Глава пятая
Все те мрачные дни, когда Чарльз лежал в ванкуверской больнице, бессмысленно глядя на бегущие по потолку палаты прозрачные трубки и мучая окружающих бредовыми речами, Ханна не расставалась с Эймей. Поначалу встреча со старой школьной подругой, которая снимала небольшую квартирку с окнами на гавань, показалась настоящей удачей. Но уже через неделю Ханна осознала свою ошибку.
Эймей возомнила себя спасительницей.
— Положись на меня, дорогая. — И она быстро состряпала диетический обед из вареной курицы и картофельного пюре. — Проглоти это, Ханна. Увидишь, тебе полегчает.
— Но, Эймей, болен Чарльз, а не я.
— Заблуждаешься. Поверь мне, Ханна, ничто так не убивает, как потеря любимого. Немногие это понимают.
— Никто не говорил, что Чарльз умирает.
— Ну вот, и ты туда же! Тебе трудно осознать собственную вину и смело глянуть в лицо будущему. И я тебя не обвиняю. Да еще эти странные намеки полиции насчет пальцев на ногах. Слава Богу, что пока они отстали. Я собираюсь тебе помочь, а вдвоем мы все осилим. — Она принялась загибать пальцы: — Первое. Бедняга может умереть. Ты думала о тратах на похороны? И не можешь же ты оставаться одна на Гарсии. Второе. Он выкарабкается, но останется недоумком до конца дней. Как ты сможешь и заботиться о нем, и одновременно зарабатывать на жизнь? Сиделка стоит целое состояние.
Эта женщина приводила ее в ярость.
— И третье. Вдруг он полностью выздоровеет? Ты об этом подумала?
Эймей смотрела на нее преданными, влажными, чуть выпуклыми глазами.
Она настояла на том, чтобы дважды в день сопровождать Ханну в больницу. Пытливо вглядываясь в Чарльза, Эймей прощупывала его, похлопывала и вела ученые беседы с медсестрами. На третий день она притащила карманный фонарик и посветила им в глаза Чарльзу, при этом многозначительно прищелкивая языком. Но Чарльз оставался к этому моменту безмолвным. Он уже перестал бормотать и лежал беззвучно и неподвижно, никого не узнавая. Это рассердило Эймей.
— Ему надо сконцентрироваться, — резко сказала она в начале второй недели. — Он уходит в себя… я такое уже наблюдала. Самостоятельно он не сможет перебороть болезнь. — Она схватила больного за локоть и принялась раскачивать его руку, словно ручку трюмной помпы.
— А где ты получала медицинское образование, Эймей?
— Где придется. То тут, то там. Работала на добровольных началах. Мы обязаны делать все, что можем, для тех, на кого свалилась беда, Ханна. Какая польза в деньгах, если нет здоровья, как я обычно говорю!
На следующий день Ханна заявила Эймей, что пойдет навещать Чарльза одна.
— И думать не смей! Я не позволю, — возмутилась Эймей. — Нет и нет. Вот что я тебе скажу. Сегодня выдался прекрасный денек, и мы пропускаем утреннее посещение. Погуляем по парку, подуем на паутинки, потом сходим вдвоем куда-нибудь пообедать, а уж после этого отправимся в больницу. Ты соберешься, наберешься сил и будешь гораздо лучше готова к борьбе.
Чарльза не оказалось в обычной общей палате. Они отыскали его в маленькой одиночной палате — плохой знак. Выглядел он совсем слабым. С фонариком в руке Эймей заглянула в самую глубину его правого глаза.
— Я не хочу, чтобы ты это делала, Эймей. Что все это значит?
— Это значит, что у него все еще прекрасная реакция, Ханна. Разве я не права, Чарльз, старина? Давай поговори с ним, Ханна. Помни, что он нас слышит и понимает, хотя и не может ответить. Для него важно не чувствовать себя отторгнутым. Слишком часто пациентов, словно осужденных, оставляют наедине с их болезнью.
Да, были моменты, когда Ханна с радостью задушила бы Эймей. Она наклонилась над мужем:
— Привет, Чарльз. — Ничего больше придумать она не могла.
— Он наверняка волнуется о ферме. Подбодри его.
