Глава 7. Покушение
Кают-компания пиратского корабля поразила Барни скромностью обстановки. В ней находились лишь небольшой грубо сколоченный стол, кресло капитана, две лавки и несколько пустых бочонков, заменявших стулья. Объяснялось это принятым у пиратов правилом всегда держать свое судно свободным от всего, что могло затруднить им передвижение во время боя.
— Проходите и садитесь, — сказал главарь, указывая Эвансу и Барни на свободные места по левую руку от себя. — Флетчер, налей-ка джентльменам по чаше пунша, — добавил он, обращаясь к юнге. — Вот так… А мы здесь, мистер Барни, решали, как быть с вами.
— И что же решили?
— Для начала выпить за ваше здоровье.
Билли Брэдли первым поднял чашу и, пробормотав: «За здоровье нашего гостя!» — большими глотками осушил ее до дна. Остальные, не исключая юнгу, сделали то же самое.
— Знаете, капитан, — Брэдли отставил чашу и потянулся за печеньем, насыпанным в тарелку из китайского фарфора, — у вас, как и у большинства людей вашего круга, сложилось превратное мнение о нас, рыцарях удачи. Вы почему-то уверены, что мы истязаем и убиваем пленных, но это не так. Основой пиратского ремесла является месть купцам-мошенникам и капитанам, жестоко обращающимся со своими матросами. Ваши люди свидетельствовали в вашу пользу, и у нас нет причин наказывать вас. Я прав, Дик?
— Я сказал капитану Барни примерно то же самое, когда мы находились на призовом судне… Но кое-кто из наших парней считает, что его следовало бы прикончить.
— За какие грехи?
— За то, что он велел своим людям стрелять в нас, — пояснил Тейлор.
— Мне этот довод не кажется убедительным, — сказал Брэдли твердо. — Признаюсь, если бы мне довелось участвовать в нападении на его корабль, а он стал бы при этом отчаянно защищаться, я уважал бы его еще больше. Долг любого капитана — защищать свой корабль. И раз уж мистер Барни пытался это сделать, нам следует признать, что он — не гнилой фрукт.
— Для пирата вы слишком великодушны, сэр, — заметил пленник; пунш уже ударил ему в голову и развязал язык. — Могу ли я узнать, как вы поступите со мной и моими людьми?
— Те из вашей компании, кто захочет присоединиться к нам, будут зачислены в команду «Королевского охотника». Что касается вас, капитан, то вы вольны выбирать: остаться с нами или сойти на берег. Скажу вам прямо: я бы хотел иметь своим помощником такого человека, как вы. Мой квартирмейстер Дик Тейлор захотел стать капитаном на взятой у вас бригантине. Что ж, я не против. Если его изберут, пусть будет капитаном. Но кто станет его преемником здесь? Повторяю, на его месте я хотел бы видеть такого опытного моряка, как вы… Флетчер, налей джентльменам еще по одной.
— Извини меня, Билли, — проворчал квартирмейстер, — но твои слова меня удивляют. Неужели среди твоих старых корабельных товарищей нет ни одного, кто мог бы занять место первого помощника? Почему испытанным друзьям ты предпочитаешь первого встречного?
— Старпом должен быть хорошим моряком, Дик. Если ты перейдешь на бригантину, кто сможет заменить тебя? Пит? Он отличный штурман, но плохой организатор. Чарли? Лучшего бомбардира, чем он, мне не найти. Пол Янг? Что ж, он умеет командовать, но он не моряк. Бен Хэлси?
— Бен хочет перейти со мной на бригантину, — вставил квартирмейстер, почесывая шрам на шее. — Ты ведь не будешь возражать?
— Нет. Значит, и его кандидатура отпадает, — кивнул капитан.
— Не знаю, — пожал плечами Тейлор. — В конце концов, решать это не нам, а братве…
— Предлагаю выпить за здоровье короля Англии, — заявил вдруг штурман. — Разгонную!
— Отличное предложение! Чокнемся! — усмехнулся квартирмейстер и, обращаясь к пленнику, с загадочным выражением лица спросил: — Вы не откажетесь выпить с нами за здоровье короля?
— Почему бы нет, — ответил Джон Барни, поднимая чашу с пуншем.
— А кто настоящий король Англии?
Тейлор не сводил с пленника прищуренных глаз.
