Глава четвертая
Предел мечтаний Чарльза был достигнут за два года до его странной смерти. Луга побелели от множества овец. Семь сотен и еще шестьдесят три головы, если уж быть точным, ибо в таких вещах он всегда любил точность.
Оставалось взять еще одну, последнюю вершину.
Ее он одолеет в момент собрания Ассоциации островных овцеводов в Гангсе на острове Солтспринг.
— Отрадно видеть, что многие островные фермеры обратили свое внимание на это благодарное животное — овцу, — блеял председатель, начавший заниматься овцами чуть раньше остальных. — Овца вынослива, хорошо сопротивляется болезням, умна и прибыльна, и я уверен, что никто из присутствующих никогда не пожалеет, что вложил деньги в это дело. — После такой лукавой речи он стал вызывать всех участников совещания по очереди, а их, этих бизнесменов на пенсии, было здесь около тридцати, не считая их расфуфыренных жен.
Энтузиазм бизнесменов был настолько велик, что, представляясь, они называли не жен, а своих овец.
— Уэйн Беллами, семь штук породы дорсет даун.
— Эндрю Мак-Файл, пятнадцать овец, которые готовы ягниться.
— Мортимер Бэккер, одиннадцать особей породы суффолкских коротконогих.
Ханна почувствовала, как Чарльз буквально раздувается, предвкушая великое мгновение. Он поднялся и возвышался над этими надутыми дилетантами, как Египетский колосс.
— Чарльз Пигго, семьсот шестьдесят три овцы, дающих постоянный приплод!
Собрание уважительно онемело. Ханне показалось, что они глядели на Чарльза почти с религиозным обожанием. Пигго — имя, с которым впредь положено считаться. Пигго, овеваемый ветром славы, стоит над всем овечьим миром. ВЫПАВШАЯ МАТКА? ПИГГО, ПОЖАЛУЙСТА, ВЗГЛЯНИ! ОН ЗНАЕТ ВСЕ, ЧТО ТРЕБУЕТСЯ. ОН МАГ ТЕХНОЛОГИИ ОВЦЕВОДСТВА. Затем Чарльз, уверенный в преданности Ханны его великим мечтам, не удержался и добавил:
— И моя жена Ханна.
Почему-то последние слова показались овцеводам так забавны, что зал содрогнулся от грубого хохота. Ханна почувствовала, что вспыхнула. Глупые людишки. Они только играли в овцеводов. Чарльз захватил весь рынок и мог, если бы только захотел, держать их всех в кулаке, раздавить в лепешку.
И все же смех, грянувший после пяти минут высочайшего триумфа, словно отмерил начало катастрофического падения. Чудовищная по величине отара, собранная за год со всех углов северо-запада Тихоокеанского побережья, обещавшая на следующий год троекратно увеличиться, вместо этого начала таять. Овца, купленная в одной местности, не могла сопротивляться болезням другой. Овцы забредали на болота и тонули. Овцы кидались врассыпную у самого края скалы и умирали, разбившись о камни. Овцы проглатывали вместе с водой из ручья печеночную трематоду, и она заживо съедала их изнутри. Овцы сбивались так плотно, что затаптывали друг друга до смерти. Некоторые овцы, вот глупая порода, ложились и умирали вообще безо всякой причины. Будь в этой местности побольше стервятников, небо почернело бы, когда они, эти охотники до падали, кружились бы над обильной добычей.
Поначалу Ханне нравился неизбывный оптимизм Чарльза.
— Следует отдать должное остроумию овец, их неистощимой фантазии в изобретении способов умирания, — заметил он как-то. — Благодарение Господу, что он дал нам мотыгу!
— Не очень ли это хлопотно, дорогой?
— Ерунда. Я всегда говорил, что коли у тебя есть живой скот, то надо смириться с тем, что появится и мертвый. Все будет отлично. Скоро они начнут ягниться. Тот баран, которого мы брали напрокат, был трудягой.
Фермерство несколько огрубляет Чарльза, подумала Ханна. Но только небеса знали, на что он будет похож во время ягнения.
— Сколько у нас… э-ээ… опоросных овец? — нерешительно спрашивала она.
— Ты должна изучить терминологию, если собираешься стать настоящей фермершей, Ханна, дорогая. Это называется ягнящиеся овцы. Черт, у нас будет, кажется, четыре сотни ягнящихся овец.
— Это значит, что они удвоятся, и мы будем иметь уже восемьсот стельных овец?
— Я пытаюсь втолковать тебе, Ханна, что нет таких терминов — опоросные, стельные овцы. Но ты права, может случиться, что к весне у нас будет восемь сотен овец, готовых размножаться. Или, скажем, шесть сотен, по самым скромным подсчетам. Не могу этого дождаться!
Весь ужас овцеводческого фермерства Ханна постигла той зимой, когда холода взяли некоторую дань сдохшими овцами. Как-то она прогуливалась морозным утром, и хрусткая корка у нее под ногами внезапно прогнулась. Ханна погрузилась по щиколотку в склизкое болото, из которого хлынула теплая вонь. Она попала на одно из овечьих кладбищ. Словно со стороны услышала Ханна свой каркающий, наполненный ужасом вскрик. Какой глубины была эта трупная трясина? Она уже утопала в ней по колено, а под ногами все еще колыхалась вязкая жижа. Неужто ей пришел конец? НАШЛА СТРАШНУЮ СМЕРТЬ НА ОСТРОВЕ ГАРСИЯ. ЖЕНА В ОВЕЧЬЕЙ МОГИЛЕ. МУЖ В БЕГАХ. Будь проклят Чарльз со своей дурацкой мечтой!
