За новый кружочек на своей карте я благодарен прежде всего Шарику. В этот раз Шарик захрипел далеко за выпасом, и Василий спокойно определил, что пес лает на медведя… Хрип собаки жил долго. Шарик прошел с ревом вдоль выпаса, спустился в низину к озеру и отстал от зверя только в настоящем лесу.

Во встречах с Лесником я достаточно приучил медведя к себе и вызвал с его стороны любопытство. Со стороны человека в том знакомстве не было излишней навязчивости, а потому утвердительно расписаться в добродушии зверя я пока не мог… Другое дело — прийти незваным гостем и навязать знакомство. В крайнем случае я надеялся отступить. И теперь я шел к очередному медведю, которого обнаружил Шарик.

В деревне меня каждый вечер дожидалась карта, по которой карандашом я уже обошел весь медвежий «дом». После очередного выхода к нему карандашная линия оживала, оживала моими шагами вокруг предполагаемого места жительства зверя. Об этих путешествиях в моем дневнике оставались несложные, но достаточно точные записи…

Первый день. Шарик оказался прав: медведь был в малиннике, точно на юг от моего дома. Он обсасывал ягодные кусты, услышал собаку и ушел по дороге еще дальше на юг… Там дальше ручей, прежняя пашня, разнолесье, поднявшееся после вырубок, — место медвежье, удобное для кормежки… Но дальше я не пошел. Медведь оставался в стороне, а я обрезал его владения с запада.

Юго–западная дорога людей — медведь на дорогу не выходил ни сегодня, ни вчера, ни много раньше… Дорога за спиной — иду по компасу под елями, иду на восток, туда, где должна быть та самая бывшая пашня, к которой и отправился медведь из малинника.

След появился четко на мелком сыром мху елового лога, как и отпечатки моих подошв… Медведь поднимался вверх, в лесной остров. Лапы скользили по склону, срывали зеленый бархат таежного ковра, сыпали вниз кусочки коричневой почвы… Медведь пришел сюда с поляны. Поляна рядом. Я отметил сегодняшний след животного ножом по елке, вложив в расщеп полоску коры — полоска показывала направление, куда ушел зверь. До поляны других следов не увидел. Полян две, бывшие пашни: Большое Угольное и Малое Угольное. На Малом я разыскал разрытый муравейник, на Большом — уже медвежьи тропы. Тропы оставались смятой травой. Густые, ломкие от зрелости стебли рассказывали, что медведь здесь бродил не только сегодня.

Возвращался домой по южной дороге, навстречу медвежьему следу, и снова видел, что животное выходит на дорогу людей не просто из леса, а по границе естественного рубежа — по краю низинки и сворачивает в сторону по ручью… Эта особенность медвежьих путей становилась для меня правилом животного. Так ходил Лесник, так жила медвежья семья у Вологодского ручья, и тот са–мый первый медведь у Пашева ручья сворачивал с дороги только там, где начиналось болото. Но по болотам и по ручьям медведи преспокойно путешествуют. Пожалуй, эти животные как-то умели разбираться в местной географии, выбирать естественные границы для обнесения своей территории или находить по ним охотничьи угодья.

В малиннике я побродил по медвежьим тропам — они лежали часто, не путаясь, и проходили около самых ярких кустов. Медвежьи дороги по ягодникам я уже знал. Так и хотелось сравнить их всякий раз с тропой человека в лесу: к озерам или за рябчиком. Тропа людей — всегда оптимальный путь к цели. Люди знали, куда и как проложить ее. А что знал медведь, когда брел первый раз по незнакомому лесу, — ведь его тропа тоже оптимальный путь, будь то дорога на лежку, ходы по ягодникам или путь к воде.

Тропу к воде я отыскал на второй день. Подход к воде оказался удобным и для меня — вода легко подхватывалась кепкой при неглубоком наклоне. Соседний берег выше — до воды дальше. Животное не искало удобный подход каждый раз, а спускалось сверху и прямо. Сегодня я обходил медвежье хозяйство с востока, чтобы замкнуть круг, уточнить охотничьи владения животного и попытаться отыскать то место, где зверь ночевал.

Я заканчивал обход, но следов пока не было — в восточном направлении зверь пока ни разу не удалялся. Впереди небольшой ручеек и Угольные — сначала Малое, потом Большое. И ручеек перебрел медведь. Медведь тот же самый. След был входным — на кормежку. Входной след вход помечен такой же стрелочкой, как и вчера. Выходной след, выход с кормежки, появился на Малом Угольном. Тесок на елке, стрелочка, пометила и его. На карту легли же три стрелочки. Стрелочки сходились в одном месте. Там лежка! Сейчас на лежку нельзя. Туда надо прийти до него, а сейчас он, наверное, там.

Третий день. Водопой. Еще не приходил — рано. Вчерашний ручей у Малого Угольного — вчерашний след цел. Нового нет. Малое Угольное — есть входной след! Недавно… Дальше к малиннику, на север; входного следа нет — медведь внутри моего круга! Обратно на Угольное — выходного следа по–прежнему нет… Належку!

Иду на лежку по сегодняшнему входному следу. След с лежки прямой, по сухим местам. Еловый лог. И лежка! Ель и еловая подстилка. Толстая — в ладонь, поставленную на ребро. Мягкая — больших сучьев нет. Обзор отличный. Сверху три ели: ветви широкие, раскидистые, сплошные — лучше крыши и не найти.

Хочется высказать такое предположение: в мокрые, дождливые дни медведь бродит по сухим дорогам, по ельникам, в сухие же дни тропа другая — ольшаники, крапива, ручьи по болоту. Пока это получается. И еще. Пожалуй, у него есть чувство пути, расстояния, умение распределить силы на всю дорогу. Кажется, медведь точно знает, сколько осталось до лежки, и рассчитывает себя только на этот путь — след на лежку всегда усталый, шаг медленный, короткий, дальше шаг еще мельче.

Четвертый день. На Большом Угольном я был в 7.30. Ждал долго, но медведя даже не слышал. Нашел входной след — приходил почти в темноте и пришел не с лежки. Ушел с полян тоже не в сторону лежки… Ночью на лежке не был. Вчера после меня к постели только подходил, но ночевать не остался… Неужели сменил лежку? А если сменил и охотничьи угодья? Тогда все пропало. На обратном пути я немного успокоился — медведь место кормежки не сменил, путешествовал по тропе «сухого дня»: мокрые места, лиственные породы, малинник — сегодня дождя нет.

Пятый и шестой день. Не иду — пусть успокоится.

Седьмой день. Ждал его с рассвета на Большом Угольном —- место удобное, должен выйти. Слышал только в стороне, но не показался. Сегодня пришел с лежки, ушел в ту же сторону.

Восьмой день. Дождь. Медведь есть— опять только слышал. Следы по дороге «мокрого дня» — по сухим местам, по ельникам.

Девятый день. Встреча состоялась. Животное некрупное — пудов на семь, по Василию. Думаю, немолодой: движения рассудительные, неторопливые — возраст чувствуется.

Медведь вышел на Большое Угольное, порылся в земле. Я сидел за елочками, рядом с муравейником. Медведь подошел к муравейнику, погреб лапой, неглубоко, бережливо, и засунул в муравейник нос. Все рядом — метры. Увидел меня. Не фыркал, не рычал. Смотрел любопытно, в его позе не было страха. Я глаз не отводил. Сказал ему вслух: «Здравствуй, Мишка». После слов не ушел. Ушел позже — дела с муравейником не окончил. В конце поляны снова чем-то увлекся. Побрел затем в сторону лежки… Медведю дал кличку — просто Мой Мишка.