Новелла 4

Я люблю свою младшую сестренку Мэри, хотя ей не очень нравится то, чем я занимаюсь. Но бизнес в Бэйсин-Сити не выбирают. Обычно он переходит от отца к сыну, но случаются и редкие исключения. Если ты родился в семье пекаря, то можно почти с полной уверенностью сказать, что тоже станешь печь хлеб. Если твой отец был гангстером, то и тебе светит такое же будущее – станешь выбивать мозги и спать с пистолетом под подушкой. Вот такие дела.

Моя мать умерла во время родов, когда Мэри появлялась на свет. А мой папашка был «охотником». Нет, он не стрелял дичь и не охотился на уток. «Охотниками» в Городе Пороков называют тех, кто поставляет девушек в публичные дома бендершам и сутенерам. У нас так устроено, что те, кому нужны проститутки, не могут просто так, безнаказанно, отлавливать девушек. У каждого должна быть своя ниша, свой бизнес. Дела у папашки шли ни шатко ни валко, но на жизнь денег хватало. Даже ему на выпивку. И когда мне исполнилось семнадцать, его насмерть подстрелили в пьяной драке. Кто тогда нажал на курок – так и не выяснили. Возможно, стрелявший был так же пьян, как и мой отец, а потому и не вспомнил о выстреле с утра, когда проспался. Бывает и такое.

С тех пор Мэри воспитывала Джила – проститутка с изувеченным лицом, которым наградил ее один из клиентов, он и все тело ей порезал на лапшу бритвой. На нее и теперь страшно смотреть. Парня, правда, позже нашли мертвым. Но это темная история, в которую я не хотел и не хочу вникать. Правду знает только сама Джила. Я не понимаю, зачем калечить красивых женщин, если можно получать с их красоты прибыль.

Проститутки – отличные приемные матери. У них редко бывают свои дети, вот они и безумно любят приемных, готовы за них любому перегрызть глотку. Пока Джила занималась малюткой Мэри – моей сестренкой, – мне пришлось попотеть. Некоторые парни, работавшие на моего покойного папашку, забыли, что моя фамилия Круз, а зовут меня Кевин. Точно так же, как и моего деда. Отец назвал меня в его честь. Я «охотник» уже в третьем поколении. Да, некоторые парни забыли об этом, когда после похорон папашки решили перетянуть мой семейный бизнес на себя. Им казалось, что я слишком молод, чтобы дать им отпор. Но я постарался. Паре-тройке совсем отмороженных пришлось прострелить головы. И не подкараулив в темном углу, а на глазах у других. Чтобы поняли: со мной шутки плохи. Подействовало. В Бэйсин-Сити понимают язык силы. Или ты уделаешь своих врагов, или они уделают тебя. Мир жесток, но не я заводил подобные порядки. Я просто принял их как данность.

Я не просто удержал семейный бизнес, а развернул его, расширил. С шестнадцати лет я охочусь в городе на молоденьких девиц, чтобы продавать их нужным людям. Каждая четвертая проститутка в Городе Пороков – это моя поставка. У меня отличные отношения с полицией, я честно плачу причитающуюся копам долю с каждой пойманной моими парнями попки, и они не мешают мне работать – делать деньги. У меня свой дом в Бельвю, самом престижном районе города. Можно гордиться такими успехами.

Вот только жаль, что у меня не было времени толком заниматься сестренкой. С годами мы отдалились друг от друга. Ведь ею занималась Джила. Но она – родная кровь, и потому я люблю ее. Видимся мы с Мэри нечасто. Или на кладбище, когда приходим на могилы родителей, или на моем дне рождения.

Сегодня как раз такой день. Мы уже изрядно напились, но я строго слежу за тем, чтобы Мэри не пила спиртного, ведь ей еще только шестнадцать. Как мне, когда пришлось взвалить на свои плечи отцовский разваливающийся бизнес.

– Мэри, если я еще раз увижу в твоих руках стакан с виски, то мне придется об этом рассказать Джиле. А она этого не одобрит.

– Но это кола, – отвечает сестренка.

Я отбираю стакан и нюхаю. Пахнет колой, но и виски тоже пахнет. По бегающим глазкам Мэри я вижу, что она успела-таки немного выпить. Я не приглашаю на свой день рождения парней, которые на меня работают. Босс всегда должен держать некоторую дистанцию с теми, кому платит деньги. Поэтому у меня за столом только те, кого я могу называть своими друзьями. Их немного, и это только мужчины. Единственная дама в нашей компании – Мэри.

– Кто налил Мэри виски? – строго спрашиваю я у парней.

В ответ молчание.

– Кто налил ей? – еще раз спрашиваю я.

По глазам Джона я вижу, что он знает, но не хочет говорить.

– Она сама себе налила, – наконец признается под моим пристальным взглядом Джон. – Я видел. Но не сказал тебе. У меня принцип – никому никого не сдавать.

Чужие принципы надо уважать, тогда и твои принципы уважать станут. Но и проступок сестры нельзя прощать.

– Мэри, выйди из-за стола и иди погуляй, – предлагаю я мягкое наказание.

Я хоть и брат, но старший, глава клана. Она должна меня слушаться. Будет плохо, если она не встанет и не покинет гостиную. Это будет уроном моему авторитету среди друзей. Нет, все же Джила хорошо воспитала мою сестричку – она не спорит со старшими, встает из-за стола и поднимается наверх.

Мы пьем дальше. Голова уже кружится, язык слегка заплетается. Но это же день рождения, надо его отпраздновать основательно. Не стоило мне пить еще и коктейль. Я осматриваюсь. Неужели я один так нализался? Но нет, и друзья мои тоже не теряли времени даром. Машинально отмечаю взглядом, что Джон исчез. Может, свалился под стол и дрыхнет там? Ну, это его проблемы. Мне стоит проветриться. Заодно и Мэри стоит взять с собой на прогулку. Проступок у нее небольшой. Девушке хочется попробовать запретное. Я готов простить ее. Надо же когда-то начинать, вот и познакомилась со вкусом спиртного. Не думаю, что ей понравилось.

Пошатываясь, поднимаюсь на второй этаж. И тут меня ждет сюрприз. Не ожидал я такого. Джон стоит, прижимая мою Мэри к стене, целует ее взасос, да к тому же мнет ей через блузку грудь. Он пьян. Даже не заметил моего появления. Но это не может быть оправданием. Он посмел тронуть мою сестренку! Мою маленькую Мэри!

Сестра уже заметила меня, она отталкивает от себя Джона, тот оборачивается. И делает это вовремя. Я со всей силы бью его в челюсть. А удар у меня поставлен хорошо. Тот, кого я считал своим другом, отлетает к стене, ударяется головой и вырубается. Его счастье. Беспомощных я бью редко.

– Урод, – шиплю я.

Мэри испуганно жмется к стене.

– А ты… ты… ты – шлюха, – бросаю я в лицо сестренке. – Тебе еще только шестнадцать, а ты позволяешь ему мять свою грудь и лапать задницу.

Конечно, не стоит называть свою сестру шлюхой. Если бы кто-то назвал меня «братом шлюхи», он не прожил бы и пяти секунд. Наглецов надо ставить на место быстро.

И тут во мне просыпается мой покойный отец. Он всегда так делал, когда пьяный учил меня уму-разуму. Я вытаскиваю из брюк ремень. Я люблю ремни из толстой кожи, с массивными пряжками. Складываю его пополам. Хватаю Мэри, хоть она и упирается, царапается, зажимаю ее голову между ног, задираю юбку и хлещу по заднице, приговаривая:

– Вот тебе, вот тебе, будешь знать…

Что именно она «будет знать», я и сам не скажу. Так говорил и мой папашка. После порки до меня доходило, что я поступил неправильно.

Мэри визжит так, что ее, наверное, слышат соседи. На ее визг прибегают друзья. И оттаскивают меня от сестренки.

– Ты с ума сошел, Кевин.

Да, я сошел с ума. А разве не потеряешь рассудок, когда у тебя на глазах лапают сестренку, которой только шестнадцать лет.

– Урод! – выкрикивает мне в лицо раскрасневшаяся Мэри и бежит вниз.

Я вырываюсь из рук друзей, которые хотят меня удержать, и мчусь за ней. Мэри уже бежит по улице. Я догоняю ее, хватаю за руку. Сестренка прячет от меня лицо, сквозь всхлипывания с ненавистью произносит:

– Ненавижу тебя. Урод. Отстань.

Возле нас притормаживает машина, в ней трое парней.

– Эй, чего он от тебя хочет? – кричит один из них, высунувшись в окошко.

– Она моя сестра, и я делаю с ней, что захочу, проваливайте! – В моем голосе, наверное, столько злости и решительности, что машина катит себе дальше, но нет, это я даже не заметил, как выхватил пистолет.

Хорошо, что я забыл о нем, когда увидел, как Джон лапает сестренку. Он бы не оглушенный сидел у стены, а лежал бы с несколькими дырками в голове.

– Стреляй в меня, – верещит Мэри, – стреляй. Ведь ты же ненавидишь меня. Ты мне все в этой жизни запрещаешь. А я человек, у меня есть своя жизнь…

Я немного остываю, опускаю пистолет. Мэри машет рукой, останавливает такси и прыгает в салон. Черт, и напился же я. Праздник испорчен окончательно. Друзья подыскивают причины, чтобы под благовидным предлогом покинуть мой дом.

Они как-то умудряются увести с собой Джона, так что я его и не успел заметить. На столе полно выпивки. Но пить больше мне не хочется. Мэри испортила мой праздник, правда, и я испортил ее настроение, но она это заслужила. Небось лежит сейчас задницей кверху и горько плачет. Ничего, я ей преподал урок. Все же я старший брат и имею на это право. Доползаю до кровати и валюсь спать, лишь сбросив обувь. Завтра рано вставать, завтра у меня «охота». Бизнес есть бизнес, его нельзя выпускать из своих рук. Нельзя пускать дела на самотек.

Я просыпаюсь несколько разбитым. Но контрастный душ – то обжигающе горячий, то обжигающе холодный – приводит меня в чувство. Окончательно становлюсь самим собой после чашки крепкого кофе. У меня есть правило, ему тоже научил меня мой покойный папашка. С утра ни капли спиртного. Только вечером, после того, как улажены все дела. Вот тогда уже можно надираться до полуобморочного состояния. Правда, сам папашка не всегда придерживался этого золотого правила. У него скорее действовал другой жизненный принцип: «можно пить после решения проблем, можно пить до их решения и можно пить даже во время решения. Но никогда не стоит пить вместо решения проблем».

Вспоминать вчерашнее не хочется. Но так делать нельзя, это бегство от проблемы. Я должен позвонить и поговорить с Мэри. Ведь она моя сестра, мы – одна кровь и должны прощать друг друга.

Мэри долго не берет трубку, но я настойчив. Звоню и звоню. Наконец она отвечает.

– Да, слушаю, Кевин.

Ее голос холоден, как могильная плита в лютый мороз. Оно и понятно. Я ее обидел, унизил на глазах у своих друзей.

– Извини меня, я вчера немного погорячился, – сделав над собой усилие, говорю я. – Но и ты хороша.

– Что ты хочешь от меня услышать? – спрашивает Мэри, в ее голосе не прибавилось и капельки теплоты.

– Я люблю тебя, – произношу я. – А потому и хочу научить тебя жизни.

– Жизни меня научила Джила, – напоминает она.

– Я всегда помню и жалею о том, что уделял тебе мало внимания.

– Я тоже прошу у тебя прощения. И тоже тебя люблю.

– Ты долго плакала вчера?

– Давай не будем об этом больше. Хорошо?

– Согласен.

Вот и поладили. Мне еще хочется спросить, не сильно ли я ей вчера врезал, может ли она сидеть. Но это будет слишком. Про такие вещи можно спрашивать, только когда у вас идеальные отношения.

– Счастливо, и не забывай мне изредка названивать, – вместо этого говорю я.

– Ты тоже знаешь мой телефон. Пока.

