к концу собрания. Из дверей выходила, все еще оживленно переговариваясь, толпа мужчин, среди которых был и сам Мазурицкий. Но поскольку лично знакомы мы не были, то и не поздоровались, и я ничем не показала, что видела его на фотографии. Зато сам господин Мазурицкий посмотрел на меня очень пристально и даже несколько замедлил ход.
«Как знать, может быть, предсказание костей насчет противоположного пола сбудется и здесь, – думала я, входя в помещение. – Похоже, я сейчас в форме».
Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что галерея, в которой я оказалась, – одна из самых солидных. В огромном помещении действительно практически ничего не было, кроме картин, но все было так продумано и расположено, что вместо пустоты, свойственной музейным залам, у посетителя складывалось ощущение великолепного, наполненного глубоким смыслом и неповторимой эстетикой интерьера, где все на своем месте и ничего нельзя ни убавить, ни прибавить.
Ярко освещенные стенды и простенки с полотнами уходили куда-то вглубь, а непосредственно у входа царствовал интимный полумрак, создавая атмосферу доверия и непринужденности.
За конторкой на сей раз находился мужчина, что сразу повысило градус моего оптимизма. Рядом отирался какой-то дедок, очень улыбчивый. Больше никого в помещении не было. Видимо, остальные ушли с хозяином.
«Все главное происходит в обеденный перерыв», – мысленно отметила я.
В очередной раз осветив свои фальшивые медные кудри подлиннейшей из подлинных лучезарной улыбкой, я снова завела историю про начинающую коллекционершу.
Мужчины, в отличие от всеславинской крысы, слушали с сочувствием, но и некое сомнение тоже весьма явственно читалось в их лицах.
– Вам нужен кто-то опытный… консультант, – произнес наконец солидный, средних лет дядечка, восседавший за дубовым столом, на котором современный монитор и клавиатура мирно соседствовали с дряхлой, обшарпанной иконкой и блистающим златом-серебром поддельным яйцом Фаберже.
– О да! Конечно! Вот я как раз и хотела… ну, как бы… навести справки. Для начала. Я ведь так мало знаю обо всем этом, – по-детски беззащитно улыбнулась я.
– Ах, деточка, это такая сфера… – вступил в дело улыбчивый дедок. – Такая сложная, такая сложная… очень сложная. Вам придется очень много узнать… обо всем этом. Вот так вот сразу, очертя голову, не стоит соваться, уж поверьте мне, старику. Сколько здесь мошенничества, вы даже не представляете себе. Профессионалы, многие годы работающие с картинами, и те ошибаются. Вам нужно очень, очень много всего узнать. Иначе недолго обмануться. Знаете, сколько сейчас недобросовестных продавцов! Всемирные гении живописи все наперечет, количество их работ ограничено, а денег хочется всем. Отсюда что? Правильно, «злоупотребления». Злоупотребления и подделки. Недобросовестные копии. Известно ли вам, что даже два мировых кита «Сотбис» и «Кристис» однажды выставили на продажу одну и ту же картину? А? Как вам это? Это ведь не рассылка по SMS, это две солиднейшие фирмы. Мировые имена. Каждая имела в руках реальное полотно и каждая была уверена, что это подлинник и находится он только у нее. А? Каково? А вы говорите…
– Нет, я не говорю, но…
Я слушала, удивлялась, приводила доводы, делала круглые глаза, а между тем внимательно осматривалась вокруг, пытаясь определить, куда же мне пристроить свой третий глаз.
Кроме дубового стола весьма солидных размеров, за которым восседали мои новые знакомые, других горизонтальных поверхностей в помещении практически не имелось. Малюсенькие столики по стенам не в счет, это скорее элемент дизайна, чем какие-то функциональные дополнения.
Значит, когда добры молодцы собираются в дружину, заседают они, скорее всего, именно за этим столом. Следовательно, объектив горошины должен смотреть сюда. Откуда бы…
Осматривая пространство, я невнимательно слушала бойкого дедка, все продолжавшего свою бесконечную речь о превратностях жизни коллекционера, и вдруг поняла, что есть просто идеальная позиция для моей камеры.
Над столом висело, по-видимому, очень художественное произведение (иначе его бы, наверное, не повесили на самое видное место), изображавшее, как водится, голую бабу. Верхняя рама бабы находилась на оптимальном расстоянии для того, чтобы с помощью камеры видеть все, что происходит за столом и отчасти вокруг него. Если прикрепить там горошину, увлекательное кино мне обеспечено.
Только вот как это сделать?