— Кто носит корону, тот и король.
— Так кто же?
— В настоящее время — Георг Первый…
— Собака! — квартирмейстер побагровел и выплеснул содержимое своей чаши в лицо Барни. — Ты хочешь пить за здоровье этого ганноверского ублюдка? Яков Третий — вот кто настоящий король Англии!
Барни медленно поставил свою чашу на стол, едва сдерживая клокотавшую в нем ярость. Затем, вынув из кармана платок, молча вытер лицо и шею. Он не знал, что симпатии многих морских разбойников были на стороне претендента из династии Стюартов, которого они объявили своим королем под именем Якова III.
Капитан пиратов покачал головой.
— Похоже, твои светские манеры дали трещину, Дик. Какое нам дело до того, кому присягал и служит этот человек?
— Все наши беды — от ганноверца, — проворчал Тейлор. — При королеве Анне я был корсаром и за несколько лет сумел добыть столько денег, что мне хватило на покупку собственного корабля. А потом пришел Георг, издал ворох дурных указов и прокламаций, и его крючкотворы из Адмиралтейства лишили меня всего, что я нажил честным путем в годы войны!
— Да, воцарение Георга принесло немало проблем тем, кто полюбил свободу и предпочитал устраивать свои дела, не считаясь со статьями Навигационного акта, — изрек Пит Хилтон. — Особенно невзлюбили его наши друзья на Нью-Провиденсе, куда он прислал губернатора и несколько военных кораблей.
— Не думаю, чтобы Яков был выпечен из лучшего теста, чем ганноверец, — высказал свое мнение капитан Брэдли, — но его обещания и призывы помогают ему вербовать себе сторонников даже в империи морских разбойников.
— Наши люди признают королем Англии Якова Третьего, — сказал квартирмейстер, — и если ты, Билли, хочешь завербовать этого… гм… специалиста, — он указал пальцем на пленника, — и рекомендовать его на место первого помощника, ему придется считаться с настроениями команды и переменить свои взгляды.
— Я не из тех людей, — промолвил Барни, — которые предпочитают держать нос по ветру, лишь бы не лавировать против ветра. Пиратское ремесло меня не прельщает, и я хочу заявить об этом прямо.
— Кто умеет держать нос по ветру, у того он не гуляет в карманах, — глубокомысленно заметил Хилтон.
— Капитан Барни излишне прямолинеен, — сказал вожак. — И слишком поспешен в своих оценках. Он забыл старую истину: чтобы узнать вкус плода, его надо сначала попробовать. Никто из присутствующих здесь не помышлял ранее о том, чтобы стать джентльменом удачи. Однако судьба распорядилась по-своему. Она собрала нас на борту этого судна, и мы стали жить здесь своей независимой плавучей республикой.
— Так выпьем за процветание нашей честной компании! — предложил бомбардир.
Данное предложение не встретило возражений со стороны присутствующих, и очередные порции ароматного пунша перекочевали из чаш в желудки пиратов и Джона Барни.
После короткой паузы, во время которой юнга наполнил чаши вином, Тейлор предложил последний тост:
— За успех нашего предприятия!
Барни не стал отказываться. Он не мог знать, о каком именно предприятии идет речь, и выпил вместе со всеми.
Было около полуночи, когда Чарлз Эванс попросил капитана выделить для пленника гамак.
— Пора баиньки, — сказал он с усталым видом, — а капитану Барни негде лечь.
Брэдли любезно разрешил пленнику покинуть каюту и устроиться у фальшборта на баке, где Боб Флетчер натянул для него гамак.
Начальник вахты и вахтенные матросы, находившиеся на верхней палубе, отнеслись к появлению Барни с плохо скрытой враждебностью, но тронуть его никто из них не посмел. Придерживая раненую руку, он кое-как улегся, закрыл глаза и вдруг почувствовал легкое головокружение. Очевидно, оно явилось следствием нервных перегрузок, значительной потери крови и алкогольных возлияний. Приоткрыв глаза, Барни повернул голову в сторону четырехоконного фонаря, укрепленного на фор-марсе, и попытался сконцентрировать на нем свое внимание. Вокруг светящегося пятна тут же образовалось огненное кольцо. Находясь в непрерывном движении, оно то расширялось, то сужалось, и Барни, не в силах более смотреть на эту странную игру света, снова закрыл глаза.
