Четверг

В нашем многоэтажном доме живут преимущественно хорошие, добрые люди.

Они достаточно состоятельны, чтобы регулярно питаться мясом, рыбой и колбасными изделиями, и не отказывают себе в удовольствии оказать гуманитарную помощь калорийными объедками бездомным котикам. Поэтому уличные кисы у нас во дворе все, как на подбор, упитанные, но невоспитанные. Дисциплинированные котики из хороших семей даже в священном месяце марте не должны орать, как сирены гражданской обороны перед началом бомбежки!

Кошачьи вопли разбудили меня слегка за полночь, и с того момента я не могла уснуть, как ни старалась.

Сначала я пыталась считать овечек, но кроткие создания превращались в горластых монстров с усатыми мордами и когтистыми лапами.

Тогда я начала считать котов и кошек, но это занимало слишком много времени, потому что мне никак не удавалось ограничиться невозмутимым сообщением очередному вопящему мурзику его порядкового номера. Процедура инвентаризации в обязательном порядке включала мощный голевой удар под мохнатый зад, а потом я мысленным взором с большим интересом и удовольствием отслеживала полет пронумерованной кисы в созвездие Альфы Центавра, куда у меня за полчаса или около того усвистало в общей сложности двадцать четвероногих.

Это был не тот результат, чтобы им гордиться, потому что в ночном концерте на сцене нашего двора выступал большой сводный хор имени Базилио Матроскина, решительно не способный заметить потерю двух десятков голосов.

Наградив почетным призовым пинком в космос двадцатого эмигранта с планеты Земля, я попыталась заглушить животное пение своим собственным. Это нельзя было назвать симметричным ответом – я не хотела разбудить соседей и моему голосу не хватало мощи, зато в моей песне были слова, которые должны были задеть кошачьих за живое.

Для начала я задушевно спела популярную в девятнадцатом веке студенческую песню «Не кладите кота поперек живота», исполнявшуюся на мотив «Дубинушки». Потом выдала ее же более позднюю – бардовскую – версию с задорным припевом: «А ты не бей, не бей, не бей кота по пузу!», причем с такой интонацией, что любой здравомыслящий двуногий слушатель понял бы, что вопрос «бить иль не бить (кота)?» на самом деле однозначно решается положительно, ибо битие кота определяет его сознание в лучшую сторону.

С чувством глубокой солидарности спела я знаменитое «Жил да был черный кот за углом, и кота ненавидел весь дом», путем замедления голоса и изменения тональности создав оригинальную версию, прекрасно подходящую для реквиема.

Потом вспомнила милую детскую песенку с трогательными словами «Будешь ты толстый, будешь ты большой, мы пойдем охотиться за мышой» и мажорной садистской концовкой, где наглая кошачья морда шумно лопается с жиру.

Уже на этой стадии в дверь забарабанили, но я все-таки допела свою лебединую (кошачью) песню и только потом открыла папе.

Он кротко смотрел на меня и печально молчал.

– Меня разбудили коты, – объяснила я.

– А нас разбудила ты! – сообщила мамуля, нарисовавшаяся за папулей.

По тому, как точно она соблюла ритм и рифму, я поняла, что мое артистичное пение нашло отклик в ее душе литератора. Тем не менее благодарности я не дождалась и со вздохом сказала:

– Простите, больше я не буду петь.

– Ты можешь петь, но просим не шуметь! – ответила мамуля и величаво уплыла во мрак опочивальни.

– А мне нравится, как ты поешь, – мягко улыбнувшись, сказал добрый папуля и тут же испортил комплимент, добавив:

– Утром в ванне.

Это навело меня на мысль устроить хвостатым певцам под окном холодный душ.

Организовав падение с подоконника небольшой Ниагары, я побудила кошачий хор к гастрольному туру по соседним дворам и наконец услышала долгожданное: ночную тишь.

Вот только спать мне к этому моменту совершенно расхотелось.

– А кошку у тюрьму! – напела я тихо, чтобы не потревожить родственников. – А кошку у тюрьму!

Прочих слов загадочной турецкой песни я, естественно, не помнила.

