Флоренция жаждала увидеть обещанное чудо Савонаролы, что и привело к событию, названному Испытанием огнем.

Пока фра Джироламо хранил молчание, его место за кафедрой в Сан-Марко занял фра Доменико. Он не пользовался такой славой, как его хозяин, отличался упрямством и некоторой туповатостью, зато обладал чрезвычайной силой и был фанатично предан Савонароле. Он упорно твердил, что каждое слово из уст фра Джироламо подсказано самим Всевышним.

Тут громко заявили о себе и другие проповедники, включая прямодушного францисканца из церкви Сайта-Кроче, фра Франческо да Пулья, бросившего смелый вызов:

— Я пройду сквозь костер с любым, кто пожелает доказать, что Савонарола — пророк, устами которого глаголет Всевышний. Ибо я считаю фра Джироламо лжецом и еретиком, и любой, кто шагнет в костер, думая иначе, погибнет. Я и сам не жду, что выживу… Но, разумеется, если кому-то удастся успешно пройти сквозь пламя с верой во фра Джироламо, тогда все убедятся, что монах изрекает правду.

Доменико узнал о вызове. И однажды в воскресенье он объявил с кафедры Сан-Марко, что намерен пройти сквозь огонь. Его страстное заявление настолько тронуло прихожан, что все мужчины и женщины, пришедшие на проповедь, с энтузиазмом выразили желание ступить в костер вместе с ним.

Город охватило дикое воодушевление. Впервые «беснующиеся» и «плаксы» пришли к соглашению: Савонароле следует принять вызов и доказать раз и навсегда, является ли он помазанником Божьим или нет.

Обе партии выступили с этим предложением перед синьорией, которая тут же его одобрила и объявила, что на площади Синьории будет сооружена сцена и что событие состоится в субботу, седьмого апреля, в час пополудни. Всем не терпелось увидеть воочию, как все произойдет. Уважаемый представитель «беснующихся» Леонардо Строцци так выразился по этому поводу:

— Мы требуем скорейшего выяснения вопроса о том, кто является вдохновителем Савонаролы — Господь или дьявол.

Все были полны нетерпения, кроме Савонаролы. Он сожалел о том, что его последователи готовы потворствовать ненужной проверке, которая может привести еще к одной смерти; по его словам, у них уже было достаточно доказательств того, откуда берется его вдохновение, и больше подтверждений не требуется. Он публично осудил Доменико за то, что тот поставил его в такое положение, которое «может оказаться опасным для других». Он попытался, правда, безуспешно, убедить «плакс», что подобное испытание — всего лишь помпезное зрелище и совершенно бесполезно.

Но он уже не мог ничего изменить.

— Если мой хозяин не вступит в огонь, — хитро заявил Доменико, — то это сделаю я, и докажу, что он избранник Божий.

Итак, в субботу, седьмого апреля, в десять часов утра мы с мужем отправились в карете к Дворцу синьории. Заранее были приняты чрезвычайные меры предосторожности: иностранцев изгнали и заперли все городские ворота. Флоренцию патрулировали небольшие отряды из соседних городов, а ее улицы были заполнены «плаксами», пешком добиравшимися до площади. Все подходы к площади, кроме трех, были перекрыты, а оставшиеся три улицы охраняли собственные стражники синьории.

Женщинам не разрешили присутствовать на зрелище — по крайней мере, тем, у кого не было могущественных мужей и кареты. Мой муж теперь стал одним из самых влиятельных граждан Флоренции: наконец-то его избрали на текущий срок приором. В ознаменование этого события мы устроили пиршество — довольно роскошное, хотя никто из его коллег-«плакс» даже не возмутился.

Франческо с большой гордостью носил длинную алую тунику приора, и сегодняшнее утро не было исключением. При виде его облачения стражники сразу отвесили поклон. Франческо поприветствовал их любезным снисходительным жестом, и нас пропустили дальше. Мой муж то одаривал меня милостивой холодной улыбкой, то молчал и хмурился. Думаю, он тешился надеждой, что ситуация каким-то образом сама собой разрешится в пользу Савонаролы.