Мы квиты и вроде бы помирились. Надо спешить. Мои парни уже заждались меня. «Охотиться» следует днем, в крайнем случае, вечером. Ночью «охотиться» нельзя. Приличные девушки по ночам не шляются, после полуночи большей частью в твои руки попадется какая-нибудь потаскуха. А именно из приличных девушек получаются идеальные проститутки. Вроде бы – парадокс. Но я профессионал и знаю в этом деле толк. Если у девушки большой сексуальный опыт, ей будет с чем сравнивать, или того хуже, ей понравится трахаться. Но шлюха не должна испытывать удовольствия от секса. Не должна навязывать свои предпочтения. Ее обязанность – выполнять все прихоти клиента. Она должна ровно относиться к сексу в любых его затейливых проявлениях, просто хорошо делать свою работу.

Не знаю, доходчиво ли я объясняю, но дело обстоит именно так.

Мои парни и в самом деле заждались меня. Сегодня мы выезжаем на «охоту» втроем – я и Крис с Биллом. Они курят на стоянке неподалеку от старой пивоварни.

– Привет, босс.

Мы жмем друг другу руки. Я, конечно, мог бы и не выезжать сегодня. Работать на меня за неплохие деньги найдется много желающих. Но если выпадаешь из процесса – это плохо. Ты перестаешь держать руку на пульсе своего бизнеса, и тогда он неминуемо развалится. Молодые и охочие до жизни сумеют вырвать его из-под тебя. А мне это надо? К тому же в моей команде не место садистам, извращенцам. Отлавливать девушек для борделей должны люди с трезвой головой и без эмоций. Они не должны страдать излишней похотью. Девушки – это дорогой товар, который легко испортить. «Охота» – дело азартное, но у него есть свои правила. Выявить садиста или извращенца можно только в деле. Если такие попадаются, я их безжалостно выгоняю из своей команды.

Мы едем на двух машинах – неприметном легковом «Форде» и микроавтобусе. Маршрут я уже прикинул. Самое удачное место по утрам – городской парк. Паркуемся неподалеку. С утра здесь почти нет машин, стоянка практически пуста.

Многие жители любят с утра выходить на оздоровительные пробежки. Я бы на месте родителей не советовал дочерям бегать здесь по утрам. Можно и не дождаться их возвращения. Бегуньи хороши тем, что надевают облегающие спортивные костюмы. Их тела легко оценить сразу. Все их прелести видны как на ладони. А попробуй разберись, когда на девушке длинное, просторное платье. Потом оказывается, что у нее и грудь маловата, и бедра слишком узкие. А это ведет к тому, что они падают в цене. Самое плохое, если у твоей добычи оказываются кривые ноги. Существуют, конечно, любители и таких экземпляров. Но это редкий случай. Проститутку приходится содержать, а запросов на нее раза два в неделю. Бендерши не любят работать себе в убыток. А кто, скажите, любит?

Мы втроем идем по аллейке, вроде бы просто прогуливаемся и беседуем – трое прилично одетых молодых мужчин. Мимо нас пробегают трусцой любители и любительницы утренних пробежек. Мужчины нас совсем не интересуют – не мой профиль, а вот к женщинам мы присматриваемся, особенно к молодым.

– Вот эта ничего, – косится на молодую бегунью в очках и спортивной шапочке Крис. – Будем брать, босс?

Я больше доверяю глазу Билла, он у него наметанный.

– Посмотри, как у нее трясется грудь, – щурится один из моих лучших «охотников».

– Ничего она не трясется, – пожимает плечами Крис. – Просто пышная.

– Это потому, что на ней тесный бюстгальтер. Если его снять, то грудь обвиснет. А лет через пять «эксплуатации» на нее уже и смотреть никто не захочет. Сиськи обвиснут до колен.

Молодая особа минует нас, мы уступаем ей дорогу. Билл прав. У бегуньи и ягодицы рыхлые. А рыхлые ягодицы непременно соседствуют с обвисшими сиськами.

– Пусть бежит себе дальше, – окончательно решаю я судьбу молодой особы.

Все-таки не зря я поехал сегодня на «охоту». Билл не любит спорить с Крисом. Не сомневаюсь, что они бы «взяли» девушку. По утрам городской парк напоминает мне супермаркет. Здесь столько всякого «товара». А потому нельзя хватать первое попавшееся на глаза. Потом будешь долго думать – а зачем тебе оно было нужно? Следует хорошенько осмотреться, прицениться и только тогда брать. В продуктовые отделы также нельзя приходить голодным. Поэтому от своих парней я требую, чтобы перед «охотой» они вдоволь развлеклись со своими подружками или, за неимением таких, с проститутками. Сам я могу и нарушать это правило. Я – босс. Я уже перевидал стольких девушек, что самому иногда становится страшно.

На горизонте появляется еще одна бегунья. Она бежит трусцой, в наушниках. То ли прослушивает записанную лекцию, то ли слушает музыку. Это неважно – ум, образование для будущей проститутки имеют мало значения, главное – формы. Клиент сперва покупает себе «товар» и лишь потом пробует его.

Девчонке на вид лет восемнадцать. Она бежит, и я могу оценить грациозность ее движений. Вот еще одно преимущество «охоты» в утреннем парке. Она подобна кошке. Ей удается бежать лениво – редкое качество. Грудь у нее, правда, небольшая, но все же немного больше средней мужской ладони. Сиська обязательно должна быть больше мужской ладони, чтобы ее можно было взять в руку. Все остальное – «брак». Я не могу себе позволить поставлять на рынок некачественный продукт – это будет ударом по моей безупречной пока репутации.

Сложена девушка пропорционально. Лишь ноги длиннее, чем средний размер, и шея высокая, но это мужчины как раз и любят.

– Попка у нее великолепная, – вздыхает Крис. – Грех будет упустить такую.

– Великолепная, – подтверждает Билл.

И я с ним согласен. Девушка пробегает мимо нас. Мы разворачиваемся и бежим за ней. Она не слышит, как мы шаркаем подошвами, в ее ушах наушники. Крис и Билл хватают ее под руки и приподнимают над дорожкой. При этом они мило улыбаются. Вроде шутка такая. Не стоит допускать, чтобы добыча подняла крик. Потому я сразу же брызгаю ей в лицо из баллончика. Бегунья мигом вырубается. Крис и Билл стремительно волокут ее в кусты. Я осматриваюсь. Порядок. Никто не заметил ее исчезновения. Парк живет своей утренней жизнью. Ныряю в кусты и я. Теперь следует окончательно убедиться, что мы взяли качественный товар. В прошлом месяце, например, оказалось, что у девушки на спине было большое родимое пятно, причем оно было объемным. Самый скверный случай произошел с Крисом, он похитил трансвестита. То-то было его удивление, когда между ног у красотки обнаружился член. Мои парни любят подтрунивать над ним из-за этого. Как он мог так ошибиться, я-то настоящих женщин чувствую даже по запаху.

Мы сдираем с бегуньи одежду, осматриваем ее. Никаких изъянов. Все на месте. Крис подгоняет наш бусик к невысокой ограде. Мы переносим добычу, завернув ее в брезент, и грузим в салон.

Все. Теперь в парке нам больше нечего делать. И не потому, что тут не осталось красивых девушек. Просто нельзя брать в одном месте больше, чем положено. Когда пропадает одна девушка, то парк пустеет лишь на неделю, потом это происшествие прочно забывается, и люди вновь возвращаются по утрам на дорожки. Я это выяснил опытным путем. Если же пропадет сразу несколько девушек, то об «охоте» здесь придется забыть надолго, поднимется паника. Горожане станут требовать от мэра установить видеокамеры. Тот, конечно, в курсе, куда пропадают бегуньи, он имеет свою долю в моем бизнесе. Но избиратели – это святое. Их нельзя слишком пугать или загонять в угол. Камеры в парке мне абсолютно не нужны. Надо перебираться в другие угодья. «Охота» продолжается.

– Едем к гипермаркету «Грин», – озвучиваю я свои планы.

Билл с уважением смотрит на меня. «Охота» в гипермаркете довольно сложная, но результативная. Шляясь по торговому залу, можно высмотреть отличную добычу.

В нашем занятии одно из составляющих успеха – быстрая реакция. Мы едем по Стейт-стрит. Я сижу рядом с Крисом в бусике, он обращает внимание на велосипедистку, которая жмется к бордюру. На этот раз он не ошибся с выбором. На девушке облегающее трико. Если бы оно было телесного цвета, можно было бы подумать, что она голая – настолько проявляет каждую складочку ее тела. Посмотреть есть на что. Одна попка чего стоит. Как она играет, когда велосипедистка крутит педали. А волосы у нее роскошные, их даже не может испортить пластиковый шлем. Они льются из-под него вспененными волнами. Мужчины любят у женщин длинные волосы. Я уже представляю эту девушку в постели, как она вскидывает и опускает голову. Как волосы падают ей на лицо, скрывают его, а потом щекочут грудь разомлевшего клиента.

– Переходи в первый ряд, – говорю я, перебираясь в салон.

Крис послушно перестраивается. На светофоре мы оказываемся рядом с девушкой. Я сдвигаю дверь, хватаю ее и забрасываю в салон, следом забрасываю и велосипед. Не стоит оставлять его на улице. Велосипедистка смотрит на меня с испугом. Я еще не успеваю задвинуть дверь, как она принимается верещать и пытается на ходу выпрыгнуть из бусика. Обычно я не бью женщин. Но тут приходится врезать ей. Бью не сильно, раскрытой ладонью, чтобы успокоить. Обычно после такого фирменного удара у женщин наступает шок и они замолкают. Скандалистка отлетает в конец салона и умолкает. Теперь ее взгляд прикован к голой бегунье, лежащей на брезенте. Наверно, она думает, что та мертва. Я захлопываю дверь.

– Не надо меня… – шепчет велосипедистка.

Не знаю, что она имела мне сказать, то ли «насиловать», то ли «убивать». Не суть важно. Я брызгаю ей из баллончика в лицо и укладываю рядом с бегуньей. Мы сворачиваем с улицы и съезжаем на пустынную набережную. Нам следует убедиться, что и тут мы не промахнулись. Все-таки выбирал Крис, а он склонен к ошибкам. На этот раз у меня к нему нет претензий. Велосипедистка безупречна. К тому же у нее не очень обычная форма груди. Сиськи у нее крупные, но остроконечные. Соски на них, словно шипы. Все это я определяю на глаз. Не стоит трогать «товар» раньше положенного времени. В любом процесс есть свои технологии, и их следует неукоснительно придерживаться.

Велосипед Крис, широко размахнувшись, забрасывает в воду. Мы же не банальные воры, мы не будем размениваться на мелочи. Вот так, по дороге к гипермаркету, мы быстро и легко пополнили свою коллекцию. Женщин нужно собирать на все вкусы, разных.

В «Грине» высматриваю очередную добычу только я. Крис с Биллом остаются на стоянке. Гипермаркет хорош тем, что в нем люди смотрят на товары, они заняты делом, выбирают, прицениваются, читают надписи на упаковках. А я в это время могу преспокойно рассматривать и оценивать молоденьких покупательниц, для вида положив в коляску пару бутылок минеральной воды.

Я даже не смотрю на тех девушек, которые ходят не одни, а в компании с подругами или друзьями. Пусть даже они и соблазнительно прекрасны. Сопровождающие – это лишняя головная боль, я не в настроении затевать драки, стрелять, утверждая свое право на владение добычей. Эти красотки, если им суждено, рано или поздно вновь окажутся на моем пути. Все должно происходить тихо, незаметно для окружающих. Зачем зря распугивать дичь?

Я поставил себе целью отыскать совсем миниатюрную девушку. Глядя на которую так и хочется взять и поставить ее себе на ладонь. Многие мужчины любят забавляться с такими в постели. Думаю, они скрытые педофилы, которым на самом деле хочется обладать несовершеннолетними. Может, поэтому для себя я подыскиваю других подружек – рослых и крепко скроенных. Про таких еще иногда говорят – «пловчихи». Но это, как в гастрономии, дело вкуса.