— Помогите! Чарльз, на помощь!
Некоторое время до нее доносилось лишь несносное блеяние домашнего скота да похоронный шелест болотной ольхи на холодном ветру. Затем, слава Богу, раздалось тра-та-ра-рах тракторного движка. Он приближался, еще скрытый вершиной холма. Высоко на шесте болталась бадья, через край которой свисала голова мертвой овцы. Затем показался и сам трактор. Чарльз, лысеющий, усохший, с ввалившимися щеками, жестко усмехался. Казалось, в те дни он получал какое-то извращенное удовольствие от бесконечных смертей. Постоянные неудачи делали его немного странным.
— Чарльз!
— Привет, моя милая! Приклеилась, а? Тут вчера овца тоже попалась. Надо будет обнести это место забором. Вот, забирайся сюда, мы тебя и вытащим. — Ловко манипулируя рычагами, он стал понемногу опускать бадью, пока она не шлепнулась прямо перед ней на зыбкую землю.
— Не стану я забираться к дохлой овце, дурак! — Эта его нечувствительность была невыносима.
— Прости, дорогая. — Бадья перевернулась, вывалила овцу к ее ногам и снова плюхнулась рядом.
Конечно, мелочь, но именно этот случай вконец убедил ее. Нет и не было, решила она, в фермерских занятиях никакой романтики. И уж тем более ничего романтичного нет в овцах. Одна только вонь. Болота смердели дохлыми овцами, от лугов несло живыми. Слава Богу, овцы быстро становились вымирающим видом на острове Гарсия. Пройдет совсем немного времени, и они смогут выращивать здесь что-нибудь вполне цивилизованное. Ну, например, киви или что-нибудь еще. Что-то более опрятное, чем эти непрестанно блеющие и писающие шерстяные чудовища. Может быть, артишоки?
Но шли месяцы, падеж овец продолжался, и настроение Чарльза падало. Он теперь просиживал большую часть дня у окна, мрачно глядя на обреченную отару и на двух коз, своенравных и абсолютно здоровых. Уильям и Тога, обитавшие во дворе, могли пережить любые невзгоды.
— Бесполезные бездельники, — бормотал время от времени Чарльз. По правде говоря, именно Ханна настояла на покупке коз. Каким-то непостижимым образом козы представлялись ей ниточкой, связывавшей их с культурными ценностями, которые она оставила на материке. Козы напоминали о ручном ткачестве, гончарном деле и даже письменности. Овцы, напротив, наводили на мысль о скучной технологии быстрого приготовления пищи. Лембургеры на копыте. Бр-р!
— Если бы не Тога, у нас не было бы молока, — заметила Ханна.
Это было ошибкой. Лицо Чарльза ужасающе побагровело, что впоследствии повторялось не раз.
— Да, конечно! — закричал он. — А с НИМ что делать? Что делать с этим вонючкой УИЛЬЯМОМ, который сжирает весь корм и заражает моих овец бог знает чем? Какая польза от НЕГО? А?
— Он пара для Тоги, дорогой.
— Почему бы ей не подружиться с овцой, ответь мне?
Когда Чарльз неожиданно взрывался, ей надо было во что бы то ни стало сохранять рассудительное спокойствие.
— А когда эта овца умрет? Она ведь ужасно расстроится, дорогой.
— На что это ты намекаешь? — Он багровел еще сильнее, и это внушало тревогу. — Что ты имеешь в виду, Ханна? Неужто пытаешься уверить меня, будто я не умею ухаживать за своей отарой?
— Нет, дело просто в различных жизненных циклах, дорогой. Козы живут много лет. Овце, считай, повезло, если она, бедняжка, протянет хотя бы три года.
— ТРИ? ТРИ? Мне бы хотелось, чтобы ты усвоила, Ханна, что овца доживает до пятнадцати лет плюс-минус два года. Ха! Это показывает, как мало ТЫ знаешь об овцах!
— Я знаю только то, что вижу, Чарльз.
К несчастью, ближняя овца выбрала именно этот момент, чтобы рухнуть на землю и лежать без движения.
— Боже мой! — завопил Чарльз, вскакивая на ноги. — Что, к дьяволу, творится на этом проклятом острове? — Разбушевавшись, он выскочил из дому, грохнув дверью. Ханна видела, как он пересекает двор и выходит на луг. Вот он остановился около овцы. До нее доносился его голос — Боже мой! Боже мой! — В приступе отчаяния он двинул носом ботинка в шерстистый бок. Даже через затворенное окно Ханна услыхала предсмертное блеяние. Овца с трудом поднялась на ноги и потащилась прочь, выворачивая назад полные ужаса глаза. Несколько мгновений Чарльз стоял неподвижно, губы его беззвучно шевелились. Затем он вскарабкался на сиденье трактора и рванул вперед, раскидывая в стороны сгрудившихся на его пути овец.
