Увидев у заезжего двора, в котором он остановился, Карадаг-бея, Хмельницкий как-то сразу почувствовал себя увереннее. Теперь в Бахчисарае у него появился сильный, влиятельный союзник. Значительно влиятельнее, чем грек Кремидис, которого он тоже давно причислил к своей дипломатической рати.

— Одного не пойму, Карадаг-бей, как вы столь быстро сумели переправиться на этот благословенный полуостров? — приветствовал его полковник. Встреча с Ислам-Гиреем наконец состоялась, и Хмельницкий остался ею доволен. Ему мучительно было бы осознавать, что дни, проведенные в Бахчисарае, завершились ничем. — Мне сказали, что вы будто бы вернулись в Таврическую степь, к своему отряду.

— Просто все вы: и татары, и казаки, по духу своему — кочевники. Вам доступна только степь, по которой кочуете под ветрами, как перекати-поле. А я метнулся к морю, где меня ждал припрятанный до лучших времен челн с четырьмя гребцами и надежным парусом. И высадили они меня прямо напротив Бахчисарая, нужно было только перевалить через горы.

— Вот он — истинный путь на Крым. Вчера вечером я уже успел повидаться с ханом.

— Вчера вечером я уже знал об этом.

— Четыре гребца и надежный парус на припрятанном челне… — завистливо согласился полковник, признавая несоизмеримость их возможностей. Сошел с коня и предложил Карадаг-бею быть его гостем.

— Вы приглашаете меня сюда?! — высокомерно спросил советник хана. — Ну, спасибо, полковник. Кто куда прибыл: вы ко мне в Крым или я к вам на Сечь? Поэтому не я, а вы станете моим гостем. Не волнуйтесь, это недалеко. Тем более что завтра хан все равно не сможет принять вас. Встреча перенесена на послезавтра, на утро.

Хмельницкий удивленно взглянул на Карадаг-бея.

— Неужели вы считаете, господин полковник, что вчера он принял вас потому, что узнал о красавце-коне, которого вы собираетесь поднести ему в дар и которого ваши казаки строго охраняют в конюшне заезжего двора? Смиритесь с тем, что о коне и прочих дарах он тоже узнал от меня. Что вы так удивленно взираете на меня, полковник? Это в степи я был несостоявшимся правителем несуществующей Великой Тавриды, или Тавристана. Здесь же я все еще советник хана. И что-то вроде начальника его личной охраны.

— То есть встречей с Ислам-Гиреем я обязан вам? Я все верно понял?

— Главное, что она состоялась, — рассмеялся Карадаг-бей. — Прикажите своим воинам и слугам готовиться к переезду.

— Вы настолько довольны нашей встречей, что создается впечатление, будто сами заинтересованы в ней.

— Позвольте ответить лишь на первую часть вопроса, полковник. Я не очень доволен результатами вашей первой беседы. Ожидал большего.

Дальнейшие объяснения Хмельницкому не понадобились. Не прошло и часа, как легкая дорожная карета, в которой сидели он и Карадаг-бей, а также конные казаки, сопровождавшие полковника, предстали перед небольшим, выстроенным в рыцарском стиле замком, возвышавшимся на двух уступах горы. К нижней части подходила вымощенная булыжником дорога, к верхней вела едва приметная тропа, по которой опасно было подниматься даже всаднику. На склоне тропа раздваивалась и одна часть уводила в поросший кустарником горный овраг, по которому беглецы из замка могли уходить дальше в горы.

Мощные стены, узкие стрелецкие бойницы, между которыми виднелось несколько отверстий пошире — для орудий; массивные дубовые ворота, намертво перехваченные железными крестовинами, — все свидетельствовало о том, что люди, возводившие сооружение, думали не об уютной жизни, а о надежном прибежище на случай нападения.

— Эту цитадель начал строить еще мой прадед. Завершали дед и отец. Мне осталось лишь немного видоизменить внутренние строения, чтобы они больше напоминали флигеля французского дворца, нежели восточного караван-сарая, — коротко объяснил Карадаг-бей, когда ворота закрылись и они оказались посреди двора, в который мастера удачно превратили обширный скальный выступ.