Наконец в поле моего зрения попадается хрупкая девушка. Она именно миниатюрная, а не коротышка. Все ее тело абсолютно пропорционально. Она с трудом бы дотянулась ладонью до моей макушки. А еще она слегка близорука. Это мило. У близоруких женщин всегда немного беззащитный взгляд. Мужчины любят такие глаза. Ведь секс – это, по большому счету, насилие мужчины над женщиной.

Она идет к кассам. В мыслях я уже называю ее Белоснежкой, ее красота просто игрушечная. Я должен опередить ее. Расплачиваюсь и покидаю торговый зал. Покупок у моей Белоснежки много. Наверняка она приехала на машине. Если нет, то ей крупно повезло, а мне – нет.

Сегодня явно не ее день. Она катит корзину к стоянке. Что ж, это ее судьба. На стоянке девушек красть легче простого. Повсюду машины, они загораживают обзор.

Белоснежка подкатывает корзину к своему миниатюрному, как и она сама, ситикару, принимается перегружать покупки. Она все укладывает в багажный отсек бережно и аккуратно, словно ей это может понадобиться в дальнейшем. Я не мешаю. Мне нужна пустая корзинка. И вот последний пакет перегружен в машину.

– Простите… – Я подхожу к девушке.

Она вздрагивает и поворачивает голову на звук моего голоса, улыбается.

– Простите, но вы напугали меня, – говорит она. – Чем могу помочь?

Чем? Просто не кричать. Это, конечно же, я не произношу вслух, а мысленно. Балончик брызгает ей в лицо. Я придерживаю оседающую Белоснежку и усаживаю ее, легкую, как перышко, в корзинку. Крис тут же притормаживает рядом. Он хороший водитель, я им доволен. Не теряя времени даром, перегружаем ее в бусик и уезжаем.

К вечеру в нашем салоне уже набирается пять девчонок. Вполне достаточно, чтобы возвращаться с «охоты». Билл не забыл еще побрызгать им под нос из балончика. В дороге важно, чтобы в машине царило спокойствие. Однажды Билл забыл об этом. Очнувшаяся девица набросилась на него сзади. Вцепилась длиннющими ногтями в шею. Билл чуть не врезался в другую машину. Когда Крис оторвал девицу, то под ее ногтями было полфунта окровавленных лохмотьев кожи с жесткими волосами. После этого случая Биллу не приходится напоминать о мерах безопасности.

Когда мы проезжаем мимо Мэдисон Холла, я внезапно кричу:

– Стоп!

Крис послушно жмет на тормоза прямо посередине улицы. Билл, который следует за нами на неприметном «Форде», чуть не врезается нам в задний бампер.

– Что случилось, босс? – озабоченно спрашивает Крис.

Нам нетерпеливо сигналят сзади и начинают объезжать.

– Не мешай, – отмахиваюсь от него я. – Стой на месте и включи «аварийку».

«Аварийка» щелкает, мигают лампочки на приборной панели. Я сосредоточенно смотрю в окно. В сгущающихся сумерках ярко горит фасад Мэдисон Холла. На нем подсвечен огромный плакат – прекрасная девушка в концертном платье. Она сжимает ногами виолончель и держит у струн смычок. Надпись гласит, что виолончелистка Александра дает сегодня большой концерт.

Классическая музыка – не для меня. На такие концерты ходят те, кто желает подчеркнуть свою исключительность, мол, я выше других. Но дело не в ней, в классической музыке. Я мыслю категориями своего бизнеса. У меня в голове вспыхивает картинка. Яркая и реальная, она является чуть подкорректированным вариантом концертного плаката.

Та самая девушка, только обнаженная, сидя сжимает виолончель ногами. Колени ее при этом широко разведены, но то, что между ними, прикрыто инструментом. Она, сперва медленно, а потом ускоряясь, водит смычком по струнам. Звучит небесная музыка. Она играет на краю бассейна, подсвеченного изнутри. А в воде плавают клиенты борделя с проститутками. Заказать виолончелистку для себя будет очень дорого. Ведь она одна такая. Но ничего, толстосумы любят сорить деньгами, чтобы потом хвалиться знакомым, что у них в руках побывал эксклюзивный товар.

Александра просто создана самой природой для борделя. Те пять девчонок, которых мы везем с собой, тоже хороши. Но они не штучный товар, таких много.

– Я возьму ее, – говорю я.

– Кого? – не догоняет Крис.

– Ее. Богиню.

– Скрипачку? – недоумевает Крис.

– Виолончелистку, – поправляю я. – Она будет жемчужиной в короне.

Крис не употребляет высокопарных слов. Но желание босса для него закон. Затея ему явно не нравится, но он не смеет спорить со мной. Он просто не увидел еще в мыслях ту картинку, которую узрел я. Вот в чем разница между нами.

Я понимаю его сомнения. Одно дело – умыкнуть одинокую любительницу здорового образа жизни в парке или велосипедистку, а совсем другое – похитить виолончелистку в день ее выступления перед публикой. У нее могут оказаться высокие покровители, охрана. Но игра стоит свеч. Я же потомственный «охотник».

– Сворачивай к Мэдисон Холлу, – командую я.

Крис подчиняется. А что ему остается делать?

Биллу тоже не нравится мое предложение, он даже осмеливается перечить мне.

– Слабаки, – говорю им. – Я тогда все сделаю сам. Вы будете на подхвате. Большего вы не стоите.

– Я просто опасаюсь за вас, босс, – пытается придать своей трусости оттенок благородства Билл.

– Можешь врать кому угодно, но только никогда не ври самому себе. Так меня учил отец.

Я смериваю Билла презрительным взглядом и вхожу в здание. В холле полутемно. Кассир за стеклянной перегородкой сосредоточенно считает деньги, складывая их в аккуратные пачки. Он поднимает на меня глаза.

– Могу я купить билет? – спрашиваю.

– Но концерт скоро закончится, сэр, – теряется кассир.

– Я не спрашиваю у тебя, закончится или не закончится. Я спрашиваю, могу ли я купить билет? – в моем голосе слышатся железные нотки.

– Разумеется, можете. Я просто хотел вам подсказать.

– Покупаю самый дорогой билет.

Это жест с моей стороны. Так я поступаю, когда хочу откупиться от судьбы. Потраться впустую, и тебе вернется, так любил говаривать мой покойный папашка. У входа меня останавливает служительница зала – пожилая женщина в старомодных очках. Из нее в молодости получилась бы неплохая проститутка, она до сих пор стройна, и со спины ее можно принять за девушку, но никто вовремя ею не занялся.

– Простите, сэр. Но войти сюда вы не сможете. Идет концерт.

– Но у меня куплен билет, – возражаю я.

– Единственное, что я могу для вас сделать, это провести на балкон.

Что ж, я согласен и на это. Мне нужно увидеть потенциальную добычу собственными глазами. Подкорректировать портрет на плакате можно до полной неузнаваемости. Вот поэтому никогда не доверяйте в борделях красочным каталогам с фотографиями проституток. Можете обмануться. Все, за что платите деньги, стоит прежде хорошенько осмотреть и ощупать.

Служительница зала, подсвечивая себе фонариком, ведет меня на балкон. Я даю ей щедрые чаевые, надеясь вновь откупиться от судьбы, призвать на свою сторону удачу. Есть несколько свободных мест в первых рядах, но я предпочитаю стоять. Так лучше видно. Я же пришел не столько слушать, сколько смотреть. Но и музыка меня зачаровывает. Не знаю, что за мелодию она играет. Меня не учили в детстве музыке. Но это удивительное звучание. Голос виолончели чуть низковат, он грудной, женский, томный. Именно так должен звучать голос дорогой проститутки. Он обязан манить, обещать райское блаженство на земле. Александра играет. Но она играет не только на инструменте, она играет и своим телом. Ее утонченные пальцы способны ласкать. Ее губы чувственны, глаза полуприкрыты. Она делает все не напоказ, а словно для себя. Для нее, кажется, не существует зала и публики. А ее формы! Это тоже чудо.

Александра сама похожа на виолончель. Вот это соединение молодой, даже юной девушки со старым инструментом. Это гениальное сочетание. Клиенты поведутся на него. Не будь я потомственным «охотником» Кевином Крузом. Я наследник этого бизнеса. И плох тот наследник, который не превосходит своих предков. А я превзойду. Я продам не только красивую проститутку, а и то новое, что я придумал. Соединение женщины и инструмента. Такого до меня никто не делал. Потом, конечно, появятся подражатели, но это будет потом.

Я смотрю и слушаю, слушаю и смотрю. А Александра играет, и мне кажется, что она играет для меня одного в зале. Я мысленно обращаюсь к ней. Тебе, конечно, поначалу будет тяжело и больно. Но боль, которая не убивает нас, только делает сильнее. Я понимаю, что не смогу сейчас объяснить твоего будущего счастья. Ты станешь великой проституткой, а так – ты лишь одна из виолончелисток.

Но даже если бы я сейчас кричал ей на самое ухо, она бы не услышала меня. Она вся в музыке, растворилась в ней. Слух у меня есть – не прозвучало ни одной фальшивой ноты, не случилось ни одного «прокола». О, как она сжимает коленями свой инструмент, похожий на человеческое тело.

Александра опускает руку со смычком и продолжает сидеть, полуприкрыв глаза. Последний звук уже погас, потух в полутемном зале. Но кажется, что он еще звучит. Он звучит уже в моей голове.

Несколько секунд в зале царит такая тишина, что было бы слышно, если бы волос упал на ковер. А затем публика взрывается аплодисментами. Звучат крики «браво!» – это кричат ей, будущей лучшей проститутке Города Пороков. Кричу и я.

– Браво.

Мне кажется, что она услышала мой голос. Посмотрела в мою сторону. Но ей уже несут цветы. Она принимает их целыми охапками. Я выскальзываю в вестибюль, спускаюсь вниз.

– Не подскажете, где у вас служебный выход. Ну, тот, которым выходят артисты? – спрашиваю я у той самой служащей зала, которая привела меня на балкон.

Она, памятуя о щедрых чаевых, охотно мне подсказывает.

– Хотите взять автограф? Она играет божественно. И пианист неплох.

Только сейчас я вспоминаю, что на сцене были и рояль, и пианист в черном фраке. Но я словно не заметил этого, в моей памяти отложилась только она – Александра. Мне кажется, я даже не слышал рояля, хотя он, несомненно, звучал.

– Я только хочу посмотреть на нее, какая она за сценой.

– Вам придется долговато ждать, пока артистка переоденется и выйдет.

Мне это на руку. Меньше будет свидетелей похищения.

Публика уже вытекает из светящейся громады Мэдисон Холла. Люди обмениваются впечатлениями, садятся в машины, разъезжаются.

Я стою неподалеку от черного хода, которым пользуются артисты и служащие. У двери – скучающий полицейский. Он толст и неповоротлив, ковыряется во рту зубочисткой. В отдалении застыл длинный лимузин, ожидает пассажирку. Непросто мне будет справиться.

Я подхожу к полицейскому сзади и аккуратно бью его рукояткой пистолета по голове. Он даже не успел увидеть меня. Быстренько оттаскиваю его за кусты. Ох, и разъелся же он на такой непыльной службе. Ему следовало бы похудеть. Надеюсь, он придет в себя позже, когда все уже будет закончено.

Теперь на очереди водитель лимузина. Возможных противников стоит обезвредить загодя и по одному. Он курит, стоя возле машины. Передняя дверца открыта. Хватаю его за шиворот и опускаю головой на дверную стойку. Дверные стойки делают прочными, чтобы не сложились, когда машина переворачивается. Делаю так несколько раз, пока его тело не становится вялым. Укладываю его прямо на асфальт. Конечно же, можно было позвать на помощь Билла с Крисом, но иногда босс должен преподавать своим парням мастер-класс, чтобы они не расслаблялись. Что я и делаю.

Прохаживаюсь в стороне от выхода. За стеклянной дверью чувствуется движение. Первым делом выпускают Александру. За ней следуют двое. Один, в униформе Мэдисон Холла, бережно несет виолончель в черном с серебром футляре. Второй явно ухажер – молодой человек тащит на себе охапки цветов и, волнуясь, говорит комплименты.