— На ферме все идет прекрасно, Чарльз.
— Расскажи о конкретных делах. Он ведь не идиот. Просто болен, и все.
— Эймей, как раз конкретное дело и свалило его!
— Тем более. Он должен все осознать и изгнать это из своей головы.
— Но именно этого он и не может сделать! Чарльз не в состоянии ни вглядеться в свои дела, ни что-либо изменить.
Сидя по обе стороны больного, они скрестили напряженные взгляды.
— Он должен! — резко сказала Эймей. — Иначе ему не выкарабкаться. Его надо опять вовлечь во все это! Втащи его, Ханна! Не выкидывай его из своей жизни!
Досчитать до десяти.
— Он и знать не желает о ферме.
— Желает! Желает! Смотри, он кивнул!
— Нет, не желает!
Эймей склонилась над постелью:
— Чарльз, послушай меня. Ты ведь хочешь знать о ферме, о том, что Ханна делала все эти дни, и вообще обо всем? Моргни, если да. Один раз — да. Два раза — нет. — Она уставилась своими выпученными глазами на Ханну: — Устраивает? Согласна?
— Да.
— Тогда спроси его.
— Чарльз… Э-э, ты хочешь услышать последние новости?
Они замерли, наблюдая.
— Моргнул один раз!
— Он вообще не моргал.
— Уж во всяком случае не дважды.
— Он слишком слаб, чтобы моргать.
— Чепуха. Если он и может чем-нибудь шевельнуть, так только веком. Это у человека самая сильная мышца, неужто не знаешь?
— Самая?
— Странно, но это так. Один из парадоксов природы.
— Как это может быть?
— Сестра! — Эймей окликнула женщину, катившую тележку мимо открытой двери палаты. — Скажите моей подруге, какая мышца самая сильная. Ставлю фунт за фунт, что это…
— Ты раньше никогда не говорила «фунт за фунт»!
— Какая разница! Хорошо, десять долларов за то, что это веко. Устраивает? Скажите ей, сестра.
Сестричка, молодая, хорошенькая, хлопала огромными глазами.
— Я… Я… — Она растерялась и переводила взгляд с Ханны на Эймей, затем на Чарльза. — Я… — Она повернулась и поспешно ретировалась.
Эймей покрутила пальцем у виска:
— Вырождение. И такое повсюду.
— Но ты никогда не говорила «фунт за фунт», Эймей! — Выяснить это вдруг стало самым важным.
Эймей открыла было рот, чтобы ответить, но тут вошла женщина в белом халате. Она рассеянно глянула на них и проговорила:
— Хорошо, что вы уже здесь. Кто из вас пришел проститься с близким человеком?
Ледяная рука сжала сердце Ханны.
— Загляните в соседнюю палату, — вскинулась Эймей. — Здесь никто не собирается прощаться, счастлива вам это сообщить.
— Ну… — Врач смутилась. — Тогда кто же вы?
— Просто посетители. Кажется, сейчас как раз часы посещения?
— Эймей, я…
Врач помрачнела:
— В таком случае вам лучше выйти отсюда. В любой момент может явиться вдова мистера Пигго. Едва ли ей будет легче от того, что палата полна праздных зевак.
Похолодевшая Ханна перевела взгляд на серое тело.
— Мы не поняли друг друга. Это я миссис Пигго. Я вдова.
Опять лил дождь. Он барабанил по крыше и крупными каплями плюхался в горшки и кастрюли, которые Ханна предусмотрительно расставила по полу. Что за наказание эти места! Как только дождь прекратится — если это вообще когда-нибудь произойдет, она все вымоет, вычистит внутри и снаружи и починит крышу. Может быть, даже спилит несколько красных кедров и усталостью снимет напряжение. Но пока она может только перечитывать «Поминки по Финнегану» и ждать прекращения дождя.
Наконец ей показалось, что дождь утих. Слабый солнечный свет отразился в лужах за окном. За что теперь взяться? Первым делом стряхнуть сонливость, отложить книгу, надеть сапоги и завести трактор. Да! Пришла весна, и кровь в жилах должна играть как вино! Настало время сева. Новое рождение самой Жизни!
Ну кого она обманывает?
