Новелла 3
Нередко можно услышать от женщин: «Как жаль, что я не родилась мужчиной!» От меня – Мэвис Клер – вы такого не услышите никогда, что бы ни случилось в этом грязном и безумном мире. Я счастлива, что родилась и умру женщиной. Мужчины гордятся собой, потому что уверены, будто это они трахают своих подружек. Со мной такой номер не пройдет. Не они трахают меня, а я их, потому что я – проститутка. Все правильно, люди платят деньги за то, чтобы кто-то другой делал работу за них. Мужчины мне платят, но я не пойду спать с тем, кто просто тупо предложит мне больше денег. Я всегда оставляю за собой выбор и не посвящаю в свою тайну того, кого этот выбор касается.
Бэйсин-Сити – гиблое место. Тут аромат порока всегда замешан на испарениях смерти. Но если ты родилась и выросла здесь, то это лучшее место на земле. Только тут ты стоишь ровно столько, сколько достойна стоить. Ни центом больше, ни центом меньше. Никто не сделает для тебя скидку, не пожалеет, не придет просто так на помощь. Просящий, жалующийся на жизнь в нашем Городе Пороков так же неуместен, как гроб с покойником на свадебном столе.
Темнота ночи окутывает улицу. Над асфальтом проплывают рваные клочья тумана. В воздухе висит странный сплав запахов, в котором можно различить оттенки застоявшихся нечистот, сухой травы и поджариваемого солода, наплывающий волнами от пивоварни «Старый рейнджер». Ей уже больше ста лет. Когда-то она находилась за городской чертой. Тогда Бэйсин-Сити был еще благопристойным городишкой и вмещался в границы теперешнего Старого Города.
Тень от фонаря перечеркивает тротуар и косо ложится на стену. Мерный цокот моих металлических шпилек гулко отзывается на пустынной улице и тянется за мной звуковым шлейфом. Время еще есть. Я приехала немного раньше, чем следовало. Ярко освещенный вход в бар «Пушистая кошечка» замыкает перспективу Грин-стрит. Здесь, в южном пригороде, можно особо не опасаться, что тебя изнасилуют, ограбят или зарежут просто ради развлечения. Тут порядок держит мафия. Так что район считается вполне добропорядочным и безопасным. Работать тут одно удовольствие.
Достаю свой любимый узкий портсигар на десять тонких дамских сигарет. Узкие, тонкие вещи всегда стройнят их обладательницу. Щелкаю зажигалкой. Из-под колесика выскакивает веер искорок, но огонек так и не появляется.
– Вот же черт.
Другая на моем месте трясла бы зажигалку, крутила колесико, проводила другие бессмысленные манипуляции. Но я не люблю зря тратить энергию и излишней суетой повышать энтропию вселенной. Просто подношу зажигалку к уху и нажимаю клавишу. Шипения не слышно. Все, газ некстати кончился. Бесполезная теперь для меня зажигалка летит в решетку ливневой канализации, проваливается между прутьями.
Футах в ста от меня под кирпичной стеной устроился на смятых картонных коробках бездомный. Все его имущество хранится в проволочной каталке, позаимствованной в супермаркете. Ее теперешний хозяин зачем-то привязал разлохмаченной веревкой к трубе. Неухоженный мужчина спит и даже похрапывает, задрав давно не чесанную бороду к невидимым звездам. Недопитую бутылку с виски он любовно прижимает к груди.
Легонько толкаю его носком лакированной туфли в плечо.
– Эй…
Бездомный открывает глаза и смотрит на меня. Вернее, не на меня, а пялится снизу под мою короткую, из красной кожи, облегающую юбчонку. Ему однозначно «сносит крышу», глаза становятся неподвижными. А вот губы беззвучно шевелятся, словно он отсчитывает, сколько месяцев у него уже не было женщины.
– Огоньку дай, – пытаюсь вернуть его к реальности.
– Что? – хрипло и неосмысленно выдавливает из себя бездомный.
– Огоньку – прикурить красивой девушке.
Не отводя взгляда, бездомный лезет в карман, щелкает зажигалкой. Я присаживаюсь перед ним на корточки и ловлю кончиком сигареты пляшущий на ветру огонек.
– Насмотрелся? – свожу колени, поднимаюсь.
– Ууу… ааа… – слышится нечленораздельное, но однозначно восхищенное.
Он тянет ко мне свои заскорузлые пальцы.
– Пошел вон. – Мои шпильки вновь стучат по тротуару.
Я стою, прячась в тени, отбрасываемой старым платаном, невдалеке от бара. Неоновая вывеска переливается всеми цветами радуги, отражаясь во влажном асфальте. В «Пушистой кошечке» нет штор. За широкими окнами все на виду, как на витрине. Девочки в нарядах, которые больше открывают, чем скрывают, сидят за стойкой, за столиками, лениво потягивают коктейли через соломинки. Некоторых из них я знаю. Вон толстушка Бетси, выкрасившая волосы на прошлой неделе в зеленый цвет. А вон, у самого окна, Одри. Ей уже двадцать пять, но она умело изображает из себя скромнягу школьницу. Есть любители и на такой товар. Ночь еще только начинается, а потому мужчин мало. Всего трое. Два старых развратника, не церемонясь, разглядывают проституток. Думаю, пришли взять одну на двоих, чтобы сэкономить. И один молодой человек.
У крыльца прохаживается Фил, бывший боксер. Раньше он работал вышибалой в стриптиз-баре «Глубокая глотка», но после того, как случайно отправил на тот свет одного из обнаглевших посетителей ударом кулака, ему пришлось сменить место работы. Теперь он следит за порядком здесь, в «Пушистой кошечке».
С девушками можно развлечься прямо в заведении – для этого на втором этаже оборудовано несколько комнат, но можно брать их и «на вынос». Каждая проститутка работает здесь на собственный страх и риск. Никаких сутенеров, никакой охраны. Лишь заплати при входе Филу и лови удачу.
Дым от моей сигареты сносит к освещенному рекламой крыльцу. Вышибала всматривается в густую темноту под платаном, пытаясь разглядеть меня. За поворотом вспыхивает свет фар. На улицу выплывает поблескивающий лаком, похожий на дорогой гроб лимузин. Я гашу сигарету о ствол дерева. Вот и пожаловал тот, из-за кого я сегодняшней ночью здесь оказалась. Бенджамин Палмер – редкостная сволочь и гнусный негодяй. Я знаю о нем достаточно много, хоть и вижу его в первый раз. Он держит в Бэйсин-Сити всю торговлю левым виски и жестоко расправляется с теми, кто пытается составить ему конкуренцию. В прошлом месяце по его приказу показательно вырезали всю семью Черного Боба, обладателя небольшого подпольного заводика на болотном острове, лишь за то, что он посмел продать в бар на северной окраине пять ящиков виски в обход Палмера.
Бенджамин еще не так стар, ему слегка за сорок, он грузен и сутул. Палмер важно выбирается из машины и в сопровождении двух телохранителей поднимается на крыльцо бара. Он нигде и никогда не появляется без охраны. Боится за свою жизнь. И правильно делает. В штате найдется немало людей, страстно желающих перегрызть ему глотку. Высокий охранник с повадками орангутанга открывает дверь. Накачанный коротышка, следующий за Палмером, оглядывается, сверлит темноту взглядом. Но толстый ствол старого платана надежно закрывает меня. Вся троица входит в бар. Вышибала Фил страдальчески корчит лицо, Бенджамин ему противен, у него чутье на мерзавцев. Но что сделаешь? Служба у него такая – впускать и выпускать посетителей, кем бы они ни были.
Я выхожу из своего укрытия и приближаюсь к крыльцу. Мне очень надо, чтобы Палмер выбрал сегодня именно меня из дюжины девчонок. Осечки не должно случиться. Парик и новый макияж совсем изменили меня, даже Фил не узнает. И это хороший знак.
– Красотка, – говорит он. – Сюда просто так не зайдешь.
– Знаю, красавец. Сколько?
– Сотня.
– Держи. – Я протягиваю деньги.
Фил умеет принимать банкноты с достоинством, не теряя при этом лица. Весь его вид говорит о том, что берет не для себя, а для хозяина заведения. Он один из немногих, кто в Городе Пороков смотрит на проституток «ровно».
– Проходи, – приглашает Фил.
– Я еще подышу свежим воздухом.
– Если этот смог ты называешь свежим воздухом, то дыши, – пожимает он могучими плечами и принимается рассматривать сбитые костяшки левого кулака.
Я не спешу заходить внутрь. Смотрю на происходящее сквозь стекло. Девушки в баре пришли в движение, словно декоративные рыбки в аквариуме. Бетси чуть выше поддернула и без того короткую юбку, теперь стали видны кружевные резинки ее чулок в черную сеточку. Одри подошла к бильярдному столу и выгнулась с кием в руке, вроде бы примеривается к шару, собираясь загнать его в лузу. Но на самом деле она демонстрирует Бенджамину свою попку. На мой взгляд, она у нее слегка широковата для ее роста, но Палмер задерживает на ней взгляд.
Мне так нужно, чтобы он выбрал сегодня меня! Кажется, Палмер решил-таки, кто поедет с ним в ночь. Он уже делает шаг к Одри, та эффектно ударяет по шару, выпрямляется и красноречиво проводит пару раз сжатой ладонью по ручке кия.
Все, пора входить. Я открываю стеклянную дверь, мелодично звонит колокольчик. На его звук оборачиваются и телохранители, и их хозяин. Первая часть моего плана удалась. Я привлекла внимание. Красный цвет моей облегающей короткой юбчонки заставляет задержать взгляд на мне. Мужчины всегда в первую очередь смотрят женщинам на ноги и бедра. Я ощущаю, как их взгляды буквально облизывают меня, раздевают. Несколько уверенных шагов, качание бедер, моя грудь под короткой майкой колышется, чуть опаздывая относительно других движений. Я прохожу мимо Палмера, даже не взглянув в его сторону. Пусть посмотрит на меня теперь и сзади, оценит пропорции бедер, кошачий изгиб спины. И тут мне улыбается удача. Мужчины не любят, когда их игнорируют женщины, особенно проститутки. Ведь это же они трахают нас. Все, теперь внимание приковано ко мне. Главное – удержать его еще на десяток секунд, пока Палмер не представит меня голой. Я слышу, как шумно вздыхает Одри. Нет, подружка, ты упустила свой шанс. Вернее, я сумела переключить Бенджамина на себя. Теперь последний штрих. Еще один удар по самолюбию мистера Палмера.
Я подхожу к молодому человеку. Мысленно я уже назвала его для себя «белым глистом». Он и в самом деле напоминает глиста, беспомощного уже по той причине, что выполз на свет из… Ну, вы сами понимаете откуда. Не знаю только, почему я добавляю слово «белый». Разве бывают глисты другого цвета? Но задумываться над такими мелочами сейчас нет времени. По глазам я безошибочно читаю, что он впервые здесь. Возможно, у него и был до этого какой-то сексуальный опыт, но явно неудачный, он не уверен в себе. Как только умудряются такие субъекты выжить в Бэйсин-Сити?
– Хочешь поразвлечься? – Мой голос вроде бы обращен к молодому человеку, но на самом деле реплика предназначена Палмеру.
Вообще-то в «Пушистой кошечке» не принято, чтобы девочки навязывались сами, за это потом подруги по ремеслу могут и поквитаться. Но это потом, в Старом Городе, а не здесь. К тому же меня пока никто из знакомых не узнал. Да и в «гнезде» проституток меня побоятся и пальцем тронуть.
Пока у «белого глиста» щелкает в голове и он готовится что-то ответить, Палмер принимает решение в мою пользу. Он не может допустить, чтобы «сочное мясо», на которое он успел положить глаз, досталось другому.
Горячая, но мягкая ладонь ложится на мою ягодицу чуть пониже среза юбчонки.
– Сегодня ты поедешь со мной, малышка, – слышу я голос Бенджамина.
Ненавижу, когда меня называют «малышкой». В отличие от Одри я никогда не строю из себя «школьницу».
– Ты уверен? – оборачиваюсь я и встречаюсь с Бенджамином взглядом.
Он у него не то чтобы тяжелый, он – колючий. Словно вместо зрачков торчат острия двух длинных гвоздей, вбитых ему в затылок. Но и у меня взгляд не подарок. Я не раз и не два убеждалась в его силе. Когда мужчины заглядывают мне в глаза, я знаю, что они там видят – два мерно покачивающихся, как рычаг метронома, напряженных члена.
– Ты поедешь со мной, – повторяет Палмер, теперь два члена покачиваются и в его глазах.
– Я очень дорогая, – произношу я.
Горячая ладонь сжимает мою ягодицу.