Чтобы побороть головокружение, он попробовал восстановить в памяти события минувшего вечера и первой половины ночи. Он вспомнил, как к борту его бригантины подошла лодка с двумя странными пассажирами, один из которых, возбужденный мужчина в летах, назвался губернатором острова; мужчину сопровождала молодая девушка, которую он представил своей дочерью. «Неужели они были теми, за кого себя выдавали?» — эта мысль настойчиво вертелась в воспаленном мозгу капитана Барни, казнившего себя за то, что он, не поверив их объяснениям, не внял их мольбам и не предпринял срочных мер по спасению судна. «Да нет, — тут же оправдывал он себя, — я вовремя отдал приказ открыть огонь по разбойникам. Если бы не измена Джима Флая и не трусость моих матросов, пиратская шлюпка покоилась бы сейчас на дне бухты».
Повернувшись лицом к борту, Барни начал прислушиваться к гулким и частым ударам сердца. Неожиданно, словно призрак из мрака, перед его затуманенным взором возник силуэт женщины в белом. Он всмотрелся в черты ее бледно-лилового лица и похолодел — лицо напоминало смеющуюся маску смерти. Дрожь пробежала по его телу. «Не за мной ли?» — подумал он, пытаясь перекреститься, но отяжелевшая рука отказывалась повиноваться.
Маска-фантом перестала скалить зубы, покрылась алой вуалью и через несколько секунд растворилась. На смену ей, однако, немедленно всплыл образ той самой молодой особы, которая была представлена ему как дочь губернатора. Она смотрела на Барни широко открытыми глазами, и в них читалась такая безысходность, такая печаль, что он невольно почувствовал себя единственным виновником ее несчастья.
— Я спасу вас, — прошептал Барни, и тут же в ответ услышал:
— Благодарю, капитан! Только сначала позвольте мне спасти вас.
Пленник вздрогнул и, повернувшись на голос, открыл глаза.
Рядом с ним стоял бомбардир Эванс, темная фигура которого резко выделялась на фоне марса-огня.
— Это вы, Чарли?
— Он самый. Я же дал вам слово позаботиться о вашей безопасности, а слово надо держать.
— Не преувеличиваете ли вы степень угрожающей мне опасности?
— Знаете, капитан, есть хорошая поговорка: береженого Бог бережет, — ответил бомбардир. — Если мои опасения напрасны — что ж, я отосплюсь завтра днем. А если какое-нибудь псих вернется с приза на фрегат и, пользуясь темнотой ночи, пришьет вас? Вы думаете, Господь, когда призовет меня к ответу, не вспомнит об этом? Вспомнит! «Где ты был, Чарлз Эванс, когда убивали твоего школьного товарища? — Вот первый вопрос, который он задаст мне. — Ты обещал охранять его — и что же? Нарушил данное обещание. Этот грех почище всех прочих грехов, тобою совершенных, а посему, Чарлз Эванс, каналья, гореть тебе вечно в геенне огненной…».
— Перестаньте, дружище, — нахмурился Барни. — Что это вы фантазируете? Нам не дано знать, за какие грехи призовет нас к ответу Всевышний.
— Чего уж там, — вздохнул бомбардир, — в Библии все грехи наши перечислены… Печально, капитан, однако большинство из них — на мне, и с души моей их не снять.
Они помолчали, думая каждый о своем. Потом Барни спросил:
— Как долго вы собираетесь оставаться на этом острове?
— Зависит от обстоятельств, — последовал уклончивый ответ.
— А что стало с гарнизоном здешнего форта?
— Часть солдат изменила королю и перешла на нашу сторону, остальные заперты в бараках.
Желая прояснить для себя еще один вопрос, капитан поинтересовался:
— Правда ли, что мужчина, искавший спасения на моем судне, — губернатор Генриетты, а находившаяся при нем молодая леди — его дочь?
— Так оно и есть, — кивнул Эванс. — Они сбежали от нас вечером того же дня, когда мы захватили крепость. Но, как заметил наш штурман, провидению было угодно вернуть их обратно.
— Очевидно, вы надеетесь получить за них солидный выкуп?
— Безусловно. Причем сэр Генри сам подсказал нам, как это сделать.
— Неужели? — Барни, заинтригованный, хотел знать подробности.