Ладно, так или иначе, пора сеять, чтобы иметь в этом году хоть какой-то урожай. И Фрэнк должен появиться через пару дней. Будет стыдно, если он приедет и обнаружит, что ничего не сделано. Хоть бы трактор завелся. Если начистоту, то с прошлой осени практически ничто не изменилось.
Однако, к ее удивлению, трактор все-таки завелся, весело затарахтел, и она, не мешкая, закинула мешок семян в сеялку и включила сцепление. На смертном одре бедняга Чарльз слабым голосом уверял, что никогда ей одной не справиться с работами на ферме. Он так об этом волновался. А она, поглядите, вон какая умелая фермерша, выезжающая в поле на своем железном коне.
Вокруг была бездна воды.
Северный луг представлял собой озеро, залита была и половина Среднего луга. Польдер Чарльза просто исчез под водой, и у лебедя теперь появился подходящий водоем.
…Жаль, что отказалась от той посылки. Книги хоть и разбухли, но вполне годились. Но этот щебет на пластинке… Он так раздражал!
Смешно, но, кажется, она почти не сдвинулась с места. Надо бы двигатель помощнее. Трах-тах-тах-та-та! Господи, колеса все глубже уходили в мягкую землю. Трактор рыл яму прямо во дворе. Невероятно! Кто бы мог подумать, что эти огромные колеса не могут сдвинуть с места такую маленькую ладную штучку, как сеялка?
Она спрыгнула вниз и тут же погрузилась по икры в жидкую грязь. Трактор зарылся по самые оси. Он будет здесь стоять до тех пор, пока земля не подсохнет. Если она вообще когда-нибудь высохнет…
О небеса, из болот вытекала настоящая РЕКА и устремлялась на ее поля! Что происходит? Это Лодочник, кто же еще! Он каким-то образом отвел русло сюда.
Вспыхнув от ярости, придавшей ее ногам упругость тракторных рессор, Ханна с громким хлюпаньем устремилась через Домашний луг к отводной канаве.
Очень скоро она убедилась, что на этот раз зря грешила на Лодочника. Канава была перегорожена наваленными как попало бревнами, ветками, пучками травы и бог знает чем еще.
Это бобры. Фрэнк предупреждал, но она не прислушалась. Боже, что за хаос! Вода бежала из болот широким потоком, перекатываясь через канаву, словно ее тут и не было. Ханна ухватилась за торчащую из воды ветку и потянула. Неожиданно ветка легко поддалась, она оступилась. Вода залилась в высокие сапоги.
Будь они прокляты, эти бобры!
— Как я и предсказывал, пришли дожди, — сказал Аттила, — и человека унесет обратно в море.
— Нам бы не стоило забывать и об угрозе со стороны Лутры-выдры, — заметил Грызун, глядя на вдохновенно сновавшего по бревну Аттилу.
— Мрачные мысли, Грызун!
— Знаю. Но ведь и вести мрачные, Аттила. Вчера у северных запруд Лутра схватила двух детенышей.
Огромная голова Аттилы нависла над ним.
— Северные запруды? За этот район отвечаешь ты, Грызун.
— Именно поэтому я и беру на себя смелость рассказать, Аттила.
— Разве никто не поднял тревогу?
— Предупреждали о появлении Лутры, как только она пришла на болота, Аттила, но никто не придал этому значения. Или, может, не поняли? — Чувствуя, что оплошал, Грызун пытался оправдаться. — Предупреждали шлепаньем хвостов, но когда этот сигнал дошел до северных запруд, его могли не так истолковать.
— Не так истолковать? — Голос Аттилы зловеще зазвенел, — Не так истолковать! Какому бобру не ясно, что означает шлепанье хвоста по воде? Хвосты для того и созданы, Грызун!
Грызун молчал. Он уже жалел, что не поручил кому-нибудь другому сообщить скверную новость.
— Все поняли, что шлепанье хвостов — СИГНАЛ. Но не поняли, какой это сигнал! Если ты помнишь, Аттила, у нас об этом в прошлом году был длинный спор.
— Конечно, помню!