– Вот и нашлось занятие! – обрадовался мой внутренний голос. – Вперед, в Интернет, за новыми знаниями!

Делать мне и впрямь было нечего, поэтому я открыла ноутбук и набрала в строке поиска интригующее «А кошку у тюрьму».

Я бы не удивилась, узнав, что в переводе с турецкого этот емкий антикошачий призыв означает всего лишь «мечтаю я о пери луноликой» или «ее уста – жемчужин светлый ряд», но Яндекс вывалил мне кучу ссылок, лишенных и намека на лирику.

Все они относились к теме жестокого обращения с животными, и, право, у меня слезы на глаза навернулись, когда я узнала, как отвратительно обращаются с меньшими братьями некоторые люди. Я даже мысленно извинилась перед воображаемыми котами, улетевшими в дальний космос с моей ноги.

Народ в Сети горячо обсуждал приговор суда, отправившего на два месяца в тюрьму британца, трижды прокрутившего свою кошку в стиральной машине. Большинство сходилось на том, что живодера следовало бы казнить колесованием, но я-то гуманистка. По-моему, достаточно было приговорить его всего лишь к получасовому заключению, но с отбытием наказания в барабане работающей стиральной машины с сушкой.

В Германии нашелся урод, на восемь секунд посадивший своего кота в микроволновку.

В Бельгии другой недоумок запер животное в холодильнике.

А в Вашингтоне сажать за решетку стали кошек, которые не смогли найти себе новые семьи из-за сложных поведенческих проблем. Их решили отправлять на реабилитацию в тюрьму, к настоящим заключенным, которые попробуют заботой и лаской изменить поведение животного на более приемлемое.

– Так-то лучше, – сказала я и вернулась к просмотру ссылок.

Мне было интересно, как на общем фоне выглядят граждане нашей страны. Я полагала, что в России, где нормальный ребенок за годы взросления притаскивает на ПМЖ в отчий дом в среднем пару котиков и столько же щенков, картина должна быть более оптимистичная.

Увы мне, я ошиблась. Граждане в Сети очень ругали пьяных водителей, калечащих животных на дорогах страны. Одного такого негодяя как раз пинали ногами на местных форумах, и я не поленилась выяснить, кто таков этот гнусный тип.

И не поверила своим глазам, прочитав родное ФИО: Казимир Борисович Кузнецов!

Случайное совпадение исключалось, так как Казимиры в наших широтах весьма немногочисленны. Собственно, второй Казимир в городе появился только в прошлом году, да и то лишь на время проведения привозной выставки произведений Малевича. Определенно, речь шла о Зяме, но я-то знала, что это невозможно.

Братец очень трепетно относится к живым существам. Причем не только к кошкам и собакам, но даже к насекомым, к которым многие люди считают себя в праве применять самое жестокое насилие. Я свидетельствую: Зяма никогда не бил тараканов тапкой! Никогда – ни разу! – не шлепнул он себя по щеке, целясь в назойливого комара. Даже гадкую муху, залетевшую в квартиру, Зяма не прихлопнет полотенцем, нет, он будет бегать по квартире, выгоняя цокотуху в распахнутые окна и сталкивая с огневой линии прищурившегося папулю с мухобойкой.

Возможно, эстету Зяме просто не хочется пачкать подметки, физиономию и стены останками невинно убиенных насекомых, но в таком случае он тем более не стал бы наматывать на колеса своего любимого авто кошачье тельце!

Сердясь на обитателей сети за поклеп на брата, я постаралась выяснить, откуда у этой гнусной сплетни растут ноги.

Оказалось – Казимира свет Борисовича оклеветала местная блоггерша, некая Уля Блиндухова. Я заподозрила, что это месть ревнивой дуры, и зашла на ее личную страничку, чтобы узнать врагиню Зямы в лицо.

– Должно быть, Зямка ее отверг, вот она и обиделась, – предположил мой внутренний голос, оценив блиновидную конопатую физиономию блоггерши.

В постановке сказки «Колобок» Уля Блиндухова могла без грима играть главную роль. Для роли «Репки» ей хватило бы зеленого плюмажа на макушке. Представить такую красавицу рядом с Зямой было невозможно.