— Да. Только вопросов на сей счет задавать не надо, — Эванс понизил голос и добавил: — Я связан с моими компаньонами определенными обязательствами, капитан. Есть тайны, разглашение которых карается смертью.
После этого замечания разговор их продлился не более пяти минут и завершился тем, что бомбардир пожелал пленнику спокойной ночи, а сам стал прогуливаться вблизи его гамака с обнаженной саблей в руке.
Какое-то время Барни прислушивался к шагам своего сторожа и отдаленным выкрикам, долетавшим до фрегата со стороны бригантины; потом его утомленный мозг перестал реагировать на посторонние шумы, и он не заметил, как погрузился в глубокий сон.
Приснился ему остров, а на нем лагуна, спокойную гладь которой резал форштевень его рыбацкой лодки. Был предрассветный час, и он готовил снасть для ловли макрели. Вдруг на берегу мелькнул огонь. Свет его был необычным, серебристо-голубым и очень ярким. Горел он одну минуту, потом внезапно погас, снова вспыхнул и снова погас. «Что это было? — подумалось ему. — Остров необитаем и, кроме меня, здесь никто не бывает…». Не успел он так подумать, как за спиной его послышался лязг цепей, сопровождавшийся подозрительным шипением. В испуге оглянувшись, Барни почувствовал, что волосы у него на голове зашевелились и приняли вертикальное положение.
На корме лодки сидел огромный скелет с глиняной трубкой в зубах. Он был обмотан ржавыми якорными цепями и увешан всевозможным ручным оружием: саблями, пистолетами, абордажными топорами и кинжалами. Из носовой и глазных впадин его вырывались огоньки синего пламени и струился густой серный дым.
Ошарашенный этим жутким видением, Барни забыл осенить себя крестным знамением и стал ждать, что же произойдет дальше.
— Перестань стучать зубами, Джон Барни, — проскрипел призрак. — Ты что, никогда не видел приведений?
— Нет, — прошептал Барни, не в состоянии унять сумасшедшую дрожь, охватившую его.
— Странно. Я — призрак бомбардира Мура, которого капитан Кидд в девяносто шестом году спровадил к Дьяволу. Слышал об этой скверной истории? А? Он ведь огрел меня по голове деревянным ведром! Надо же. Раскроил мне череп, словно бешеному псу. А вина моя состояла лишь в том, что я единственный из команды осмелился сказать ему правду в глаза!
— Он поступил с вами дурно, сэр, — желая задобрить приведенье, посочувствовал ему Барни.
— Но и ему не повезло, — призрак издал кашляющий звук, означавший, по всей видимости, смех. — Да, его вздернули в лондонском «доке казней» как паршивую собаку и, облив смолой, выставили на набережной Темзы в назидание другим, более честным, мореходам.
Видя, что приведение не проявляет агрессивности, Барни осмелел и рискнул поддержать начавшийся разговор.
— Очевидно, вам не нужно было лезть на рожон, сэр.
— Получается, что так, — согласился призрак. — Но уж очень он меня достал! Еще и оскорбил в присутствии команды. Как такое унижение можно было стерпеть?
— Прошу извинить мою неосведомленность, сэр, — обращаясь к незваному гостю, Барни старался смотреть мимо него, — только мне хотелось бы узнать, что за огонь полыхает у вас внутри?
— Да так, чуток адского пламени, — ответил призрак, громыхнув цепью.
— Здорово же вас припекло… А что за странный огонь я видел на берегу?
— Ты словно вчера родился, приятель! Неужели не знаешь, что каждые десять лет над зарытым пиратским кладом загорается адский огонь? Тот, кто увидит его, может стать обладателем сказочного богатства.
— Выходит, здесь, на острове, тоже зарыт пиратский клад?
— Конечно… Острова для того и существуют… Мой старый недруг капитан Кидд спрятал здесь сокровища Великого Могола — три сундука алмазов и золотых гиней на тринадцать миллионов фунтов стерлингов! Э, что это? У тебя, Джек, глаза полезли на лоб?
— Хм, есть от чего, — пробормотал Барни.
— Не знаю. Я уже привык к этим сокровищам, и они не волнуют меня так, как, наверно, должны были бы волновать всякого, созерцающего их. Ты меня понимаешь? Сокровища, как и доступные женщины, быстро приедаются.