– Что касается удовольствий, то я не жадный, – обещает мне Палмер.
Теперь, даже если бы я не хотела ехать с ним, другого выбора у меня не было. Бенджамин не привык отказываться от того, что уже посчитал своим. Телохранители элементарно скрутили бы меня и затолкали бы в машину. Даже рот не стали бы зажимать.
– Дерьмо, – доносится до меня вздох Одри.
Конечно, дерьмо. Я с ней абсолютно согласна.
– Идем, только деньги покажи, – говорю я.
Наверное, для Палмера это шок. Его подозревают в неплатежеспособности! Да кто я такая для него? Игрушка, купленная для одноразового развлечения. Захоти он, потом мне не только не заплатит, а закатает в асфальт. И все же мужчины любят бахвалиться. Он достает портмоне, вытаскивает купюры и распускает их павлиньим хвостом. Я принимаюсь выдергивать «перышки» по одному.
– Сто, двести, триста…
Палмер, наконец, берет меня за запястье, сжимает пальцы и забирает деньги.
– Ты просила показать, – улыбается он. – Получишь их после того, как я получу свое. Каждую из них придется отработать. И если мне не понравится…
Мы выходим на крыльцо. За то время, что мы пробыли в «Пушистой кошечке», на улице стало еще более влажно. От набережной нагнало тумана. Орангутаноподобный открывает дверцу. Когда я сажусь в машину, Палмер успевает похлопать меня по ягодицам.
Мы едем по ночным улицам. Свет фар прорезает туман. Я не спрашиваю, куда именно мы направляемся. Я просто молчу, как выброшенная на берег рыба. То, к чему я стремилась, начинает реализовываться.
– Тебя как зовут? – Наверняка Палмер уверен, что его имя все знают, а возможно, не считает нужным его говорить.
Но не стану же я называть свое настоящее имя – Мэвис Клер. Это лишнее для того, что я собралась совершить. Правда, и оно не совсем настоящее, так с самого детства зовет меня Тони. Родители дали мне другое имя, но я его почти забыла, оно стало чужим для меня. Мне было всего два года, когда их убили.
– Сибила, – говорю я первое, что приходит мне на ум, и только через пару секунд соображаю, откуда оно пришло.
Тони в свое время назвал меня героиней романа «Скорбь Сатаны» – Мэвис Клер, а я назвала себя сейчас другой его героиней – Сибилой.
– Я буду звать тебя Дианой, – произносит Бенджамин и кладет свою потную ладонь мне на колено, сжимает пальцы.
Ненавижу мужской пот. Он отвратителен во всем, в запахе, в своей липкости и, не дай бог, по вкусу. Да мне блевать хочется от этого прикосновения. Но вместо того, чтобы дать проявиться своим истинным чувствам, я улыбаюсь и выразительно смотрю на застежку брюк Палмера, где уже начинает топорщиться. Мол, можно начать и прямо здесь, сейчас, в машине… Но я уже неплохо изучила его реакции. Он не согласится пока на то, что предложу я. Ведь это он трахает. Какая самоуверенность! Ведь он уже повелся на мои уловки.
Мы въезжаем в Бельвю – единственный по-настоящему пристойный район Города Пороков. Каждый, у кого достаточно денег, стремится обзавестись здесь жильем. Я узнаю по описаниям Тони особняк Бенджамина. Высокая кованая ограда, массивные литые ворота. Лимузин въезжает и останавливается возле крыльца.
В холле прохладно. Палмер бросает телохранителю:
– Проверь, чтобы все было в порядке, и отправишь ее ко мне. – Он поднимается по широкой лестнице на галерею.
Похожий на орангутана кивает на мою сумочку. Я безропотно отдаю ее ему в руки. Со стороны камина слышится грозное рычание. Это отвратительнейшая тварь – черный дог. Его длинный слюнявый язык свисает почти до самого пола.
– Странно, – произносит телохранитель. – Обычно ему шлюхи нравятся. Сразу подбегает и тычет им нос в промежность. А ты не приглянулась.
Его напарник коротко хохочет, словно хочет намекнуть, что иногда и дог принимает участие в развлечениях своего хозяина. Орангутаноподобный высыпает содержимое моей сумочки на мраморный столик. Раскатившиеся тюбики и флакончики с лаком его мало занимают. Ничего опасного в них быть не может. А вот объемный футляр от очков привлекает его внимание. Там вполне мог бы спрятаться и дамский револьвер, и электрошокер.
Он осторожно раскрывает его и растерянно ухмыляется. Внутри вместо очков лежит силиконовый фаллоимитатор пронзительно-зеленого цвета. По формам он сделан весьма реалистично, словно его отливали по реальной гипсовой форме. Он даже слегка кривоват, на нем топорщатся вены.
– Он еще светится в темноте, – подсказываю я.
– Зачем он тебе?
– Извини, но инструкцию забыла дома, в Старом Городе. Как-нибудь загляни туда вечерком, если дойдешь до крыльца. Отпадет желание задавать идиотские вопросы. Мои подружки очень не любят тупых мужчин, разгуливающих по их территории. Я пошла? – Сгребаю свое имущество в сумочку. – Может, и под юбку мне заглянешь? Там тоже можно кое-что спрятать.
Телохранитель сдвигает брови к переносице, пытаясь переварить полученную информацию. До него не совсем доходит смысл моих слов. Его заклинило на фаллоимитаторе. А для телохранителя все должно быть ясно. Решаю не рисковать.
– У клиентов иногда бывают забавные фантазии, – говорю я. – Мой профессиональный долг их удовлетворять. Я ясно выразилась?
– Можешь идти. Мистер Палмер не любит ждать.
– Не я заставляю его томиться.
Вместе с сумочкой поднимаюсь по лестнице. Внезапно дог срывается с места и с лаем мчится вслед за мной. Охранник еле успевает перехватить собаку.
– Нельзя. Фу… – кричит он.
На галерее из двери выглядывает Бенджамин. Он голый, ничуть не стесняется своего обвисшего живота и наверняка чрезвычайно горд своим членом. Честно говоря, мне приходилось видеть и более впечатляющие экземпляры.
– Все в порядке? – спрашивает он.
– Надеюсь.
Дверь закрыта. Я должна, я обязана вновь взять инициативу в свои руки. Поэтому, не дожидаясь пожеланий клиента, принимаюсь раздеваться. Это, кстати, основное умение настоящей женщины, особенно проститутки. Важно не то, как ты одета. Главное, как ты раздеваешься.
Снова я его зацепила, он смотрит на то, как детали одежды одна за другой падают на стул, на кровать, на пол. Последний штрих – ногой я отбрасываю к Бенджамину кружевные трусики. Он буквально пожирает глазами темный аккуратный треугольник растительности между моих ног. Краем глаза я замечаю положенные на стол деньги, те самые, предназначенные для меня.
– Ты отработаешь их. Каждую по отдельности, – хрипит он, а затем набрасывается на меня, наваливается своим мягким, отвратительно потным телом.
– Осторожней, мои прелести предоставлены тебе только во временное пользование, – успеваю предупредить я.
– Если что и испорчу, то заплачу, – звучит в ответ.
Он хрипит от возбуждения, потеет еще сильнее. Я подыгрываю ему, изображая страсть. Это несложно, я словно запись включаю. Охи, ахи, стоны. На самом деле я не испытываю ничего, кроме отвращения к этой твари. К тому же он наверняка извращенец, лезет туда, куда лезть не предусмотрено природой, да еще и испытывает от этого наслаждение, которое стремится растянуть подольше. Пора с этим кончать, иначе меня точно стошнит. Начинаю двигаться быстрее. Проститутка должна быть хорошей актрисой. Вот только я не люблю играть по Станиславскому. Никогда не вживаюсь в образ. Я предпочитаю систему Бертольда Брехта.
– Стой, стой… – стонет он.
Ну, конечно, еще пара движений – и он «взорвется». Пожелания клиента – закон. Я замираю. Но это только внешнее послушание. Не забывайте, не он меня трахает, а я его. Я не двигаюсь, но привычно напрягаю и расслабляю внутри себя мышцы, при этом чувственно постанываю. Нескольких секунд достаточно, чтобы Палмер с рычанием отвалился от меня.
– Чертовка. Я же говорил, чтобы ты не двигалась.
– При чем здесь я? Это оргазм, его невозможно сдержать.
Палмер лежит на боку, явно расстроенный тем, что все так быстро для него закончилось, собирается с силами для второго рывка. Его рыхлые ягодицы покраснели и слегка раздвинулись. Отвратительное зрелище. Пока он пользовался моим телом, я прекрасно сумела изучить его собственное. Это несложно. Просто надо прикасаться к разным местам и считывать реакцию мужчины, исподтишка выяснять, что возбуждает его, что ему неприятно, а то и противно. Не могу сказать, что я сделала открытие, подобную догадку еще высказывал и старик Тони в последней нашей с ним беседе, а он тонко разбирается в людях. Так вот, Тони сказал, а я это практически выяснила, что Палмер – латентный гомосексуалист. Возможно, он и самому себе боится в этом признаться. Именно отсюда идет его брутальность, желание доказать, особенно женщинам, свою мужественность. Как он набросился на меня. С какой гордостью говорил, что, если что-то повредит, то заплатит. Сексуальный гигант, можно подумать. На самом деле ему банально хочется, чтобы его отымели. Куда? Ну, вы сами понимаете… Моя рука скользит между его ягодиц. Указательный палец начинает «шалить». Я просто чувствую, как Палмер принимается таять.
– Что ты делаешь, противная шлюшка? Перестань, – мямлит он и тут же начинает урчать от удовольствия, как кот, которого скребут по животу.
А ведь я только начала.
– Тебе же этого хочется, – шепчу я. – Тебе приятно. Ты же входил мне в это самое место. Так почему бы мне не войти в него? А?
И мужчины, и женщины, когда заводятся, то начинают думать низом живота. Рациональные доводы исчезают, остаются только ощущения и позывы. Сам по себе секс иррационален. Суетливые движения, нелепые позы, в которых недолго себе и сустав вывихнуть. Палмер снова завелся, и не на шутку – его потаенные мечты, то, о чем он боялся думать, сбываются. Конечно, если бы нечто подобное ему предложил другой мужчина, он бы искренне возмутился. Но предложение исходит от женщины, от шлюшки. И Бенжамин наверняка успокаивает себя тем, что это я извращенка, а не он. Как жестоко Палмер ошибается! Кого Господь хочет покарать, того Он лишает разума.
– Черт! Черт!.. – вырывается толчками из глотки Палмера, он становится на корточки, выгибается, словно собрался вывернуть себя наизнанку, а затем разражается страшными ругательствами.
Самое время – свободной рукой я шарю в сумочке и со всего размаха всаживаю ему между бордовых ягодиц фаллоимитатор. Зеленый силикон входит глубоко.
– Уууу… – воет от удовольствия Палмер.
Все его эротические сны, которых он боялся и стыдился, сбываются. Бенджамин, король левого виски, дергается, хлюпает. Он уже окончательно забывает про свое достоинство, неистово мастурбирует, буквально ревет. И тут я делаю то, из-за чего, собственно, и пошла с ним. Мой указательный палец вдавливает бугорок на основании фаллоимитатора. Срабатывает заложенный внутрь одноразовый ствол под малокалиберный патрон. Самого выстрела не слышно. Грузное тело Палмера – отличный глушитель. Я ощущаю только отдачу. Свинцовая пулька пробивает кишки, внутренности и, кажется, застревает в позвоночнике. Во всяком случае, Бенджамин умирает мгновенно. Он складывается пополам и заваливается набок. У него из зада торчат ошметки зеленого силикона.
Мне кажется, я слышу шорох невидимых глазу живых чертей. Они подхватывают его еще ничего не понявшую душу и волокут в ад. Если хоть кто-то из жителей Города Пороков получил пропуск в рай, то они ликуют. Завтра, узнав о смерти Палмера, устроят себе праздник владельцы баров и магазинов. Конечно, вскоре найдется еще один мерзавец, который, перестреляв с десяток таких же негодяев, как и он сам, подомнет под себя оставшийся без присмотра бизнес. Но это еще только будет. Теперь мне надо позаботиться о себе. Ведь никто за меня этого не сделает. Двое телохранителей сидят в холле, а другой дороги на улицу, кроме как миновать их, не предвидится. Они наверняка с сальными улыбками прислушивались к звукам, долетавшим из этой комнаты. Теперь же мои притворные стоны и рычание Палмера смолкли. У меня не так много времени, чтобы эти тупицы и дальше пребывали в расслабленном состоянии. Даже их примитивные мозги, или та разжиженная каша, которая их заменяет, в конце концов заподозрят неладное.