Тем не менее девица не казалась мне уж вовсе незнакомой. Где-то я ее уже видела, что ли? И именно в связи с Казимиром Борисовичем!

В поисках этой связи я почитала заметки блоггерши в Живом Журнале. Чтиво это оказалось унылым, фантазия у мисс Блиндуховой была бедная, мысли скудные, и какую-то оригинальность текстам придавали только авторские знаки препинания и многочисленные орфографические ошибки. «Щас смотрели клевое кино, спец, показ для блогеров на Пушке!» – похвасталась госпожа автор в последнем по времени сообщении.

Упоминание артиллерийского орудия сбило меня с толку, и я не сразу сообразила, что «на Пушке» – это значит «на Пушкинской площади». Зато потом озарение пошло стробоскопическими вспышками: Пушкинская площадь! Мы с Зямой там встречались с шантажисткой! И именно в тот вечер, когда блоггерша ходила в кино! Значит, мы могли друг друга видеть!

Я крепко зажмурилась и постаралась вспомнить, была ли на площади молодая рыжая толстуха с круглым конопатым лицом, и тут мой внутренний голос многозначительно кашлянул.

– Рыжая, конопатая, толстая! – с нажимом повторил он. – Ну? Проассоциировалось, нет?

– С чем?

– С телом в розовом жакете!

– Бог мой! – я распахнула глаза и уперлась взглядом в улыбающуюся физиономию блоггерши на мониторе.

Мне стало совестно. Если я все правильно поняла, этой несчастной девушки уже нет в живых, а я критикую ее за ошибки в текстах, как нехорошо…

С другой стороны, эта несчастная девушка по-свински поступила с Зямой, ославив его на весь компьютерный мир как живодера-котоненавистника.

С моей стороны это тоже было довольно жестоко, но я немедленно позвонила Трошкиной, потому что она сама просила держать ее в курсе всего.

– Алка! Я только что совершила неожиданное открытие! – похвасталась я.

– Я тоже, – зевнув, проворчала подружка.

– А ты что открыла? – удивилась я.

– Глаза! Какого дьявола, Кузнецова, ты знаешь, который час? Четвертый! – тут она окончательно проснулась и испугалась:

– Что с Зямой? Он нашелся или нет?

– Он не нашелся, зато я кое-что нашла. Помнишь труп номер два?

– Поливанко?

Я уточнила хронологию и поправила нумерацию:

– Номер три.

– В розовом пальто?

– Да! – я ликовала, ибо было очень приятно продемонстрировать свои дедуктивные способности, даже если демонстрация пришлась на неурочное время. – Эта девица – никакая не Верочка! Ее звали Уля Блиндухова. Она пленилась прекрасным незнакомцем и сделала все возможное, чтобы узнать, кто он такой.

– И кто же он?

– Наш Зяма! Ушлая девица вцепилась в него, как клещ, и стала преследовать, но вместо счастья в личной жизни нашла смерть на лодочной станции.

– Как жаль, – сказала Трошкина так сухо, что между строк читалось: она сама с удовольствием пачками отправляла бы на тот свет приставучих девиц, осаждающих ее любимого Зяму.

– Так что, Алка, у нас есть хорошая новость: по крайней мере, убийство дамы в розовом не связано с гибелью Лизоньки и Поливанко, то есть это другая история, – рассудила я.

– Ты думаешь? – усомнилась Трошкина.

– Еще подумаю, – пообещала я. – Все равно мне спать не хочется…

Тут рот мой сам собой растянулся в зевке.

– Слышу я, как тебе не хочется спать, – хмыкнула чуткая Алка. – Ложись в постель, мисс Марпл! Поговорим о твоем открытии утром. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи, – согласилась я.

Напряжение схлынуло, и я почувствовала себя уставшей.

Сводный хор имени Базилио Матроскина срывал овации и крыши в чужом дворе, и доносящиеся до меня отголоски звукового шоу сошли за колыбельную.