— Вы что же, являетесь владельцем этого клада?
— В известном смысле. Я охраняю его уже восемнадцать лет — с тысяча семьсот первого года. И буду охранять еще двести восемьдесят два года, если, конечно, не придет смена.
— Кто же сделал вас сторожем сокровищ Кидда?
— Сам Кидд, — ответил призрак, попыхивая трубкой. — Когда капитана вздернули, душа его без задержек отправилась в ад и там разыскала меня. «Приветствую вас, мистер Мур, — сказал мне призрак Кидда. — Давненько не виделись с вами». Я, понятное дело, ответил на приветствие и уверил капитана, что теперь у нас будет достаточно времени, чтобы до одури насмотреться друг на друга. Он рассмеялся: «Вот уж нет, мистер Мур. Придется вам поработать на Острове Скелетов. Там укрыты мои денежки, а сторожа при них не оказалось. Души семи матросов, невинно мной убиенных после укрытия клада, вознеслись на небо, а сюда, в преисподнюю, господь определил из нашей команды лишь нас двоих. Мне охранять свой клад не положено, стало быть, придется вам взять эту работенку на себя. Ступайте на Остров Скелетов, мистер Мур, и следите за сохранностью моих денег ровно триста лет или до тех пор, пока не придет смена».
— Наверно, тяжело это — быть сторожем чужих денег?
— Еще бы! Особенно, когда знаешь, что они тебе уже ни к чему… Конечно, сама по себе работа эта не пыльная, не требующая больших физических и умственных усилий. — Призрак повернул голову в сторону берега и неожиданно спросил: — Хочешь стать обладателем сокровищ Кидда?
— Кто не хочет, — уклончиво ответил Барни.
— Так давай махнем на остров, я покажу тебе тайник и раскрою секрет, как и что надо делать.
— Предложение заманчивое, сэр. Но если я соглашусь на него, то в итоге кто кем будет владеть, а? Я — сокровищем или оно — мной?
— Последнее верней, — последовал откровенный ответ.
— Ну, так вот что я вам скажу, сэр. Пусть лучше мне никогда не видеть этих алмазов и гиней, чем продать свою душу дьяволу и триста лет быть сторожем при них.
Видя, что призрак бомбардира Мура затосковал, Барни быстро перекрестился, и в тот же миг привидение, окутавшись клубами серного дыма, сгинуло.
Пока капитан Барни спал и видел удивительные сны, к борту фрегата причалил ялик. На нем прибыл боцман Бен Хэлси и двое матросов. Изрыгая проклятия и невнятные обрывки фраз, Хэлси с трудом поднялся по забортному трапу на верхнюю палубу, где столкнулся нос к носу с разбойником, несшим вахту.
— Эй, приятель, — пробормотал он, вращая своим единственным глазом. — Куда подевался Недорезанный Капитан?
— Капитан бригантины? — уточнил вахтенный.
— Да, накажи его Бог!
— Он спит, сэр.
— Что-о? — боцман схватил матроса за ворот рубахи и рывком подтащил его к себе. — Спит? Он смеет спать? Кто позволил?
— Не знаю… кажется, капитан, сэр…
— Где он спит?
— На баке.
Хэлси оттолкнул матроса в сторону, вытащил саблю и двинулся в носовую часть корабля.
У фок-мачты дорогу ему преградил Чарлз Эванс.
— Куда лезешь, старый пьянчуга? — не стесняетесь в выборе выражений, спросил он боцмана.
— Мне нужен пленный капитан, — угрожающим тоном ответил тот.
— Зачем он тебе?
— Хочу вынуть из него душу.
— Почему?
— Потому что он — дерьмо собачье, гадина, выродок, и морда у него противная! — боцман сорвался на крик. — Ты что, Чарли, не знаешь, какой прием он оказал нам вчера вечером?
— Какой?
— Он велел своим людям стрелять по нашей шлюпке!
— Всего-то! И кто же из наших пострадал?
— К счастью, никто.
— Так за что же лишать его жизни?
Боцман, заметив, что Барни вылез из гамака, насупился и проворчал:
— Это не единственный его грех, Чарли.
— Что еще?
— Он… он не захотел отдать свои золотые часы, когда квартирмейстер попросил их у него!