– Ой, мне, кажется, эсэмэска пришла. Минуточку, подождите, пожалуйста.
Я отошла в сторонку и достала из сумочки все, что мне было нужно: горошину и специальный состав вроде густого клея, чтобы ее прикрепить. Состав имел свойство долго не застывать, поэтому, мазнув палец и спрятав в ладони горошину, я вернулась к своим собеседникам, уверенная, что найду способ улучить момент и прикрепить камеру на верх картины, висевшей над столом.
– Но как же отличить подлинник от подделки? – наивно вопрошала я, доверчиво глядя на сидевших передо мной мужчин. – Есть какие-то критерии?
– Критерии, конечно, имеются, но все-таки от ошибок никто не застрахован. Впрочем, многие готовы приобретать и копии. Особенно если они хорошего качества. Другое дело, что продавцы не всегда добросовестны и могут скрыть тот факт, что предлагаемая работа вовсе не оригинал. Но мы не наживаемся на неопытности клиентов. У нас другая политика. Если хотите, я покажу вам несколько работ, именно копий с известных произведений, которые и предлагаются нами как копии, хотя непрофессионалу практически не отличить.
– Да, с удовольствием.
– Кстати, мы так и не познакомились. А кто знает, может быть, вы – наш будущий постоянный клиент. Семен Петрович, – слегка склонил голову дедок.
«Семен Петрович? Как мило. Надеюсь, Горечавкин. Тот самый Сеня, которого рекомендовала Тамара как ловкача, работающего на всех фронтах. Очень приятно познакомиться». Но вслух я отрекомендовалась коротко:
– Анжела.
Мы прошли к освещенным стендам, я чувствовала, что горошина у меня в руке начинает уже как-то подозрительно нагреваться, но нельзя было вот так вот, ни с того ни с сего броситься к картине и начать укреплять на ней камеру. Боюсь, меня бы не так поняли.
Поэтому я набралась терпения и стала прилежно слушать Сеню в ожидании, когда смогу поймать момент и перевести разговор на интересующий меня объект.
Я не очень разбираюсь в живописи, но многое из того, что я видела здесь, мне нравилось. Горечавкин сыпал именами, указывая то на одну, то на другую работу, и сразу было видно, что картины стоили того, чтобы сделать с них копии. Красочный альбом с изображениями оригиналов находился тут же, и всякий желающий мог сравнить.
Я изумлялась, вскидывала брови, говорила, что работы прекрасны, что я никогда не видела ничего подобного и что идея заняться коллекционированием нравится мне с каждой минутой все больше. О том, что собираюсь скупать современную живопись, я не упоминала, поскольку здесь не было полотен с бесформенными разноцветными пятнами, которыми изобиловала, например, галерея Аллы.
– А вот та картина, что висит у вас на входе, можете рассказать о ней? – наконец вклинилась я в нескончаемый монолог Сени.
– На входе?
– Да, та что висит над столом. Думаю, муж не отказался бы приобрести что-то подобное в нашу спальню.
– О… – тонко улыбнулся Сеня. – Это… очень может быть. Но это полотно, разумеется, тоже копия. Подлинники старых мастеров теперь только в музеях. Разве что за очень редким исключением.
Подозрительно усмехнувшись, Сеня бросил короткий взгляд в сторону дубового стола, и мне сразу вспомнился рассказ Тамары об ограблении музея.
– А как она называется? Кто автор? Вы говорили что-то о старых мастерах?
– Это Рембрандт. «Даная». Полотно с весьма трагической историей.
– В самом деле?
– О да. Однажды какой-то маньяк облил подлинник кислотой, так что, в сущности, практически все варианты этой картины, существующие в настоящее время, в той или иной степени копии.
– Какой ужас! И что, картина полностью была испорчена?
– Нет, но повредили центральную часть, самую, так сказать, суть. Очень долго шла реставрация, но вы же понимаете, смытая краска есть смытая краска. Способ восстановления единственный – заново нарисовать.
– Действительно, очень трагично. Но вы-то успели запастись дополнительным экземпляром, вам переживать не о чем.
– Пожалуй. Впрочем, вы тоже можете заказать копию. Можно даже у нас. Не правда ли, Игорь Владленович? Ведь фирма оказывает такие услуги?
– Да, можно договориться… – как-то неопределенно протянул дядечка за дубовым столом.