Время ягнения, столь любовно воспеваемое поэтами, не остановило падежа. Ветры стали приносить тепло. Деревья зазеленели, а на лугах проклюнулась трава, которую двести сорок семь оставшихся овец стали деловито выщипывать. К этому времени Чарльз покинул свое насиженное место у окна, потому что не мог вынести вида бездетных овец. Теперь он проводил почти все дни в кресле, упершись взглядом в печь, попивая чай и проклиная жестокую судьбу. Он переключился с постоянного кофе на чай, ибо мог пить его без молока, а значит, как бы обрывал зависимость от ненавистной Тоги.
Всего лишь раз Ханна сказала:
— Разве ты не пойдешь проверить овец, дорогой? Я уверена, что они вот-вот начнут ягниться.
Чарльз повернулся к ней и так страдальчески, так несчастно поглядел, что руки у нее покрылись гусиной кожей.
— Я проверил, — рявкнул он, но она-то знала, что это неправда. Она наблюдала за ним, когда он проходил по двору, но лишь кинул усталый, опасливый взгляд на луга и скрылся в органическом сортире. Это была, пожалуй, единственная вещь на ферме, в которой он не разуверился. В последние дни он проводил там почти столько же времени, сколько и в мягком кресле.
Огромный знак вопроса невидимо висел в воздухе между ними, словно изгиб лассо. Дни шли, казалось, Чарльз почти успокоился, но вовсе не собирался, казалось, касаться запретной темы.
В конце концов это сделала Ханна:
— Не думаю, что у нас в этом году будут ягнята, дорогой. Вероятно, этот, э-эээ, баран был… неподходящим.
Взгляд Чарльза метнулся от печки к Ханне.
— Импотент, ты это хотела сказать? Так и говори, тут нечего стесняться! Теперь мы знаем, почему его отдали так дешево!
— Но он был таким… усердно работающим самцом.
— Неудивительно. В его распоряжении было семьсот шестьдесят три овцы! Этот бродяга развлекался за мой счет!
— Может быть, он перетрудился, дорогой?
Чарльз снова стал темно-бурого цвета и кинул на нее такой взгляд, в котором нельзя было прочесть ничего, кроме откровенной злобы. Затем он снова уперся глазами в печь. Заслонку украшал весьма замысловатый узор. Казалось, Чарльза ничто больше не интересует, кроме этого узора да еще органического сортира.
Ханне оставалось только прикидывать, когда же этому придет конец.
— Опять надули, Сабрина!
Усвоит ли когда-нибудь этот кот, что звук консервного ножа вовсе не означает миски, полной «Вискаса»? На нее уставились два разъяренных глаза. Раздался протяжный, угрожающий скрип когтей по полу, и кот выполз из-под печки. Ханна преспокойно высыпала кофе из только что откупоренной железной банки в глиняную посудину.
Сегодня Фрэнк должен привести покупателя, некоего Бена Бигелоу. Хорошая чашка кофе может увеличить ее шансы, показав, что восточный берег острова Гарсия вполне досягаем для человеческой цивилизации.
Впрочем, кое-что могло разрушить эту хрупкую иллюзию. Эта коза, например, посреди сочной травы, покрывающей могильный холмик ее незабвенного супруга. Обычно животные держат морду по ветру, но только не Тога. Она стояла, вперив глаза в сортир и задом к ветру, отчего ее шерсть поднялась дыбом и завитки струились вокруг морды, словно у распушившейся морской свинки. Странное впечатление это могло произвести на случайного наблюдателя.
Тога никогда не щипала траву на памятном холмике. Она взбиралась сюда с явной целью упрекнуть Ханну в том грязном эпизоде, который окончился смертью ее дорогого Уильяма. Но ведь это целиком лежало на совести Чарльза. А совесть Ханны была чиста.
Она бережно поставила посудину с кофе на стол — если с гончарными изделиями обращаться грубо, они попросту крошатся в коричневую пыль — и поспешила на улицу.
— Тога, направо!
Тога опять жевала свою веревку. Ханна ухватила обтрепанный конец, потащила козу за угол сортира и привязала ее к водосточному желобу. По счастью, сегодня не было дождя.
В дождливую погоду вода обрушивалась с крыши каскадами, забивала трубу палыми листьями и заливала порог до самой двери. Вымокший Бигелоу, скорее всего, принялся бы выискивать и другие недостатки.
Бен Бигелоу. Наверное, художник. Кто еще решился бы на такое затворничество? Бен Бигелоу. Парень из Королевской академии. Основатель того, что позднее станет называться Школой Шестерых. Я ЗАМЕТИЛ У ВАС НАСТОЯЩЕГО БИГЕЛОУ. СЧАСТЛИВАЯ ЖЕНЩИНА. ВИЖУ, НАПИСАНО В ЕГО РОЗОВО-ЛИЛОВЫЙ ПЕРИОД.
Не надо фантазировать. Осязаемая наличность — вот что ей требуется, а не картинки с горами и речками, которые может намалевать и мазила из Тихуаны. С мечтателями не от мира сего сделки, как правило, оказываются невыгодными.