Мы подошли к дворцу, и Франческо, извинившись, присоединился к остальным приорам, которым предстояло сидеть в огороженном крытом дворике перед дворцом: оттуда открывался самый лучший вид на площадь. Я проследовала немного дальше, собираясь занять место в скромной небольшой лоджии, где расставили удобные стулья для четырех женщин, жен официальных лиц. Моей соседкой оказалась Виолетта, златокудрая жена Франческо Валори, который так оголтело призывал снести голову Бернардо де Неро с плеч. Утро стояло прохладное, но Виолетта захватила с собой веер и теперь нервно обмахивалась, говоря о чуде, которое обязательно должно произойти.

Как восхитительно, заявила она, видеть, что «беснующиеся» наконец-то прикусят языки.

Я принялась осматриваться по сторонам. Приоры, включая гонфалоньера Валори и моего мужа, сидели рядом с огромным каменным львом работы Донателло, тем самым, что изображен на гербе Флоренции. Тут же начиналась длинная деревянная платформа, такая узкая, что на ней не разошлись бы два человека. Она была поднята высоко над землей. Под платформой вырыли ров, заполненный сучьями и хворостом, поверх которых аккуратными стопками разложили необожженный кирпич, чтобы платформу не поглотило пламя. Это хитрое сооружение протянулось почти на всю площадь.

Атмосфера напоминала карнавальную. Стоял теплый безоблачный день. Зрители, попавшие на площадь с рассветом, теперь ликовали. «Плаксы» проявляли свою преданность, распевая гимны и держа в руках маленькие красные кресты; «беснующиеся» и не присоединившиеся ни к той, ни к другой партии, затягивали непристойные песенки и обменивались друг с другом сальными шутками. Хотя Савонарола еще раньше призывал всех верующих поститься, из дворца вышли слуги и начали предлагать дамам угощение — хлеб, сыр, вино, — словно мы присутствовали на рыцарском турнире.

Наконец появились двое с кувшинами в руках и начали щедро поливать маслом дрова и растопку. Потом другие люди с факелами подожгли траншею. Толпа возликовала. В небо взвились клубы черного дыма. Примерно час, пока росло пламя, не стихало веселье и людское возбуждение, но потом оно сменилось беспокойством.

Спустя еще час нашу скуку развеяло появление францисканцев: они вышли вместе, в серых робах, гурьбой, словно стая голубей. Их представитель сразу направился к приорам за ограду, где они все вместе сгрудились, о чем-то беседуя. Тем временем остальные францисканцы заняли места в галерее, примыкавшей к нашей.

Всех нас перепугала Виолетта, когда, отложив веер, подошла к нашим каменным перилам и прошипела соседям-францисканцам:

— К чему эти разговоры? Или ваш брат передумал войти в огонь?

Какой-то молодой монах не выдержал и, несмотря на предостережение старших, повернулся, чтобы ответить, окинув ее при этом презрительным взглядом.

— Нет, не передумал. Он не боится. Но у нас есть причина полагать, что фра Доменико — ибо именно он, а вовсе не Савонарола упрямо твердил, что войдет в огонь, — облачен в заговоренные одеяния.

— Ложь! — с яростью возразила Виолетта.

Мы с женой какого-то советника оттащили ее обратно на место.

Доминиканцы появились позже всех; синьория неохотно послала жезлоносца, чтобы препроводил их на площадь. Их явление было почти театральным: фра Доменико возглавлял процессию, неся на плече массивный крест мученика. За ним следовал Савонарола, держа в руках небольшой серебряный ларец со священной облаткой: он настаивал, что Доменико будет в безопасности, только если возьмет с собой в пламя облатку. За ними выступали прихожане Сан-Марко, неся в руках факелы и еще больше маленьких красных крестиков; замыкали шествие остальные монахи.