Наскоро одеваюсь. Беру со стола причитающиеся мне деньги. Все справедливо. Свое я отработала, Бенджамин получил удовольствие, а за это надо платить. Ну, а то, что напоследок я всадила ему пулю в зад, так это совсем другая, параллельная история.
Я всегда помню слова Тони, которые он долго повторял мне в начале моей карьеры: «Убить просто, на это способен даже ребенок. Но самое трудное – убить и безнаказанно уйти. Заруби это себе на носу, девочка. И никогда об этом не забывай».
Золотые слова мудрого человека.
С деньгами в руке я спускаюсь в холл. Стараюсь не спешить и не нервничать. Телохранители сидят в креслах. На их раскрасневшихся лицах такое выражение, словно это они только что занимались сексом.
– Мистер Палмер уснул, – говорю я и прикладываю палец к губам.
Мол, не стоит громко говорить. Сами понимаете, босс смертельно устал и отдыхает. Мне верят. После рева и стонов, которые довелось слышать телохранителям, они не сомневаются, что их боссу требуется покой.
– Всего доброго, я пошла.
Никому из этих двоих не приходит в голову мысль предложить меня подвезти или хотя бы вызвать такси. Я уже отработанный материал, считают они. Единственная моя дорога – в ночь, кишащую бандами, грабителями, насильниками и продажными полицейскими. Что ж, тем лучше. Чем скорей я окажусь одна, тем быстрее исчезну для них, растворюсь в Городе Пороков. Никто не препятствует мне, я делаю шаг к двери. И, как всегда, третья сила мешает благополучному исполнению моего плана. Я уже забыла о доге, а он обо мне – нет. Псина с текущей из пасти слюной преграждает мне дорогу. Он стоит на широко расставленных лапах и грозно рычит.
– Пошел вон, – говорю я и смотрю догу в глаза.
Животное безошибочно чувствует того, кто способен убивать. И, конечно же, примеривает эту мою хладнокровную способность на себя, пятится. Отлично. Он понимает, что я не позволю ему добраться до моей шеи. Даже голыми руками я справлюсь с ним – задушу. Когда убиваешь, нельзя сомневаться – это смертельно опасно. И тут дог срывается с места. Нет, он не бросается на меня, а летит по ступеням на галерею. Слышится, как он, повиснув на ручке, открывает дверь в комнату хозяина, а затем по особняку летит вой, от которого мурашки бегут по телу.
– Стой, – предупреждает меня орангутаноподобный и спешит по лестнице на галерею.
«Вот и все, – мелькает у меня в голове мысль. – Осталось несколько секунд. Мэвис, надо что-то делать».
У меня нет четкого плана. Мерзкий дог появился случайно и сейчас все испортит. Я ставлю ногу на перекладину стула и принимаюсь поправлять пряжку со стразами на туфельке. Оставшийся со мной коренастый телохранитель машинально переводит взгляд ниже, чтобы заглянуть мне под короткую юбчонку. Мужчины так примитивны, их реакцию легко просчитать наперед. Стоит им дать возможность взглянуть на что-то запретное, как они сразу же теряют осторожность. Они теряют, а я нахожу свой шанс.
Моя нога распрямляется. Я бью острой шпилькой в лицо телохранителю. Шпильки – единственное оставшееся при мне оружие. Удар приходится в рот. Мгновенно окрасившиеся кровью разбитые губы, крошево зубов. Не даю опомниться, выхватываю у телохранителя из подмышечной кобуры пистолет. Даже не передергиваю затвор. Эти парни не забывают досылать патрон в патронник. Просто снимаю с предохранителя и жму на скобу.
Гремит выстрел. Коренастый падает с аккуратной дыркой во лбу прямо в камин. Но надолго завладеть пистолетом у меня не получается. Он прикреплен к кобуре прочным кожаным ремнем. А «орангутан» уже показался на галерее и вскинул ствол. Бросаюсь в дверь. Вслед мне несется выстрел и неразборчивая брань. Звенит, сыплется разбитый пулей дверной витраж.
Я не оборачиваюсь, точно так же, как делал библейский Лот, покидая Содом. Обернуться – значит превратиться в «соляной столб». Только ноги могут еще спасти меня. На ходу сбрасываю свои туфли на высоких шпильках. Мчусь босиком по теплому асфальту. Мимо меня мелькают забранные решетками, закрытые, разрисованные из баллончиков с краской, с опущенными роллетами и ставнями окна первых этажей. Нигде не скрыться. Благо, юбчонка совсем короткая и не сковывает движения.
Сзади раздается урчание мотора. Фары выхватывают меня из темноты. Это лимузин тяжело вывалился из ворот особняка и, набирая скорость, преследует меня. Бегаю я быстро, но не настолько, чтобы соревноваться в скорости с мощным «кадиллаком». Расстояние между нами сокращается.
Не слишком кстати в голову приходит мысль, что «орангутан» сейчас отчаянно пытается реализовать свой последний шанс в жизни. Он ничего не умеет делать, кроме как быть телохранителем. Да и то умеет это делать, как показали события, плохо. Босса не уберег, дав застрелить его в зад, напарника потерял. Если он упустит меня, то никто и никогда не возьмет его на работу. Максимум, что ему светит, это мести улицы в неблагополучном районе. Но и мне ничего хорошего не светит. Я чувствую приближающееся рычание «кадиллака». Никогда мне не было так скверно. Старик Тони, как всегда, прав – убить не сложно, сложно уйти после этого безнаказанно.
Лимузин уже совсем рядом. Вбегаю на тротуар. Машина делает вынужденный вираж, объезжая фонарный столб. Никто не выглядывает в окна, нигде не зажигается свет. Даже в таком фешенебельном районе, как Бельвю, нередко звучат выстрелы. Кому охота получить шальную пулю в голову?
Все, он сейчас собьет меня. Подпрыгивая, вцепляюсь руками в кованую решетку окна и поджимаю ноги. Телохранитель намеревался припечатать меня к стене, но просчитался. Я оказалась выше, чем он надеялся. Капот косо врезается в стену. Звенит разбитая фара. Скрежещет сминаемое крыло. Медлить нельзя. «Орангутан» не стрелял в меня до этого лишь потому, что вел машину. Я спрыгиваю, пробегаюсь по прогибающейся крыше и исчезаю в узком зловонном переулке, куда выходят пожарные лестницы домов. Здесь горят лишь редкие лампочки на стенах. Вдоль глухих стен ряды контейнеров для мусора. Я бегу, на ходу выкатывая их на проезд. Слышится противный писк, из-под ног бросаются врассыпную крысы. Под самой стеной вжался в асфальт, блестит зелеными глазами и шипит здоровенный кот. Успокойся! Мне сейчас не до тебя. Мне самой бы живой остаться.
Сзади слышится лязг, скрежет металла. Это лимузин, сшибая, сминая контейнеры на своем пути, преследует меня. Свет одной уцелевшей пока фары пляшет по переулку. До пожарных лестниц не добраться, их последние пролеты подняты.
– Черт! Не везет мне сегодня. Неужели все?
Раздается оглушительный удар. Откуда-то сверху на меня обрушивается ливень. Хотя ничего до этого не указывало на приближающийся дождь. Несколько секунд стою в растерянности и только потом соображаю, откуда взялся гигантский фонтан в переулке. Лимузин снес пожарную колонку и заглох.
«Было бы хорошо, если бы телохранитель размозжил себе при этом голову», – думаю я.
Размечталась! «Орангутан» выбирается из машины, вскидывает пистолет и стреляет. Я бегу, но скоро убеждаюсь, что в узком переулке особо не попетляешь. Каждая следующая пуля ложится все ближе и ближе. Приходится спрятаться за один из металлических контейнеров. Даже не знаю, заметил это «орангутан» или нет. Он приближается с пистолетом наготове, осторожно заглядывает под откинутые крышки. Кот со свалявшейся шерстью запрыгивает в контейнер, за которым прячусь я. Звенят металлические банки, стекло. Телохранитель резко разворачивается. Направляет ствол на контейнер. Наверно, ему показалось, что это я выдала себя неосторожным движением. Кот явно попал в передрягу, то ли порезался, то ли его привалило. Он дергается, гремит. Телохранитель уже уверенно подходит к контейнеру. На его губах появляется хищная улыбка. Выстрелы следуют один за другим. Пули входят в металл, прошивают контейнер насквозь. Я буквально распласталась на земле, на меня сыплется выкрошенный кирпич стены.
Мой преследователь прекращает стрельбу, прислушивается. Кот затих – то ли пуля в него попала, то ли замер со страху. «Орангутан» осторожно вытягивает руку с пистолетом и пытается заглянуть внутрь. И я не упускаю своего шанса. Вскакиваю и со всей дури захлопываю крышку контейнера. Острый край оцинкованной крышки перерубает руку с пистолетом в локте. Я даже слышу, как она падает в контейнер. Жаль, что «орангутан» не успел засунуть туда и голову. С секунду он недоуменно смотрит на обрубок, из которого фонтаном хлещет кровь, а затем начинает вертеться волчком, пытаясь зажать рану пальцами. Мне остается только толкнуть его к стене. Телохранитель падает. Я изо всей силы толкаю на него контейнер. Колесо крошит ребра. Узкий переулок оглашают мерзкие звуки. Наконец мне удается врезать колесом ему в голову. Хрустит череп. Опускаю руки. Контейнер сам откатывается от стены. «Орангутан» лежит неподвижно в луже крови. Сомневаться, что он мертв, не стоит. Острые осколки черепной кости прорвали кожу в нескольких местах. Только сейчас замечаю, что меня забрызгало мелкими капельками. Черт с ними, это уже ничего не меняет. Вытираю лицо ладонями. Из контейнера слышится жалобное мяуканье. Поднимаю крышку. Из-под мусора на меня смотрят два зеленых глаза.
– Выходи, если можешь, – обращаюсь я к коту. – Не хочешь? Тогда оставайся. Надеюсь, что тебя не зацепило.
Из сбитой пожарной колонки продолжает извергаться фонтан. Я становлюсь под осыпающийся на асфальт ливень. Между моих босых ног поток несет пластиковые пакеты, смятые жестянки из-под пива, скомканные бумаги, проплывает одноразовый шприц. Даже не остается сил отодвинуть ступню от его иглы. Может, не царапнет? Кровавое убийство для меня как секс. Это работа. Нужно лишь достаточное количество чистой воды после. А ее в пожарной колонке хватает. Вот только вода холодная. Ну да ничего, надо взбодриться.
Я бреду по узкому переулку к чуть лучше освещенной Стейт-стрит. Отсюда мне надо как-то добраться в Старый Город. Желательно до рассвета. Вот туда уж полиция точно не сунется. Палмер был опасен, пока был жив. Теперь многие сказали бы мне спасибо за то, что я избавила Город Пороков от его тлетворного присутствия. Рада ли я? Даже не скажу точно. Понимание придет завтра. Когда настоящее станет прошлым.
Мокрая одежда липнет к телу. Порывы ветра вызывают зябкую дрожь. Ты снова победила, Мэвис Клер. Над мокрым асфальтом Стейт-стрит проплывают клочья тумана. Внезапно вспыхивают фары припаркованной возле церкви машины. У меня нет сил больше бежать. Мой ресурс на сегодня выбран полностью. Просто останавливаюсь и гляжу в светящиеся фары автомобиля, как смотрит беспомощная жертва в глаза хищнику. Остается надеяться, что это просто выпивший или обкурившийся негодяй, взгляд которого зацепился за мокрую проститутку на пустынной улице. С таким-то я справлюсь легко. Главное, ударить первой, когда он не ожидает сопротивления.
Фары гаснут, открывается дверца. Я еще не вижу лица, но уже узнаю знакомый силуэт старика Тони. Он поджар, вечная шляпа с широкими полями у него на голове, пиджак расстегнут. Он носит шляпу, потому что с годами стал лысеть. Не расстается с ней ни в жару, ни в холод. Где-то далеко завывает полицейская сирена. Было бы странно не услышать за ночь этого привычного для нашего города звука. Совсем не факт, что полиция спешит к кому-то на помощь.
– Мэвис! – зовет меня Тони и берет шляпу на отлет, затем снова водружает ее на голову.
– Тони, – вырывается у меня, и я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.
Я подхожу и обнимаю его, он тоже обнимает меня и гладит по мокрым волосам.
– Мэвис, девочка моя, тебя никто не обидел?