Нет, сила в реальном мышлении. Сегодня должен быть великий, решающий день. Даже столбик термометра поднялся выше точки замерзания. Только бы не слишком развезло поля и сапоги Бена Бигелоу не очень промокали, не то ему придется добираться до дома в носках, а Фрэнк будет поддерживать гостя под локоток, вышагивая, как цапля, на цыпочках…
О Боже!
Нет, она никогда не отделается от этого места. Эта уверенность проникла в нее до мозга костей. Она обречена жить здесь всегда. Гиды с борта туристических пароходиков будут показывать зевакам ее сортир и дым, тянущийся тоненькой струйкой из трубы. ДА, ЕЕ НАЗЫВАЮТ ВЕДЬМОЙ С ГАРСИИ. МЕСТО ЭТО ИСТОРИЧЕСКОЕ. ГОВОРЯТ, ОНА УТОПИЛА СОСЕДА В МЕЛЬНИЧНОМ ПРУДУ. В ТЕ СТАРОДАВНИЕ ВРЕМЕНА ОНА БЫЛА БОЛЬШОЙ, СИЛЬНОЙ ЖЕНЩИНОЙ. ОДНАКО ДОКАЗАТЬ ТАК НИЧЕГО И НЕ СМОГЛИ.
Реальное мышление. Вот и «ЗОЛОТАЯ ЛАНЬ» скользит в док. Нед швартует судно, Фрэнк вылезает из рулевой будки, а Бигелоу, этот наивный мечтатель, без чьей-либо помощи выпрыгивает и слишком уж уверенно шагает на доски пристани. Дурной знак. Росту примерно пять футов и десять дюймов, в бейсбольной шапочке. Крепко сбитый. Вид самоуверенный. Холстов и мольберта не видно. Этот человек сдерет с нее три шкуры. Кажется, Фрэнку придется вытаскивать ее из затруднительного положения. МОЙ АГЕНТ, МИСТЕР ДРЕЙК, ЗАНИМАЕТСЯ ВСЕМИ ФИНАНСОВЫМИ ВОПРОСАМИ. Господи, надо было отрепетировать это еще месяц назад! Они уже шагали через польдер Чарльза! Они уже здесь! ОНИ СТУЧАТ В ДВЕРЬ!
— Ну, привет, привет! Вы, должно быть, и есть Ханна Пигго? Бен Бигелоу. — Сокрушающее пожатие. — Тут у вас миленькое местечко, Ханна. Я уже обо всем наслышан от Фрэнка и Неда. Фрэнк ваш обожатель, ха-ха. Ну да ладно. Мне чудится запах кофе?
— Присаживайтесь, мистер Бигелоу. Простите, но о край стола можно занозиться. Я все время собираюсь зашкурить, но вы же знаете, как это бывает.
— Зовите меня Беном.
Наступила пауза, во время которой Ханна лихорадочно пыталась сообразить, стоит ли сразу называть его Беном, но тут Фрэнк выручил ее, принявшись пространно описывать их путешествие из Ванкувера.
Бигелоу быстро кивал, как бы подтверждая, что все это истинная правда. Когда Фрэнк наконец благополучно привел «ЗОЛОТУЮ ЛАНЬ» в док, Бигелоу повернулся к Ханне:
— Значит, вы тут обитаете в одиночестве, верно? Ханна, я потрясен. Я просто в восхищении. Что это за коза вон там? Козье молоко — абсолютно здоровая пища. — И внезапная запинка. — А… а не козье ли молоко мы пьем с этим кофе?
— Да. Вам нравится?
С перекосившимся лицом он пробормотал:
— Восхитительный продукт. Если только не знать, что это. Черт, все у нас идет от головы, не так ли?
Фрэнк снова вмешался:
— Однажды ел я в Вест-Индии козлиное мясо. Я и понятия не имел, что жую, пока после еды мне не растолковали. Очень была вкусная козочка.
Ах, Фрэнк, дорогой мой!
У Неда тоже была припасена байка. Но похлеще, настоящая криминальная история.
— Я как-то раз съел в китайском ресторане кота. Уверен, что это был именно кот. На следующий день туда наведались копы.
Бигелоу нервно поставил чашку на стол:
— Ладно. Когда я смогу обозреть ваши владения, Ханна?
— Я проведу Бена кругом, — вызвался Фрэнк. — О, для вас на судне посылочка, миссис Пигго. Забыл ее захватить. Нед, не сбегаешь ли за посылкой для миссис Пигго?
Нед с недовольным ворчанием поднялся и вышел. Бигелоу, этот неожиданно опасный человек, удалялся, уменьшаясь и словно унося с собой тревогу. Она наблюдала из окна. К счастью, у него крупные ноги, как у Лодочника. Они с Фрэнком легко шагали рядом, беззаботно болтая, вероятно о чем-то пустячном, как это водится у мужчин. Здравый смысл подсказывал ей, что подспудно возникли мощные течения сексуального соперничества, объект которого она сама. Не будь этого, человеческая раса, безо всякого сомнения, давным-давно бы вымерла. Хотя они о ней уже наверняка позабыли и обсуждают что-нибудь вроде футбола. Жизнь полна несообразностей. И тут как раз вернулся Нед.
Посылка была явно экстравагантной выдумкой, но именно это и возбуждало любопытство.