Толпа взорвалась улюлюканьем и свистом, криками радости и всхлипываниями. Люди выкрикивали проклятия, благословения, молитвы и оскорбления. Монахи, как францисканцы, так и доминиканцы, начали петь.

Наконец свита из Сан-Марко заняла свои места на почтительном расстоянии от францисканцев, а затем Франческо Валори, гонфалоньер, кивком подозвал Доменико и Савонаролу подойти к огороженному дворику.

Я наблюдала за их разговором, не слыша ни слова: Валори что-то сказал Савонароле и тот раздраженно махнул рукой. Доменико, который к этому времени оставил свой крест, опустил ладонь на плечо хозяина, стараясь его успокоить. А потом Валори с моим мужем увели Доменико во Дворец синьории.

Толпа недовольно загудела. Люди прождали все утро и теперь не понимали, чем объяснялось внезапное исчезновение Доменико. Зато мы, женщины, понимали, и я не удивилась, увидев вскоре Доменико, появившегося в францисканской робе. Виолетта ткнула меня в бок локтем и сказала довольно громко, чтобы ее могли услышать соседи-францисканцы:

— Вот видите? Если бы на нем была заговоренная одежда, он бы не отказался от нее так быстро. Он-то как раз не боится войти в огонь.

Фра Доменико и Савонарола начали пробираться к краю платформы, где стояли двое солдат и фра Джулиано, молодой францисканец, вызвавшийся пройти Испытание огнем вместе с Доменико.

И тут молодой францисканец вышел вперед и что-то сказал, после чего Доменико и Савонарола поспешили обратно к огороженному дворику.

Толпа досадливо охнула.

Валори, мой муж и двое других «плакс» перехватили Доменико и быстро ему что-то объяснили. Доменико возмущенно затряс головой, но все-таки еще раз позволил отвести себя во дворец.

Сидевшая рядом со мной Виолетта, щелкнув веером, сложила его, бросила на свой стул, а сама отправилась к соседней лоджии.

— Ну, что на этот раз? — с вызовом спросила она. — Теперь, наверное, скажете, что Доменико сам заговоренный, а потому не имеет права вступать в огонь!

К ней повернулся францисканец постарше.

— Разумеется, нет, мадонна, но разве такого не может быть, что у фра Доменико заговорено исподнее, если заговорена сутана? Возможно, вам трудно это понять, но здесь сидят те из нас, кто искренне верит, что силу фра Джироламо дарует не Бог, а кто-то очень зловещий.

— Ерунда! — Виолетта перегнулась через перила. — Вы затягиваете дело, потому что боитесь!

— Конечно, боимся, — спокойно отвечал монах. — Мы знаем, что нашему брату Джулиано суждено умереть, когда он вступит в огонь. Но у нас есть один вопрос.

Виолетта хмуро ждала.

— Если фра Джироламо не боится — ведь он знает, что Бог пощадит его и тем самым докажет, что он пророк, — почему бы ему самому сейчас же не войти в огонь и тем самым не разрешить все сомнения?

Виолетта отпрянула. Вернувшись на место, она принялась яростно обмахиваться веером, бормоча что-то насчет несправедливости францисканцев. Но я увидела в ее глазах проблеск сомнения. Холодный ветерок начал трепать мою вуаль. Я выглянула из-под сводов лоджии на еще недавно чистое небо. Внезапно поднявшийся ветер быстро пригнал облака, в воздухе запахло дождем.

Снова появился Доменико — вероятно, скинувший считавшееся проклятым исподнее. Наконец он подошел к огромному кресту, который принес на площадь, чтобы снова взвалить его на плечи. Гонфалоньер Валори постучал по его спине и жестом велел положить крест на землю. Доменико устало подчинился.

Кое-кто в толпе презрительно загудел.