– О! Это было бы просто великолепно! – очень обрадовалась я. – А можно я посмотрю поближе? Нужно уточнить по размерам. Если, допустим, вот где-то такой ширины у нас кровать… а вот тут еще тумбочка… а здесь…
Я скакала вокруг картины, размахивая руками, примериваясь и присматриваясь, стараясь не сосредотачиваться на недоуменных взглядах двух мужчин. Конечно, все это выглядело немного странно. Но что мне было делать? Попросить их ненадолго выйти, пока я не закреплю в нужном месте камеру?
– А вы не могли бы подать мне… а вон хоть тот альбом… это же А-4 формат? – непринужденно обратилась я к начинавшему уже слегка поднимать брови Сене и в несколько секунд, когда оба устремили свои бдительные взоры в ту сторону, куда я указывала, быстро мазнула клеем с пальца уголок роскошной рамы и прижала к ней темную незаметную горошину. Рама была вся фигурная и резная, изобилующая углублениями и выпуклостями, и микроскопическая камера вполне конспиративно затерялась среди всех этих декоративных элементов.
«Главное потом самой найти ее», – думала я, принимая от ошалевшего Сени альбом и вымеряя им длину и ширину картины.
– Да, думаю, размер вполне подходящий, – проговорила я, закончив свои манипуляции и возвращая оригинальный измерительный прибор. – Семь альбомов в высоту и шесть в ширину. Как раз то, что нужно. Осталось только, чтобы муж одобрил, и тогда, вполне возможно, эта картина и станет началом нашей коллекции. А сколько все это может стоить?
Услышав о деньгах, мои слегка оторопевшие собеседники моментально пришли в себя и стали подробно объяснять. Оказалось, что сразу нельзя сказать окончательную цену, что очень многое зависит от того, какой будет багет, сколько придется отдать за подрамник и холст, ведь для такого произведения все расходные материалы должны быть высшего качества. Ну а главное – сколько возьмет «мастер», ведь главное слово здесь за художником.
– Ну а во сколько обошлась эта картина, например, вам? – настаивала я на конкретике.
– Ну, это было очень давно, – загадочно улыбнулся Сеня. – Сейчас и цен таких нет. Кроме того, это – работа, сделанная из признательности, в подарок.
– В самом деле? Как интересно… Видимо, подарок предназначался хозяину этой галереи?
– Ну да. Мазурицкий, возможно, вы слышали. Он довольно известен… в определенных кругах.
– Нет… наверное, нет. Что-то не припоминаю. Но если мы будем сотрудничать с вами, думаю, я смогу познакомиться и с ним, и еще со многими… в этих кругах.
– О да, разумеется, – еще шире улыбнулся Сеня.
Сфотографировав на телефон картину и пообещав, что, посоветовавшись с мужем, еще обязательно приду, я выпорхнула из галереи на свежий воздух.
«Городская сумасшедшая – вот что они должны сейчас думать обо мне», – самокритично размышляла я.
Но дело было сделано. Камера стояла там, где надо, и это все, что требовалось.
Время приближалось к пяти, и я стрелой летела к Светке, чтобы успеть принять свой первоначальный образ еще до того, как закончится ее рабочий день.
Женя, если верить его маме, на работе задерживался допоздна, и опоздать в лабораторию я не опасалась, а вот у Светки с этим было сложнее. По окончании трудового дня ее всегда ожидала очень активная личная жизнь, и она не желала ни минуты из этой жизни посвящать сверхурочным.
– Не опоздала? – бодро спросила я, с разбегу плюхнувшись в кресло.
– Еще чуть-чуть, и твои шансы были бы равны нулю. Так и осталась бы навсегда рыжей.
– Красоту ничем не испортишь.
Светка, как всегда, оперативно и профессионально сделала из меня саму себя, и через полчаса за рулем «девятки» снова сидела Татьяна Иванова, а никакая не Эльвира и не Анжела. Теперь я могла ехать к Жене, не опасаясь, что он не поверит, что я – это я.
Был самый час пик, и, когда, отсидев положенное время в бесчисленных пробках, я добралась наконец до заповедных мест, где скрывалась лаборатория Жени, все нормальные люди давно сидели дома за ужином.
Впрочем, фанатов микробиологии этот пункт не касался.
Снова зарегистрировавшись у бдительной охраны и поднявшись на второй этаж, я обнаружила Женю в синем рабочем халате, бодро переставляющим с места на место какие-то пробирки.
Увидев меня, он улыбнулся, и его глаза как-то по-особому засветились. Так смотрит ребенок, когда знает какой-то секрет, о котором пока не догадываются взрослые.
«Вот он, – неожиданный подарок, – почему-то сразу подумала я. – Вот он, обещанный костями сюрприз».