Эти объятия особенные, в них нет ни капли того, что мужчины обычно вкладывают в этот жест. Тони обнимает меня, как обнял бы отец или даже один из моих дедушек, о которых я ничего не знаю. Тони имеет на это право. Он подобрал меня в детстве практически на улице и воспитал. Не то чтобы он много мной занимался – у него, как у одного из важных людей в Синдикате, просто не было на это времени. Я жила в его доме, и раз в неделю он брал меня с собой, когда отправлялся по делам. Естественно, я не сидела за столом, когда он вел переговоры и решал, кого нужно убрать, а кто еще может совершать свои черные поступки. Дела Синдиката не для детских ушей. Даже если девочка родилась и выросла в Бэйсин-Сити. Он просто беседовал со мной, пока мы ездили, или же говорил со мной в кафе, куда мы заезжали перекусить.
И эти разговоры дорогого стоили. Он умеет убеждать, умеет донести свою мысль, добрый старик Тони.
Я сдираю с себя парик, сажусь в машину. У Тони всегда есть в автомобиле то, что нужно. Не знаю, как ему это удается. Иногда мне кажется, он умеет предвидеть будущее. Тони сразу протягивает мне пачку влажных салфеток, чтобы я могла снять макияж.
– Все получилось? – спрашивает он наконец.
– Точно так, как мы и рассчитывали. Палмер мертв.
Я не рассказываю подробностей. Зачем? Тони заказал мне Палмера, и я его устранила. Ну, а двое телохранителей здесь ни при чем. Это издержки производства. Они на моей совести.
– Отлично, девочка. – Тони улыбается. – Ты, наверное, устала. И сильно промокла. У меня есть плед, я его на тебя сейчас наброшу, согреешься.
Он ведет себя со мной так, словно я опять маленькая девочка, о которой следует заботиться. Вижу, как из переулка выбирается взлохмаченный кот, он тащит в зубах отрубленную человеческую руку. Еще несколько минут назад я могла бы спокойно созерцать эту сцену. Но я уже успела расслабиться. Сосредоточенность ушла. Тони ненадолго окружил меня заботой, и я почувствовала себя ребенком. Потому и реакция у меня соответственная. Еле успеваю открыть дверцу. Меня буквально выворачивает на асфальт.
Тони предупредительно подает мне бутылку с минеральной водой. Наконец, отдышавшись, я откидываюсь на спинку сиденья, лезу в сумочку и достаю портсигар. Удивительно, но сигареты ничуть не промокли после купания в ливне, бьющем из пожарной колонки.
Зажигалка уже горит в руках Тони, на этот раз он ничего не говорит мне о вреде курения, хотя это для него нехарактерно.
– Можно ехать? – спрашивает он.
– Конечно. Даже нужно.
Тони не всегда подвозит меня до самого дома. Все-таки Старый Город – место, где мужчинам лучше не появляться. Но сегодня особенный день. Машина неторопливо катит по Стейт-стрит. Я смотрю в окно и выпускаю дым тонкой струйкой, так, чтобы его сразу же уносило в щель над приспущенным стеклом. Мимо нас проплывает закопченная труба крематория на Первом городском кладбище. Тут покоится немало моих «клиентов», которым я помогла покинуть этот мир. Скорее всего, и Бенджамина Палмера похоронят именно здесь.
Над трубой вьется дымок. Обычно покойников сжигают по ночам. Зачастую вместо одного сжигают нескольких, тех, кто потом считается пропавшим.
Вот и Старый Город со всеми его «красотами». Машина заворачивает, и тут дорогу нам преграждает вылетевший из-за угла потрепанный джип военного образца. Тент снят. В нем пять проституток. Совсем еще молоденькие. Наверное, специально сидели в засаде, чтобы подкараулить решившегося проникнуть на запретную территорию мужчину.
Визг тормозов, ругань. Так грязно могут ругаться только женщины. Тони, конечно, далеко не последний человек в нашем городе. Но если девочки обкурились или пьяны, то ему может не поздоровиться. Так и есть. Всклокоченная толстушка в кожаном бикини выскакивает и замахивается бейсбольной битой, норовя разнести машине правую фару. Еле успеваю выскочить, перехватываю руку, заламываю ее. И завладеваю битой. Не слишком адекватные девчонки окружают машину. Им достаточно того, что они видят за рулем мужчину. Они готовы сейчас мстить всем подряд.
– Первой, кто сунется, проломлю голову, – предупреждаю я.
– А ты, сестричка, не знаешь, что следует делать с мужчинами, если они появляются здесь?
– Он просто подвез меня. Потому что я очень устала, – пытаюсь я перевести конфликт в мирное русло. – И вообще, лучше вам с ним не связываться, – киваю я на Тони. – Потом будете сильно жалеть.
– Это почему же?
Тони выходит из машины и поправляет шляпу. Его морщинистое лицо излучает спокойствие. Он подносит руку к губам и ненавязчиво демонстрирует перстень, свидетельствующий о его высоком месте в иерархии Синдиката. Конечно, похожий перстень можно подделать и щеголять в нем. Но, во-первых, вряд ли в Бэйсин-Сити найдется ювелир, согласившийся исполнить такую работу. Посягать на прерогативы Синдиката себе дороже. А во-вторых, наглеца, посмевшего надеть то, что ему не положено по рангу, ждала бы долгая и мучительная смерть.
Надеюсь, что, несмотря на совсем юный возраст и отсутствие мозгов, хотя бы одна из этих девчонок не потеряла инстинкт самосохранения.
– Мы не знали… – неуверенно произносит толстушка, язык у нее заплетается, то ли от страха, то ли от хорошей порции дури.
– А надо было знать, – говорю я. – Держи, – бросаю ей биту.
Поймать ее толстушке не удается. Ее подруги хохочут. Как быстро их агрессия сменяется дружелюбием. Улыбается и Тони.
– Счастливо развлечься, – желает он девочкам.
– Развлечься с тобой? – звучит вопрос.
– Не сегодня, – отмахивается Тони. – И не забудьте, что возвращаться я буду той же дорогой.
Вот мы и у крыльца моего дома. Тело после ночных приключений болит. Не хочется даже выходить из машины. Тони терпеливо ждет, когда я сделаю над собой усилие.
– Все, пора, – говорю я.
– Спокойной ночи.
– Стоп. А деньги? – спохватываюсь я.
Тони никогда первым не напомнит о моем гонораре.
– Теперь я вижу, что с тобой все в порядке, – говорит он, вынимает из перчаточного ящика конверт и вручает его мне.
Я заглядываю внутрь.
– Тут не все. – Я почти дословно знаю, что сейчас услышу.
– Мэвис, – Тони вкладывает в свой голос нежные нотки, – я плачу тебе столько, сколько могу дать сейчас. Остальное пусть будет на сохранении у меня. Это надежней, чем в банке. Тебе же хватит на жизнь.
Требовать, а тем более клянчить – бесполезно. Тони всегда поступает так. И я понимаю его. Чем больше он остается должен мне, тем меньше шансов, что я решусь уйти от него. Ведь он не отказывается платить, просто увеличивает свой долг. Привязывает меня к себе.
– Ладно. – Я выхожу из машины.
– Да. Погоди немного.
Это вечная манера Тони. Если он хочет сказать мне что-то важное, то делает это в последний момент, когда мы уже успеваем распрощаться. Задерживаюсь, оборачиваюсь.
– Я понимаю, что ты устала и хотела бы отдохнуть. – Морщинки собираются в уголках глаз старика.
– Естественно, Тони. У меня сейчас такое ощущение, будто на мне черти всю ночь дрова возили для своих адских котлов.
– Отдохнешь попозже. Есть одна срочная работа, с которой не справится никто, кроме тебя.
Вздыхаю тяжело и протяжно.
– Так я и знала. Что мне предстоит на этот раз?
– Обо всем поговорим завтра. Приезжай после обеда. Я буду ждать. Спокойной ночи.
Я живу не одна. Мы арендуем квартиру с двумя спальнями вместе с Нэнси. Она неплохая девчонка, если я с ней прожила уже больше года. Нэнси ничего не знает о моих контрактах с Тони. Уверена, что я зарабатываю на жизнь исключительно своим телом.
Она, заспанная, выползает в гостиную, смотрит на меня.
– Хорошо отработала? – спрашивает.
– Лучше не бывает. – Стараюсь выглядеть довольной.
– На улице дождь? – Присматривается к моей мокрой одежде.
– Нет, просто клиент попался со странностями. В бассейне, не раздеваясь, развлекались.
– Понятно.
* * *
Это один из редких дней в Бэйсин-Сити, когда светит солнце. Даже не верится. На небе ни облачка. Я сижу в офисе Тони. Конечно, офисом это можно назвать с большой натяжкой. На входной двери нет вывески – лишь кнопка переговорного устройства. Сама дверь массивная, бронированная, такую и из танка не пробьешь. Случайный посетитель может сколько угодно жать на кнопку, и ему не ответят. Охранники Тони знают всех, кого стоит допускать к боссу, в лицо и, прежде чем ответить, внимательно изучат визитера через камеру. Мне открывают сразу, даже не спросив, что привело меня в этот мрачный дом на набережной.
В кабинете неожиданно светло, обычно опущенные жалюзи подняты. Солнце заливает комнату через большое, во всю стену окно.
– Я могу доверить это дело только тебе, моя девочка, – говорит доверительно Тони. – Воды хочешь?
– Хочу.
Я, хоть и отошла от вчерашнего, выключила воспоминания, но пить хочется. То, что предлагает мне совершить Тони, мне не нравится, и я волнуюсь.
– Убить адвоката – не лучшая идея, – возражаю я. – К тому же такого, чей час работы на процессе стоит две тысячи долларов. Музыканты, врачи, адвокаты, копы и женщины – не мой профиль. Ты же сам говорил, что у меня всегда остается выбор.
– Я говорил, – соглашается Тони. – Но сейчас выбора нет и у меня. На большом совете Синдиката мы решили не убирать его. Но в составе верховной тройки было тайно решено, что он должен покинуть этот мир. Ты единственный человек, кому я могу доверить эту тайну. Ты мне как дочь.
– В таких случаях киллер обычно не жилец, – напоминаю я.
– О том, что я выбрал тебя, не знает и не узнает никто, – обещает Тони, подходя к окну.
– Даже в верховной тройке?
– Я обещаю это.
Я думаю. Не принять предложение я не могу. Во-первых, Тони обидится, а мне не хотелось бы огорчать единственного по-настоящему близкого мне человека. Во-вторых, после того, что узнала от него, нужно или оставаться в одной связке, или же покинуть этот мир. Сам факт, что верховная тройка в Синдикате решила пойти против принятого большим советом постановления… Нет, даже не хочется думать об этом.
Тони умеет загонять в угол. Этого у него не отнять. При этом делает это легко и вроде без давления. Но вывернуться не получится.
– Я согласна, хоть и не хочу этого. – Я глотаю холодную воду, которую услужливо подает мне Тони. – Но ты знаешь мои правила. Я должна знать, за что дорогой адвокат Роберт Камински отправится на тот свет.
Тони вздыхает. Сегодня тот случай, когда наши близкие отношения только создают трудности.
– Именно потому, что он талантливый адвокат и способен на суде отмазать Толстого Генри от тюрьмы.
Про Толстого Генри я знаю. Так в Синдикате называют бывшего начальника городского управления полиции. Бывшего, потому что Тони сумел его умело подставить. Толстый Генри заслужил это, попытавшись подмять под себя бизнес наркотиков. Именно подмять, а не получать с него полагающиеся проценты. Каждый должен заниматься своим делом. Мафия своим, а полиция – своим. Да, можно и нужно сотрудничать, но не вытеснять друг друга из города.
Пока еще Тони не убедил меня. В конце концов, можно попытаться перекупить Роберта Камински. Но своих догадок вслух я не высказываю. Если тройка решила его убрать, значит, так оно и будет. Тони один не решает, и спорить с ним бесполезно.
– Какие еще грехи числятся за адвокатом, кроме того, что он талантливо работает? – спрашиваю я.
– Не больше и не меньше, чем за каждым жителем нашего города, – смеется старик Тони. – А это, согласись, достаточные основания, чтобы заслужить смерть от руки наемного убийцы.
Иногда Тони бесит меня. То называет «моя девочка», то «наемный убийца». Если потребуется, я и без платы уберу того, на кого укажет мне Тони. Мне только нужно быть уверенной, что лишаю жизни негодяя, как в случае с Бенджамином Палмером.
– С тобой трудно не согласиться, но мне этого недостаточно.
– А еще он сильно потеет, – улыбается старик, его глаза блестят из-под полей фетровой шляпы.
Тони в курсе моих мужских предпочтений и отвращений. Я с ним всегда откровенна. Он знает меня как облупленную.
– Если этого тебе недостаточно, то он сумел отмазать от электрического стула убийцу трех проституток. – Тони пристально смотрит на меня, зная, что попал в больное место.