– Осторожней, это настоящий Амати, – предупреждает служащего виолончелистка. – Не ударьте его, когда будете класть в машину.

Подозреваю, что Амати – это мастер, изготовивший виолончель, и что инструмент старинный, дорогой. Что ж, настало время действовать. Бить всегда следует первым и наверняка. Хотя сомневаюсь, что тщедушный поклонник был бы способен оказать мне достойное сопротивление. Но я прикладываюсь к нему первому и без предупреждения. Прикладываюсь основательно. Сбитый с ног, он летит в лужу.

Александра смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Наверное, это первый раз в жизни, когда она становится свидетельницей брутального насилия. Да, и такие попадаются в Городе Пороков. Выросла в благополучном районе, посещала престижную школу, куда ее доставлял и откуда увозил личный водитель отца на машине. Затем учеба в консерватории…

Растерян и служитель Мэдисон Холла. Он парень крепкий, но в его руках виолончель.

– Поставь инструмент на землю, – говорю ему я. – Дама просила тебя быть с ним поосторожнее.

Мне не хочется, чтобы пострадала виолончель. Я воспринимаю ее теперь как часть Александры. Служащий в униформе опускает футляр на асфальт. Теперь получает и он – выверенный удар в челюсть. Думаю, я выбил ее. С нечленораздельными стенаниями парень ползает по земле.

Александра не визжит, в отличие от большинства девушек, с которыми мне доводилось иметь дело. Она уверена, что я решил посягнуть на ее инструмент.

– Грабитель, – с ненавистью выплескивает она мне в лицо. – Сколько вы хотите получить за нее? Я вам заплачу.

Мне не нужна виолончель без самой Александры. Они нераздельны в моем воображении. Я не спорю с ней, ничего не объясняю, а просто взваливаю ее на плечо, подхватываю футляр и несу ее к нашему бусику. Виолончелистка колотит меня кулачками по груди, требует поставить на землю, даже пытается укусить.

Ее требование я выполняю только возле машины. Я опускаю ее и залепляю оплеуху. Она смотрит на меня не с обидой, не с презрением, нет, это совсем другое выражение лица. Это удивление. И я понимаю, что ее никогда в жизни не били. Ни разу никто не поднимал на нее руку. Я затаскиваю ее в машину. Билл хочет брызнуть ей в лицо из баллончика. Я говорю:

– Не надо. Я присмотрю за ней.

Когда привозишь девочек на место, то следует действовать быстро, пока они подавлены и не пришли в себя. Надо сразу сломать их волю, показать им их настоящее место. Это просто сделать. Надо действовать силой. Насилие – самый действенный путь к перевоспитанию, как говорил мой папашка.

Не обязательно насиловать всех, кого привез. Достаточно нескольких. Но происходить это должно на глазах у других пленниц. Только и всего. Мы уже выгрузили девочек. У меня есть еще один дом в пригороде. Он стоит особняком. Никто не услышит крики, доносящиеся из него по ночам. На окнах решетки, двери запираются и снаружи, и изнутри ключом. Отсюда так просто не убежишь.

Выкраденных мы приводим в чувство. Виолончелистка глядит перед собой и не верит, что такое может происходить с ней. Наверное, думала, что такое случается только в фильмах. Нам предстоит работа. Билл выбирает себе велосипедистку, Крис – любительницу бега, а я, естественно, Александру. Обычно я не знаю имен девушек, они меня не интересуют. Но ее имя я видел на афише. Насиловать следует жестко, без сантиментов, но и без садизма. Это тупая воспитательная работа.

Я срываю с виолончелистки одежду, валю ее на ковер. Все остальные девушки должны смотреть, как это происходит с их сестрами по несчастью. Александра кричит, вырывается. Но жалеть ее нельзя для ее же пользы, потом ей будет легче в профессии. И в самый последний момент, когда я уже почти овладел ею, я понимаю, что она девственница. Это особый случай. «Охотник» не должен лишать пленницу невинности. Целомудрие – это особый товар, к тому же достаточно редкий в наши дни. Его можно выгодно продать – на него есть любители. Неписаные правила гласят, что я должен продать девственницу бендерше в бордель нетронутой.

Правила на то и правила, чтобы их соблюдать. Я, ничего не объясняя, ставлю Александру к стене и валю на ковер покупательницу из гипермаркета.

Все окончено. Как обычно – стенания, плач, проклятья. На них не надо обращать внимания. Мы с парнями покидаем дом, стоящий на отшибе, и едем в город. Девушкам нужно побыть одним, поговорить, пожалеть друг друга. Построить планы страшной мести нам. Им нужно выговориться, перемолоть обиду на жизнь в слова. И в результате понять, смириться с тем, что их жизнь круто изменила свою траекторию. Обычная технология, не раз испробованная на практике.

Мы прощаемся на стоянке и разъезжаемся по домам. Завтра нам предстоит отвезти «товар» в Старый Город. Я уже договорился со старой ведьмой Кэтрин – бендершей самого изысканного борделя – о поставке новой партии будущих шлюх. Его название «Жемчужина в короне». Претенциозно, но звучно и загадочно. Называть ее старой ведьмой – это не я придумал. Так зовут ее за глаза почти все. Она очень требовательна к девочкам. У нее подолгу не задерживаются, она перепродает их в менее престижные заведения или же заставляет работать на улице – остаются лишь «звезды».

Если ты жив, то завтра непременно настанет для тебя.

В Старый Город, территорию, которую контролируют проститутки, нас пропускают беспрепятственно. Не то чтобы пропускают. Тут нет постов, шлагбаумов. Просто шлюхи нас не замечают, не пытаются остановить на улицах их отряды самообороны. Это Кэтрин постаралась, предупредила своих и чужих девчонок о нашем приезде. Вот те и не цепляются. Это бизнес, а он должен идти своим чередом. Шлюхи – не вечные. Кто-то спивается, кто-то подсаживается на иглу. Кого-то убивают. Редкие счастливицы уходят из жизни от старости. Старый Город получает народонаселение не в результате рождений. Его поставляю я и другие «охотники». Только поэтому в нем и продолжается жизнь.

На самом верхнем, пятом этаже «Жемчужины в короне» есть что-то вроде аудитории, где старая ведьма Кэтрин обучает девушек хорошим манерам, конечно же, в своем понимании этого словосочетания. Ведь быть проституткой – это профессия, и этому нужно постоянно учиться. Я слышал, будто Кэтрин иногда сама выставляет себя в качестве наглядного пособия и демонстрирует на подиуме своим воспитанницам собственные умения с жеребцом, нанятым за деньги в женском стриптиз-баре. А умеет она немало. С пятнадцати лет занимается проституцией. Поднялась, совершив головокружительную карьеру, от уличной шлюхи до уважаемой всеми владетельницы самого престижного борделя Бэйсин-Сити.

Наверное, это отвратительное зрелище, глядеть на то, как она крутится перед девочками. Но все же думаю, это только слухи, которые распускают завистницы Кэтрин. Однако всякое возможно. У каждого есть свои профессиональные секреты. Мои секреты воспитания будущих шлюх тоже могут показаться кому-то странными и даже излишне жестокими. Но они действенны.

Сегодня столы в аудитории отодвинуты к стенам. Мы демонстрируем «товар» старой ведьме. Девушки раздеты, стоят рядком. Они уже не молят отпустить их, понимая, что это бесполезно. В их глазах страх. И только у Александры абсолютно «стеклянные» глаза. Их взгляд обращен не наружу, а внутрь. Отдельно стоит у стены и виолончель в открытом футляре. Ее корпус так же изящен, как юное обнаженное женское тело. Так и хочется прикоснуться к нему пальцами, ощутить его теплоту.

Кэтрин прохаживается между девушек. Она довольна. Мы привезли хороший товар. Я ее еще никогда не подводил. Сказать, что мы дружны со старой ведьмой, как это часто случается с давними партнерами, а с ней начинал работать еще мой папашка, нельзя. У нас чисто деловые отношения. Но это и упрощает существование. Мы разговариваем на языке денег.

Кэтрин далеко не дура, ей сразу же понравилась моя идея с виолончелисткой. Она просекла «фишку». Еще один эксклюзивный вид развлечения не помешает ее заведению. Ведь клиенты любят потом хвалиться в мужских компаниях своими приключениями, а это бесплатная реклама и новые посетители, которые поспешат отведать «свежатинку». По возникшему в ее выцветших, старческих глазах блеску я вижу, что зацепил ведьму.

– Сыграй нам, – говорит она Александре.

Та повинуется. Берет виолончель, смычок и садится на стул посредине «аудитории». Она обхватывает инструмент голыми ногами и начинает играть то произведение, которое я слышал на концерте последним. Не знаю, «стеклянные» у нее сейчас глаза или нет, – они полуприкрыты.

Музыка пробирает даже Кэтрин, у нее наворачиваются слезы.

– Хватит, – ворчит она, не желая показывать, что растрогалась. – Довольно.

Виолончель смолкает. Александра прислоняет инструмент к стене и становится в ряд с другими девушками. Взгляд у нее вновь стекленеет.

– Значит, она еще и девственница? – хитро щурится старуха.

– Можешь сама проверить, – говорю я.

– Нет, Кевин Круз, я верю тебе на слово. Ты никогда не обманывал меня. И я тебя не обманывала. Мы умеем держать слово. Насчет других девчонок мы с тобой уже договорились. А сколько ты хочешь за нее?

Мы начинаем спорить, торговаться. Делать это надо при девочках, они должны знать, во что обошлись старой ведьме, знать, сколько кто из них стоит. Это подстегивает их в работе, создает конкуренцию, порождает борьбу за успех у клиентов. Наконец, мы сходимся с ней в цене.

Кэтрин старомодна. Она не признает в расчетах банковские карты. Она оперирует только наличными – вручает мне картонку с деньгами. Пересчитывать нет смысла. Даже если бы в сумме имелись центы, то старая ведьма и их положила бы.

– Ударим по рукам, – предлагает Кэтрин.

И мы ударяем. Я бы уже распрощался и ушел, но Кэтрин не терпится. Забыв обо мне, она обращается к Александре:

– У меня есть для тебя хороший клиент. Он уже долго ждал, когда появится девственница. Он староват для путешествия в Старый Город, тебя отвезут к нему. Он несколько чудаковат, но заплатит немало. Половина денег твои. – Кэтрин всегда щепетильна в денежных вопросах, она оставляет девочкам на расходы ровно половину заработанного, и это справедливо. – Слушайся его во всем. Чтобы тебе было не так страшно, с тобой поедут две мои охранницы. Хорошо? И не забудь прихватить с собой инструмент.

И тут в глазах Александры появляется осознанность. Я даже не знаю, как назвать это ощущение. Подобное я видел в глазах людей, которые впервые сталкивались со смертью, убийством, страшным насилием. Но это было лишь слабым отголоском того, что я увидел в глазах девушки. Виолончелистка срывается с места. Ни я, ни Крис с Биллом не успеваем среагировать. Александра с разбегу вскакивает на подоконник, выносит своим обнаженным телом стекло и вываливается с пятого этажа на улицу. Я слышу глухой удар тела о мостовую.

Когда я выглядываю, то вижу Александру. Она лежит в неестественной позе лицом вниз. Шансов уцелеть у нее не было никаких, да она к этому и не стремилась.

– Черт, – говорю я.

Мне, конечно, жаль девчонку, жаль, что моя мечта с превращением Александры в великую проститутку сорвалась в самом начале. Но думать и действовать следует быстро. Это мой стиль. Нельзя раз за разом переживать в мыслях случившееся. Его уже не вернешь. Надо думать о будущем.

– Крис, Билл, – распоряжаюсь я. – Бегите вниз и грузите тело в багажник. Нельзя, чтобы оно лежало на улице. Нас могут неправильно понять проститутки в Старом Городе. Подумают, что это мы выбросили ее из окна.

Угроза нешуточная. Тут и авторитет старой ведьмы не поможет. Шлюхи, впрочем, как и все женщины, стремятся увидеть во всем худшую сторону. Если нас заподозрят в убийстве девчонки и пустят такой слух, то нам несдобровать. Отряды самообороны у шлюх организованы отлично, и они часто действуют исподтишка. Я не хочу, чтобы меня или одного из моих парней потом нашли на улице с отрезанным членом.