– Ну и задала ты мне задачу, – между тем говорил Женя с совершенно счастливым выражением лица. – Кто бы мог подумать, что в нашем заштатном городишке обитают такие эксклюзивные виды.
– Почему же заштатном? Ничего подобного. И потом, мы все здесь эксклюзивные. Рассказывай, не томи, чего надыбал?
– Legionella pneumophila – не желаете познакомиться?
– Женя, без терминов, пожалуйста. Не выражайся неприличными словами. Я не микробиолог, не забывай.
– Да, я помню, ты – сыщик. Но в этот раз и мне пришлось поискать. Я и предположить не мог, что за сюрприз здесь окажется.
«Ну вот! Что я говорила? Вот он – сюрприз».
– В общем, если этот смыв, как ты говоришь, с трупа, – продолжал Женя, – то причина смерти – легионеллез.
– Здорово! А что это такое?
– Болезнь, вызывается микроорганизмами, относящимися к роду Legionella…
– Женя…
– Ладно, ладно, не буду. Хотя это – еще совсем несложное название. Слышала бы ты…
– И слушать не хочу. Расскажи лучше, что это за болезнь, как протекает.
– Очень похоже на пневмонию. Лихорадка, интоксикация, поражение легких… Впрочем, я не знаток болезней, это тебе лучше к врачам.
– Ну как же не знаток, видишь, сколько всего рассказал. И где же можно его подцепить, этот самый легионеллез?
– Где угодно. Проникновение инфекции в организм происходит при вдыхании водных аэрозолей, соответственно, заразиться можно, посидев под кондиционером, принимая душ или, например, при ингаляции. Можно даже, побывав у фонтана.
– Именно при вдыхании?
– Да. Воротами инфекции служит слизистая оболочка респираторного тракта, именно там – самая подходящая среда для размножения микробов.
– Хм… занятно. А летальные исходы при этой болезни бывают?
– А этот смыв – с трупа, или я что-то пропустил?
– Женя, не остри, я пытаюсь добраться до истины. Может, смерть наступила не от этого.
– От этого, от этого, даже не сомневайся.
– Почему ты так уверен?
– Да по всему. Во-первых, болезнь легионеров и сама по себе довольно опасное заболевание, смертность составляет около двадцати процентов, а это очень много. Во-вторых, если ты говоришь, что официальный диагноз связан с легкими и больше ничего не обнаружено, это еще один факт в подтверждение. Ну и, в-третьих, очень высокая концентрация. В смысле – концентрация бактерий. Такое ощущение, что пациент сознательно преследовал цель заразиться.
– А что, так можно? – сразу ухватилась я за эту мысль.
– Ну, как тебе сказать… Теоретически, конечно, можно. Но на практике… Даже не знаю, как это получилось. Он кто по профессии, этот твой труп?
– Антиквар.
– У-у-у, – безнадежно протянул Женя. – Это очень далеко.
– Согласна. Но о самоубийстве речь не идет. Есть мнение, что товарищу кто-то помог. И вот этот «кто-то», вполне возможно, гораздо ближе.
– Не знаю… Чтобы получить выделенный штамм микробов определенного вида… не знаю. Это… это лаборатория нужна.
– Типа вашей?
– Ну да. Хочешь сказать, что кто-то из моих коллег – тайный убийца?
– Как знать… Может, просто тайный торговец. А у вас есть они, эти… штаммы?
– Конечно.
– И эта… легионелла?
– Разумеется. Только сегодня самолично с ней общался. Настолько удивили результаты анализа, что посчитал своим долгом идентифицировать с образцом.
– И совпало?
– Полностью.
– А вот этот, как ты говоришь, образец… он… как выглядит?
– Желаете взглянуть?
– Буду счастлива.
Женя ненадолго вышел куда-то и вскоре вернулся с какой-то склянкой, на донышке которой плескалась подозрительная на вид грязноватая жидкость.
– Хм… И вот если я, допустим, захочу кого-нибудь этим заразить, что я должна делать? Напоить пациента этой водицей?
– Нет. Если хочешь заразить со стопроцентной гарантией, ты должна распылить ее в виде мелкодисперсного аэрозоля и дать понюхать.
– Ничего себе! Это ж каким нужно быть извращенцем…
– Это – с одной стороны. А с другой – где еще можно подцепить такую дозу? Причем индивидуально. Заражения легионеллезом, как правило, бывают массовыми. Хотя эта болезнь не представляет эпидемиологической опасности, но, если возникает источник, он обычно возникает в местах скопления людей. В гостиницах, например. Я же говорил тебе – кондиционеры. Легионелла высевается из их жидкости, народ вдыхает и, соответственно, заболевает. Массово. И из этой массы уже потом отсеиваются, кто покрепче – в дальнейшую счастливую жизнь, а кто послабее – на тот свет. А здесь…
– Подожди. А это что, имеет такое решающее значение, – покрепче или послабее?
