Карета принца де Конде, сопровождаемая большим эскортом кирасир из личной охраны, влетела во внутренний двор королевского дворца с такой стремительностью, словно оказалась в авангарде армии, ворвавшейся во вражескую крепость.

Предупрежденная о прибытии с фронта главнокомандующего, Анна Австрийская наблюдала за его появлением в Лувре, стоя у небольшого окошка-бойницы, у которого в дни своей молодости не раз с трепетом ожидала возвращения Людовика XIII. Какими сладостными были минуты этого тайного созерцания! Когда король даже не догадывался, что она наблюдает за его возвращением во дворец, поскольку Анна Австрийская всякий раз успевала добраться до своего будуара, в котором государь обычно и заставал ее «в полном неведении» за чтением книг или задремавшей — от долгого и томительного ожидания — в глубоком кресле.

Теперь, наблюдая за прибытием принца де Конде, королева тоже ощущала трепет, но порожденный больше страхом, нежели желанием видеть во дворце этого все менее признающего условности придворного этикета вояку. Королеву предупредили, что принц разъярен слухами об ожидавшемся подписании мирного договора с Испанией и прочими ее союзниками и собирается «все поставить на свои места».

— Интересно, каким образом он собирается осуществить это? — воинственно поинтересовалась Анна Австрийская, услышав сию новость от главного интенданта армии генерала де Колена.

Однако воинственности ее хватило лишь на риторический вопрос тыловому генералу. Королева отлично понимала, что уж кто-кто, а принц де Конде, с его славой и невоспитанностью, церемониться не станет. Если только его вовремя не остановить. Это Дюнкерк он может штурмовать пять раз, а потом вновь бездарно уступить его испанцам. Лувр и Пале-Рояль он возьмет штурмом с первого раза. И ничто его в этой победе не смутит. Ничто!

Вопрос: кто должен остановить этого доморощенного воителя? Людовик XIV еще слишком мал, чтобы по-настоящему осознавать все происходящее в его королевстве. Ей, королеве-регентше, приходится больше заботиться о том, как спасти его от яда, чем о том, как использовать в своих политических интригах. Кардинал Мазарини уже не обладает никакой реальной силой, наоборот, в народе этого «проклятого сицилийца, сатану в сутане» ненавидят так, как можно ненавидеть только самого лютого врага. Слишком уж донял он французов своими налогами, поборами и войнами.

Вот и получалось, что, когда принц де Конде решится взять королеву под арест, во Франции это будет воспринято как дворцовое недоразумение, о котором ко дню коронации Людовика Бурбона де Конде попросту забудут.

Какое-то время она, затаив дыхание, наблюдала, как, четко печатая шаг, молодой принц приближается по центральной дорожке к ступеням дворца. Высокие ботфорты, безукоризненно подогнанный маршальский мундир. Сверкание позолоты и бриллиантов на ножнах шпаги. Четверо марширующих за ним красавцев-офицеров…

«Как же все они молоды! Как прекрасно сложены…» — залюбовалась Анна Австрийская, предаваясь сугубо женскому восприятию. И сейчас еще, в свои годы, она никогда не стеснялась этого «сугубо женского»…

«Но почему он с офицерами? — встрепенулась вдруг королева. — Да к тому же — с четырьмя? Обычно де Конде входил во дворец один. И никогда не прибывал с фронта с такой большой личной охраной. Во всяком случае, не появлялся с ней у дворца, оставляя где-то в гвардейских казармах».

Как она жалела сейчас, что рядом нет Мазарини. Первый министр еще кое-как умудрялся противостоять армейскому натиску принца. Ей же это удавалось все труднее.

Анна Австрийская пока что не знала, что конкретно, кроме слухов о мире, заставило главнокомандующего покинуть свои войска на севере Франции, прибыть в Париж и добиваться ее аудиенции. Тем не менее сразу же определила для себя, что в этот раз должна выглядеть очень решительной.