Я могу простить многое, но не то, когда мужчины убивают женщин.
– Достаточно. – В моем голосе звучат металлические нотки.
– Я знал, что ты согласишься. Теперь только остается придумать, как к нему подобраться. Толстый Генри хоть и не служит больше в полиции, но у него там осталось много своих людей. Он благодаря Роберту Камински вышел под залог и опекает своего адвоката. Полицейские отслеживают каждый его шаг, прикрывают и днем и ночью. Камински часто меняет места ночлега. Все это ему обеспечивает Толстый Генри.
– Естественно, ведь тот – его единственный шанс.
– Самое сложное в том, что это не должно быть убийством в чистом виде. Все должно выглядеть, как будто убийство произошло спонтанно, а не готовилось заранее. Ты справишься с этим. Постель – единственное место, где ты с ним сможешь оказаться наедине.
– Я должна его соблазнить?
– Ты должна оказаться с ним в одной постели. Успеть надо до суда. Иначе все потеряет смысл.
– Мне нужно знать о нем больше.
– Самое сложное в том, что эрогенная зона у него – это мозг. Только умная женщина способна его возбудить. На дур у него аллергия.
– Теперь я понимаю, почему ты выбрал меня. – На это замечание следует саркастическая улыбка Тони.
– Любимый его писатель Вашингтон Ирвинг, любимый фильм…
Тони перечисляет, я не записываю, запоминаю. Мой мозг работает в режиме диктофона. В любой момент я смогу мгновенно выудить из него понадобившуюся по ходу информацию…
Первая половина дня проходит в подготовке. Мы не ездим с Тони по салонам, бутикам и антикварам. Все, что нужно, привозят прямо в офис. Сюда же приходят и парикмахер с визажисткой. За несколько часов я преображаюсь. Да, я умею входить, именно входить, а не вживаться в образ. Ведь метод Станиславского не для меня, я привыкла играть по Брехту. Теперь я выгляжу как настоящая леди. Украшения не новые, Тони знает в них толк, они выглядят так, словно их носила еще моя бабушка.
– Югенд-стиль, начало двадцатого века. Он всегда будет смотреться изысканно, – говорит старик, осматривая меня со всех сторон. – Ты выглядишь великолепно.
– Неудивительно, если учесть, сколько тебе пришлось заплатить за мое новое платье и украшения.
– Не считай чужие деньги, – усмехается Тони.
Платье у меня неброское, но дорогое. Это видно с первого взгляда. Я несколько раз прохожусь по кабинету. Старик любуется мной, он горд за «свою девочку».
– Ты не идешь, ты паришь, – говорит он. – Откуда в тебе столько достоинства? Можно подумать, что ты выросла во дворце.
– Наверняка среди моих предков были незаконнорожденные с королевской кровью.
– Можешь пока отдохнуть, – предлагает Тони и садится за стол, принимается ножиком ковырять антикварный томик.
Я сижу в прекрасном кабриолете неподалеку от Мэдисон Холла. Ума не приложу, откуда Тони смог узнать, что Роберт Камински проедет именно здесь. Возможно, информацию слил один из полицейских, которых Толстый Генри привлек к охране своего адвоката. Так что надо быть начеку – если информацию слили Тони, то могут слить и Толстому Генри.
У меня в руках антикварный томик – прижизненное издание Вашингтона Ирвинга. У адвоката хороший вкус, если ему нравится Ирвинг. Это тоже мой любимый писатель. Вообще-то, бумажные книжки теперь не в моде, но я их почитываю. Тони приучил. Вот и сейчас листаю страницы. Звенит мобильник.
– Мэвис, – звучит в трубке голос Тони, – будь готова.
– Спасибо, а то я уже заскучала.
Смотрю в зеркальце заднего вида. По улице приближается серый седан, за ним едет малоприметный «Форд». Как я понимаю, охрана, приставленная к адвокату. Теперь главное – не переусердствовать. Все должно выглядеть максимально правдоподобно. Машины приближаются. Дорога тут узкая, по две полосы в каждую сторону. Особо не разгонишься, ведь у тротуара припаркованы машины. С раскрытой книжкой в руке, вперив взгляд в страницы, я резко открываю дверцу и ступаю на асфальт.
«Не дай бог, не успеет затормозить, – мелькает в голове мысль. – Будет обидно, если жертва задавит своего убийцу – меня».
Визг тормозов. Хорошо, что у меня отличное боковое зрение, меня не столько сбивает с ног, сколько я отпрыгиваю. Бампер машины выворачивает открытую дверцу кабриолета. Я картинно падаю на асфальт, антикварный томик отлетает в сторону, рассыпается на страницы, их тут же подхватывает ветер. Я стону, а затем опускаю голову.
Роберт Камински выскакивает из-за руля, подбегает ко мне. Те, кто охраняет его, наверное, не хотят светиться, они проезжают вперед и останавливаются, остаются в автомобиле, хотя и пялятся на нас через заднее стекло.
– Вы целы? – склоняется надо мной адвокат.
Я не спешу отвечать, пусть поволнуется. Смотрю на него, словно не понимаю, что произошло.
– Вы целы? – переспрашивает он.
– Не знаю… – Сажусь и провожу рукой по оцарапанному бедру, затем слизываю капельки крови с кончиков пальцев.
Бедро я и в самом деле поцарапала неплохо. Неделю заживать будет.
– Извините меня, – произносит Камински.
Я перебиваю.
– Нет, это вы меня извините. Я не посмотрела, когда выходила из машины. Зачиталась. Тут моя вина.
Роберт помогает мне подняться, я прихрамываю, и это не притворство.
– Книга, – говорю я, указывая на остатки антикварного томика.
Добрую половину страниц ветер уже гонит и закручивает вихрем возле Мэдисон Холла. Адвокат поднимает обложку. Он ничего не говорит, но по взгляду я понимаю, что он заценил и сам томик прижизненного издания Вашингтона Ирвинга, и мои литературные пристрастия.
Дальше все идет по накатанной. Он, конечно же, предлагает подвезти меня до больницы, хоть я и говорю, что царапина пустячная. Роберт при мне вызывает из автомастерских эвакуатор и обещает починить дверцу моего кабриолета за свой счет. Конечно же, заходя в процедурный кабинет, я забываю в коридоре остатки томика, и Камински вынужден их сторожить, пока врач не осмотрит меня. В результате мы знакомимся с адвокатом поближе.
– Жаль, что книга не моя, – вздыхаю я, вертя в руках потрепанную обложку. – Даже не знаю, как я теперь взгляну в глаза подруге. Она у меня библиофилка и готова будет меня убить за такую потерю.
– Радуйтесь, что остались живы…
Я чувствую, что уже приглянулась Роберту, и ему не хочется со мной расставаться прямо сейчас. Для жителя нашего города он очень обходительный, но хватка в нем чувствуется. Иначе тут и не выживешь.
– Вы какую новеллу читали? – спрашивает он.
– Про Рипа ван Винкля, – отвечаю я не задумываясь.
– О, про того парня, который попал к эльфам на пир. Ему казалось, что он провел с ними только одну ночь, а потом оказалось, что это длилось сто лет.
– Это моя любимая новелла. Я знаю ее почти наизусть. Что ж, спасибо вам за все, мистер Камински. Еще раз извините меня, я вызову такси.
– Лучше я вас подвезу, – предлагает он.
– Не стоит. Вы и так потратили на меня много драгоценного времени.
Обмен любезностями продолжается до тех пор, пока Роберт не предлагает мне заехать к нему – он готов пожертвовать мне свое антикварное издание Вашингтона Ирвинга. Конечно, томик не совсем такой, но «моя подруга», получив его, наверняка простит меня.
Неприметный «Форд» буквально висит у нас на хвосте. Человек рядом с водителем говорит по телефону. Мы направляемся в Бельвю. У ворот особняка Бенджамина Палмера стоит полицейская машина, вход перегорожен полосатой ленточкой.
– Что-то случилось? – с невинным видом спрашиваю я.
– Застрелили хозяина.
– Какой ужас.
– Редкостный был мерзавец.
Камински останавливается возле нового шестиэтажного дома. Квартиры тут, как я понимаю, очень просторные, видны террасы с уличными каминами. Делаю вид, что это не производит на меня ни малейшего впечатления. Когда мы уже идем к крыльцу, коп в «Форде» не выдерживает. Он забегает вперед нас и становится перед дверью. В том, что этот тип – коп, я не сомневаюсь, хоть он и в штатском. У него на роже со шрамом через левую щеку это написано. Да и пахнут копы как-то особенно противно, у них гниловатый запашок.
– Мистер Камински. Вы не должны… – начинает он, с ненавистью глядя на меня.
– Что я должен и чего не должен, решаю только я, – вкрадчиво произносит Роберт.
Все мужчины, если рядом с ними женщина, пытаются самоутвердиться. Я понимаю, что Толстый Генри недоволен моим появлением и приказал копу вмешаться.
– Но… – пытается выполнить то, что от него потребовали, коп со шрамом.
– Передай Генри, чтобы не лез в мои дела, – открытым текстом посылает его Роберт. – Не он мне нужен, а я ему. И вообще, уезжайте.
– Кто эти люди? – невинно спрашиваю я, когда мы уже садимся в лифт.
– Неважно, – отмахивается Роберт.
Адвокат доволен. Он впускает меня в свою квартиру. Тут очень просторно. Минимум мебели. В гостиной мягкий ковер расстелен прямо перед камином. Невысокий журнальный столик стоит у приземистого дивана. В клетке заливисто чирикает канарейка.
– Что-нибудь выпьете? – предлагает Роберт.
– Вообще-то я пришла за книгой. Ну, если только мартини со льдом, – говорю я.
Наверняка у него богатый выбор спиртного. Люди таких профессий всегда держат выпивку на разные вкусы. Бутылки с пестрыми этикетками отражаются в зеркальных стенках бара. Хозяин подает мне бокал.
– А теперь подождите минутку, я принесу книгу.
Он уходит, похоже, что в кабинет. Странно, что в Городе Пороков встречаются такие светлые места. Если не выбираться из Бельвю, не смотреть выпуски городских новостей, то можно и не узнать, что творится в других районах. Смотрю в окно. Копы уехали. Во всяком случае, хочется в это верить. Я лишь пригубливаю мартини, чтобы во рту у меня остался его вкус. Кусок колотого льда ударяет в зубы.
Роберт возвращается с томиком в руке.
– Вот, теперь он ваш, – произносит он, – хоть какая-то компенсация за случившееся.
Даже в такой момент он не может забыть, что профессия его – адвокат. Ничего, сейчас забудет, я окончательно разбужу в нем мужчину, юрист «уснет». Многого для этого не требуется. Всего один штрих, одно движение. Остальное он додумает сам. И это лучший выход. Предупреждал же Тони, что у адвоката эрогенная зона – мозг. Грех этим не воспользоваться. Я протягиваю руку, якобы для того, чтобы взять книгу. И в этот момент трещит и лопается бретелька моего платья, конечно же, умело подрезанная до этого. Достаточно было одного движения плеча, чтобы нитка лопнула. Чашечка сваливается вниз. Я ахаю, полсекунды смущенно смотрю на свою безупречную обнаженную грудь и прикрываю ее ладонью, опускаю взгляд.
– Простите. Мне так неловко… – бормочу.
Если он сейчас отпустит меня в ванную поправить платье, то будет последним идиотом. Или же, наоборот, чрезвычайно умным и расчетливым. Не знаю, что творилось в его голове долгих пять секунд, но результат не заставил меня разочароваться в своих способностях. Роберт осторожно берет меня за запястье, чтобы отвести мою руку.
– Что вы делаете? – изображаю я растерянность.
– Нет. Что ты делаешь со мной?
– Не надо.
Роберт опускается на колени, ведет рукой вдоль моего бедра, приподнимая подол, а затем осторожно целует мои ссадины.
– Если больно, ты только скажи, – шепчет он.
– Мне стыдно, – шепчу в ответ я, пытаясь опустить подол платья. – Не надо.
Очень важно в такие моменты не переборщить. Фальшь не должна чувствоваться. Это потом мужчина уже не сильно замечает нюансы, а пока у него еще работают мозги. Но нельзя и недоиграть. Человек может остыть. Я хорошо умею держать эту грань.
Можно говорить, что «не надо», «я не хочу», «нельзя», можно даже слегка вырываться, брыкаться, отталкивать. Но посыл должен быть четким. Сопротивление с каждой секундой ослабевает. Женщина сдает позиции. Вот так и задается направление. Короче говоря, последнее «нет» обязано прозвучать как «да». Несколько сумбурно, но зато действенно.