– Имеет. Легионеллез протекает тяжело, сопровождается сильной интоксикацией, и это влияет не только на легкие. Может возникнуть сердечная или почечная недостаточность, поражение желудочно-кишечного тракта, даже мозговые нарушения. Именно поэтому здесь такая высокая смертность. И далеко не всегда она связана с нарушением работы легких. Если организм в целом ослаблен, легионелла может сыграть роль последней капли, ударив по наиболее уязвимому органу.
Женя, сам того не подозревая, цитировал специалистов, с которыми я разговаривала о болезни Всеславина, и я должна была отдать должное его обширным познаниям.
– Ну вот, а еще прибеднялся. «Я не врач, я только учусь». Да ты настоящий эскулап.
Женя застенчиво потупил взор.
– Кстати, ты что-то там говорил по поводу официального заключения. Удастся мне получить его?
– Ах да… Совсем забыл. С этим заминочка, Тань, на заключении должна быть подпись заведующего, а его сегодня весь день где-то носит. Тебе же по всей форме нужно?
– А как же. Обязательно.
– Тогда давай я тебе лучше позвоню. Как все подписи соберу, так и сообщу, хорошо?
– Хорошо. Это в общем-то не к спеху. Ты и без того мне очень помог.
– Правда?
– Правда. Теперь я понимаю, что это действительно могло быть убийством. Конечно, мелкодисперсный аэрозоль это… оригинально. Но в целом вполне осуществимо. Ничего фантастического и нереального. Хотя… склад ума нужно иметь, прямо скажем, довольно своеобразный.
– Или склад ума, или какой-то наводящий… фактор.
– Хм… может быть, может быть…
Нет, все-таки недооцениваем мы порой ближнего своего. Вот, например, Женя. В школе все смеялись над ним. По физкультуре двойка, девчонок боится. А он, смотри, умный какой вырос. «Наводящий фактор». А почему бы и нет? Мало ли ужастиков в кино показывают? Наизощрялись дальше некуда. Кто знает, может, в каком-нибудь фильме какой-нибудь полоумный сценарист и придумал прикончить героя с помощью мелкодисперсного аэрозоля? А кто-то увидел и взял на заметку.
Только вот кто он, этот «кто-то»?
– Ладно, Жень, не буду больше тебя отвлекать, – начала я прощаться. – Ты и так потратил на меня много времени. Трудись. Дерзай. Теперь буду знать, какой ценный кадр скрывается в этой глуши, может, обращусь еще.
– Приезжай. Да что ты о себе ничего не расскажешь? Как дела, как жизнь… личная? – сделал робкую попытку Женя.
– Да так как-то все больше… больше пока дела. Ну ладно, побегу. Я опаздываю уже. Созвонимся.
Да, конечно. Конечно, я все очень хорошо помнила. «Расположение противоположного пола» – именно это напророчили мне кости. Но там не было сказано, что я обязана отвечать взаимностью. Так что Женя пусть пока отдохнет.
Домой я вернулась выжатая как лимон.
Приняв контрастный душ и ощутив некоторый прилив бодрости, я отправилась на кухню готовить кофе. Сегодняшний день, в отличие от предыдущих, оказался на редкость результативным, и полученную информацию требовалось осмыслить.
Итак, все-таки убийство. Легионеллез… скажите на милость! Это откуда ж слово-то такое можно было бы узнать. Неспециалисту.
Пожалуй, Женя прав, наверняка было здесь что-то наводящее. Но что именно, думаю, я смогу узнать не раньше, чем отыщу исполнителя этого замысловатого преступления.
А заказчик? Мазурицкий? Или исполнитель и заказчик – одно лицо? Тогда это точно не Мазурицкий. Учитывая общую раскладку и взаимные отношения сторон на момент убийства, трудно предположить, что они вообще как-то общались лично, а уж что касается «дать понюхать»… Это вообще без комментариев. Разве что кукиш. Думаю, это единственное, что каждый из них с удовольствием предложил бы понюхать другому.
«Мазурицкий, Мазурицкий… – все думала я, делая небольшие глоточки божественного напитка. – Неужели Мазурицкий?»