На помощь Грызуну пришел Фройд:
— В прошлом году мы пришли к соглашению, Аттила. И это была веха в нашей жизни. Решили, что сигналы будут передаваться по всему пространству болот. Размежевание между хатками губительно для жизни бобров. Вместо того чтобы при первой опасности скрываться в собственной хатке, каждый должен шлепнуть по воде хвостом, оповещая соседей. Тогда буквально через несколько мгновений тревожный сигнал, повторенный другими хвостами, облетит все болота. А два шлепка, переданные следом, означают, что опасность миновала.
Тут вмешался и Дэрр:
— Фройд все путает. Два шлепка как раз и означают опасность. Один шлепок — значит, все спокойно. Так принято на Мельничном пруду.
— Вот это я как раз имел в виду, говоря, что все перепутали, — подхватил Грызун. — Лутра появилась на северных запрудах со стороны Мельничного пруда. А тамошние, северные бобры считают наоборот: один шлепок — опасность, два шлепка — отбой.
— Мы не собираемся подделываться под тебя, Грызун, — заносчиво объявил Дэрр. — У нас на Мельничном пруду есть нервные бобры. И я не стану их расстраивать и пугать по твоей прихоти.
— Клянусь хвостом Великого Рубщика! — возопил Аттила, теряя терпение. — Неужели я окружен идиотами? Вы что, не можете договориться по такому пустяку? Я должен издать указ?
— Да, — завопили все разом.
На губах Аттилы запузырилась пена.
— Хорошо же! — гаркнул он. — Издам!
— Давай, Аттила! Издавай, Аттила! — возбужденно голосили бобры.
— Издам! Издам! — Аттила бешено завращал глазами.
Фройд вдруг сообразил: Аттила уже потерял нить рассуждения, забыл, о чем они только что говорили.
— Предлагается следующее: один шлепок означает опасность. Не ждите второго. Вот и все. Каждый должен высказаться. Да или нет?
— Да или нет, Аттила?
— Бобриное будущее в твоих лапах, Аттила, — раздался чей-то глухой голос.
Загнутые полумесяцем резцы всплыли из дыры в полу, за ними появилась седая голова Крыши. Возбужденный писк бобров уважительно оборвался.
И в тишине Аттила услыхал дрожащий голосок:
— Может, Крыша это решит?
— Кто это сказал? — взвился вожак. — Кто это сказал?
— Что сказал? Что сказал? — Все в недоумении вертели головами. А голова Аттилы склонилась набок, будто он вслушивался в себя, глаза его полыхали красным пламенем.
— Я слышал голос, — пробормотал Аттила. — Ясно слышал какой-то тихий голос. Я найду того, кто это сказал, и прикончу его. — Глаза вожака шарили по присутствующим. — В наших рядах предатель.
Грызун шепнул Фройду:
— Ты слышал голос?
— Голоса не было. Это говорит болезнь Аттилы.
— А теперь, — прокричал Аттила, — пока человеческое существо будет бороться с наводнением, мы высадим десант!
Быстрая перемена в уме вожака ошарашила его команду.
— А как же Лутра? — спросил Грызун.
Аттила улыбнулся:
— Я рад, что ты не забыл. Но я знаю, как совладать с Лутрой. Через неделю мы избавимся от нее навсегда!
— …избавимся навсегда! — подхватил бобриный хор.
— Как? — высунулся Крыша.
— Разве мы трусы, дрожащие в своих хатках в ожидании Лутры? Нет! — грохотал Аттила. — Мы просто выжидаем, а Лутра делает промашки и ошибки. Но теперь пришло наше время. Теперь мы нападаем.
— Лутра совершила ошибку? — осторожно спросил Крыша.
— Клянусь Великим Рубщиком, совершила! Величайшую ошибку в своей жизни! Она показала дорогу к своей норе! И мы придем туда. — Победно оглядывая испуганные мордочки своих собратьев, Аттила продолжал: — Бобры! Что защищает нас от Лутры?
— Плотины?
— Глубокая вода?
— Бесконечное размножение?
— Умение прикидываться мертвыми?
— Дураки! — радостно завопил Аттила. — Наше сильнейшее оружие — сами болота, густая вода, в которой вязнут ее лапы, и деревья, чьи вершины врастают в небеса!
Это была поэтическая картина, но, как и во всякой настоящей поэзии, в ней было больше тумана, чем сути.