Думаю, Роберт и сам не понял, как мы с ним оказались на ковре. Я стараюсь не останавливаться, не дать ему задуматься. Мое тело засасывает его сознание, как в воронку. Я умею сделать секс таким, что мужчина подсядет на него, как на тяжелый наркотик, и ему захочется продолжения, нестерпимо захочется испытать подобное вновь. Однако Роберт не должен этого осознать. А потому я делаю все исподтишка, разыгрываю определенную неосведомленность, неопытность. Хотя на самом деле каждое мое движение выверено до миллиметра. Он верит. Мужчинам всегда хочется думать, что у них вообще не было предшественников, а если и были, то не много.
Наверное, я все-таки немного заигрываюсь. Мне становится приятно ощущать на себе его руки, целовать его губы. На какой-то момент мы даже становимся равноправными партнерами. Я ласкаю его, а он меня. Именно ласкаем, а не делаем вид. Я возбуждаюсь, и вот уже непритворный стон вылетает из меня.
«Черт, мне нельзя расслабляться. Нельзя терять голову».
Лучшим выходом было убить его прямо сейчас. Как? В любой комнате найдется немало подручных материалов и приспособлений. Я могу попросить его закрыть глаза и подождать. Он это сделает. А затем… Нет, пока рано. Сегодня нельзя. Меня видели с ним копы. А ведь Тони просил…
Мысли скачут в голове. Их не собрать воедино. Ну и не надо. Раз уж я не могу покончить с ним сегодня, можно и расслабиться. В конце концов, я сегодня не работаю. Он не должен мне платить. Так пусть заплатит мне удовольствием.
– Умм… – Я прикусываю губу.
Мы лежим на толстом мягком ковре, который умудрились сбить волнами. С удивлением обнаруживаю, что мне абсолютно не противно прикосновение мужской потной ладони к своему животу. Есть в этом даже что-то будоражащее и приятное. Да и я сама вспотела, что случается очень редко.
– Мы, наверное, сошли с ума, – произношу я, глядя в потолок.
– Не думай об этом. С тобой было хорошо. С тобой и сейчас хорошо. – Роберт гладит меня.
Он явно хочет сказать, что после секса без любви обычно возникает отторжение. Начинаешь думать: «А что я делаю рядом с этим человеком? Зачем мне это было надо?» Я хорошо постаралась. Я приручила его. И то, что он не пытается не то что рассказать, а даже упомянуть о своих прежних любовных победах, это хорошо. Ведь многие так любят это делать.
Я сумела вытянуть из него сегодня все силы, Роберта клонит в сон. Отлично. Убаюкивать мужчин я умею. Слегка прижимаю голову к его плечу и принимаюсь тихо напевать, не раскрывая рта.
– Ум… у…
Вскоре Камински засыпает. Выскальзываю из-под его руки. Пора. Пишу записку.
«Не ищи меня».
Вот и весь текст. Мужчина, которому сказали не искать, естественно, искать будет. Это психологический закон, сформулированный мужчинами еще в незапамятные времена: «Выслушай женщину и сделай наоборот». Кажется, так он звучит. Они думают, что обезопасили себя этим знанием. Но кто мешает женщине изначально сказать «наоборот», зная ответную реакцию на свои слова? Сказать то, чего она не хочет говорить. Все равно выйдет по-моему.
На выходе из комнаты задерживаюсь. На полке вижу портрет молодой женщины в деревянной рамке. Она смотрит на меня. Смотрела и когда мы были с Робертом. Должна признать, что она красива и чувственна, и светлые волосы у нее не крашенные. Даже не знаю, что на меня находит, какое мне до этого дело? Я кладу портрет изображением вниз.
Покидаю квартиру. Удивительно, но я практически не чувствую отвращения. Даже приятно вспоминать о том, что произошло. Вот тут-то я и совершаю ошибку. Город Пороков то место, где нельзя расслабляться ни на секунду. Нельзя углубляться в собственные мысли и ощущения. Тут жизнь не прощает мечтательниц и «маминых дочек». Я не успеваю пройти и двух кварталов.
Рядом со мной останавливается минивэн. Даже удрать некуда. Слева дорога, справа высокая ограда одного из особняков. У меня остается только полсекунды, чтобы решить: «Кричать или не кричать?» Решаю не кричать. Двое мордоворотов хватают меня и тащат в машину. Держат так крепко, что потом появятся синяки на предплечьях. Если я, конечно, доживу до этого «потом». Пытаюсь заехать одному из моих похитителей между ног. Даже не знаю, удалось мне это или нет. Следует выверенный удар кулаком по голове. Бьют со знанием дела. Я тут же вырубаюсь, а потому и понятия не имею, куда меня привезли и что вытворяли со мной.
Прихожу в себя. На мне только кружевные трусики. По ощущениям понимаю, что не насиловали. Почему-то я вижу весь мир повернутым вверх ногами. С пола растет на шнуре голая лампочка. Она светит так ярко, что начинаю щуриться. Наконец, соображаю, что со мной. Меня подвесили за ноги к крюку, вбитому в потолок. Шершавая веревка стягивает мне руки за спиной. Помещение, где я оказалась, – каменный мешок. Окон в нем нет. Серые бетонные стены. Дверь и решетка вентиляции под потолком. Ровно подо мной стоит стальная бочка, до краев наполненная водой. Вот и вся обстановка. Сколько мне уготовано так висеть, я не знаю. Здесь явственно пахнет смертью. Я этот запах хорошо знаю. Иногда и живые люди источают его. Они еще не знают, что сегодня-завтра умрут, а я уже знаю. Так пах Бенджамин Палмер. А вот как пахну сейчас я – не знаю. К своему запаху привыкаешь, не чувствуешь его. Принимаюсь раскачиваться, но скоро понимаю, что толку от этого не будет. Веревка больнее стягивается на моих ногах. Если мне и удастся освободиться, то я полечу головой на бетонный пол.
Дверь ненадолго открывается, кто-то заглядывает и выдает:
– Шлюха пришла в себя, – после чего исчезает.
Вишу еще минут пять в полном одиночестве, пока не появляется Толстый Генри в сопровождении тех самых мордоворотов, которые схватили меня на улице. Бывший коп лениво обходит вокруг меня, хлопая глазами. Не знаю, как такое возможно, но у него жир нарос повсюду, даже на лбу его на несколько пальцев толщиной.
– Будешь врать или говорить правду? – интересуется он.
– Это смотря о чем меня будут спрашивать, – отвечаю довольно спокойно.
– Однако, – смеется Толстый Генри. – Ты еще не поняла, что в твоей ситуации выбора нет и не будет. Покажи-ка ей.
Один из холуев берется за веревку и принимается меня опускать. Я понимаю, что молить о пощаде, просить бесполезно. Они сейчас просто решили продемонстрировать, что от меня больше ничего не зависит. Приходится воспринимать это как данность. Я, конечно, извиваюсь. Но что сделаешь, если руки связаны за спиной. Моя голова исчезает под водой. Воздух пузырьками вытекает из носа, попадает в горло. Страшно хочется кашлять. Но нельзя. Захлебнусь. Секунды растягиваются в минуты. Наконец меня тянут вверх. Шумно хватаю воздух, кашляю. Вода стекает с меня в бочку.
– Второй раз будет подольше, – предупреждает Толстый Генри. – Кто тебя подложил к адвокату?
Врать бесполезно. Толстый Генри – коп. У него нюх. То, что я проститутка, для него ясно, как дважды два – четыре. Поэтому и скрывать это обстоятельство глупо.
Откашлявшись, признаюсь:
– Я проститутка.
– Ты шлюха, – уточняет Толстый Генри. – Кто тебя подложил адвокату?
Веревка слегка ослабевает, я начинаю скользить к воде. Когда мои мокрые волосы касаются поверхности, падение замедляется и я останавливаюсь. Врать бесполезно, Генри это почувствует сразу. Он сможет поверить только во что-то правдоподобное. А сознаться можно только под пытками. Он должен мне поверить, а потому я должна поупираться. Черт, как все сложно и отвратительно.
– Я только трахалась с ним за деньги, – визжу я.
– Ответ неправильный. – Толстый Генри дает отмашку, и моя голова вновь исчезает под водой.
На этот раз я приготовилась получше, успела глубоко вдохнуть. Но это не спасает от воды, заливающейся в нос. Дергаюсь, бьюсь, как рыбка, попавшая на крючок. Кажется, про меня вообще забыли. Мозг уже разрывается от напряжения, когда меня вытаскивают на поверхность, позволяют вдохнуть и вновь опускают. Мне чудится, что это был последний мой вдох. Потом будет выдох, и вода наполнит мои легкие. Думать, рассуждать уже не способна.
– Кто тебя подложил адвокату? – слышу вопрос и только после этого соображаю, что меня вытащили.
– Хорошо, я скажу правду. Только поставьте меня на ноги.
– Неправильная последовательность, – ухмыляется Толстый Генри.
– Я развела его на деньги, – вру я. Не говорить же, что Тони поручил мне исполнить приговор Синдиката. – Бросилась ему под машину, чтобы он потом заплатил мне.
Бывший коп мне пока не верит, и это плохо. Очень плохо. Продолжаю врать.
– Кабриолет я угнала, наряд позаимствовала у подруги. Ну, а то, что потом я переспала с адвокатом, то зачем мне было отказываться?
– Ты не взяла с него денег, – напоминает Толстый Генри. – Шлюхи так не поступают.
– Я смогу получить с него еще больше, при следующих встречах. Он оказался у меня на крючке.
Во взгляде Толстого Генри появляется что-то человеческое. Ну, конечно, он, как любой коп, сперва пытается раскрутить меня на большее. На то, чего я, по его мнению, не делала. Естественно, я начну оправдываться, скажу правду, ну, а потом он готов поверить и в меньшее зло. Если знаешь логику человека, то можешь и предвидеть его поступки. Скверно будет, если он мне не поверит на этот раз.
Толстый Генри закуривает толстую вонючую сигару, лениво выпускает дым мне прямо в лицо. Кажется, поверил.
– Я могу после каждой затяжки прижигать сигарой твое смазливое личико, – говорит он. И тебе придется работать только под покровом темноты, чтобы никто из клиентов не увидел твоего уродства.
Если Толстый Генри говорит, что «может», значит, уже не «станет». И я уже знаю причину, почему он мне поверил. Тони все-таки заботится обо мне как о своей дочери. Он не хочет, чтобы моя миссия закончилась смертью. Он не желает терять свою Мэвис Клер. Не зря же он дал мне новый мобильник, в который предварительно забил самые безопасные контакты. Вот люди Толстого Генри и пробили их, после чего посчитали меня безобидной аферисткой.
– Я могу, но не стану, – словно читает мои мысли коп. – Теперь слушай меня внимательно. Очень внимательно, потому как от этого зависит твоя жизнь.
Я и слушаю его, это в моих интересах.
– Твоя жизнь в нашем городе не стоит и фальшивой стодолларовой бумажки, – самоуверенно заявляет Толстый Генри, не догадываясь, на кого я работаю. Он-то уверен, что я шлюшка-проходимка. – Никто и не хватится тебя. Но ты останешься жить. И вот мои условия. С этого дня ты не подойдешь ближе чем на сто футов к Роберту Камински. Приблизишься к нему, только если я тебе это прикажу. И будешь отрабатывать один раз в неделю по моему звонку.
– Согласна, – говорю я.
– Я не спрашиваю твоего согласия, потому что у тебя нет выбора. Бочка с водой остается в этом подвале. И она ждет тебя, если решишь нарушить мои условия. Окуни-ка ее еще разок, чтобы запомнила, а я подумаю, стоит ли ее доставать.
Веревка скользит через крюк. Я еле успеваю набрать воздуха. Голова исчезает под водой. Держат меня долго, чтобы хорошенько дошли слова Толстого Генри. Но я уже не боюсь, знаю, что снова увижу свет.
Наконец, я вновь могу дышать. Толстый Генри смотрит мне в глаза, словно собрался пробуравить меня взглядом и забраться в мозг. Но только зря он так – в моих мыслях ему будет сложно разобраться. В этом смысле у нас разные весовые категории. Он не знает и половины слов, которые известны мне.
– Пока живи, – произносит Толстый Генри.
Я так устала и измучилась, что даже не чувствую, как меня снимают. Словно это происходит с какой-то другой девушкой. Со мной не церемонятся, заталкивают в машину и везут по улицам, наклонив голову так, чтобы я не видела дороги. Понимаю, где оказалась, лишь когда меня выталкивают из машины. Прямо так, как я и была – в одних кружевных трусиках. Это на границе Старого Города. Копы не сумасшедшие, чтобы везти меня дальше. Проститутки не терпят чужаков. Слышится нездоровый смех, мне бросают скомканное платье и сумочку. Обдав меня дымом из выхлопной трубы, машина с визгом протекторов совершает резкий разворот и исчезает за углом.