К этому времени к молодому фра Джулиано присоединился еще один монах, и оба в третий раз направились к членам правительства, сидевшим за оградой. Там же поджидал Савонарола, стоя рядом с серебряным ларцом, содержащим облатку, который он еще раньше благоговейно опустил на стол. Стоило францисканцам заговорить с приорами, как Савонарола поднял крик и начал яростно тыкать пальцем в серебряный ларец, в других монахов, в моего мужа и Франческо Валори. Затем фра Джироламо повернулся к Доменико, и по тому, как тот начал яростно трясти головой, стало ясно, что дело зашло в тупик.

— Что такое, что такое? — кричала Виолетта.

Монахи, сидевшие сбоку, не отвечали, но я взглянула на выразительную жестикуляцию Савонаролы и все поняла.

— Они не хотят позволить Доменико взять с собою облатку.

С самого начала это условие не вызвало ни у кого возражения. Монах-доминиканец мечтал, что Доменико успешно пройдет костер, потому что будет держать в руках освященную вафельку; теперь Савонарола настаивал, чтобы Доменико позволили это сделать. До сих пор францисканцы не возражали.

Доменико в ярости направился на площадь и упрямо остановился у ступеней на платформу, уставившись в пламя; его грозный вид никак не вязался со сладкоголосыми гимнами, которые распевали монахи. Ветер трепал на нем робу, небо над головой потемнело.

Старый францисканец, который разговаривал с Виолеттой, повернулся к нам.

— Почему, — ласково спросил он, — фра Доменико боится войти в костер без облатки? Неужели ему мало веры, которая обязательно его защитит? И почему Савонарола не хочет покончить со всеми спорами? Если ему надоели наши требования, почему бы ему просто самому не войти в пламя?

Виолетта промолчала, хмуро глядя за ограду, где ее муж и францисканцы продолжали спорить с фра Джироламо.

— Трус! — послышался чей-то крик. Пролились первые капли дождя. Под надежным укрытием лоджии я смотрела, как они ударили об ограду.

— Трус! — закричал другой голос. — Ступай в огонь!

— Он боится! — продолжали раздаваться крики. — Разве не видно? Он боится!

Загремел гром, совсем близко; Виолетта вздрогнула и вцепилась в мою руку. Доменико стоял, огромный и незыблемый, как скала, под усиливающимся дождем, пока Савонарола продолжал вести спор с приорами.

Снова загремел гром, после которого послышался пронзительный крик:

— Он солгал нам! Он всегда нам лгал!

С неба хлынули потоки воды, быстро залив площадь. Сверкнула молния. Мы, жены приоров, покинули наши места и поспешили в центр лоджии. Я выглянула оттуда на площадь: Доменико не сдвинулся с места. Поразительно, но толпа тоже не шевельнулась. Люди пришли сюда узнать правду о проповеднике и не собирались уходить, не получив ответа на свой вопрос.

Огонь, ярко пылавший еще мгновение тому назад, почти погас; дрова и хворост были теперь пропитаны водой, а не маслом.

Точно так же быстро угас и людской энтузиазм. Мужчины кричали, перекрывая грохот дождя:

— Сам Господь воспротивился!

— Фра Джироламо вызвал бурю, чтобы не вышла наружу его ложь!

Мой муж и Валори отправили гонца, который, метнувшись под дождь, обошел всех воинских командиров. Солдаты начали теснить толпу, призывая людей разойтись по домам. Но мужчины на площади, уже успевшие в большинстве своем побросать маленькие красные крестики на землю, отказывались уходить.

— Почему ты не вошел в костер?

— Содомит!

— Еретик!

— Лжец!

Жены перепугались и поспешили к огороженному дворику, к своим мужьям. Я тоже пошла и встала рядом с Франческо. Неподалеку стоял Савонарола; абсолютно сухой, он дрожал, словно промок насквозь под дождем.

— Не могу уйти без охраны! Францисканцы настроили людей против меня!

Я сейчас все устрою, — пообещал Валори и исчез во дворце. Франческо послал на площадь пажа, чтобы тот нашел Клаудио.

Пока мы ехали домой, ливень прекратился так же быстро, как начался. Франческо выглянул в окно и как-то странно вздохнул.

— Ну, вот все и кончилось.