— Он совсем рехнулся, — прошептал Фройд Грызуну, — не пора ли отправить его на Мельничный пруд?
— Что ты пытаешься нам втолковать, Аттила? — спросил Крыша.
Кинув на него раздраженный взгляд, Аттила произнес:
— Мы завалим ее нору деревом.
Великолепие и простота замысла ошеломили даже невозмутимого Крышу, и наступила благоговейная тишина.
Ухмыляясь, Аттила уселся на свое покрытое травой возвышение.
— Принесите мне нежных побегов красной ольхи, — важно произнес он, — Я подкреплюсь.
Прежде всего надо было переплыть пруды. Матери-бобрихи показывали своим детенышам проплывающих героев, каждого называя по имени.
— Это Грызун, может быть, наш будущий предводитель. И Дэрр, который заботится о перетрудившихся бобрах. Фройд-умник и Гурт-работник. А видите вон того старого бобра с позеленевшими резцами? Это легендарный Крыша. Весь цвет бобров проплывает перед тобой, сынок. Такого зрелища нам больше никогда не увидеть. Давайте помолимся за них. Наши жизни в их лапах.
Да, это была грозная дружина, на славу подобранная Аттилой. Если все пройдет удачно, бобриное семейство избавится от самой большой напасти. Если же все провалится, бобры лишатся своих самых великих воинов и умов. И в том, и в другом случае Аттила окажется в выигрыше.
Это не могло ускользнуть от внимания самых проницательных.
— Мы мощная команда, — осторожно сказал Грызун.
— Слишком мощная, — откликнулся Фройд, когда они взобрались на дамбу и нырнули в следующий пруд.
Грызун искоса взглянул на товарища:
— Только Крыша, пожалуй, обуза.
Старый и дряхлый бобер отфыркивался в нескольких ярдах позади.
— У Крыши тоже найдутся преемники. Как и у любого из нас. Ты понимаешь, Грызун, что я имею в виду?
— Боюсь, что понимаю.
Бобры часто останавливались и беседовали с обитателями встречных хаток. Чем дальше они продвигались на запад, тем свежее и полнее были сведения о Лутре. Вчера днем ее видели крадущейся в камышах. Только сегодня утром ее тень промелькнула рядом вон с той хаткой. Кто-то слышал жалкий крик. Пропал детеныш. Лутра, вероятно, сейчас пировала. Считалось, что она живет в пещере на берегу речки, которая стекает с холмов. Кое-кто видел плывущие вниз по течению кости, да и вода в той речке была зловонной.
— В пещере? — разочарованно протянул Грызун. — Трудновато будет завалить ее деревом. Почему она не живет в норе, как все остальные?
— Так уж выдры живут, — мудро заметил Крыша, чуть задыхаясь от быстрого плавания.
Они затаились под речным берегом, лишь усатые мордочки немного высовывались из темной воды. Действительно, вода воняла!
— Мне тут не нравится, — захныкал Дэрр. — Поворачиваем обратно.
— Прямо в лапы Аттиле?
— К черту Аттилу! — закричал Гурт, осмелевший вдали от вожака. — Давайте устроим переворот!
— Не пришло еще время, — остановил его Крыша. — Аттилу многие поддерживают.
— Что же тогда делать? — спросил Дэрр.
— Почему бы не попытаться убить Лутру? — вставил Грызун.
— Убить Лутру? — задрожал Дэрр.
— Но мы же для этого и приплыли сюда.
— Да, конечно. Именно так.
— Ее логово вон там, — указал Грызун. — Видите темную дыру? А рядом дерево. Это ее погибель.
При мысли о том, что предстоит погрызть дерево, у всех потекли слюнки. У всех, кроме Крыши, который давным-давно позабыл сладость перегрызаемого ствола.
— Я давно это обдумываю, — сказал он.
— Давно? Обдумываешь?
— У нас появилась возможность применить мою теорию на практике. Мы команда, нас пятеро. Самая большая опасность подстерегает бобра, когда дерево падает. Верно? Хватит работать поодиночке: один бобер — одно дерево. В этом случае смерть почти неизбежна. Теперь, — его загнутые резцы вспороли воду, — теперь мы можем попробовать работать по-новому: четыре бобра — одно дерево. Вы понимаете? Оно может придавить только одного, и опасность смерти уменьшается в четыре раза. Удача в ваших лапах, бобры!