Я сижу на асфальте. Даже не осталось сил одеться. Надо мной горит, потрескивая, фонарь. Из темноты выходит одна из наших, на ней облегающая короткая кожаная юбочка и узкая полоска блестящей кожи вместо лифчика, присматривается ко мне.
– Сильно перепало тебе, сестренка?
– Бывало и похуже, – отвечаю я.
– Вставай. Сидеть на дороге – не лучший выход. Тебе хоть заплатил этот ублюдок? – косится проститутка в ту сторону, куда умчалась машина.
– Еще заплатит, – нервно смеюсь я.
– Не сомневаюсь.
Мы добираемся до моего дома.
– Нужна будет помощь, обращайся, – прощаюсь я со своей провожатой.
– Счастливо, – бросает она мне, скрываясь в темноте. Иногда и в нашем городе сквозь асфальт пробивается сочувствие.
Я стою на улице. Окна квартирки, которую мы снимаем на двоих с Нэнси, горят. Свет не зажжен только в моей комнате. Мне не хочется расспросов, а потому не спешу подниматься. Из темноты выползает, попискивая, крыса. Она садится невдалеке и смотрит на меня так, как могут смотреть на потенциальную еду. Мерзкое создание. Лысый хвост чуть подрагивает. Крысы в нашем городе – привыкшие к человечине. Лучший способ избавится от трупа – припрятать его в подвале заброшенного дома. Через пару дней уже никто не сможет его опознать. В первую очередь они объедают лицо – уши, нос – и гениталии. Даже бросить в нее нечем. Надеюсь, что мне удастся ее пережить. Над решеткой ливневой канализации поднимается пар. Пахнет отвратно, но именно так и должно пахнуть в Старом Городе.
Нэнси чувствует мое настроение, не расспрашивает о том, что случилось, просто интересуется, может ли мне чем-нибудь помочь.
– Не стоит, – отвечаю я, заходя в душ.
Теплая вода – то, что мне нужно. Она смывает не только грязь и пот, она смывает и неприятные воспоминания. Стою перед треснутым зеркалом и смотрю на свое тело. Оно безупречно, если не считать пары синяков и ссадины, но они у меня быстро проходят. Странно, раньше я не настолько долго разглядывала себя обнаженной. Провожу рукой по груди, касаюсь живота, поглаживаю бедро. Ощущения такие, будто это кто-то другой касается меня.
Обычно я не вспоминаю о недавнем сексе, тем более если его отделяет от меня приключение типа того, которое обеспечил мне Толстый Генри в стальной бочке с водой. Но сейчас в памяти всплывают слова Роберта. Они тоже, как прикосновения, – проникают внутрь. Трясу головой.
– Ты просто сильно устала, Мэвис, – говорю я сама себе. – Тебе надо отдохнуть, и все вернется в норму. Ты вновь станешь собой.
Прохладная постель принимает меня. Лежу обнаженная, подставив свое тело лунному свету. Из комнаты Нэнси доносится тихая музыка. Иногда она забывает ее выключить, и тогда мелодии звучат целую ночь. Они как перестук дождя за окном, когда капли барабанят по ржавому подоконнику и кажется, будто по нему ходит кто-то невидимый.
* * *
Тони – мудрый старик. Он все предусмотрел. Я сижу в снятой им квартире. Это южный пригород Города Пороков. Место, конечно же, похуже Бельвю, но человек, живущий здесь, может рассчитывать на определенное уважение в обществе. Тони даже об обстановке позаботился. Одну из стен занимает стеллаж с книгами. Телевизора нет. Все должно показать, что я достойна Роберта в смысле мозгов.
Жду и почему-то волнуюсь. Хотя почему? С какой стати? Все же идет как обычно. Так и хочется выглянуть в окно. Пыльное небо над городом. Солнце с трудом пробивается. Оживает видеофон. Его зуммер не успевает прозвучать дважды. На экране Камински, его лицо искажено оптикой. Роберт «подсел» на меня, я ему нужна, вот и пришел, как крыса на зов флейты Крысолова.
Открываю замок и тут же распахиваю дверь.
На пороге Роберт. Изображаю удивление, спрашиваю:
– Как ты меня нашел?
– Ты забыла, что указала свой адрес в квитанции автомастерской. Твой кабриолет стоит у дома.
– Я забыла обо всем, входи.
Он не спрашивает, почему я написала ему, чтобы не искал меня. Роберт не теряет времени, он обнимает меня, целует – сразу в губы, его руки гладят меня по спине.
– Не спеши, – останавливаю его я и веду через гостиную.
Да, его эрогенная зона – мозг, даже сейчас он успевает посмотреть на книжный стеллаж. Уверена, выхватил взглядом несколько названий. Мы в спальне. Вот и все. Мышеловка для адвоката захлопнулась. Он сумел оторваться от людей Толстого Генри, уйти из-под их назойливой опеки. Никто теперь не знает, где Камински находится. Его найдут мертвым в этой квартире.
Мы раздеваем друг друга. Без лишней спешки. Я слышу, как адвокат дышит все чаще и чаще. Вот мы уже на кровати. Но почему что-то идет не так, как я задумала? Он нежно ласкает меня. Не спешит взять. И мне это приятно.
– Роберт… – шепчу я и понимаю, что у его имени есть вкус, он сладко-кислый, как лимон с медом, и немного отдает мартини.
– Молчи, – прикладывает он палец к моим губам, и я ловлю его, покусываю.
Черт! У меня не получается его трахнуть. Это он трахает меня. И мне сладостно, я хочу этого.
– Не спеши, – говорю я сама себе.
Но он-то думает, что слова мои обращены к нему. Я стараюсь не думать пока о том, что мне предстоит сделать. В конце концов, кто может запретить мне сперва насладиться, а затем выполнить поручение Тони, от которого я не имею права отказаться? Это могу сделать только я. Мы сейчас вдвоем с Робертом.
– Не спеши…
И он не спешит. Я всецело отдаюсь в его руки. Пусть делает со мной что хочет. Никогда я еще не испытывала ничего подобного. Страсть накатывает на меня волнами, пронизывает меня насквозь. Я извиваюсь, стону. И это не притворство. Все по-настоящему.
Мы лежим рядом на низкой широкой кровати с высокими спинками. Я вожу пальцем по его плечу.
– Роберт… – сам собой появляется сладко-кислый привкус во рту, губы мои мягкие и чуть припухшие после поцелуев.
По его взгляду понимаю, что Камински ждет от меня «ответа». Только что он делал все, чтобы я испытала счастье. Он не думал о своем удовлетворении, и теперь я должна вознести его к небесам. Пусть испытает блаженство. Он заслужил это. Роберт останется уникальным экспонатом в моей коллекции жертв. Будет о чем вспомнить. Все идет теперь, как рассчитывала я.
– Доверься мне, – шепчу я ему на ухо.
И мужчина мечтательно щурится, даже коты не умеют так делать.
– Ты сделал меня счастливой, и теперь я сделаю счастливым тебя. Я все сделаю сама.
Роберт еще вялый, разомлевший, его можно брать голыми руками. Он не противится, когда я соскальзываю с кровати, отодвигаю створку гардероба. Теперь у меня в руках сжаты женские пояски.
– Что ты задумала? – продолжает счастливо щуриться Роберт.
– Сейчас увидишь. Ты должен всецело довериться мне. Я тебя обездвижу, чтобы ты не мог мне помешать делать тебя счастливым.
Я накидываю петлю ему на руку и привязываю к спинке кровати.
– Ты не сможешь меня обнять, не сможешь остановить, отстранить. Я сделаю все сама, – шепчу я, привязывая и ноги.
Все, теперь Роберт в моих руках. Ему даже не приходит в голову спросить меня, а зачем пятый, лишний поясок, который змеей притаился на сбитых простынях. Камински практически распят, но и не собирается сопротивляться. Он приготовился получить от меня порцию счастья. Я могу убить его прямо сейчас.
– Кто та девушка, портрет которой стоит у тебя дома? – вместо этого спрашиваю я, ведь потом он не сможет ответить.
– Не стоит, а лежит лицом вниз, так, как ты его положила. Она уже в прошлом. Я понял это, когда ты ушла. – Он улыбается. – Я так и не поднял его.
– Роберт. – Мои губы скользят по его шее.
Ну почему я медлю? Я получила от него все, что могла получить. Теперь он хочет получить от меня. Но какое мне до этого дело? Скольких мужчин я уже отправила на тот свет в такой же ситуации!
– Милая… – шепчет он.
Ничего страшного, я сделаю это чуть позже. А сейчас просто отдам ему свой долг. Дают же осужденному на смертную казнь выкурить последнюю сигарету, выпить глоток виски. У меня кружится голова. Я не могу воспринимать себя отстраненно, как это случалось раньше. Роберт обездвижен, все, что происходит, делаю я. Но ощущение все равно такое, что это он трахает меня. И я ничего с этим не могу поделать. Мужчина вздрагивает и стонет.
– Ты прелесть, – шепчет он прерывисто.
Все, ждать больше нельзя. У меня кончились оправдания перед собой. Мы с Робертом квиты. Хватаю черный шелковый поясок, набрасываю ему на шею. Не успеваю потянуть за концы – Роберт смеется. Неужели это смешно?
– Ты не поверишь, но мне на секунду показалось, что ты хочешь меня задушить, – сквозь смех произносит он.
– Правда?
И я чувствую, что не смогу затянуть удавку. Роберт уже вошел в мою жизнь. Убив его, я убью и часть себя.
– Я люблю тебя, – шепчет он. – Слышишь, люблю.
– И я люблю тебя, – произношу я то, в чем боялась себе признаться. – Я не хочу, чтобы наша любовь умерла.
– Что ты такое говоришь?
Я плачу и торопливо распутываю узлы. Боюсь передумать. Вытираю слезы.
– Все хорошо, я плачу от счастья.
– Мы встретимся завтра, – обещает он, одеваясь. – Я приеду к тебе.
Киваю в ответ. Мне не хочется, чтобы он уезжал. Нам бы сейчас заснуть, прижавшись друг к другу. Роберт целует меня в лоб.
– Я все о тебе знаю, – говорит он. – Знаю, что ты проститутка. Но это ничего не меняет. Я все равно люблю тебя.
Ну конечно, Толстый Генри просветил его. Естественно, в том объеме, который знал сам. Камински уходит. Слезы душат меня. Так бывало только в детстве. Мне некого больше стесняться, даю волю чувствам. Открывается дверь, и входит Тони. Он, как всегда, в широкополой шляпе, смотрит на меня строго. Надеюсь, он вошел с улицы, а не прятался в гардеробе в прихожей.
– Мэвис, почему он уехал живым? – спрашивает он, глядя на змейки женских поясов.
Ну что мне ответить? Я голая, а потому беззащитная под взглядом Тони. Он присаживается на край кровати и обнимает меня за плечи. Я плачу и вздрагиваю.
– Я не смогла, – сквозь слезы шепчу я. – Первый раз в жизни не смогла. Я ненавижу себя за это. У тебя из-за меня будут проблемы.
– Девочка моя, – произносит Тони. – Я все понимаю. Я уже прожил свою жизнь. И со мной случилось все, что только может случиться в жизни мужчины. Кроме смерти, естественно. Я знал, что такое любовь. Но теперь, когда я вспоминаю о ней, мне становится смешно.
Уж лучше бы он ударил меня. Отхлестал по щекам, сбросил бы на пол.
– Тебе надо поспать. А еще лучше – выпить и забыться.
Тони приносит мне начатую бутылку виски. Пью прямо из горлышка, жадно глотаю, обжигая гортань, кашляю. Допиваю все, что только можно вытрясти из бутылки. Крепкое спиртное растекается по моему телу, туманит голову.
– А теперь ложись, – говорит Тони и, как заботливый отец, укрывает меня. – Спи. Все будет хорошо.
– Правда?
– Спи, Мэвис Клер, – гладит он меня по волосам.
Не помню, что мне снилось. Просыпаюсь, когда за окнами уже темно. Голова раскалывается. Сперва мне кажется, что Роберт рядом, но это только скомканное одеяло, я разметалась во сне. Подушка мокрая от слез. Пью воду, тяжело дышу. Тони сказал мне, что «все будет хорошо», вспоминаю я. Но «хорошо» в его понимании – это совсем не то, что мне показалось. Путаясь в джинсах, одеваюсь, хватаю сумочку и выбегаю из дому. Кабриолет, пригнанный из ремонта, куда-то исчез. Черт! Неужели я опоздаю? Улица пуста. Бегу. На перекрестке вижу машину, машу, бросаюсь к ней. За рулем отвратного вида толстяк. В разрезе рубашки кучерявятся жесткие волоски. На пухлом пальце жирно блестит золотом перстень.
