Очнувшись, Беррео приоткрыл глаза и тут же зажмурился. Яркий солнечный свет, пронизывая кроны деревьев и тысячекратно отражаясь в застывших на листьях каплях росы, не давал возможности смотреть прямо вверх.

 «Что нынче за день? — подумал Энрике, отгоняя от себя остатки сна. — Я иду уже целую вечность… Сколько же мне еще идти?»

 Дотянувшись рукой до ветки дикого апельсина, он кое–как поднялся с земли, осмотрелся, взвалил на плечи мешки и, призвав на помощь Иисуса и всех святых, продолжил свою одиссею.

 Он шел без отдыха около двух часов, утоляя голод случайно попадавшимися на пути дикорастущими плодами. Кругом стояла гнетущая тишина. Буйная растительность обволакивала его, а тяжелый влажный воздух не позволял дышать полной грудью. В отдельных местах солнечные лучи не могли пробиться сквозь сплошной полог леса. Там, в лабиринте стволов и ветвей, царил полумрак. Беррео приходилось постоянно напрягать зрение, отчего голова его начинала раскалываться на части, и всякая попытка пристально следить за тем, что делается вокруг, в конце концов, приводила его к обратным результатам — глаза вообще переставали что–либо замечать.

 «Надо меньше крутить головой, — сказал он себе, — и больше прислушиваться. Может быть, я близок к цели, лес скоро закончится, а там, за лесом… Что ждет меня там? Вдруг разбойники покинули побережье и бродят сейчас где–нибудь в окрестностях асьенды?»

 Эта мысль напугала его и заставила замедлить шаг.

 «Следует вести себя осторожней, — подумал он. — Если пираты знают обо мне и о том, что я несу с собой, они могут подстеречь меня на выходе из леса».

 Где–то впереди послышались звуки, напоминающие хруст веток под ногами слонов. Энрике замер на месте, обратившись в слух.

 Странные звуки повторились вновь, и ощущение тревоги начало обволакивать его подобно туману.

 «Что бы это могло быть? — в недоумении спросил он себя. — Похоже на отдаленные выстрелы… Неужели пираты напали на асьенду?»

 Эта страшная догадка ошеломила и подстегнула его, заставив броситься вперед.

 - Быстрее, лентяй! — шептал он, подгоняя себя. — Быстрее, черт тебя возьми!

 Ветки и стебли растений хлестали его по лицу, но он находился в таком состоянии, когда боль уже не чувствуется. Сердце билось в груди в сумасшедшем ритме. Казалось, еще немного — и оно выскочит наружу. Несколько раз он падал, однако снова вставал и, несмотря ни на что, бежал дальше.

 Лес начал редеть. Неожиданно среди деревьев замелькали какие–то пятна, тени, расплывчатые силуэты. Они неслись навстречу Энрике, наполняя воздух пронзительными криками.

 «Демоны!» — почему–то решил он, ныряя в густую траву и поспешно отползая от тропы как можно дальше.

 Он ошибся. Это были не демоны, а всего лишь негры–невольники с асьенды «Райское яблоко». Сколько их было, он не успел сосчитать; наверно, десятка полтора. Они орущей толпой пронеслись мимо того места, где спрятался Беррео, и их перекошенные лица красноречиво указывали на то, что в доме Бенавидесов случилось нечто ужасное.

 Убедившись, что рабов никто не преследует, дон Энрике покинул свое укрытие и снова вернулся на тропу. Он решил дойти до опушки леса и посмотреть, насколько оправданы его подозрения. «Если пираты где–то поблизости, — подумал он, — лучше спрятать деньги, а потом попытаться пробраться на асьенду».

 То, что он увидел спустя несколько минут, повергло его в состояние, близкое к шоку. Там, где раньше стоял дом Бенавидесов, теперь плясали красно–оранжевые языки пламени. Густой черный дым, клубясь, поднимался к небу, стремясь заслонить солнце. В окрестностях асьенды, на зеленых склонах холма, бродил вырвавшийся из корраля скот.

 - Боже праведный, — прошептал дон Энрике, всматриваясь в открывшуюся перед ним картину.

 Стиснув зубы, он бросил мешки с деньгами на землю.

 Беррео опоздал.

 Скользнув затуманенным взглядом по дымящимся развалинам, он не заметил среди них ни одного человеческого существа — ни обитателей «Райского яблока», ни разбойников.

 В состоянии полной прострации, с трудом передвигаясь на налившихся свинцовой тяжестью ногах, дон Энрике направился к пожарищу. Коровы, попадавшиеся ему на пути, беспокойно размахивали хвостами и жалобно мычали, а один из телят, черный, как смола, вдруг перестал жевать, затряс головой и испуганно шарахнулся от него в сторону.