— Что там, миссис Пигго?
— Это только мое дело, Нед. Идите и завязывайте фал, или что там еще вы делаете на судне? — Ей нечего стесняться, но и терпеть насмешливый взгляд, которым Нед встретит содержимое посылки, вовсе ни к чему.
То, что лежало в посылке, имело отношение к птицам, но не жареным или печеным, а в другом виде они Неда не занимали. Да и никто в округе не интересовался птицами, если они не приготовлены. Яркое оперение и восхитительные брачные танцы не трогали ни Неда, ни Лодочника. Вероятно, и Фрэнку они не доставляли удовольствия. Но Ханна была настоящей фанаткой птичьего племени. Птицы — то единственное, что могло доставить эстетическое наслаждение на этом заброшенном острове. До сих пор она просто с удовольствием и бездумно наблюдала за ними, содрогаясь от убийственных действий Лодочника, но никогда не могла распознать объектов своей жалости: были ли это дикие утки, гаги, утки-мандаринки или кто-нибудь еще. Теперь она будет это знать в точности. И с уверенностью оповещать власти о том, что Лодочник замахнулся на редкие виды, находящиеся на грани исчезновения.
Она быстро просмотрела содержимое коробки. Там было три предмета. Большая книга о птицах, маленькая книга о птицах и крошечная пластинка с записью птичьих голосов.
Большая книга, яркая и блестящая, полна удивительных цветных фотографий, которые могли сделать разве что сами птицы в своих собственных гнездах. Маленькая книжка называлась «Определитель птиц». Это было само Знание, умещавшееся на ладони. Книжка открылась на картинке, распластавшейся во весь разворот и называвшейся «Ястребы в полете». Тучи самок ястреба с неподвижно раскинутыми крыльями парили на страницах, напоминая налет тысяч бомбардировщиков на Рур.
Ханна заторопилась вверх по лестнице и направила окуляр телескопа на дальний край польдера Чарльза, где болота сочились в море и где на Сабрину угрожающе наскакивала какая-то большая птица. Она отыскала раздел о болотных птицах. Цаплю, аиста, фламинго, ибиса, колпицу и журавля исключила сразу же. Ни одна из них даже отдаленно не напоминала ту птицу. Огорчительно.
Но, может быть, птица случайная? Бродила вдоль берега, словно дедушка с подвернутыми до колен штанинами. Может быть, это не шагающая, а плавающая птица, которая вынуждена шагать по болоту вброд из-за отлива? Но в «Определителе» не было водоплавающих птиц.
Зато нашелся раздел водоплавающей дичи.
А, вот она! Возбужденная, Ханна узнавала клюв, шею, грудь, ага, и огузок! Все совпадало.
Птица оказалась лебедем.
Удовлетворение было мимолетным, как и почти все мелкие радости нынешним утром. Она повернула трубу телескопа, поймав в окуляр Фрэнка и грузного Бигелоу. Они разговаривали с Лодочником. Вот это могло раз и навсегда отвратить Бигелоу от покупки! ДЕРЬМО. ДА ЕСЛИ ВЫ ДАЖЕ ПРИПЛАТИТЕ МНЕ БИЛЛИОН БАКСОВ, Я ВСЕ РАВНО НЕ СТАНУ ЖИТЬ РЯДОМ С ТАКИМ УРОДОМ. Вот уж не везет.
Совсем расстроившись, она спустилась вниз и взяла пластинку с записями птичьих голосов. Диск был тонким и мягким и прилип к проигрывателю, словно пленочка. Дешевая и гадкая. Она присела и стала слушать. Щебет птиц, как она быстро поняла, далеко не Бетховен или «Битлз», которых можно слушать без конца. На шкале ее музыкальных пристрастий они, пожалуй, занимали довольно низкое место, где-то рядом с писком кита-горбача. Она сняла пластинку и усмехнулась.
И зачем она так стремилась заполучить все эти птичьи премудрости? Стоит ли овчинка выделки?
Нет, не стоит. Кажется, издатели думали так же. Они вложили в коробку маленькую карточку, где оповещали, что она, если пожелает, может отослать все обратно в течение десяти дней. Деньги будут возвращены. Ничего более утешительного они сообщить не могли.
Именно этого она и желает.
Ханна вновь уложила в коробку книги, пластинку и аккуратно прослоила их пластиковыми прокладками.
Но коробка не закрывалась, и книги выпирали наружу. За короткое время пребывания на острове Гарсия они просто набухли от сырости. Влажность неожиданно выросла из-за резкого изменения температуры. От любой попытки запихнуть поклажу силой коробку пучило, и она трещала по швам. Ничего не получалось. Тогда она сунула книги в пышущую жаром печь, чтобы они немного усохли, и тут с улицы донеслись голоса. Фрэнк и ускользающий клиент Бигелоу возвращались. Боже, они, кажется, хохотали!
Мужчины ввалились, гогоча.
— Какой парень, — захлебывался Бигелоу. — Какой… парень!
— Оригинальный человек этот мистер Крукшанк, — осторожно поддакнул Фрэнк, виновато покосившись на Ханну. Предательство не было его стихией.
Бигелоу отодвинул стул от стола и с размаху плюхнулся на заскрипевшее сиденье.