С самого первого разговора с Тамарой, когда она так явно, так настойчиво давала понять, кого считает виновным в смерти мужа, кандидатура Мазурицкого казалась мне наименее вероятной. Основной конкурент и, по-видимому, вовсе не дурак, он не мог не понимать, что в сложившихся обстоятельствах, учитывая, что его обошли в серьезной сделке, случись что со Всеславиным, на него падут первые подозрения.
Надеялся на некриминальность способа убийства? А если бы затея не удалась? Кто ее знает, эту легионеллу… Взяла бы, да и пощадила старого друга. Не стала бы убивать.
А в самом деле, что могло бы грозить Мазурицкому, если бы Всеславин выжил?
И, перебирая различные варианты ответа на этот решающий вопрос, я все с большей ясностью убеждалась, что практически ничего. Всеславин, конечно, знал бы, кто дал ему нюхнуть какой-то гадости. Что ж, предположим. Но знал ли он про легионеллу? Знал ли, что именно таким способом происходит заражение? Да на девяносто девять и девять процента я уверена, что нет.
Подхватил где-то простуду, отлежался и вышел как новенький – вот и вся печаль. Вот все, что было бы известно окружающим, если бы попытка не удалась. Никакого риска.
А в случае успеха устраняется главный конкурент, ненавистное пятое колесо, и Мазурицкий остается одним из самых крупных, а может быть, и самым крупным игроком на поле мошенничества с произведениями искусства. Способ нейтрализовать Тамару он, как я поняла, уже нашел, остальные – мелкая сошка.
Что ж, приз в этой игре не такой уж и маленький. Попробовать стоило. Мазурицкий – молодец.
Только вот что в связи со всем этим делать мне? Дельце обстряпано так, что не подкопаешься, тут и словесно ничего не предъявить, какие уж там улики… Ну и задачку задала мне настойчивая Тамара!
Кстати, а не сообщить ли ей о том, что ее предположения блистательно подтвердились и Всеславину отправиться на тот свет действительно помогли?
Я уже взялась было за трубку, но что-то меня остановило. Клиент пока не требовал отчетов, так чего же мне самой нарываться?
Дело странное.
Если спросить меня, то я бы сказала, что, если бы первый, кто идет мимо, предложил мне что-то понюхать, я навряд ли бы согласилась. Обоняние – вещь интимная. Исполнитель должен быть человеком близким, хорошо знакомым. Или родственником. И если в итоге окажется, что это была сама Тамара, совершенно ни к чему торопиться сообщать ей, что я начинаю догадываться, как было дело.
«Время позднее, у девушки наверняка уже гостит Эдик, чего я полезу? – оправдывала я свою неаккуратность в докладах. – Вот исполнитель нарисуется, тогда и поговорим».
Успокоив совесть и допив кофе, я на сон грядущий включила какой-то сериал и после десяти минут просмотра уснула, как от хорошего снотворного.
На следующее утро позвонила Тамара и сообщила, что гроб с телом мужа привезли домой, с одиннадцати начнется официальное прощание, а в три часа поедут на кладбище.
– Вы что-то обнаружили? Есть улики? – спросила она, даже не упомянув имени Мазурицкого, как будто это само собой разумелось.
– Да, анализы в лаборатории показали кое-что интересное, – уклончиво ответила я. – Но официальное заключение еще не готово, поэтому я пока не беспокою вас. И потом, сегодня у вас такой день… Наверное, вам будет не до этого.
– Да… пожалуй. Но тем не менее…
– Разумеется я сделаю вам подробнейший отчет, как только на руках у меня будет официальная бумага, – поспешила заверить я. – А сейчас мы должны обговорить с вами еще один немаловажный вопрос.
Памятуя, что в ходе подслушанного мною разговора предполагалось подложить свинью «старому другу» именно на церемонии прощания, я подумала, что неплохо было бы установить еще одну камеру в пресловутом кабинете. Если не ошибаюсь, именно там должна висеть картина, которую собирались подменить.
На часах было без четверти девять, времени у меня было предостаточно, и, договорившись с Тамарой о встрече, я поехала в гости.
Кроме запредельно дорогой горошины в моем арсенале имелись камеры и попроще, и, сделав экспресс-ревизию наличного оборудования, я захватила несколько штук с собой, намереваясь установить их в подходящих местах квартиры.
Посвящать свою клиентку в подробности я пока не планировала, поэтому мотивировала свои действия тем, что на церемонию прощания соберутся очень разные люди и, вполне возможно, в разговорах промелькнет какая-то интересная информация, касающаяся расследования.