Услышав, в чем его обвиняют, Джон Барни не сдержался:
— Это вранье, мистер Эванс! Когда ко мне явился человек от квартирмейстера и спросил, который час, я тут же отдал свои часы ему.
Бомбардир понимающе кивнул. Потом, бросив на боцмана недобрый взгляд, процедил:
— Я верю этому человеку, Бен, потому что он, в отличие от тебя — джентльмен.
Боцман осклабился и попытался обойти Эванса стороной, но последний был на чеку и снова преградил ему путь.
— Советую тебе вести себя прилично, Бен, и отчалить как можно скорее! — теперь в голосе бомбардира звучала неприкрытая угроза. — В противном случае мне придется поучить тебя вежливости.
— Ты угрожаешь мне? — Хэлси побагровел, играя желваками; потом резко взмахнул саблей. — Прочь с дороги, хмырь болотный!
— Полегче, одноглазый! — Эвансу было наплевать на петушиную прыть боцмана; он без труда отбил выпад последнего и тут же сам ударил его саблей плашмя по плечу.
Бен Хэлси взревел от боли, мгновенно протрезвел и, сообразив, что в этом поединке выигрыш ему не светит, бросился наутек. Было слышно, как он окликнул двух матросов, прибывших с ним в ялике, а еще через несколько минут скрип уключин и всплески воды за бортом дали понять, что вся троица убралась туда, откуда явилась.
— Благодарю вас, мистер Эванс, — сказал Барни. — Вы спасли мне жизнь, и теперь я ваш должник.
— Пустяки, — пожал плечами бомбардир.
Утром следующего дня Эванс сообщил «лордам» о ночном происшествии и потребовал сурово наказать боцмана. Дело, однако, представлялось насколько серьезным, что для рассмотрения его и принятия окончательного решения следовало собрать расширенный совет братства. Брэдли приказал выпалить из носовой пушки и поднять на мачте сигнальный флаг — приглашение всем явиться на совещание. Флаг был из зеленого шелка, в центре его выделялась желтая фигура человека, дующего в трубу.
Вскоре с берега и с «Паломницы» подошли шлюпки, и палуба пиратского корабля загудела от топота босых ног, башмаков и ботфортов. Разбойники размещались, кто где хотел: на верхней палубе, на шканцах, на юте и на баке; одни расположились на внутренних трапах, другие — на рустерах, третьи — на стволах орудий; кто-то оседлал ящик, кто-то — бочонок, кто-то — перевернутое деревянное ведро. Несколько человек повисли на вантах, а юнги забрались на марсы.
Первым слово взял капитал. Он был краток.
— Джентльмены, — сказал он, подняв руку, — ночью произошел случай, требующий специального разбирательства. Собрание будет вести квартирмейстер. Он и изложил вам суть дела.
Дик Тейлор вышел на открытое пространство у грот-мачты.
— Друзья! Утром бомбардир Чарлз Эванс обратился ко мне с жалобой на преступные, как он сказал, действия боцмана Бенджамина Хэлси. Ты здесь, Чарли?
— Да, — отозвался бомбардир.
— Подойди сюда.
Эванс отодвинул плечом матроса, стоявшего у него на пути, и вышел к грот-мачте.
— Ты настаиваешь на рассмотрении указанной жалобы?
— Да.
— Это твое право, — кивнул Тейлор. — Бен, ты здесь?
— А как же! — отозвался боцман.
— Подойди.
Хэлси с явной неохотой поднялся с анкерка, на котором сидел, и, бормоча себе под нос лишь одному ему слышимые ругательства, вялой походкой приблизился к квартирмейстеру.
— Бен Хэлси, — сказал Тейлор, — знаешь ли ты, в чем обвиняет тебя Чарлз Эванс?
— Нет.
— Чарли, — квартирмейстер повернул голову в сторону бомбардира, — изложи суть своей жалобы.
Эванс поискал глазами Барни и, не обнаружив его, попросил квартирмейстера вызвать пленного капитана. Когда последний, сопровождаемый оскорбительными замечаниями отдельных разбойников, подошел к грот-мачте, бомбардир громко объявил:
— Джентльмены! Вам известно, что все мы, от капитана до юнги, должны пунктуально соблюдать правила, принятые нами. Одно из этих правил гласит: «Пощада будет дана тому, кто попросит. Никто не смеет посягать на жизнь пленника или дурно обращаться с ним после того, как ему была подарена жизнь. А тот, кто нарушит это правило, будет наказан пятьюдесятью ударами плети или так, как решит команда». Я прав?