Хмельницкому нравилось здесь буквально все. Небольшой бассейн, чаша которого тоже была выдолблена в скальном грунте, представлялся достаточно глубоким, чтобы в нем можно было купаться; кроны двух абрикос создавали призывную тень, а расставленные по периметру двора четыре настоящих крепостных орудия, возведенные на каменные лафеты, обнюхивали стволами неширокий подъезд к замку, напоминая всякому, кто попытается проникнуть сюда, что возводили эту обитель мастера, привыкшие не к роскоши, а к войне.

Полковнику вдруг показалось, что всю жизнь он только и мечтал о таком замке, который стал бы и родовым гнездом Хмельницких и родовой цитаделью их чести. Не то что подверженный налету любого проходимца его хуторок Субботов, неподалеку от Канева.

Однако он прибыл сюда не для того, чтобы расточать восхищения.

— Извините, Карадаг-бей, но все же мне не совсем понятен ваш интерес ко всей той кампании, которую мы затеваем против Польши. — Теперь Хмельницкий понимал, почему европейским стилем жизни совращал хана именно Карадаг-бей. Оказавшись в его покоях, полковник не мог отделаться от мысли, что опять попал в один из дворцов Франции или в замок польского аристократа, в стенах которого больше общались по-французски, нежели по-польски.

— Вас удивляет все это? — обвел рукой хозяин, приглашая его в небольшой банкетный зал, где слуги успели накрыть на стол, на котором исходили ароматами истинно восточные блюда.

— Уже нет.

— Даже то, что, попав в мой замок, чувствуете себя так, будто находитесь в трех милях от Парижа?

— Скажу вам больше: с некоторых пор я не удивляюсь даже тому, что могущественный Ислам-Гирей все чаще посматривает на запад, нежели на восток, чем очень озадачивает не только местных исламистов, но и стамбульских правителей.

— Скорее огорчает, — уточнил Карадаг-бей. — У меня закралось подозрение, что вы успели побывать в последнем осколке Византии, в котором, словно на Ноевом ковчеге, все еще держится на плаву досточтимый греческий князь Кремидис.

— У него титул князя?

— Хотя и скрывает это от всех смертных.

— О, тайны Бахчисарайского двора! Мне их не постичь.

— А зачем постигать? Теперь, когда вы оказались за этими стенами и над вами больше не витает угроза ареста или убийства из-за угла…

— Вы опасались, что меня могут убить?

— …Вы можете себе позволить просто пить это прекрасное вино… — «не расслышал» его вопроса Карадаг-бей.

— Которое, могу поклясться, доставлено сюда из ресторанчика все того же греческого князя Кремидиса…

— …Вдыхать воздух весенних гор и наслаждаться красотой моих наложниц.

— Вот этого я опасаюсь. Тем более что пока что в этом суровом рыцарском замке мне не пришлось усладить взор ни одним женским силуэтом, не в обиду вам будь сказано, Карадаг-бей.

— Этим невозможно не обидеть. Но у меня есть оправдание. Сюрпризы обычно приберегают напоследок, на прощание.

— Уже заинтригован.

Вино было прекрасным. Как и плов, шашлык, бастурма и еще какие-то заумные блюда, названия которых Хмельницкому не дано было запомнить.

После ужина советник хана показал ему все комнаты, тайные закутки и мрачные переходы замка, который изнутри представлялся Хмельницкому более просторным, нежели снаружи. К тому же значительная часть комнат располагалась как бы в подземелье, где все было построено таким образом, чтобы, оказавшись в осаде, обитатели замка могли еще какое-то время сражаться здесь, словно в подземной крепости, со своими воротами, несколькими мощными дверьми, колодцем и уводящим в горы подземным ходом.

Осмотрев все это, Хмельницкий вновь по-доброму позавидовал Карадаг-бею. Его владения в Субботове, которыми он так гордился и, отстаивая которые, потрепал себе столько нервов, казались ему теперь жалким пристанищем бедного хуторянина.