Возвращаясь к себе, в официальный кабинет для приемов, королева сняла с постов двух гвардейцев и приказала им присоединиться к тем двум, что стояли у входа в ее апартаменты.

Она никогда не входила в кабинет для приемов через официальную приемную, но в этот раз нарушила установленный порядок. Заметив там офицера в форме пехотинца, остановилась напротив него.

— Подполковник де Монкен, Ваше Величество, — взволнованно проговорил пехотинец.

По докладу секретаря Анна Австрийская помнила, что этот офицер, прибывший из Марселя, добивается восстановления своих прав на некую деревушку, оказавшуюся каким-то образом во владении маркиза де Жорналя. Знал бы подполковник, как ей не хотелось встревать сейчас в эту провинциальную дворянскую склоку.

— С этой минуты вы — полковник. И командуете моей личной охраной. Берите двух гвардейцев и становитесь с ними у двери моего кабинета. Подчиняться только мне.

Де Монкен непонимающе уставился на королеву. Он хотел задать какой-то вопрос, но Анна Австрийская так прошипела: «Выполняйте же, полковник», что у пехотинца мигом отпала охота выяснять что-либо.

— Ах, и вы здесь, вице-адмирал? — Из семи человек, томившихся в ее приемной, военных было всего двое. Сейчас королеву интересовали только они.

— Простите, Ваше Величество, капитан де Крунстадт. Я обращался с нижайшей просьбой позволить мне снарядить небольшую эскадру… — на ходу излагал он свою давнишнюю просьбу, радуясь удивительной возможности отнять время у вечно занятой королевы.

— И вы, конечно же, снарядите ее, вице-адмирал. Сейчас мы это обсудим.

Пока принц, задержанный на несколько минут вездесущим генералом де Коленом, дошел, наконец, до кабинета королевы, он с удивлением увидел, что у входа его стоят неизвестный офицер и двое гвардейцев.

— Кто такой? — с фронтовой бесцеремонностью поинтересовался он, намереваясь перешагнуть через офицера, как через оказавшееся посреди дороги бревно.

— Полковник де Монкен, начальник личной охраны королевы.

— С каких это пор? — изумленно поморщился главнокомандующий, не понимая, что происходит.

— С сегодняшнего дня, ваше королевское высочество. Королева приказала никого не впускать. Она крайне занята.

— Чем?! — побледнел главнокомандующий,

— У нее вице-адмирал господин де Крунстадт.

— Впервые слышу о таком вице-адмирале.

— Я, с вашего позволения, тоже. Но вице-адмирал существует. Он у государыни в кабинете. Речь идет о судьбах наших колоний, — почти доверительно сообщил де Конде полковник. — Поэтому нижайшая просьба, мессир, немного подождать.

— Но почему она вызвала именно этого вице-адмирала? — все еще отказывался принц понимать, что здесь происходит.

— Он явился сам. С ходатайством. Как оказалось, королева приняла его весьма благосклонно.

«Старая развратница! — мысленно взорвался главнокомандующий. — У нее сейчас только одно на уме!..»

В какое-то мгновение принц готов был отшвырнуть полковника от двери и ворваться к королеве. Но рослый плечистый пехотинец, отлично понявший ситуацию, стоял перед ним непоколебимо. Уже однажды униженный, давно добивающийся правды, он теперь готов был доказать свою признательность королеве любой ценой. Да и гвардейцы заслоняли дверь плечо в плечо, словно сдерживали штурм, — суровые и настроенные более чем решительно.

«За всем этим стоит кардинал Мазарини, — вдруг понял принц. — Сама королева не решилась бы вот так… Они боятся меня и попросту сговорились».

Только неожиданно возникшая за спинами гвардейцев мрачная тень «проклятого сицилийца» заставила принца де Конде горделиво вскинуть подбородок и, зло пробормотав: «Эти вечные проблемы с колониями и пиратами…» отступить.