— НАШИХ? А ты, Крыша?
— Я же не могу грызть. Но я предусмотрел и это. По моей теории пятый бобер — а в данном случае это я — будет наблюдателем. Он должен стоять в отдалении и предупреждать других, когда дерево начнет падать. Это вообще исключает случайную смерть. Ну остается разве что пять — семь процентов на везение. Не много, согласитесь.
— Звучит неплохо! — оживился Гурт. — Двинули, бобры!
— Погоди минутку, — остановил их Фройд.
Но все уже вылезли из воды и устремились к толстому тополю. Непоседливый Гурт, как всегда, был первым. Дэрр и Грызун еле поспевали за ним. Фройд притормозил и, обернувшись, крикнул:
— По какому сигналу начинать, Крыша?
— Я три раза шлепну хвостом.
Это всех удовлетворило, и они немедля взялись за работу. Щепки летели во все стороны. Дерево было приятно твердым, и, увлекшись, они быстро забыли о цели всей затеи. Слышались лишь радостные всхлипы и шумное дыхание. Разгоряченные, они свирепо ухмылялись друг другу и грызли, грызли, грызли. Как заразительна работа сообща, думал Грызун, а еще лучше, когда есть общая цель, которая сближает так же, как выстроенная всем семейством плотина. Сплоченные, они непобедимы.
Никто из них не обратил внимания на яростное шлепанье хвоста по воде. Крыша зря старался. Да они и позабыли вовсе, сколько шлепков означают опасность. Они очнулись только тогда, когда с ужасающим треском и скрипом дерево накренилось и последние древесные волокна стали рваться перед их оскаленными мордами.
Грызун вытаращил глаза. Он не раз видел, как валится дерево, но никогда еще оно не поддавалось так быстро. Четверо бобров перегрызли толстенный ствол в мгновение ока. Он сжался и зажмурился. Инстинкт подсказал ему, что произойдет в следующее мгновение. Раздастся грохот. Земля содрогнется. И он увидит беспомощное бревно, которое нужно лишь оттащить к плотине.
Возбужденный от наполнявшей его свирепой радости, он открыл глаза.
Так все и было. Аккуратно срезанный ствол лежал на земле. Но под стволом лежал беспомощный, раздавленный Крыша.
Как-то не вязалось это печальное зрелище с яростной радостью хорошо сделанной работы. Бобры, озадаченные и растерянные, бессмысленно сновали туда-сюда. Ужасное событие лишило их разума. Невозможно было осмыслить трагедию. Первым опомнился Грызун.
— О, клянусь хвостом Великого Рубщика… — пробормотал он. Крыша лежал неподвижно. Остекленевшие глаза смотрели в небо.
— Он умер как настоящий бобер, — выговорил наконец Гурт.
— Он был лучшим из нас, — сказал Грызун.
— Ушло великое прошлое, — сказал Фройд.
— Наступил рассвет нового времени, — произнес Дэрр.
— Это самая большая глупость, какую я слышал от тебя, Дэрр, — оборвал его Грызун. — Разве ты еще не понял, что это означает? Болота лишились единственного бобра, который понимал людей и мог сдерживать Аттилу. Теперь Аттила совсем обезумеет.
— Я просто пытался думать о лучшем, — обиделся Дэрр. — Так меня учил Фройд.
— Есть времена правильные и неправильные. Есть думанье верное и неверное. Учись различать, Дэрр. Это прискорбное событие не сулит нам ничего хорошего. — Фройд мрачно оглядел всех. — Клянусь Резцом Крыши, это печальный день для бобров.
— Ты сказал: «Клянусь Резцом Крыши», — с удивлением заметил Грызун.
— Именно так.
Грызун помолчал и задумчиво проговорил:
— Значит, это прискорбное событие…
— Значит! — многозначительно кивнул Фройд.
Остальные двое ничего не поняли.
— Что нам теперь делать? — спросил Дэрр.
— Убрать тело, — ответил Грызун. — Мы же не хотим, чтобы Лутра его обнаружила.