Я уснула, но до самого утра в моих ночных видениях присутствовали кисы. Они были не на первых ролях, а в эпизодах, как черная кошка в «Матрице». В отсутствие назойливого звукового сопровождения это меня не раздражало, только немного нервировала повторяющаяся, как заезженная пластинка, фраза: «Где кот? Почему его не нашли?» Происхождения ее я не помнила, но голос и интонацию не забыла, и сердитый бас бурчал и бурчал у меня в голове:

– Где кот? Почему его не нашли?

– Где кот? Почему его не нашли?

– Где кот? Почему…

– Код! – с этим словом я проснулась. – Код, а не кот!

Во сне я перепутала слова. «Где код? Почему до сих пор не найден? Мы так не договаривались! Возвращай половину суммы!» – рычал в телефонную трубку бывший топ-бандит, а ныне банкир и вдовец Максим Горохов.

Помнится, он предполагал, что собеседник хочет его кинуть, а посему грозился сам его урыть.

Я поморщилась, неприятно удивленная тем, что так хорошо запомнила вульгарную ругань. С какой стати мне вообще снится Горохов с его поисками кода?

– А что, если не кода, а все же кота? – тихо шепнул внутренний голос и выжидательно замер.

Я повторила, как бы пробуя фразу на слух:

– Где кот? Почему до сих пор не найден? Мы так не договаривались! Возвращай половину суммы!

Это звучало бессмысленно, потому что глупо было предполагать, что владелец банка будет вести переговоры о поисках кота, да еще требовать за невыполнение соглашения неустойку. Это что за кот должен быть, чтобы ему столько внимания?

– Не знаешь народного языка, а еще филолог, – процитировал мой внутренний голос другого сурового мужчину – майора Кулебякина. – Котами в просторечьи называют кого?

– Любовников! – вспомнила я.

И схватилась за виски, потому что устремившиеся на свои места кусочки-пазлы вызывали у меня такое головокружение, что потемнело в глазах и зазвенело в ушах.

– Иду я, иду! – плачущим голосом прокричала Алла Трошкина, за неимением возможности вышвырнуть прочь из своей жизни невыносимую подружку, бешено отбрасывая в сторону ни в чем не повинное одеяло.

Растрепанная, как цветок в петлице жениха на финише свадебного гуляния, Индия Кузнецова высилась на пороге во весь свой немалый рост и, несмотря на небрежную прическу, выглядела по-королевски. Регалиями монаршей власти смотрелись гамбургер в одной руке августейшей Кузнецовой и огурец в другой.

Хруст, с которым Инка впилась зубами в огуречный скипетр, лучше всяких слов говорил о том, что революционная ситуация назрела. Верхи не могут, низы не хотят, и все слои общества, от сливок до подонков, с мортирами и вилами наперевес идут на баррикады прямо сейчас, без утреннего туалета и завтрака!

Трошкина безнадежно посмотрела на слона с часами в пузе. Было шесть утра. Исторический залп «Авроры», как ей помнилось, раздался много позже, но напоминать об этом Кузнецовой, когда она в настроении расшатывать устои и свергать верхушки, было бессмысленно.

– Куда мы? – спросила Аллочка, покорно принимая свою роль в истории и уточняя исключительно координаты баррикад.

– К царю Гороху, – ответила ей революционная подруга, яростно объедая державный гамбургер.

Это было непонятно, но интересно.

Поскольку организатор народного восстания И.Б. Кузнецова не стронулась с места, только нетерпеливо топала ножкой, народ в лице А.А. Трошкиной от расспросов воздержался, решив прояснить направление движения непосредственно по пути в светлое будущее.

Поглядывая на Инку, чтобы уподобиться в экипировке образцу, Аллочка быстро натянула джинсы и свитер, сунула руки в рукава спортивной куртки, а ноги – в удобные ботинки, покрыла буйну голову вязяной шапочкой и совершенно по-пионерски доложила:

– Я готова!

– Молодец, вот, возьми огурец! – срифмовала Инка, вместе с зачином походной речевки выдав соратнице непорочный овощ из кармана собственной спортивной куртки.

Из другого кармана был извлечен непочатый гамбургер.

– Такси ждет во дворе, – проинформировала Инка Алку уже в лифте.