— Соль земли! Нечасто в наши дни встретишь таких людей. Знаете, что я вам скажу, Ханночка? Он настоящая личность. Подлинное золото в человеческом обличье. Никакого притворства. Вот что мне нравится.
Ханна поставила посудину с кофе на стол. Посудина была постыдного вида. Эх, надо бы взять на время тот медный чайник у Лодочника. Пытаясь придать голосу хотя бы некоторую естественность, она выдавила из себя:
— Да. Отличный парень.
— Держу пари, он может порассказать уйму историй. Готов дать голову на отсечение, вы спускаетесь к нему на мельницу вечерком, чтобы послушать его россказни, а, Ханночка?
Ха! Вот болван!
— Да.
— Видите, Бену здесь понравилось, — поспешно вставил Фрэнк.
— У меня? — недоверчиво спросила она. — Или у Лодочника?
— Как вы его называете? Лодочник? Ха-ха! Забавное имечко для такого громилы.
— Вам забавно. — Лицо Фрэнка окаменело.
— Нет, я положительно влюбился в эти места. Просто по уши, Ханночка, дорогуша. Возможности безграничные! Не могу дождаться, когда это увидят все остальные.
— Остальные?
— Инвесторы! Денежные мешки! Мозги и движущая сила! Черт, я всего лишь авангард, разведка! Дайте этим парням месяц, и вы не узнаете своего захолустья! — Он весь устремился вперед, энергично потирая руки. — Деньги! Это все, что нужно здешним местам!
— Для чего именно, мистер Бигелоу?
— Я же сказал, Ханночка, возможностей море! Для начала утиная охота. Егерем поставим старину Джейба.
— Джейба?
— Лодочника, — пояснил Фрэнк.
— Он бабахнул из своей огромной пушки. Черт побери, я не видел такого ружья со времен фильма «Миссури». Перья летели, как снег. Как снег, Ханночка. Пруд был укрыт белым ковром. А потом, конечно, рыбалка. Мы выстроим отличную пристань со всеми удобствами и оборудованием. Флот моторных лодок или даже что-нибудь посолиднее для вечерних прогулок. А те холмы… черт меня возьми, они ведь должны просто кишмя кишеть оленями!
Говори спокойно, Ханна.
— Поясните-ка, мистер Бигелоу, во что это вы хотите превратить здешние места. Никак не возьму в толк все ваши рассуждения насчет охоты и рыбалки.
Его глаза вдруг стали жесткими, а тон более сдержанным.
— Ханночка, в Ванкувере, Виктории и вообще вокруг живут мужчины, которые вкалывают по-настоящему. Как проклятые. Это парни, от которых зависит благополучие нашей страны, — они ее кровь. Наше будущее в их руках. Будущее всего Богом забытого свободного мира. Но эти мужчины тоже люди. Они могут выдержать многое, но не все. Разочарования, стрессы, матери, которые слишком пекутся о своих чадах и только мешают, вы меня понимаете, Ханна? Эти мужчины могут сломаться, расколоться, треснуть. И где мы тогда будем? В той чертовой трещине? Мы не должны допустить этого. Мы обязаны заставить их время от времени отдыхать. Это наш гражданский долг. И этот остров мне представляется тем самым земным раем для взявших роздых сильных мужчин. Мирное, тихое местечко, где они могут подзарядить свои батареи перед тем, как снова ринуться в безумную крысиную гонку. Вот каким я вижу это место. Благословенный, тихий уголок во время шторма. Убежище.
— Для бизнесменов?
— Тут, конечно, будут и девочки. Прямо здесь мы устроим бассейн. Там, на западе, крытый теннисный корт, вдоль всей прибрежной линии коттеджи. Черт побери, да я уже представляю этот вечерний вид, открывающийся с воды: светящееся, мерцающее ожерелье огней. — Его глаза влажно блестели.
— Красивая картина, — сказал Фрэнк.
— Я не хочу, чтобы вы думали, будто я не ценю всего, что вы здесь сделали, Ханночка. Да вы просто творили чудеса на пустом месте! Из разговора с Фрэнком я узнал, что пару лет тому назад вы потеряли мужа. Какая жалость! Примите мои соболезнования. Я восхищаюсь вашим мужеством. Нужно быть особенной женщиной, чтобы управляться с таким владением, как это.
— Спасибо, — еле слышно проговорила Ханна. Неужели невозможно избавиться от этого человека? Голос его гудел и вибрировал в ушах, его большое, мясистое лицо, казалось, навеки отпечаталось на сетчатке глаз. Мысли ее плыли в голове, становились утомительно-путаными и невнятными, как птичий щебет на пластинке. Приобретет ли она что-нибудь, оставив себе эти кружочки с птичьими голосами? Не ценнее ли наивное незнание? Вчера она смотрела в небо и думала: КАКАЯ КРАСИВАЯ ПТИЦА. А если завтра сможет сказать: ЭТО АМЕРИКАНСКИЙ КОРОЛЕК, не утратит ли она что-то очень важное?
Не из печки ли сочится этот дым?