— Лутра?
— Выдра. Выдра, которую мы пришли убивать.
— А вместо этого убили Крышу. — От напряженного мышления ворсинки на лбу Дэрра встали дыбом. — Выходит, мы болваны? Простите за грубость.
Высвободить Крышу из-под дерева никак не удавалось. Они толкали бревно, они тащили Крышу, но все без толку. Упавшее дерево вмяло его в грязь и пригвоздило намертво.
— И зачем мы свалили такое большое дерево, что его и приподнять невозможно? — недоумевал Дэрр, который уже забыл, для чего все затевалось.
Бобры уныло смотрели друг на друга.
— Что же теперь делать? — раздумывал Грызун. — Не можем же мы его тут оставить. Это неправильно истолкуют.
— Прикроем тело ветками, — предложил Фройд. — Может быть, муравьи уничтожат его, прежде чем кто-нибудь на него набредет. А мы расскажем всем, что Крыша умер как герой.
Чихнул, и резцы наконец врезались в череп. Но перед смертью он успел наговорить кучу мудрых слов.
— Тогда мы должны придумать и кучу мудрых слов, чтобы пересказать их нашему народу?
— Верно. Итак, смерть была мгновенной. Один чих, и он, дрыгая лапами, повалился на землю. Течение понесло его к морю.
— Течение поволокло его к морю, — загалдели все разом.
— Тогда давайте возвратимся и все поведаем Аттиле, — распорядился Фройд. — У меня предчувствие, что он не очень разъярится.
— Он принял смерть так, как подобает и всем нам, — рапортовал Грызун.
Аттила размышлял. Стоит ли представлять Крышу великим мучеником? Пожалуй, только не очень великим.
— Не совсем так, Грызун, — мягко возразил он. — Все-таки смерть Крыши оказалась бесполезной, потому что Лутра еще жива.
— Он предупредил нас об опасности последним шлепком хвоста.
— Двумя шлепками, — поправил Дэрр. — Будем справедливы к незабвенному Крыше.
— ТРЕМЯ, — поправил его Грызун, — но падающее дерево оборвало счет.
Аттила возвысил голос:
— Я понял, бобры! Почтенного Крышу придавило деревом. Что ж, такое случается нередко. Признаю, что в молодости Крыша слыл безумно разумным бобром. Но увы, старость ждет каждого из нас. В последние годы он превратился в бесполезного болтуна. Никто не обвиняет его. Но ближе к концу Крыша и вовсе поглупел. Мы потеряли его еще до того, как дерево придавило его. Увы.
— Увы-ы!
— Но жизнь продолжается. Бобры не должны забывать о Великой Затее. Луга затоплены, и сейчас до прихода лета нужно объединить наши усилия. Старую плотину надо укрепить и возвести новые, чтобы соединить все потоки воды. Человек ужаснется и уйдет. Наступил момент начать битву у самых дверей человеческого дома!
Аттила многозначительно помолчал. Но обычного ответного рева не последовало. Потрясенные гибелью Крыши, бобры не до конца поняли смысл слов своего вожака.
— У самых дверей? — наконец переспросил Грызун.
— Обрушиться всей мощью! Это второй этап Великой Затеи! Превращение человеческого жилья в кучу обломков.
— Но… — опасливо возразил Дэрр, — но разве Крыша не предостерегал от этого?
— Крышу просто-напросто придавило поваленным деревом! — возопил Аттила. — Потому и советы его непригодны. Слишком долго Крыша дурачил нас своими выдумками. Теперь мы свободны!
Бобры долго и сосредоточенно обдумывали его слова и вдруг начали осознавать, что было нечто… НЕСПРАВЕДЛИВОЕ в превосходстве Крыши над всеми. Почему он всегда говорил свысока? С чего это он считал себя достойнее и умнее всех?
— У Крыши и на себя мозгов не хватало, — пробурчал Дэрр.
— Я рад, что ты это заметил, Дэрр, — похвалил его Аттила.
Но слова Дэрра вдруг вызвали прилив тайного ужаса, который гнездился в самой глубине существа Аттилы, и он внезапно вздрогнул, ощущая слабость своей собственной плоти.