 Обуглившиеся ворота асьенды встретили Беррео тихим потрескиванием и запахом дыма. За воротами лежали окровавленные трупы управляющего, конюха и двух надсмотрщиков. Судя по многочисленным рубящим ранам, они погибли сражаясь.

 Возле развалин дома на толстой кривой ветке абелькосового дерева раскачивалось тело повешенного. Дон Энрике застыл на месте. Как ни готовил он себя к самому худшему, вынести это страшное зрелище было не в его силах.

 - Дон Антонио! — жалость сдавила ему горло.

 Он упал на колени и закрыл лицо трясущимися ладонями. Голова горела, словно в нее залили расплавленный свинец.

 Спустя минуту, решительно смахнув рукавом слёзы с немытого, заросшего щетиной лица, дон Энрике устремил тревожный взгляд на покрытые пеплом развалины дома.

 «Где же она?»

 Он встал с колен и, преодолевая головокружение, двинулся вокруг пепелища. Дорогу ему преградил еще один мертвец. «Кузнец», — тупо отметил про себя Беррео.

 Возле сгоревшей конюшни он нашел двух застреленных собак и обуглившийся труп мужчины. Это мог быть кто–то из слуг или рабов.

 Дон Энрике на минуту прикрыл глаза и попытался собраться с мыслями. Ему не верилось, что пираты могли убить всех обитателей «Райского яблока». Подобная жестокость казалась неправдоподобной. Он вспомнил негров, бежавших в лес, и предположил, что они были не единственными, кому посчастливилось спастись.

 Словно в подтверждение данного предположения со стороны корраля до слуха Беррео долетел едва уловимый стон. Открыв глаза, он прислушался, потом, озираясь по сторонам, двинулся в направлении поломанной изгороди корраля.

 На земле, прислонившись спиной к жердям, сидел Себастьян. Голова его, рассеченная ударом абордажной сабли, тяжело свешивалась на грудь.

 - Что, мулат, и тебя не пощадили? — дон Энрике опустился перед раненым на корточки.

 Себастьян уставился на него широко открытыми мутными глазами и прохрипел:

 - Иисусе, что за наваждение!

 - Что, не узнаешь меня? — горестно скривил губы Беррео. — Погоди, я попытаюсь тебе помочь.

 Он поднялся, отыскал ведро, набрал в колодце воды и, вернувшись к раненому, смыл с его лица запекшуюся кровь. Затем, оторвав от рубашки мулата один из рукавов, перевязал ему голову.

 - Извини, — проворчал он, — я не доктор и не в состоянии оказать тебе более квалифицированную помощь.

 - Пить, — умоляющим тоном попросил раненый.

 Дон Энрике вынул из кармана платок, смочил его водой и поднес к пересохшим губам Себастьяна,

 - Тебе легче? Ты в состоянии шевелить языком?

 - Кто вы? — простонал мулат.

 - Я — дон Энрике. Ты что, так и не узнал меня?

 - Вы? Не может быть, сеньор! Дон Энрике погиб… Он был моложе вас, сеньор. Лет на двадцать моложе…

 - Перестань нести вздор, — оборвал мулата Беррео. — Я проделал долгий путь через болота и, возможно, имею весьма неприглядный вид. Но, черт возьми, не настолько же я изменился, чтобы меня невозможно было узнать!

 - Да, да, это вы, дон Энрике. Теперь я узнал вас… по голосу. Когда вы сердитесь, ваш голос ни за что не спутать с голосом другого сеньора.

 - Расскажи, что здесь произошло.

 Себастьян наморщил потный лоб и, сделав над собой отчаянное усилие, выдохнул:

 - На рассвете на асьенду напали пираты. Они убили почти всех, а меня оставили здесь, под палящими лучами солнца, подыхать мучительной смертью.

 - Ты сказал — «почти всех». Значит, кто–то еще уцелел? Кто? Что стало с сеньорой Бенавидес, ее дочерью и братом?

 - Дон Энрике, — голос мулата дрогнул, — мужайтесь… Их больше нет.

 - Их убили?! — в ужасе вскричал Беррео, хватаясь за голову. — Убили?! Боже, за что ты покарал эту семью? Чем она провинилась перед тобой? Себастьян, я должен знать, как это случилось! Себастьян!

 Мулат что–то невнятно пробормотал в ответ и закрыл глаза. Было видно, что силы покидают его.

 - Воды, — еле слышно прошептал он.