Билл с Крисом выбегают. Старая ведьма смотрит на меня.

– Кевин, ты должен отдать мне за нее деньги, – тянет она ко мне костлявую руку.

И тут я взрываюсь, нервы сдают. Это уже форменное нахальство. Но взрываюсь я, конечно, внутренне. Внешне я спокоен, как и подобает на деловых переговорах.

– Кэтрин, мы ударили по рукам, – напоминаю я. – Она стала твоей. Я не в ответе за то, что случилось с ней после. Пусть даже это случилось секундой позже после удара наших рук. Это твои проблемы. Скажи еще спасибо за то, что я решу проблему с ее телом.

Я не собираюсь расставаться с деньгами. Это мои деньги и деньги моей маленькой семьи в лице Мэри. Ведь она живет на мои деньги. Старая ведьма еще что-то шипит, пытается обвинить меня в том, что я привез неподготовленную девушку. Я и сам знаю, что она не подготовлена. Но что я мог сделать, если она девственница?

Однако Кэтрин уже и сама понимает, что не права.

– Черт с тобой. Сегодня правда на твоей стороне, – говорит она вроде бы смягчившись.

Я подхожу к виолончели и трогаю ее струны рукой. Но инструмент под моими пальцами только противно скрипит. Мне никогда не извлечь из него те божественные звуки, которые умела извлекать Александра.

Мне не стоит дольше задерживаться. Парни уже запаковали мертвое тело в багажное отделение бусика, смыли кровь с мостовой. Благо окна аудитории выходят во двор, и, надеюсь, никто не успел увидеть распростертое обнаженное тело.

Мне не хочется показывать перед Крисом и Биллом свою слабость. Они подумают, что я жалею девчонку. Я уже давно приучил себя не видеть в будущих шлюхах живых людей. «Охотнику» это строго противопоказано. Мне жаль моего неудавшегося проекта.

От тела нужно непременно избавиться. Причем так, чтобы от него не осталось следов. Это золотое правило. Девушки должны просто исчезать. Нет трупа – нет и факта смерти. Пропавший человек для копов – небольшая проблема. Его просто объявляют в розыск. Вот и все. Родителям можно отвечать, что, возможно, их дочь просто нашла себе разбитного парня и сбежала из города или связалась с плохой компанией и отправилась путешествовать автостопом.

От мертвого тела надо избавляться, не оставляя ровным счетом ничего. Именно поэтому я взял на себя хлопоты по Александре. Старая ведьма тут бы могла и сплоховать. Она в этом не специалист, а я знаю, как следует избавляться от мертвецов.

Дилетант – тот, кто столкнулся с такой проблемой впервые, – сразу же подумал бы о крематории на Первом городском кладбище. Но это не лучшее решение проблемы. Да, можно подкупить кочегара, и он сожжет останки в топке. Но поручиться за то, что он будет потом держать язык за зубами так же надежно, как тот, кого вы убили, а он превратил в пепел, нельзя. Нужно действовать через проверенных людей.

Газовые факелы, способные испепелить человеческое тело, работают не только в крематории. Неподалеку от Бэйсин-Сити есть асфальтобетонный завод. Он работает от случая к случаю, но газ, поступающий в огромную, слегка наклоненную, вращающуюся стальную трубу, всегда можно включить. Ее обычно используют, чтобы высушить и раскалить перед тем, как смешать с битумом, щебень и песок. Откуда мне знакомы эти строительные тонкости? Просто я неплохо знаю сторожа и не раз платил ему деньги за подобные услуги. Процесс сжигания довольно длительный, а он болтлив и любит свою работу.

Бусик мчится по ночному шоссе. Крис за рулем, он сосредоточен и молчалив. Билл ковыряется пальцем в экране своего мобильника, листает страницы с фотографиями. Мне тоже не хочется говорить. За нами лежит упакованное в брезент мертвое тело прекрасной девушки, так и не успевшей превратиться в проститутку. Я не знаю, правильный ли выбор она сделала. Многие, кого я похитил, кто желал мне сдохнуть в страшных муках, брыкались, царапались, когда их насиловали мои парни, потом при встрече даже благодарили меня за то, что я сделал. Некоторые и не знали, что быть шлюхой – это их призвание. В конце концов, что в этом плохого? Тут вопрос воспитания. Им вбивали в головы, что трахаться за деньги – плохо. И они этому верили, даже ни разу не попробовав запретный плод.

А по мне – надо попробовать всего в жизни. Пусть по чуть-чуть. Чтобы понять вкус супа, не обязательно съесть всю кастрюлю. Достаточно и одной ложки. Мудрая мысль, и, как вы понимаете, она тоже принадлежит моему покойному папашке. Не знаю, дошел он до нее своим умом или подслушал, сидя в своем любимом баре за стойкой.

Мы сворачиваем с дороги. Вскоре из-за холма показывается труба асфальтобетонного завода, конструкции, штабеля щебня и песка. Рядом тянется защищенное навесом от дождей битумохранилище. Свет прожекторов погашен. Наклонная труба, вращающаяся на катках, уже крутится, в ее торце голубыми огоньками мигает газовая горелка. Пока она еще работает не на полную мощность. Мой знакомый уже знает о моем приезде и подготовил все, что нужно.

Он сразу чувствует мое неразговорчивое настроение, а потому и не вызывает на беседу. Он не знает, кого мы привезли. И не надо ему этого знать. Его дело – справиться с работой и получить деньги. Крис с Биллом вытаскивают завернутое тело из машины. Мне хочется взглянуть на Александру еще раз. Когда мы ехали через город, то на Мэдисон Холле все еще красовался плакат с рекламой ее концерта. Наверное, в пустом зале все так же подвешена в воздухе прощальная нота ее последнего выступления. Последнего, если не считать оборванной в самом начале игры в «Жемчужине в короне». Но я не останавливаю моих парней, когда они проносят тело рядом со мной и принимаются, чертыхаясь, втаскивать его наверх по узкой и очень гулкой сварной металлической лесенке. Я знаю, что Александры больше нет. То, что лежит в брезенте, – ее изувеченное тело, которое скоро превратится в пепел. Она не здесь. Она ускользнула от меня и старой ведьмы. Ее унесла музыка.

Я слышу, как начинает гудеть в торце сгорающий газ. Труба вращается чуть быстрее. Грохочут металлические катки. Телу Александры предстоит совершить путь длиной в пятьдесят футов навстречу пламени. Они, наверное, уже забросили его в трубу. Но понять по звуку это невозможно, а забивать голову не хочется. Я смотрю вдаль, на переливающийся огнями бессонный Бэйсин-Сити.

И тут у меня звонит мобильник. Я достаю его и смотрю на экран. Это моя сестренка Мэри. Она звонит мне редко, может не напоминать о себе месяцами, но иногда на нее находит, и она может позвонить среди ночи. Хотя сейчас время еще не очень позднее. Это здесь, за городом, кажется, что наступила глухая ночь.

– Да, Мэри. Надеюсь, ничего плохого не случилось.

– Привет, Кевин, – отвечает она мне и, наверное, вслушивается в шум, который издает грохочущая труба.

– Я тут немного занят. Но все равно рад тебя слышать. Я всегда рад слышать тебя.

– Я не отниму у тебя много времени. Я просто хотела спросить. Если у меня появится парень, ну, такой же, как я, около шестнадцати лет, я могу с ним целоваться? Ты не будешь против? Ты не станешь его бить?

– Так появится или появился? – уточняю я.

– Это я только так, умозрительно спрашиваю. Его еще нет в реальности. Но я должна знать, как ты к этому отнесешься.

– Если только целоваться, то можно, – разрешаю я.

– Вот и все, что я хотела от тебя услышать. Пока.

Я даже не успеваю толком попрощаться с сестренкой, как она отключает телефон. Все-таки быстро она у меня взрослеет. Надо будет сделать ей подарок. Она хотела украшения с настоящими бриллиантами, а я ей купил бижутерию.

Труба останавливается. Синий ореол пламени в ее нижнем торце гаснет. Кажется, что наступает полная тишина. Но тут же слышатся шаги спускающихся по гулкой сварной лесенке Криса и Билла.

Все, того, что раньше было телом Александры, больше нет. Есть лишь рассыпавшиеся на мелкие обгоревшие осколки кости. Они очень похожи на острые камешки щебня. Скоро их смешают с горячим асфальтом и уложат где-нибудь в Бэйсин-Сити. Прохожие будут ходить по ним и не подозревать, что они шлифуют своими подошвами. Да, я избавился от тела Александры. Но почему я не могу перестать думать о ней?

Проходит неделя. На следующую «охоту» я не еду. Пусть парни поработают сами. Я им вполне доверяю. После одного мастер-класса, преподанного мной, обычно месяц-второй у них осечек не случается. Сегодня они работают для другого борделя, категорией пониже, так что и ответственности у меня меньше. Но «планку» держать надо высоко.

Мне кажется, что они задерживаются, должны были бы уже вернуться. Но звонить им во время «охоты» не стоит. Мало ли какие у них трудности возникли. Не буду мешать. Если бы что-то случилось, то позвонили бы сами.

Приезжают они поздно. Уставшие и довольные. Крис втаскивает в мой дом футляр с виолончелью и ставит его у стены, торжественно открывает. Внутри – напоминающий своими изгибами прекрасное женское тело инструмент. Его темный вишневый лак – как загорелая нежная кожа.

– Вот, старая ведьма сказала тебе передать. Сказала, что все равно никто из ее девчонок играть на ней не умеет. А эта рухлядь будет ей только напоминать о зря потраченных деньгах. Она затаила на тебя обиду, Кевин. – Крис садится в кресло, забрасывает ногу за ногу. – Хорошо мы сегодня поработали. – И он кладет на стол деньги – больше, чем я ожидал.

– Погоди, – удивляюсь я. – При чем здесь старая ведьма? Ведь вы работали сегодня на другой бордель.

– Нам просто повезло. Попалась еще одна девственница. Мы и решили, что грех будет спускать ее за бесценок во второразрядное заведение. Кэтрин всегда хорошо платит за такой эксклюзивный товар. Да и утешение ей от потери виолончелистки. Вот мы и сбагрили девчонку ей.

Крис смотрит на меня, ожидая похвальбы. Они и в самом деле молодцы. Соображают.

– Правильно сделали, – расплываюсь я в улыбке и стараюсь не смотреть на виолончель.

Она лежит в черном, бархатном изнутри футляре, как драгоценность в ювелирной лавке. Честно рассчитываюсь с парнями. Они заслужили свою долю. Я теперь даже жалею, что купил для моей Мэри драгоценности чуть дешевле тех, о которых она мечтала. Сережки и колье такие же, но бриллианты в них поменьше. Непредвиденная прибыль могла бы пойти на них. Я слегка поспешил с покупкой. Хотел сделать сюрприз.

Я отпускаю Криса с Биллом. Они могут отдыхать. За окном ночь. По небу плывут рваные облака. То и дело их озаряют вспышки молний, так похожие на голубое свечение сгорающего газа. В приоткрытом окне свистит ветер. Капли дождя стучат в стекло. Мне почему-то приходит на ум, что дым от сожженного тела Александры поднялся к небу, смешался с тучами и теперь падает на город, стучит в мои стекла.

Но почему я все время вспоминаю о ней? Почему не могу забыть о той, которой уже нет? И тут со вспышкой молнии приходит догадка. А может, я влюбился в нее? Но это чушь. Как можно любить ту, которой нет? Да и не способен я влюбиться. Я привык видеть в женщинах только товар. Товар нельзя любить, можно любить лишь деньги, вырученные за него.

Я прикасаюсь к виолончели. Трогаю ее гладкий, полированный гриф. Он теплый. Я достаю инструмент, сажусь на стул и сжимаю его ногами. Несильно, так, как это делала Александра. Провожу по открытой струне смычком. Виолончель откликается мне ровным грудным звуком, но он не чистый, к нему примешивается скрипение смычка, двигающегося по струне. И тут до меня доходит, что виолончель, как и скрипка, – инструменты, которые нельзя слушать вблизи. Когда слушаешь их издалека, то пропадает этот никчемный, но необходимый для волшебных звуков, скрежет смычка.