— Да-а! Конечно! — раздался хор голосов.
— Вчера вечером, — продолжил бомбардир, — наши люди захватили бригантину. Ее капитану — он стоит здесь, перед вами, — была подарена жизнь. И что же?
— Что-о?! — закричали пираты.
— Этой ночью боцман пытался его убить!
От носа до кормы по судну прокатился сдержанный гул: одни осуждали поступок боцмана, другие, наоборот, сочувствовали ему.
— Бен Хэлси, ты признаешь, что покушался на жизнь пленного капитана? — спросил квартирмейстер.
— Да, — в ответе боцмана слышался вызов.
— Не объяснишь ли ты нам мотивы твоего поступка?
Хэлси провел ладонью по потной шее, потом тяжелым взглядом уставился на капитана Барни.
— Объяснение тут одно, — проворчал он.
— Говори громче! — закричали с юта. — У тебя что, от волнения голос пропал?
— Повторяю: объяснение тут одно. Этот негодяй, — боцман с ненавистью указал пальцем на пленника, — едва не погубил наших людей. Вместо того, чтобы сразу сдаться, он велел стрелять по нашей шлюпке.
Пираты снова зашумели.
— Тихо! — рявкнул квартирмейстер и, выхватив пистолет, выпалил в воздух. — Я сказал — тихо! Кто желает высказаться?
Голоса смолкли.
— Что, нет желающих?
— Есть вопрос! — поднял руку трубач Саймон Блейк.
— Спрашивай.
— Кто пощадил капитана бригантины?
Тейлор сунул пистолет за пояс и взглянул исподлобья на трубача.
— Пощадили его те, кто захватил. В их числе был и я.
— Капитан Брэдли подтвердил это решение, — добавил бомбардир, — и, со своей стороны, гарантировал пленнику неприкосновенность. Таким образом, боцман не только нарушил правило, под которым, кстати, стоит и его подпись; он игнорировал также решения квартирмейстера и капитана, показав своим поступком, что они для него — не авторитет.
Речь Эванса вызвала неоднозначную реакцию участников собрания. Страсти накалились. Нашлись такие, которые высказывались за немедленное бичевание боцмана. Другие резко возражали. В конце концов, решили предоставить слово пленному капитану.
Джон Барни скользнул взглядом по одутловатому, обезображенному лицу боцмана. Больше всего на свете ему хотелось видеть этого разбойника с петлей на шее, но элементарная осторожность требовала, чтобы он свидетельствовал в его пользу.
— Я убежден, — сказал Барни, обращаясь к участникам собрания, — что вина мистера Хэлси не столь уж значительна. Хмель, ударивший ему в голову, стал главной причиной того, что он сделал. Если бы мистер Хэлси не довел себя до такого состояния, когда уже невозможно отличить ствол пистолета от горлышка бутылки, он вел бы себя гораздо сдержаннее.
— Будучи трезвым, он кроток, как ягненок! — пропищал оружейник Сэм — Убей Дьявола, вызвав своей репликой и своим бабьим голосом всеобщий хохот.
Ему вторил боцманмат Нэд — Багровый Нос.
— Однажды, когда у нас вышел весь ром, я видел боцмана трезвым. И знаете, что он делал?
— Что?
— Он скручивал из веревки петлю, чтобы с горя удавиться!
Разбойники и на эту шутку отреагировали дружным смехом.
— Короче, я вижу, что капитан Барни не имеет претензий к Бенджамину Хэлси, — констатировал квартирмейстер. — Желаешь ли ты, Чарлз Эванс, добавить к этому что-либо?
— Нужно предупредить боцмана, что в случае, если он повторно доставит мистеру Барни огорчение, его лишат оружия, закуют в кандалы и будут судить по всей строгости наших законов.
Большинство пиратов согласилось с данным предложением бомбардира. Бену Хэлси указали на недопустимость самосудов, и он клятвенно заверил «высокое собрание», что впредь не будет напиваться до чертиков и совершать дурные поступки. Но красноречивые взгляды, которыми он одарил бомбардира и пленника, свидетельствовали, что проглоченная обида оставила в его душе несмываемый след.