– Красотка, – говорит он. – Спешу по делам, но если сделаешь это в машине на ходу, то садись.
– Я тоже спешу.
Больше на слова не трачусь. Хватаю его за волосы, бью лицом в руль и выбрасываю из машины. Толстяк не успевает подняться, а я уже запрыгиваю в машину и рву с места, свистят покрышки.
Неужели я опоздаю? Прохожу поворот за поворотом. Светофоры сейчас горят не для меня. Еле уворачиваюсь от грузовика – для этого приходится влететь на тротуар. Останавливаюсь в квартале от дома Роберта Камински.
Неподалеку от подъезда автомобиль, тот самый, которым меня привозили к Толстому Генри. За рулем коп с простреленной головой – аккуратная дырочка между глаз. Так может стрелять только профессионал. Такой же, как и я. Выпавшая из губ сигарета дымится на приборной панели. Возможно, я еще успею. Электронный замок на стальной двери подъезда бездействует. Кто-то успел вывести его из строя до меня. Взбегаю по лестнице. Мягкие подошвы кроссовок неслышно опускаются на ступеньки. Квартира адвоката открыта. Слышен тихий голос Роберта, он называет цифры.
– …пять, восемь, три…
Проскальзываю в кабинет, на ходу расстегивая сумочку. Один из людей Тони, кажется, его зовут Бобом, стоит у сейфа и под диктовку набирает код. В другой его руке пистолет с массивным глушителем. Роберт сидит со связанными руками на стуле. Ноги его примотаны скотчем к ножкам. Мое появление не остается незамеченным.
– Мэвис, – произносит Боб. – Уходи.
– Я передумала и пришла сделать свою работу, – говорю я. – Ты свободен.
Боб мне не верит и правильно делает. Я и сама на его месте не поверила бы. Не стоило мне делать шаг вперед. Боб стреляет. Звук выстрела негромкий, как от откупоренной бутылки шампанского. Но я готова и к этому. Главное, быть готовой к выстрелу, сосредоточиться. Я умею мысленно замедлять время, видеть, как летит пуля. Потому и уклоняюсь. Она врезается в стенку и с противным урчанием рикошетит в угол. Успеваю схватить пистолет за глушитель и вывернуть его. Второй выстрел уходит в потолок, разнеся люстру. Стеклянные осколки сыплются нам на головы. Но это уже агония. Боб обречен. Я всаживаю ему в глазницу по самую рукоять тонкий стилет и проворачиваю его. Пистолет падает на пол.
Киллер, присланный Тони, чтобы убить моего Роберта, мертв. Он лежит возле сейфа, на содержимое которого покусился против правил. Беззаботно чирикает канарейка в клетке. Камински ошарашенно смотрит на меня.
– Откуда ты взялась? – вырывается у него.
– Неважно – откуда, – говорю я, принимаясь развязывать веревку на его руках.
Со скотчем Роберт справляется сам. Скрывать правду – бессмысленно. Камински достаточно умен, чтобы самому ее додумать за пару минут. Пусть уж лучше услышит ее от меня.
– Я должна была тебя убить, – признаюсь я и рассказываю все, что знаю.
Если бы не проклятый труп возле сейфа, то Роберт обнял бы меня, поцеловал, ведь я спасла ему жизнь.
– Теперь я многое понял, – произносит Камински.
– Нам надо уехать, исчезнуть… теперь будут охотиться и на тебя, и на меня.
Я сказала «нам». Я уже не мыслю себя без него. Никогда не думала, что такое со мной когда-нибудь случится.
– Я не могу все бросить так вот – сразу. Мне нужен хотя бы один день, – Роберт кусает губы. – Толстый Генри уберет труп.
– Там еще убитый коп внизу, – напоминаю я и машинально смотрю на лежащую лицом вниз фотографию в деревянной рамке.
– Генри позаботится обо всем, это в его интересах. Я тебя спрячу на это время. Пошли, – он берет меня за руку.
Я готова идти за ним куда угодно, но все же предупреждаю:
– Убийца мог прийти не один.
– Мы выйдем через другой вход. У меня здесь, как у лисы в норе.
Прежде чем покинуть дом, я поднимаю выпавший пистолет Боба. Оружие мне не помешает. Узкая лестница выводит нас на задворки. Возле кирпичной стены грязно, в зловонной луже отражается луна. За контейнерами с мусором возятся не то коты, не то крысы. Близость людей их совсем не пугает.
Уже оказавшись в машине, я наклоняюсь к Роберту и целую его в щеку. Он отвечает коротким поцелуем.
– Потом, потом… – шепчет он.
Я не возражаю. Можно и потом – у нас целая жизнь впереди. Я даже не задумываюсь, куда мы едем. Ведь это он везет меня в безопасное место. Я не смотрю на город, я вижу только Роберта, его тонкие чувственные губы, деликатные пальцы. Как он умеет ими ласкать! Мне уютно рядом с ним и спокойно.
Любую идиллию, тем более в нашем Бэйсин-Сити, легко испортить. Зуммерит брошенный на приборную панель мобильник Роберта. На экране фото той самой девушки, чей портрет я уложила лицом вниз. Она с ехидной улыбкой смотрит прямо на меня.
– Она звонит тебе в такое время? – спрашиваю я.
Да, я ревную его, страшно ревную, не хочу делить ни с кем. Если я принадлежу ему, то и он должен принадлежать мне. Это справедливо. Тем более, я спасла ему жизнь и перечеркнула тем самым свою. Тони один раз простил меня, но второй раз не простит. Я-то его знаю. Он – часть Синдиката.
– Ты же знаешь, брошенные женщины готовы на все, – говорит Роберт, глядя на дорогу. – Я вчера порвал с ней, вот и трезвонит, молит вернуться, обещает покончить с собой. Не обращай внимания.
Мобильник настойчиво звонит. Меня это злит.
– Можно я его выброшу в окно?
– Не стоит. В него забиты многие мои деловые контакты. Можешь просто стереть ее номер из памяти и занести его в «черный список» или просто выключить трубку.
Стереть ее номер с разрешения Роберта – это больше, чем убить. С наслаждением тыкаю пальцем в экран. Все, эта девица исчезла, больше ее нет между нами.
Камински привозит меня к небольшому мотелю на северной окраине Бэйсин-Сити. Хозяев он не тревожит, открывает дверь номера своим ключом.
– Я всегда снимаю пару номеров в таких заведениях, – поясняет он.
– Для встреч с женщинами? – Ревность снова поднимается во мне.
– Иногда приходится прятать в них важных свидетелей, чтобы их по решению Синдиката не убили такие, как ты.
– С прошлым покончено, – убежденно произношу я и прижимаюсь к Роберту, вожу пальцем в разрезе его рубашки.
– Не сейчас, – шепчет он. – Ты отсюда никуда не выходи. Я приеду за тобой.
– Когда? – мне не хочется его отпускать.
– Скоро. Очень скоро. И суток не пройдет. Я должен решить свои дела.
– Я боюсь за тебя.
– Все будет хорошо.
Я уже слышала эти слова от Тони, а потому волнуюсь.
– Обещай, что приедешь.
– Мы обязательно будем вместе.
И снова я одна. Так тоскливо лежать на широкой кровати и смотреть в потолок. Мне не уснуть, но не напиваться же вновь. Виски – неправильное лекарство…
Ночь и день проходят в ожидании. Я не знаю, что с Робертом, где он. Звонить ему нельзя, он сам запретил. И это правильно, нас могут вычислить по одному-единственному звонку. Люди Тони наверняка вовсю разыскивают меня. И не для того, чтобы доставить к нему. Нам больше не о чем говорить со стариком. Синдикат не прощает тех, кто предал его. Неважно, из-за чего предал. Важен сам факт.
Поздним вечером, когда мне уже хочется выть, как бездомной собаке, звенит старомодный, залапанный телефон на тумбочке. Я уже отвыкла от таких аппаратов. Вскакиваю и замираю с занесенной над трубкой рукой – брать, не брать. Но ведь это же может звонить Роберт!
Да, в наушнике звучит его голос. Но он не обращен ко мне, приходит издалека.
– …малышка, – произносит Роберт. – Извини. Это было как наваждение. Как сон. Спасибо, что нашла в себе силы переступить через обиду, приехать ко мне, вытащить меня из этого омута. Я понял, что люблю тебя… Прости… Мы уедем вместе…
Я слышу его далекий голос. Почему я его слышу? Как он оказался в моем телефоне? Об этом я подумаю позже. А пока мне хочется верить, что Роберт обращается ко мне, хотя уже понимаю, что это не так. Я почему-то слышу его слова.
– А что будет с той шлюхой? – Это уже не Роберт говорит, не сомневаюсь – это та самая дрянь, номер которой я стерла из памяти его телефона.
– О ней «позаботится» Толстый Генри, – звучит в ответ.
– Иди ко мне…
Я просто вижу их сейчас. Его и ее. Щеки мои пылают. Прав был Камински – брошенная женщина готова на что угодно. Но где же они? Где он обнимает ее? И тут я отчетливо, сквозь их вздохи и ахи, слышу трель канарейки.
Угнать машину несложно, если умеешь это делать. Кому-то из постояльцев мотеля не повезло. Семейный вэн несется по улицам Города Пороков. Нет, я не плачу и сама удивляюсь себе. Мне плевать, что со мной будет. Как говорил старик Тони, жизнь свою я прожила, и со мной случилось все, что могло случиться. Разве что ребенка не родила. Но моя профессия – не для такой роскоши.
Вот и дом, в котором живет Камински. Бросаю машину открытой. Мрачная кирпичная стена, под ней зловонная лужа, в которой отражается луна. Я вижу это, осторожно выглянув из-за угла. Под стеной стоит коп и собирается справлять нужду. Что ж, мне это на руку. Он будет занят. Он так и не замечает меня, когда я возникаю у него за спиной. Опасная бритва перерезает ему горло от уха от уха.
Убивать копов, по большому счету, это тоже против правил. Но он был в штатском, и его поставил охранять квартиру адвоката Толстый Генри.
Любой замок для меня не проблема. Узкая лестница. Крадусь по гостиной. Клетка с канарейкой завешена покрывалом. Птичка, видевшая меня с Робертом, спит. Ей не стоит смотреть на то, что произойдет. В самом деле, не стоит. Я и сама не хотела бы этого видеть, но…
Они лежат рядом на широкой кровати. Простынь чуть прикрывает бедра Роберта. Девица, отнявшая его у меня, спит, закинув на него ногу. Ну что за ужасная манера – красить ногти в черный цвет.
Я рассказала ему все, а он рассказал ей, и потому у меня нет другого выхода. Поднимаю руку с пистолетом, жму на спуск. Выстрел звучит глухо и совсем не страшно, словно откупорили бутылку с шампанским. Девица вздрагивает. Она мертва.
Еле заметное движение рукой, и ствол нацелен на Роберта. Он смотрит на меня широко открытыми глазами. Я смотрю на него через прорезь прицела. Если собралась стрелять, нельзя медлить. Но я хочу, чтобы он понял, «за что». Для меня сейчас это важно. Он не должен ничего говорить. Произнесенное вслух – всегда ложь. Правда в чувствах, в ощущениях, в ласках. Все пережитое останется со мной. О чем жалеть?
– Прощай, – шепчу я и жму на спуск.
Пуля входит точно между глаз. Я смотрю не на Роберта, его больше нет, а на то, как медленно стекает пороховой дым из глушителя. Вот и все. Дым стечет. Можно будет вставить ствол в рот и выстрелить. Мне уже все равно, как я буду выглядеть после смерти.
Из гостиной заходит Тони. Его тень в широкополой шляпе ложится на освещенную луной стену. Полы плаща кажутся крыльями.
– Не делай еще одну глупость, – говорит он и забирает у меня пистолет. – Я же говорил, что все будет хорошо. Ты выполнила мой заказ.
– Я не… – пытаюсь возразить я.
– Не так, как я это себе представлял, но выполнила. Если ты и совершила ошибки, то простительные. Я хорошо тебя учил. Ты не забыла главную заповедь, которая помогает выжить в нашем городе.
– Какую? – спрашиваю я.
– Смерть – это то, что случается с другими, – грустно улыбается Тони. – У меня есть для тебя новый заказ. Не отказывайся, только работа выведет тебя из депрессии.
И я понимаю – старик Тони, как всегда, прав.