Странная мысль. Мой покойный папашка точно мне такого никогда не говорил. Я раздеваюсь и ложусь в постель. Виолончель таинственно поблескивает при вспышках молний. Ее сухой корпус отзывается на раскаты грома тихим гудением. Не могу сдержать порыв. Я встаю и забираю инструмент к себе в кровать. Теперь виолончель лежит рядом со мной на широком гидравлическом матрасе. Моя рука покоится на деревянном, лакированном изгибе, так напоминающем женское бедро. Нет, не просто женское, а ее бедро. Кажется, я начинаю сходить с ума. Я, конечно, слышал об извращенцах-фетишистах, но не думал, что это когда-то случится со мной. Но я уже пустил ее в свою постель и не могу заставить себя поставить к стене, боюсь обидеть. Обидеть кусок лакированного дерева! Бред. Но почему я должен отказывать себе, если мне приятно лежать рядом с ней? Ведь я один, и никто меня не видит. Смиряюсь с данностью. Лежу с виолончелью в одной постели и разговариваю с ней. Я не боюсь признаться, что люблю ее, люблю, как Александру. Что полюбил ее в тот момент, когда она выбросилась из окна на мостовую. И не полюбил бы никогда, если бы она осталась в «аудитории», где безумная старуха Кэтрин преподает девочкам, используя свое дряблое старческое тело в качестве учебного пособия. Это был поступок – уйти вот так, ускользнуть от всех нас. Поступок, на который была способна лишь та, которая никогда не испытала на себе насилия.

Я не заметил, как заснул. За окнами уже светает. По небу плывут остатки хмурых грозовых туч. Виолончель лежит рядом со мной. Мне стыдно за свою вчерашнюю слабость. Прячу инструмент в футляр. Я снова должен быть сильным. Никто не должен узнать о моей тайне. О том, что виолончель – это Александра, которой нет. В нашем городе нельзя быть слабым. Жизнь продолжается. Я хочу порадовать Мэри. Ведь она единственная у меня. Набираю ее номер. Телефон моей сестрички отключен. И это настораживает меня. Она раньше могла не брать трубку, но телефон свой никогда не отключала. Ладно, бывает всякое. Но, занимаясь кое-какими делами, я продолжаю ей названивать – все с тем же успехом. Мне вспоминается ее последний звонок, когда Мэри спрашивала у меня, можно ли ей целоваться с парнем-ровесником.

Теперь я начинаю подозревать, что этот парень существует в реальности. Они целовались, потом он затащил ее в постель. Вот и отключила телефон, чтобы никто ей не мешал. Я и сам впервые отведал вкус женщины, когда мне было четырнадцать. Но я же мальчишка, а она – девчонка. Я уже вижу в мыслях, как он трахает мою сестренку. Все-таки рано я разрешил ей жить раздельно с Джилой. Но тогда я подумал, что ей не место в Старом Городе, ведь Джила наотрез отказалась переезжать в другой район. Я мог бы поселить Мэри здесь, у себя дома. Но тут часто появляются Крис, Билл и другие парни, работающие на меня. Тут я обсуждаю дела. Все это не для глаз и ушей моей сестренки.

Когда уже к вечеру я вновь не могу дозвониться до Мэри, я не выдерживаю. Вскакиваю за руль и мчусь к ней. Ключи от квартиры у меня есть. Ведь это я купил ее для сестренки.

Взбегаю по лестнице. Несколько раз звоню и выжидаю около минуты. Если она все же в постели с парнем, то хотя бы пусть успеют одеться. Если же увижу их голыми, я проломлю ему череп, а так – просто набью морду.

Врываюсь в квартиру. Зажигаю свет. Никого. Кровать в спальне аккуратно застелена. На кухне – отключившаяся стиральная машина с мокрым бельем внутри. Мне приходит в голову мысль, что парень повел ее к себе. Выхожу в прихожую и сталкиваюсь с девчонкой одного возраста с моей Мэри. Она вскрикивает. Машинально отмечаю, что она хорошенькая и ладно сложена. Это уже издержки моих занятий «охотника». Но ее не выкрал бы даже Билл, потому что у нее легкое косоглазие. Проститутка не может быть косоглазой. Во всяком случае, хорошая проститутка, а других я не поставляю. Взгляд – это одно из ее тайных средств, которым она имитирует эмоции, обманывая клиента. Поэтому взгляд должен быть прямым – глаза в глаза. А косоглазая смотрит не прямо, а черт поймешь куда. Это не годится.

– Вы кто? – спрашивает девчонка.

– Я – брат Мэри. А ты кто такая?

– Я ее подружка. Увидела свет в окнах, думала, что это Мэри вернулась. Ну, я пойду.

Чувствую, она знает куда больше, чем говорит. К тому же она явно напугана. И испуг силен – он с легкостью читается во взгляде, даже при ее косоглазии. Уж не меня ли она испугалась. Как с подружкой, Мэри вполне могла поделиться с ней моими подозрениями и нетерпимостью к ее парням. Вдруг она знает, где живет тот парень, с которым я разрешил целоваться? Надо бы наведаться и к нему и вставить мозги на место.

Давить на девушек я умею даже без угроз. Подружка быстро сознается, но не в том, о чем я подумал. Дело совсем в другом.

– …мы гуляли с Мэри в городском парке. И тут на нас напали двое мужчин. Мэри они схватили. А мне пригрозили, что, если я кому-нибудь расскажу об этом, то они найдут меня и убьют. Я испугалась и молчала. Все ждала, что она вернется. Увидела свет в окнах…

– Что они сделали с Мэри? – я уже готов встряхнуть эту особу, чтобы она побыстрее выложила мне то, что знает.

– Затолкали в бусик и уехали.

– Бусик темно-синего цвета?

Она согласно кивает. А у меня уже возникают нехорошие предчувствия. Дай-то бог, чтобы они не оправдались. Я прошу описать мужчин, схвативших Мэри. Описания девчонки вполне подходят под Криса и Билла. Но я еще не хочу в это верить.

– Послушай, – говорю я. – Вы с моей Мэри подруги. Девчонки любят откровенничать на всякие интимные темы. Скажи, Мэри – девственница? Вы говорили с ней об этом?

– Мы даже говорили с ней об этом, когда гуляли в парке. Мне кажется, те, кто ее похитил, даже нас подслушали.

– Так девственница она или нет? Можешь мне признаться. Я ее брат, и мне это очень важно.

– Конечно, девственница. Ведь вы так строги с ней.

Все. Картина сложилась из пазлов. Если бы Мэри не была девственницей, то девчонка сказала бы просто, что они никогда не говорили на эту тему. Выходит, это правда. Но от нее становится только хуже.

Получается, что Крис с Биллом выкрали мою сестренку и продали ее старой ведьме в «Жемчужину в короне». А потом привезли мне деньги за нее. Это немыслимо. Это невозможно. Но, кажется, так и есть. Я срываюсь с места и вылетаю за дверь, даже не попытавшись закрыть ее. На ходу выхватываю телефон. Тычу в экран пальцем, рискуя споткнуться на крутых ступеньках и разбить себе голову.

– Мистер Круз, – летит мне в спину голос косоглазой подруги моей сестренки. – Вы так и не сказали, нужно ли мне обратиться в полицию.

Я не отвечаю ей. Полиция тут не поможет. Это бизнес, от которого копы имеют свою долю.

– Крис! – кричу я в трубку. – Через десять минут ты с Биллом должен быть у меня дома. – Как вы это сумете сделать, меня не интересует.

Я не знаю, как они успели добраться до моего дома через две минуты после того, как туда примчался я. Все-таки я умею заставлять других выполнять то, чего требую. Они стоят на ковре, а я нервно хожу перед ними, еле сдерживая желание убить их обоих. Я показываю им фотографию Мэри в деревянной рамочке с фарфоровыми ангелочками. Мэри сама подарила ее мне на позапрошлый день рождения. С тех пор она стоит у меня на письменном столе.

– Эту девочку вы продали старой ведьме?

– Эту, – теряются Крис с Биллом.

– Так вот – она моя сестра. Вы это понимаете, ублюдки?

– Мы сильно виноваты. Но откуда я мог знать, босс? – это говорит Крис.

– Ты не видел ее фотографию на моем столе? Она уже скоро два года как тут стоит.

– Но она повернута к вам. Я видел только тыльную сторону.

И это правда. Я поставил портрет своей сестренки не для того, чтобы на нее пялились ублюдки типа Криса, а для того, чтобы не забывать, как она выглядит. Ведь мы редко видимся. А еще я виноват в том, что четко разграничил свою личную жизнь и бизнес. Если бы мои парни видели хоть раз мою сестру, то этого не случилось бы. И вообще, я должен был раздать фотографию Мэри всем «охотникам» в Бэйсин-Сити и предупредить их, что пристрелю любого, кто ее хоть пальцем тронет. Но не признавать же мне свою вину перед Крисом и Биллом. По большому счету, они чисты передо мной.

Я сдерживаю свой гнев.

– Значит, так, – произношу я. – Вы сейчас берете деньги и дуете в Старый Город к ведьме Кэтрин. Возвращаете ей то, что она заплатила за мою Мэри. Надо будет, отдайте ей все, что мы заработали за прошлую «охоту», она любит «бабки». – Я кладу на стол пачки долларов. Без Мэри не возвращайтесь. Вам все ясно?

– Ясно, босс, – мрачный Крис сгребает деньги со стола. – Попытаемся все исправить.

По большому счету, мне надо ехать самому. Но я боюсь выдать Мэри. Старая ведьма не знает, что девственница, которую привезли ей, – моя сестра. Пусть выкупают ее те, кто продавал. Если приеду я, то она сможет заподозрить неладное и заломит неподъемную сумму.

– Только не вздумайте обмолвиться старой карге, что Мэри моя сестра, – бросаю я вслед выходящим из дома парням. – С вас станется.

– Мы, конечно, виноваты, но мы не идиоты. Просто так получилось. Идиотское стечение обстоятельств, – отвечает Крис. – Все будет хорошо, босс.

– Надеюсь на это.

Я жду. Даже не могу присесть. Нервно хожу. То и дело бросаю взгляды на закрытый футляр с виолончелью. Но нет, мне нельзя сейчас говорить с ней. Возможно, все случившееся – это кара за мою гордыню. Я считал, что вознесся над многими. А ты показала мне сейчас мое настоящее место. Но при чем здесь Мэри? Она же ни в чем не виновата. Пощади ее.

Мысли путаются. Я разговариваю то с Богом, то с Александрой, которой нет. Но на самом деле я разговариваю с собой.

Наконец появляются вконец потерянные Крис с Билом. Мэри с ними нет.

– Я же приказал вам без нее не возвращаться! – кричу я.

– Дело плохо, босс, – отвечает Крис. – Хуже некуда. Старая стерва Кэтрин не пустила нас даже на порог «Жемчужины в короне». Сказала, что будет говорить только с вами.

– Почему? Она хотя бы это сказала?

– Ваша сестра сама рассказала ей, кто она такая. Наверное, думала, что это сразу откроет ей двери на свободу. Что старая ведьма выпустит ее из уважения к вам.

– Черт!

Придется ехать самому. Я собираю всю наличку, какая только есть в доме, забираю доллары у парней. Кэтрин не устоит против денег. Я выкуплю тебя, Мэри. С тобой все будет хорошо. Она не посмеет, чтобы к тебе притронулся кто-то из ее клиентов. Кэтрин просто дразнит меня, желает унизить. Я заплачу, сколько она скажет, но потом придется заплатить и ей. Я обид не прощаю.

Я мчусь по городу, даже не притормаживая на перекрестках, на которых мигают желтым светофоры. Я просто чувствую, что со мной ничего не может случиться, ведь я нужен Мэри. Она ждет, что я приеду и вызволю ее из позорного плена.