– Самой мне появляться здесь не резон, – вещала я, устанавливая в укромных местах незаметные камеры, – а знать, о чем говорят, не помешает. Возможно, это наведет нас на реальные улики, с этим в вашем деле главная проблема.
– Но это все-таки убийство? – настойчиво спрашивала Тамара.
– С уверенностью я смогу сказать, только получив отчет из лаборатории, но есть основания полагать, что ваши подозрения небеспочвенны.
Инстинктивно я всеми способами старалась оттянуть момент, когда мне придется произнести слово «легионелла», хотя причины этого мне самой были абсолютно непонятны. Впрочем, на то он и инстинкт, чтобы быть иррациональным.
Чтобы не акцентировать внимание на кабинете, я развесила мини-камеры и в прихожей, и в необъятной гостиной, где, весь в цветах и лентах, лежал покойник. Лицо его, слегка подправленное макияжем, было почти таким же, как на прижизненных фотографиях, и я еще раз имела случай убедиться, что господин Всеславин отнюдь не блондин.
Впрочем, эта версия уже исчерпала себя. Гораздо интереснее было теперь узнать, о чем будут судачить прихвостни Мазурицкого, которые, конечно же, появятся здесь.
Как пришла ему мысль о таком необычном способе убийства? Где он раздобыл штамм? Кто и как заставил Всеславина вдохнуть смертельный аэрозоль?
Все эти вопросы оставались открытыми, и что-то подсказывало мне, что в личной беседе, даже самой доверительной, я не получу на них ответ.
– Какие-то еще комнаты будут открыты для общего доступа? – поинтересовалась я у Тамары, разместив основную часть привезенного оборудования.
– Нет… пожалуй, нет. Разве что кухня… Я и кабинет не стала бы открывать, но это необходимо для духовенства. Священникам нужно спокойно облачиться в подобающие одежды и подготовиться к службе.
– А будет и служба?
– Да, разумеется. Владислав был верующим человеком, и я… я тоже. И потом, как можем мы не верить, когда, может быть, только молитва помогла нам стать родителями…
Вероятно, присутствие покойного мужа настраивало мою заказчицу на печальный тон, поскольку на сей раз она смахнула платком вполне реальные слезинки.
«Хм… духовенство, – между тем думала я. – Кто же подменит картину? Неужели какой-нибудь не слишком принципиальный батюшка?»
Впрочем, если помещение будет открыто, в него, конечно же, сможет зайти любой желающий.
Но сама технология осуществления задуманного маневра интересовала меня весьма и весьма. Картина – не иголка. В кабинете из произведений живописи я обнаружила только одно полотно над камином, и размеры его, хотя и не гигантские, все же никак не напоминали карманный экземпляр.
Принести копию, осуществить замену, вынести подлинник… и все это фактически на глазах у толпы народа в замкнутом и не таком уж большом пространстве.
План был дерзкий, и вместо негативных эмоций к противнику я испытывала какое-то даже восхищение. Мне импонировала такая бесшабашная наглость, и в глубине души я, пожалуй, желала негодяям удачи. Тамара не обеднеет.
«Да с такими замашками подсунуть под нос легионеллу раз плюнуть», – думала я, пряча усмешку от растрогавшейся своими воспоминаниями хозяйки.
Устанавливать камеры в кухне я не стала, рассудив, что это помещение будет местом наибольшего скопления народа, а следовательно, и посторонних ушей. Тайных откровений в такой обстановке ждать не приходится. К тому же в разговоре ясно было обозначено, что искомая картина находится в кабинете, значит, все основные события произойдут именно там.
С чувством выполненного долга я шла к своей машине, думая, что сейчас, пожалуй, самое подходящее время для вторичного посещения галереи Мазурицкого. Сеня и прочие завсегдатаи наверняка будут на прощании или где-нибудь поблизости, а уж с Игорем Владленовичем я как-нибудь разберусь.
Взяв курс на парикмахерскую неутомимой Светки и радуясь, что визитов в галереи больше не предвидится и это перевоплощении – последнее, я придумывала, под каким предлогом удобнее всего будет вновь сосредоточить внимание на картинной раме.
Жаль, конечно, что мне не удалось в этот раз посмотреть кино онлайн, но время потрачено было не зря. Уже очень скоро все основные события сосредоточатся в квартире Всеславиных, и кино, которое отснимут мои камеры там, навряд ли окажется менее интересным.
Было ясно, что, поскольку решающий момент подмены близок, все переговоры и обсуждения, которые могли этому предшествовать, закончены. Если и происходило что-то интересное в галерее Мазурицкого в связи с готовящейся наглой акцией, горошина уже зафиксировала это. Ну а если нет, если все, что нужно, они обсудили еще вчера, в той части разговора, которую я не успела подслушать, значит, мне просто не повезло.