Сабрина добрел до пристани и теперь с опаской поглядывал на «ЗОЛОТУЮ ЛАНЬ». Какой ужасный день! Не стоило бы хозяйке дразнить его видом и запахом еды, не то она еще пожалеет. Вдобавок эта стычка с лебедем. Сабрина просто прогуливался. Это как-никак его территория. А лебедь вдруг раскипятился и стал шипеть, будто Сабрина здесь уже не хозяин. И тени снова замелькали между деревьями. Утки. А тут еще нависла над его головой угроза кастрации. Просто измываются над котом!
Именно эта последняя напасть подвигла Сабрину к бегству на берег моря.
Он много раз издали видел кота с «ЗОЛОТОЙ ЛАНИ». Длинного, тощего, серого в пятнах разбойника. Тот выглядел так, будто познал все на свете. Если сразу же не кинется в драку, то, может, захочет дать несколько советов. Сабрина устало тащился вдоль пристани.
— Стой! — Над корабельным фальшбортом появилась голова серого кота. — Когда этот корабль пришвартован, пристань считается моей территорией.
— Кем это считается?
— Мной. Ты хочешь что-нибудь возразить?
— Я просто хочу подружиться.
Волны отчаяния Сабрины докатились до корабельного кота.
— Как тебя звать? — спросил тот, смягчившись.
— Сабрина. Я знаю, что ты собираешься сказать, — упредил он насмешку.
Корабельный кот вздохнул:
— Не напоминай мне об именах. Меня зовут Уилбур, так меня кличет хозяин. Но его племянник, поддразнивая своего дядьку, упрямо переиначивает Уилбур на Бурвил или, того хуже, Оруэлл. Не понимает, что на самом деле это задевает МЕНЯ. Я просто бешусь. А Сабрина вполне нормальное кошачье имя. Твой хозяин, наверное, думает, что ты кошка.
— У меня хозяйка. Теперь она выяснила, что я кот, и хочет лишить меня…
— Люди всегда к этому стремятся, — подхватил серый кот. — Они видят в котах угрозу. Завидуют их мужским достоинствам. Постоянной готовности к фантастической производительности. Поверь мне, — печально добавил Уилбур, — я тоже этому завидую.
— Они и тебя лишили?..
— Давным-давно. Я почти забыл, что такое любовные утехи.
— А я так никогда и не знал. Но моя хозяйка считает, что я буду счастливее, не познав этого.
— Врет она. Поднимайся-ка на борт, дружище, я тебе все тут покажу.
Сабрина прыгнул на фальшборт, а потом на палубу. Она была длинная, широкая, плоская и деревянная. На корме высилось какое-то строение с окнами. Нос квадратный, забитый непонятным хламом. Тут и обитал Уилбур.
— Лишенный мужской стати, я буду чувствовать себя никчемным. — Сабрина ни на секунду не мог забыть своих горестей. — Будто половинка кота.
— Понимаю, что тебя тревожит. Люди и меня считают бесполезным. Поэтому я и могу сохранять некоторую независимость. Здесь на корабле, как ты понимаешь, водятся крысы. — И тут же из-за полуприкрытой металлической дверцы выглянула маленькая усатая мордочка.
— Ты по воле людей убиваешь крыс?
— Небеса свидетели, нет и нет. — Уилбур даже хихикнул от абсурдности подобного предположения. — В таком маленьком мире, как этот корабль, каждое животное должно жить в гармонии с теми, кто его окружает. Эй, Хитрюга! — На его зов крыса осторожно выползла наружу, с опаской разглядывая Сабрину. — У нас с Хитрюгой уговор, — сказал Уилбур.
Хитрые маленькие глазки изучали гостя.
— Приветик.
— Он держит под контролем рождаемость в крысином семействе, — пояснил Уилбур, — а я позволяю им шебуршить на продуктовом складе. Это соглашение основано на взаимной выгоде. Живи и давай жить другим.
— Но крысы так размножаются, — сказал Сабрина. — Как он это может регулировать?
Хитрюга горестно вздохнул:
— Ликвидация всех детенышей-самцов. Ненавижу это занятие.
— Но… Если нет самцов, как вы вообще размножаетесь?
— Все на мне. Я несу эту тяжкую ношу. Хе-хе, — не сумел подавить смешок Хитрюга. — Но знаешь, когда окрысишься, сил прибавляется. Кажется, меня уже зовут, — спохватился он. — И когда только наступит конец моим трудам? — Он воинственно расправил усы и шмыгнул под дверь.
— Уилбур, но это ужасно!
— Крысиная возня. Не мое дело. По мне, так все прекрасно. Усаживайся, Сабрина, и позволь старому морскому коту поведать тебе о необъятном мире, который простирается за пределами твоего мирка. Я могу рассказать истории, от которых у тебя шерсть дыбом встанет. Да, прекрасна жизнь в открытом океане, с ветром в усах и грохотом дизеля в ушах.
— Я как раз и хотел попроситься с вами в плаванье.
— Проехаться «зайцем»? Ха-ха! Давненько на борту у нас не было безбилетных пассажиров, — Глаза Уилбура округлились от этой забавной мысли, — Конечно, это потребует кое-какой подготовочки. Надо выработать соглашение. Да, еще еда и питье. Сложное дело.
— Я думал, что все путешествие длится не больше одного дня.