В Старом Городе меня никто не пытается остановить. Хотя ездить так лихо мужчине здесь означает верную смерть. Вновь старая ведьма дала команду проституткам не задерживать меня.

С визгом тормозов останавливаюсь перед «Жемчужиной в короне». Смотрю на пятиэтажное помпезное здание с растрескавшейся лепниной по фасаду. В некоторых окнах горит приглушенный свет, проститутки продолжают обслуживать клиентов. Бордель – это конвейер, он не останавливается ни днем, ни ночью. За одним из окон моя сестренка, она ждет, что я заберу ее отсюда. За каким именно, я не знаю, и мне страшно от этого.

Меня встречает воинственного вида шлюха из охраны владелицы борделя. Коротющая юбочка. Полоска материи вместо лифчика. На обеих ляжках кобуры с пистолетами. На поясе несколько метательных ножей.

– Хозяйка ждет вас наверху, мистер Круз, – указывает она мне дорогу к лифту.

На ее ярко накрашенных губах змеится отвратительная улыбка, словно она собирается… нет, уже вонзила мне остро отточенный нож в пах. Кабина возносит меня сквозь этажи. За стеклянной дверью проплывают коридоры. На каждом этаже они окрашены в свой цвет. Цвета яркие, кричащие, ядовитые – красный, желтый, зеленый… Пред каждой лифтовой площадкой – вооруженная охранница.

Стеклянные створки расходятся. Прием мне устроен помпезный. Двустворчатая дверь, ведущая в «аудиторию», открывается словно сама собою. Но я понимаю, что просто их тянут невидимые для меня за створками шлюхи.

Кэтрин восседает на подобии трона. Кресло с бархатной обивкой. Возле нее вооруженные проститутки, они следят за каждым моим движением.

– Ты пришел, – говорит она. – У тебя, наверное, возникли небольшие проблемы?

– Ты знаешь, за кем я пришел. По ошибке к тебе попала моя сестренка. Я готов заплатить за нее столько, сколько скажешь. Столько, сколько я в состоянии заплатить. Называй сумму.

Я умею торговаться. Важно показать продавцу «живые» деньги. Это действует безотказно. Человек чувствует, что может прямо сейчас взять их в руки.

– Сколько тебе надо? – я принимаюсь выкладывать на стол пачки и смотрю на Кэтрин.

Но она совсем не следит за моими руками. Она смотрит мне в глаза.

– Дело не в деньгах, Кевин. Дело в принципе.

Я ощущаю сквозняк. Окно, из которого выбросилась Александра, еще не застеклили.

– Кэтрин, это деньги. И это бизнес. Мы же с тобой давние партнеры.

– Ты не вернул мне деньги за виолончелистку, когда я попросила тебя об этом. И формально ты был прав. Мы ударили друг друга по рукам, и сделка состоялась. Что ж, я согласилась с этим. Теперь ты держишь в руках деньги, которые я заплатила Крису, который работает на тебя, за твою сестру, еще не зная, кто она такая. Мы тоже ударили по рукам. Ты держишь эти деньги в руках, ты получил их. Все справедливо. Бизнес есть бизнес. Таковы правила. Я могу продавать то, что принадлежит мне, или не продавать. Не мы с тобой придумали такие правила, мы просто исполняем их.

Мне кажется, что старуха сошла с ума. Она отказывается от денег. Больших денег. Но она словно читает мои мысли.

– Я уже в том возрасте, когда начинаешь думать не только о деньгах. В гробу нет карманов, Кевин. И ты это тоже когда-нибудь поймешь. Есть вещи поважнее. Ты унизил меня своим отказом возвращать деньги за виолончелистку. И я вправе унизить тебя. Твоя сестренка останется у меня навсегда. Я не продам ее ни за какие деньги. Девочки у меня меняют имена, они забывают родных. Единственное, что ты можешь попытаться сделать, чтобы увидеть сестру, это заказать ее по каталогу для любителей подсматривать. И ты через зеркальное стекло посмотришь, как ее будет «жарить» один из моих клиентов.

– Тварь, мразь… – вырывается у меня.

Но бросать проклятия – удел слабых. Я сдерживаюсь, меняю тон.

– Ты хотела меня унизить? Я готов к этому. Я стану перед тобой на колени. – И я не просто это говорю, я делаю. – Только отпусти сестру. И я отдам тебе все, что у меня есть.

Я, «охотник», стою на коленях перед старой шлюхой Кэтрин. Что может быть унизительней?

– Ты зря стал на колени, это не поможет тебе. Я не сошла с ума. Просто еще твой дед на закате своей жизни выкрал меня, когда я купалась в реке. И сделал из меня шлюху – продал в бордель. У меня могла быть другая жизнь. Не знаю, хуже она была бы или лучше. Я состоявшаяся шлюха и не знаю другой жизни. Честное слово, не знаю. И вот мне представилась возможность отомстить вашему роду. Теперь ты до конца своих дней – брат шлюхи. И это не оскорбление – это правда. Ты сам это знаешь.

– Брат шлюхи! Брат шлюхи!.. – визжат проститутки, стоящие возле своей «мамы».

Я не сдерживаю себя, выхватываю пистолет. И тут же на меня нацелен десяток стволов. Шлюхи готовы закрыть Кэтрин своими телами. Они ее боготворят только потому, что она нанесла самую страшную боль «охотнику». Даже если я пристрелю старую ведьму, это ничего не изменит. Меня изрешетит ее охрана, а моя Мэри так и останется в борделе. Только мне важно вытащить ее отсюда.

– Ты пожалеешь о своем решении, – обещаю я, собираю деньги и иду к лифту.

Охранница на первом этаже с ехидной улыбкой говорит мне на прощание:

– Заходите еще, будем рады видеть вас, мистер Брат Шлюхи. У нас для вас всегда найдутся милые, молодые, хорошо обученные девочки.

Я уже почти спокоен. Не реагирую. Я уже принял решение. Я вытащу тебя, Мэри, чего бы мне это ни стоило. Обещаю.

Я снимаю со своих счетов почти все, что у меня есть. Я выбиваю долги, которые мне не платили годами. Собираю всех парней, которые работали на меня в последние годы. Мне уже не важно – садисты они, извращенцы. Главное, чтобы они умели держать в руках оружие и согласились на мое предложение.

Я не объявляю войну шлюхам, я ее начинаю. «Охотники» – действующие и бывшие – озадачены. С одной стороны, всем хочется быстро заработать хорошие деньги. С другой – предприятие смертельно опасное. Даже тот, кому удастся уцелеть, потом рискует быть убитым шлюхами из мести поодиночке. Набирается всего с десяток смельчаков. Надо отдать должное, Крис и Билл тоже вызываются идти в бой. Они чувствуют передо мной вину.

Действовать нужно быстро, пока проституткам не донесли о наших планах. Мы нападаем на Старый Город коварно, ночью, без объявления войны. Хотя это тоже против правил. А со мной и с Мэри разве не поступили коварно? Я имею право им ответить, отплатить той же монетой. Я не собираюсь быть братом шлюхи. И не дам превратить мою сестренку в проститутку.

На первый отряд самообороны проституток мы нарываемся через квартал после его необозначенных, но хорошо известных всем границ. Кто-то все же успел передать им известие о нашем нападении. Хотя я специально собрал парней перед самым походом и просто поставил перед фактом. Но пока спасает нас то, что к обороне шлюхи готовились не заранее, а впопыхах.

Гремят выстрелы. В воздухе свистят метательные ножи. Сверкая, пролетают стальные звездочки с остро отточенными лучами. Я вижу, как падает Билл, когда шлюха втыкает ему в спину нож. Я не успеваю застрелить ее прежде, чем она это делает. Мой выстрел из дробовика звучит секундой позже. Никогда не думал, что смогу хладнокровно убивать женщин, пусть даже и шлюх. Это уже не бизнес. Это война.

Но мы прорываемся. Нас уже осталось только семеро из десяти. Наш грузовик с простреленными шинами и продырявленным лобовым стеклом, вихляя, сбивая по дороге мусорные баки, от которых в страхе разбегаются бездомные коты и крысы, достигает, наконец, «Жемчужины в короне». Крис выворачивает руль. И наш грузовик таранит стеклянную витрину, где выставлены восковые фигуры знаменитых проституток, в разные годы прославивших это заведение. Восковые обнаженные тела разлетаются на части. Нам на капот падает искусно слепленная, совсем как настоящая, женская задница.

По нам уже стреляет охрана заведения. Это настоящие фурии. Они научены стрелять с двух рук, в прыжке, лежа, через плечо. Черт, это даже не бой, а какой-то кордебалет со стрельбой, кровищей и трупами. Визжат, разбегаясь, прячась от пуль, рабочие проститутки. Мечутся клиенты. Мы стараемся их не зацепить.

И все же нам удается потеснить фурий. Шлюхи разоружены и загнаны в подвал. Я отправляю парней наверх – разыскивать Кэтрин. А сам с Крисом ищу Мэри. Мы врываемся в комнаты, выбиваем запертые двери, припираем с стене шлюх, прижимаем к их шеям стволы и спрашиваем только одно – где моя сестренка?

Никто ее со вчерашнего дня в борделе не видел. Моей Мэри нигде нет. И тогда я иду наверх – мне уже сказали, что старую ведьму поймали.

Кэтрин взлохмачена, страшна, но пытается держаться с достоинством.

– Где моя сестра? – не знаю уже, в который раз повторяю я один и тот же вопрос и наставляю на нее ствол.

Кэтрин смеется старческим ржавым смехом.

– Ты не застрелишь меня. Я надежно спрятала ее. И только одна я знаю, где ее отыскать. Нажимай на курок. Я уже свое отжила, Кевин – брат шлюхи.

Я бледнею, хватаю ее за волосы и трясу.

– Ты скажешь мне. Я обещал, что ты пожалеешь о своем решении. И ты уже жалеешь.

Наверное, я перестарался. Из горла старухи вырываются невнятные звуки, она вздрагивает и замирает. У стариков хрупкие кости. Похоже, я сломал ей шею. Даже мертвая Кэтрин зловеще усмехается. Губы ее приоткрыты, словно она собралась сказать: «Брат шлюхи» – но не успела.

Делать нам в «Жемчужине в короне» больше нечего. Тут можно только дождаться подхода новых сил из отрядов самообороны Старого Города. Нас просто уничтожат.

Еще с одним боем мы прорываемся на свою территорию. Я распускаю парней. Каждый из них получил достаточно денег, чтобы на год-другой исчезнуть из Бэйсин-Сити. Сам я только заезжаю домой, забираю виолончель. Рассиживаться тут нельзя. Проститутки сейчас соберутся и бросятся меня искать, чтоб растерзать. Не знаю, какую именно кару они мне сейчас придумывают – женский ум чрезвычайно изощрен в том, чтобы придумать способ доставить нестерпимую боль.

Единственное место, куда я могу сейчас поехать, – это особняк начальника городской полиции. Сюда эти твари не сунутся. А у меня с ним хорошие отношения. На многое я, разумеется, не рассчитываю. У начальника репутация добряка, правда, это не мешает ему быть частью преступного мира.

В окнах особняка горит свет. Оно и понятно. Стрельба в Старом Городе не могла остаться незамеченной. Хозяину уже доложили. Тем лучше. Меня впускают в дом. Главный полицейский Бэйсин-Сити уже в форме. Он косится на футляр с виолончелью в моей руке.

– Пулемет с собой носишь? – спрашивает он у меня. – Правильно делаешь. После той резни, которую ты учинил в Старом Городе, ты не жилец. Всякая проститутка посчитает своим долгом перерезать тебе горло. Может, мне еще и не все доложили.

Я не спорю, он прав.

– Я, конечно, знаю о твоей беде. И даже кое в чем тебя понимаю. Но ты решил разрушить порядок вещей, то, на чем держится Бэйсин-Сити. А этого нельзя делать. Да, произошла ошибка. Никто в этом не виноват – издержки бизнеса. Я не могу спасти тебя. Могу только посоветовать удрать из Города Пороков куда подальше, пока не выписан ордер на твой арест. Тогда я должен буду задержать тебя. Единственное, что я могу для тебя сделать, это купить твой дом. Но за половину цены, разумеется.