В любом случае оставлять эксклюзивное оборудование на раме больше не было смысла, и, снова потратив минут двадцать на поиски места для парковки, я вошла в знакомый зал.
На сей раз меня встретили уже как старую знакомую.
– Анжела! – широко улыбнулся Игорь Владленович. – Рад снова вас видеть. Ну что, посоветовались с мужем?
– Да, он просто в восторге. Картина так понравилась, что он сказал, что готов приобрести ваш экземпляр.
– Боюсь, это невозможно, – тонко улыбнувшись, произнес мой собеседник, не скрывая, что такой энтузиазм в покупках ему весьма по душе.
– Да, я так и сказала ему. «Эрнест, это – подарок, навряд ли они продадут» – вот что я выдала. И тогда он согласился заказать копию. Вы должны сейчас объяснить мне, что для этого нужно и сколько все это будет стоить, чтобы я передала мужу и мы начали постепенно приобретать материалы. Вы говорили: багет? А вот такой, как здесь, можно сейчас купить?
Я подошла к картине и стала любовно поглаживать резную, всю в завитушках, раму.
– Мне очень нравится, – говорила я. – Так солидно… богато.
– Нужно поискать, возможно, нам удастся подобрать что-то похожее, но точно такой же – это… навряд ли.
– Как жаль…
Я уже нащупала взглядом горошину, оставалось только быстро и незаметно сковырнуть ее.
– А у вас есть какие-то образцы… или уже готовые рамы на картинах… имеются варианты багета, которые можно приобрести сейчас? Вот, например, как на той картине, такой можно купить?
Я указала рукой в глубь галереи, Игорь Владленович повернул голову, и через секунду горошина уже была у меня в ладони.
– Какую вы имеете в виду? – между тем рассеянно переспрашивал мой собеседник, блуждая глазами по увешанным картинами стенам.
– Вот… вот эту, – наобум ткнула я пальцем и, как выяснилось, попала удачно.
– Ах, эту… Да, такой багет можно приобрести. Я даже могу дать вам адрес.
– Правда? Это было бы отлично! Давайте, я запишу.
Я полезла в сумочку и стала возиться с ручкой и записной книжкой, незаметно пристроив камеру на подобающее ей место.
В сущности, то, зачем пришла сюда, я сделала, поэтому оставшаяся часть нашей беседы с Игорем Владленовичем прошла по минимальному сценарию. Я узнала адрес магазина, где можно приобрести «точно такой же» багет, выяснила, что там же можно договориться о покупке холста и подрамника, и пообещала, что снова зайду, когда приобрету все это, чтобы обсудить художественную часть, то есть к кому можно будет обратиться с вопросом о создании копии и сколько это будет стоить.
– Думаю, мы сможем порекомендовать вам подходящую кандидатуру, – многообещающе добавил на прощание Игорь Владленович.
Вернувшись к машине, чтобы снова отправиться к Светке, я ощущала в себе борение двух противоположных чувств: раздражения от бесконечных смен облика и радости от предстоящего просмотра всего, что зафиксировала горошина.
Что-то подсказывало мне, что совсем не без дела и не напрасно провисела она все это время, приклеенная к картинной раме.
– Уф-ф-ф… Даже мне уже надоело. Как ты это выдерживаешь? – говорила Светка, в очередной раз освобождая меня от второго «я».
– Собираю волю в кулак и терплю, – сделав мужественное лицо, ответила я. – Это часть моей работы. И твоей зарплаты. Так что терпи и ты. Терпи и радуйся, что есть у тебя такие эксклюзивные заказчики.
Раньше трех часов, времени, когда похоронная процессия из квартиры Всеславиных отправится на кладбище, освободив мне пространство для маневра, меня ничто не должно было беспокоить. Поднимаясь в свою квартиру, я с удовольствием предвкушала, как сейчас заварю кофе, устроюсь на диване и спокойно, с чувством, с толком, с расстановкой займусь отсмотром материала, анализом всей информации, собранной за последнее время, и, как знать, может быть, дело дойдет даже до ежедневника Всеславина.
Но счастливым мечтам не суждено было сбыться. Не успела я зайти на кухню, как зазвонил телефон. Аккуратный Женя сообщал, что собраны все подписи на официальном заключении лаборатории и я могу забрать необходимую мне бумагу.
С грустью посмотрев на упаковку кофейных зерен, я снова спустилась вниз, к машине.