— Зачем, обладая всем этим, вы ходите в степь, Карадаг-бей? — задал он вопрос, который мучил его с той самой минуты, когда увидел башни замка.

— Это невозможно объяснить. Я рожден для войны и походов. Этот замок служит лишь временным прибежищем, в котором можно отдышаться, зализать раны и подумать над будущим. Это замок мечтаний. Возвращаясь в него, словно бы переношусь в иной мир.

— Вы говорили, что хотите создать свою державу, некое степное королевство или что-то в этом роде. Эта мысль возникла у вас с ханского благословения?

— Естественно.

— И связана с тем, что в Буджакской орде засели сторонники свергнутого с бахчисарайского трона брата Ислам-Гирея, которого, если мне не изменяет память, зовут или звали, не знаю, жив ли, Махмуд-Гиреем?

Они стояли посреди мрачного, едва освещаемого двумя светильниками подземелья, и Карадаг-бей сосредоточенно молчал. Казалось, что он решает для себя, стоит ли выпускать из этой темницы человека, рискнувшего посягнуть на одну из ее тайн?

Полковник понимал, что до такой дилеммы дело вряд ли дойдет, тем не менее ему понадобилось некоторое мужество, чтобы не направиться к выходу. После всего того, что ему пришлось пережить во время плена в Турции, а затем во время арестов, которым подвергался по воле Потоцкого, полковник ощущал стойкое предубеждение перед любым подземельем, даже если приглашен в него в качестве гостя.

— Если бы мне удалось создать свою орду, которая господствовала бы между ордами перекопского мурзы и Буджакской, то, во-первых, я обезопасил бы бахчисарайский трон. Во-вторых, дал бы понять Турции, что сила Крыма значительно возросла и султану придется иметь дело с еще одним правителем, который к тому же, — едва притронулся Карадаг-бей к локтю Хмельницкого, — рассчитывает на союз с казаками. А главное, повел бы сильную интригу против правителя Буджакской орды. Заставив его, для начала, изгнать или казнить всех сторонников Махмуд-Гирея, а затем предъявил бы свои права на буджакский трон, предложив объединить две орды в могучее степное ханство.

— В крайнем случае, этот трон можно было бы добыть и саблей, — сказал Хмельницкий, — опять-таки при поддержке казаков.

— Кажется, мне пришлось сказать вам значительно больше того, чем вы имели право знать, господин полковник.

— На Востоке, как, впрочем, и на Западе, такое признание заставляет настораживаться. Зато теперь я понимаю, чего вы добиваетесь, с кем связаны и каким образом следует находить с вами общий язык. Затевая наш союз, мы оказались в равных правах и почти в равных возможностях. А равенство всегда укрепляет доверие.

Они вышли из подземелья, и Хмельницкий сразу же направился к довольно просторному балкону, с которого открывался вид на горы. На вершинах еще кое-где лежал снег. Ветер, прорывавшийся откуда-то из-за хребта, еще бредил зимой, но Хмельницкий довольно долго стоял на нем, вдыхая его студеную влагу, как вдыхают ветер опасных странствий и недолгой свободы.

Пока его глаза отдыхали здесь от мрака подземелий, в замок прибыл гонец от хана.

— Полковник, сегодня вам вновь предстоит лицезреть сиятельного правителя Крыма, — объявил Карадаг-бей, выслушав гонца прямо посреди двора.

— Когда и где? Ведь скоро стемнеет.

— В обители князя Кремидиса.

— Почему не здесь?

Карадаг-бей воинственно рассмеялся.

— Я тоже не раз задавался подобным вопросом. Пока мне не подсказали, что хану не нравится мой замок.

— Его европейский стиль?

— Тем, что он выглядит куда более мощным и роскошным, нежели его собственный.

— Тогда вам лучше уходить в степь. И предаваться прелестям шатерного бытия.

— Или же совсем не уходить, — по-рысьи сузились глаза Карадаг-бея.