Я и за это благодарен. Мне нужны деньги. Я притворно соглашаюсь прямо сейчас уехать из города. Нотариус приезжает почти сразу после звонка. Мы оформляем сделку. Главный полицейский Города Пороков платит мне наличкой. Ее всегда в избытке в его доме.

– Не буду желать увидеться еще раз, – говорит он на прощание. – Или тебя больше не увидит никто из тех, кто тебя знает, или ты – труп.

Я решил остаться. Мне надо отыскать и спасти Мэри. Я предвидел и такой вариант, что штурм «Жемчужины в короне» провалится. На этот случай я снял небольшую квартирку на Рэйнджерс-стрит. Неподалеку от стриптиз-бара «Глубокая глотка». Район не слишком спокойный, но и я сам не из тихих. Здесь можно не только отлежаться, но и попытаться отыскать Мэри. Главный полицейский города был не прав, когда говорил, что никто из знавших меня не должен меня увидеть, иначе я труп. Есть еще в Старом Городе одна проститутка, к которой я могу обратиться за помощью, и она не убьет меня при первой встрече. Это Джила с изувеченным лицом. Ведь это она воспитывала Мэри. И моя сестричка даже называла ее матерью. Если Джила не сможет мне помочь, то уже никто не поможет.

Лишь только занеся вещи в свою крохотную съемную квартирку, я выхожу на улицу и звоню Джиле из таксофона. Мобильником пользоваться нельзя, я его выключил. Я не называюсь, говорю коротко и просто. Она должна узнать мой голос, хоть мы давненько не встречались и не говорили. Да и в свете сложившихся обстоятельств она должна понять, что звонил именно я.

– Джила, я хотел бы встретится с тобой в стриптиз-баре «Глубокая глотка». Ты можешь прийти туда к полуночи? – вот и все, что я говорю.

– Хорошо, – звучит в ответ.

Это все, что сказала мне Джила. Но и этого достаточно.

Настоящая жизнь в «Глубокой глотке» к полуночи только разгорается. Это заведение хорошо тем, что никто не станет всматриваться в мое лицо. Тут хватает на что пялиться. Сиськи, попки стриптизерш – увлекательное зрелище. Да и освещение тут специфическое, почти как в луна-парке. Мелькает стробоскоп, вспыхивают и гаснут разноцветные софиты. Я не хочу быть узнанным. Я прихожу ровно в назначенное время. Мы даже сталкиваемся с Джилой у входа. Но на улице делаем вид, что не знакомы. Проходим по отдельности, и только оказавшись внутри, устраиваемся за самым дальним от подиума с шестами столиком. Если не знать Джилу, то можно испугаться, взглянув на ее лицо. Ходит она в джинсах и рубашке с длинным рукавом, потому что все ее тело искалечено, исполосовано шрамами. Но фигура у нее по-прежнему стройная, а походка пружинистая.

– Привет, Джила, – говорю я.

– Привет, – отвечает она. – Плохи дела?

– Хуже некуда. Ты не могла бы сходить к стойке за выпивкой. Мне не хочется светиться. – Я кладу перед Джилой деньги.

Проститутка идет к стойке, облокачивается на нее и разговаривает с барменом. Один из посетителей, обманутый стройной фигурой немолодой Джилы, хлопает ее ладонью по попке и предлагает:

– Не желаешь поразвлечься, красотка?

Джила оборачивается, и мужчина отшатывается, завидев изуродованное лицо.

– Что-то не так? Я тебе уже не нравлюсь? – Джила уже давно смирилась со своим уродством и даже находит в себе силы превращать его в безобидные шутки.

– Нет-нет, – лепечет подвыпивший мужчина. – Все в порядке. Я просто обознался. Мне показалось, что ты моя знакомая.

– У твоей подружки тоже такое лицо? – прищурившись, произносит женщина, воспитавшая мою Мэри. – Только не говори «да», иначе соврешь. У меня одной такое лицо во всем Бэйсин-Сити. А теперь проваливай. Я пришла не одна.

Мужчина тут же исчезает в толпе у подиума, на котором у шеста извивается полуобнаженная красотка. Ловлю себя на мысли, что я впервые не думаю о том, стал бы я похищать такую девушку или оставил бы ее гулять на свободе. Это как-то ушло от меня само собой. К столику возвращается Джила. Она ставит передо мной коктейль с красочным бумажным зонтиком, вмороженным в кусок плавающего льда. Такой же ставит и перед собой.

– Ты можешь узнать, где старая ведьма спрятала Мэри? – спрашиваю я, надеясь в душе, что она уже знает это.

– Бедная девочка. Поговаривают, что Кэтрин спрятала ее где-то на квартире в южном пригороде и приставила к ней охрану. Но это только слухи. Ведьма умела хранить секреты. Ей это удается даже после смерти.

– Джила. Ты должна ее найти. Я разорву их на куски, но вызволю ее. А что еще говорят… – мне сложно подобрать слова, но Джила, как каждая опытная проститутка, легко читает мужские мысли и желания.

– Если ты о том, допускали ли к ней клиентов, то я такого не слышала.

Джила отводит взгляд. Значит, такое ей доводилось слышать. Почему это я решил, что старуха решила сделать для моей Мэри исключение? Девочек покупают у «охотников» для того, чтобы они отрабатывали затраченные на них деньги и зарабатывали для себя и своей хозяйки. Но ничего, это горько и больно, но не смертельно. Я вытащу ее, увезу далеко-далеко. Окружу теплом и заставлю забыть, что с ней произошло. Ведь это моя вина, моя…

– Джила, узнай, где она. Любой ценой узнай. Ведь Мэри называла тебя матерью.

– Я всегда помню об этом.

– Возьми деньги. Я понимаю, что для себя ты от меня их не примешь. Но тебе же придется кого-то подкупать, платить за полученную информацию.

– Оставь их себе, Кевин. Я не самоубийца. Я буду расспрашивать только тех, кому полностью доверяю. А эти девочки не берут за такие услуги плату. Им хватает того, что они получают с клиентов. Где я могу тебя найти?

Я называю адрес.

– …это тут, за углом.

– Никому другому не открывай. А я постучусь вот так. – Джила отбивает дробь пальцами по столешнице.

Она почти вся тонет в грохочущей ритмичной музыке. Но я чувствую и повторяю ее своей рукой. Джила поднимается и уходит. Она – моя последняя надежда.

Я день за днем провожу в тесной клетке съемной квартиры. Холодильник я забил едой под завязку заранее. Запасся и спиртным. Без него можно сойти с ума. Но пью лишь согласно папашиному рецепту, только после ужина и ни капли с утра или днем. Я сплю в кровати вместе с виолончелью и беседую с ней, а утром бережно кладу ее в черную бархатную утробу футляра. Я не жалуюсь ей на жизнь. Она и так знает, что со мной происходит. Я думаю, что ей известно и будущее. Она знает, удастся ли мне вытащить Мэри. Но она молчит.

Как-то днем я вижу, как у меня под окнами кладут асфальт. Он дымится. Где-то в нем есть и частички костей Александры. А по ночам с неба капает дождь. Возможно, она еще и там, в тучах, и проливается каплями на мой подоконник.

Неделя тянется за неделей. Иногда появляется Джила. Первый раз, когда она постучала условленным стуком, я сорвался к двери так, что даже забыл спрятать виолончель в футляр. Джила видела ее на моей кровати, но сделала вид, что не заметила. Нет, она не принесла мне спасительную весточку о том, что Мэри нашлась. Она всего лишь принесла мне продукты.

И вот однажды снова звучит условный стук. Я уже настолько отчаялся, что не бросаюсь к двери, а просто иду открывать. Мое ожидание чуда сделалось рутиной, привычкой. Я думаю увидеть Джилу с пакетом из гипермаркета. Но она пришла с пустыми руками. Здоровается, садится, закуривает и только потом говорит:

– Я нашла ее.

– Где? – Я готов расцеловать ее обезображенное лицо.

Моя Мэри нашлась. Сестренка, которую я люблю. Пусть ее будут охранять и десять фурий – я освобожу ее. Заберу с собой.

– Я завезу тебя к ней прямо сейчас.

– Что с ней? Ее охраняют? Как она?

– Жива и здорова. Вот и все, что я могу тебе сейчас сказать. Остальное ты сам увидишь и поймешь, когда поговоришь с ней.

Джила говорит отстраненно. Но в эйфории я не обращаю внимания на это. Для меня сейчас главное – информация, а не ее эмоции, у меня и своих через край. Мы выходим из дома. Я прихватываю с собой только футляр с виолончелью. Там лежит все, что мне может понадобиться. Кроме инструмента, с которым я сжился, там лежат и деньги, и оружие.

Мы едем в южный пригород. Джила останавливает машину у старого дома. Протягивает ключи.

– Она мне сама их дала. Она ждет тебя. Ее никто не охраняет.

На брелоке номер квартиры. Но почему Джила не сразу сказала мне обо всем этом? Она виделась с Мэри, и они не успели переговорить? Но думать об этом у меня нет времени. Все сейчас прояснится. Я увижу свою Мэри, и она мне все расскажет сама.

Взбегаю на крыльцо. Лифт несет меня ввысь. Вот и заветная дверь. Я не опасаюсь засады. Если Джила сказала, что сестру не охраняют, так и будет.

Я влетаю в квартиру. Она просторная, но, по сути, представляет собой одну большущую спальню. Посередине огромная кровать под бархатным балдахином. Я не хочу думать, что тут происходило с моей сестренкой. Я не стану спрашивать, что с ней делали. Мне достаточно того, что Мэри в халате, расшитом серебряными драконами, срывается с подушек и бросается ко мне, виснет на шее.

– Я так счастлива тебя видеть, – шепчет она.

– Я заберу тебя отсюда прямо сейчас, и мы уедем далеко-далеко. Внизу Джила. Она на машине. Собирайся.

Но Мэри не спешит собираться.

– Я никуда отсюда не поеду, – говорит она, и я слышу в ее голосе нотки, которые у нее лишь изредка проскальзывали раньше. – Мне и здесь хорошо. Поначалу мне было страшно. Но потом…

– Что они сделали с тобой, Мэри? – спрашиваю я о том, о чем зарекался не спрашивать.

– Ты ничего не понял? Я просто стала взрослой. Я стала женщиной. У меня теперь своя жизнь, у тебя – своя. Понимаю, тебе надо уехать. Езжай один. Буду звонить. Ты раньше попрекал меня, что я живу на твои деньги. Теперь я зарабатываю их сама. Мне нравится моя новая жизнь.

Я понимаю, что у меня уже не получится отшлепать ее, как прежде. Да это и не помогло бы. Думает-то она головой, а не попой. Я опускаюсь на кровать.

– Да ты не расстраивайся. Сама покойная Кэтрин сказала мне, что из меня получится великая проститутка. А ее слова немалого стоят…

До меня уже доходят лишь обрывки фраз, все остальное застилает туман.

– …у меня появилось много подруг… Некоторые влиятельные люди постоянно приходят только ко мне. И я им нравлюсь… Это же нужные связи, я могу через них решать.

Я уже не слушаю щебетание сестренки. Она и впрямь сильно повзрослела. Ну да, а чего я хотел? Ее дед, отец и брат – «охотники». Женщина, воспитавшая ее как мать, – проститутка. Это у нас, оказывается, «семейное». Я – брат шлюхи. И за что мне все это?

В комнате ярко горит свет. За окном темень. Дождь монотонно барабанит по жести подоконника. Он падает с неба. И, возможно, в нем с небес спускается Александра. Ведь она не рухнула вниз, как мне тогда показалось, а вознеслась. И теперь дождем напоминает о себе. Не дает мне заснуть по ночам.

Мэри продолжает щебетать. А я все не могу решить для себя. Должен ли я благодарить небеса за то, что моя Мэри жива и счастлива здесь – на земле, что она не в низких дождевых тучах, ползущих над таким родным и ненавидимым мною Бэйсин-Сити. Городом, где мне уже больше нельзя жить и в котором я могу только умереть.