— Верно, верно. — Но чем больше Уилбур углублялся в размышления, тем мрачнее становился. — Конечно, охрана спохватится не сразу… И конденсация под палубным настилом ужасающая…
— Мне все равно.
— Верю, верю. Однако…
— Уилбур! — донесся требовательный писк.
— Иду, Хитрюга! — Он обернулся к Сабрине: — Подожди тут.
Но Сабрина не сдавался.
— Ты мне еще не показал корабль.
— Мы голодны, Уилбур!
Уилбур метался взад и вперед, не зная, на что решиться. Он жалостливо поглядел на Сабрину и устремился к дверному проему. Сабрина нырнул за ним в темное помещение, пахнущее машинным маслом и крысами. Это был совершенно незнакомый и возбуждающий запах. Уилбур уверенно двигался вдоль тускло освещенного коридора, и к нему присоединялись крысы, выскальзывающие изо всех щелей и отверстий. Значит, вот что такое корабль. И он, Сабрина, следует за корабельным котом, вовлеченный в его корабельные дела. Не так уж плоха эта жизнь. Он мог бы выдержать несколько лет такой жизни. Ветер в усах и грохот дизеля в ушах. Подружка в каждом порту. А как только он убежит и станет свободным, тут же переменит имя. Себастьян — вот достойное имя для кота. Оно останется в памяти потомков. Станет легендой морских побережий. И С ТЕХ ПОР КАЖДЫЙ РАЗ, КОГДА ДУЛ СЕВЕРНЫЙ ВЕТЕР, А ВОЛНЫ РАЗБИВАЛИСЬ ОБ ОБЛОМКИ «ЗОЛОТОЙ ЛАНИ», ОНИ СЛЫШАЛИ ПРИЗРАЧНОЕ МЯУ СЕБАСТЬЯНА, ГЕРОЯ СКАЛЫ ДРЕЙКА.
Тут пропасть крыс!
Они теснились в крошечном цейхгаузе, пищащие, воняющие, распространяющие ощущение безумного голода.
Уилбур вспрыгнул на полку, оставив Сабрину одного в окружении крыс, и тот сразу почувствовал, как они мысленно в него впились. Крыс было много, и все они думали об одном и том же. Это действовало на нервы.
Он услыхал глухой стук, потом другой. Поток овсяного печенья полился на пол кладовки. Крысы ринулись вперед, принявшись громко хрумкать и поспешно глотать. Уилбур спрыгнул вниз.
— Давай выбираться отсюда, — сказал Сабрина.
— Теперь можно. Я просто время от времени должен доставать для них еду. Вот и все.
Уже на палубе Сабрина спросил:
— А что, если еды не будет? Что они тогда станут есть?
— Крысы всегда что-нибудь найдут.
Затем последовала длинная, тоскливая пауза.
— Их так много, — вымолвил наконец Уилбур. — Приходится поддерживать хорошие отношения.
— Оруэлл! — Нед появился неожиданно и схватил Уилбура за загривок. — Опять крысы разбушевались! Развалился, чертяка! А ну мотай и разберись с ними! — Он швырнул Уилбура в распахнутую дверь и обернулся: — А ты кот миссис Пигго, верно? — На этот раз он не удосужился нагнуться. Грубый ботинок поддел Сабрину под пузо. — Ну-ка убирайся к черту с моего корабля!
Нога поднялась, выкинув Сабрину через фальшборт прямо на жесткие доски пристани.
Разъярившийся Сабрина не придумал ничего лучше, как сесть и демонстративно умываться. Безумная затея с безбилетным плаванием почему-то потеряла всякую привлекательность.
— Вы должны сказать ему, Франк.
Бигелоу стоял невдалеке посреди пляжа, жадно вдыхая морской воздух. Фрэнк печально смотрел на него.
— Он по-настоящему заинтересован, миссис Пигго.
— Я полагаю, настало время называть меня Ханной, Фрэнк. Но только не Ханночкой. — Она тоже разглядывала Бигелоу, обрюзгшего, багрового. Удача, что сегодня холодно. Он из тех, кто не постесняется натянуть шорты и гавайскую рубашку до пупа. — Ни за какие коврижки не продам я своей фермы этому типу. Это бы значило — предать все то, ради чего мы с Чарльзом работали.
И вдруг Фрэнк сказал неожиданное:
— Пора перестать жить прошлым, миссис Пигго. Еще при жизни мистера Пигго вы затеяли битву, которую не могли выиграть. Я вижу, как все здесь месяц от месяца приходит в запустение. Бигелоу прав: единственный выход — вливать и вливать деньги. У вас и мистера Пигго денег не было.
— Не желаю и слушать, мистер Дрейк.
— Послушайте сейчас, потому что впредь я уже этого не скажу. Вы проигрываете сражение. Это не место для такой женщины, как вы. Оно снова дичает. Мы сегодня видели повсюду на болотах бобровые запруды — с наступлением весны все луга затопит. Ваше счастье, если не уйдет под воду и дом. Продавайте все сейчас, пока не поздно!
— Вы закончили, мистер Дрейк?
— Да.
— Тогда пойдите и скажите этому ужасному человеку, что он не сможет приобрести мое имение. И увозите его с острова немедленно!
Назад: Глава третья
Дальше: Глава пятая