 Дон Энрике поспешно дал умирающему напиться.

 - Сеньор, — промолвил мулат. — Когда прошло шесть дней и пираты не получили выкуп, они обезглавили пушкаря Хереса и… и велели мне отнести его голову дону Антонио. На следующий день, не дождавшись выкупа, они убили пилота Родриго… Родриго Хименеса. Его голову я тоже отнес дону Антонио. А сегодня на рассвете… Сегодня они казнили дона Мигеля и сказали, что сами вручат его голову дону Антонио. Главарь этих мерзавцев, капитан Рок, отобрал пятнадцать человек и заставил меня провести их кратчайшим путем к асьенде… Царица небесная! Зачем я это сделал?

 Себастьян замолчал, но губы его продолжали беззвучно шевелиться. «Он умирает, — подумал Беррео, глядя на вытянувшееся лицо черного слуги. — Если он сейчас отдаст богу душу, я так не узнаю, что же случилось с Глорией…»

 - Они подкрались к дому со стороны корраля, — снова открыл рот Себастьян. — Дон Антонио был захвачен врасплох…

 - Что стало с доньей Исабель и Глорией? — грубо перебил мулата дон Энрике. — Где они?!

 Но раненый, казалось, не слышал, о чем спросил его Беррео. Он продолжал рассказывать о том, как пираты перебили всех защитников «Райского яблока», а затем приступили к грабежу.

 - Они перевернули все вверх дном, однако добыча показалась им недостаточно большой, и тогда… Боже, почему я не завел их в болото?

 Себастьян снова умолк.

 - Продолжай! — заорал дон Энрике, теряя терпение. — Не молчи, слышишь?

 - И тогда, — сказал мулат, — капитан Рок начал пытать дона Антонио, требуя, чтобы тот показал, где спрятаны драгоценности. Я не могу передать словами то, что довелось увидеть моим глазам, сеньор. Это выше моих сил…

 - Что стало с доньей Исабель и Глорией?

 - Они находилась в доме… Было слышно, как они кричали, но что с ними сделали эти канальи, я не знаю. Когда дом загорелся, разбойники выбежали во двор, а донья Исабель осталась там.

 Дон Энрике скрипнул зубами, почувствовав тупую боль в груди; слезы вновь навернулись ему на глаза, и, не в силах сдержать рыдания, он закрыл лицо руками. Горе, казалось, помутило его рассудок. Он глубоко вздохнул, пытаясь унять нервную дрожь в теле и преодолеть приступ отчаянья.

 - Дон Энрике, — послышался сдавленней голос мулата, — сеньор… Отец небесный зовет меня к себе… Я должен испросить у него прощение за ту греховную жизнь, которую вел…

 Беррео окончательно пришел в себя.

 - Погоди, Себастьян! Ты не сказал, что стало с сеньоритой Глорией!

 - Она… жива, — выдохнул умирающий.

 - Благодарю тебя, господи! — Дон Энрике возвел руки к небу.

 - Да, она жива, — повторил мулат. — Но двое пиратов стрелялись из–за нее.

 - Стрелялись? Почему?

 - Один из них хотел ее… обесчестить. Другой сказал, что сеньорита — общая добыча. Они повздорили, и тот, который посягал на честь вашей невесты, получил пулю в лоб. Потом, когда всё вокруг начало гореть и пламя перекинулось на конюшню и бараки, наши негры выломали дверь и бросились бежать. Пираты смеялись и стреляли в воздух… Я тоже… хотел убежать… Но… но…

 В глазах Себастьяна застыло дикое выражение. Он лишился дара речи и начал в беспокойстве шарить вокруг себя руками. По всему было видно, что ему приходит конец — у него началась агония. Спустя несколько минут дыхание раненого участилось. Потом он замер, дернулся всем телом и, сделав последний долгий вздох, повалился на бок.

 - Мир праху твоему, — прошептал дон Энрике.

 Обернувшись, он обвел пепелище взглядом, исполненным невыразимой боли. Неужели все случившееся здесь — не наваждение, не кошмарный сон, а явь? Неужели он, дон Энрике де Беррео, никогда больше не сможет переступить порог ставшего ему родным дома Бенавидесов, приветствовать дона Антонио и донью Исабель, обнять Мигеля и Глорию?

 К горлу подступил комок. Сглотнув, он вдруг почувствовал, что едва держится на ногах. Голова трещала, нервы были на пределе. Покой и сон — пожалуй, это единственное, в чем он сейчас нуждался. Однако сначала он должен был похоронить отца своей невесты и других погибших, а потом…

 Он еще не знал, что сделает потом.