Трошкина кивнула, старательно пережевывая съедобный дар свыше – из квартиры подруги на восьмом этаже.

– Куда едем? – спросил меланхоличный таксист, приглушая звуки надрывной песни из радиоприемника.

– В Царское село, – ответила Кузнецова, укрепив подружку в понимании того, что настал-таки красный день революционного переворота.

– Кого свергаем? – тихо, чтобы не напугать таксиста, не знающего, во что он впутался, спросила Алка.

– Главного негодяя, – так же тихо ответила ей Инка. – Максима Горохова!

– Банкира и вдовца?

– Преступника и подлеца!

– А подробнее можно?

– Можно, слушай, – Инка придвинулась ближе и зашептала подружке на ушко. – Я все поняла! Горохов узнал, что жена изменяла ему с Поливанко, и наказал их обоих, причем устроил все так, что сам остался вне подозрений. Наоборот, ему все сочувствуют в двойном несчастье: и жена у него умерла, и банк ограбили, и все – в один роковой день! А между тем, нужно еще разобраться, по личной инициативе кассир Поливанко зарядил банкомат кучей денег или по приказу Горохова!

– Так или иначе, он это сделал, – напомнила Трошкина, которой нетерпелось услышать продолжение. – И что?

– А то, что ограбление банка было частью хитрого плана Горохова! Таким образом он, во-первых, щедро расплатился с бандитами, во-вторых, выставил преступником Поливанко! Дальше было, как мы и думали: кассира-любовника убили, а фотохронику этого процесса для устрашения послали Лизоньке.

– Чтобы она сильнее мучилась! – распахнула глаза жалостливая Алка.

– Да. Но Лизоньке, можно сказать, повезло: она потеряла мобильник, ужасных снимков не увидела, и ушла на тот свет под алкогольным наркозом. Так что как следует помучить жену Горохову не удалось, но в остальном его план сработал прекрасно. Разве что труп Поливанко найти должны были раньше, чем это случилось.

– Зачем?

– Чтобы вывести из-под подозрений в содействии грабителям всех остальных работников «Бетабанка», – объяснила Инка. – Ты не представляешь, какое упадническое настроение царило у них в офисе, не банк, а свежее пепелище, так и разориться недолго! Я случайно услышала, как Горохов конспиративно рычал в телефон – причем не свой, а секретаршин: «Где кот, почему его не нашли? Всех урою, будешь деньги возвращать!» А кот, если ты забыла, это просторечное название любовника.

– Теперь не забуду, – пообещала Трошкина.

– Конечно, не забудешь, потому что после Поливанко этот сомнительный титул перешел к Зяме! – кивнула Инка. – Не вполне заслуженно, потому что добраться до белого банкиршиного тела наш плейбой не успел. К несчастью, Лизонька вела дневник, куда записывала свои развратные фантазии, и об этой эротической писанине знала ее бесценная помощница и компаньонка Верочка.

– Проклятая шантажистка! – уточнила характеристику и роль бесценной Верочки прямодушная Трошкина.

– И дура, к тому же, – согласилась с ней подружка. – Уж она-то должна была знать характер супруга своей хозяйки!

– А при чем тут Горохов?

– Да при всем! Овдовев, он тут же уволил Верочку, которая прислуживала его жене, а та ведь уже привыкла жить в роскошном доме и получать хорошую зарплату. Такого прекрасного места, как у Гороховых, у нее на примете не было, а идти на меньшую зарплату к дуре Мимими или к идиотке Ладюсе она не хотела. И подалась наша бедная жадная Верочка в шантажистки, надеясь сорвать крупный куш с Казимира Борисовича Кузнецова.

– Но не тут-то было, – злорадно молвила Трошкина.

– Да, не вышло дело, мы с Зямой беднягу Верочку совсем запутали, – усмехнулась Индия. – То покупаем дневник, то не покупаем! То встречаемся с ней, то не встречаемся! Процесс затянулся, и глупая Верочка решила сделать свое интересное предложение другому покупателю. Догадываешься, кому?

– Неужели Горохову?! – ахнула Алка.

– Конечно. Ведь после смерти Лизоньки остались только два человека, которых компрометировали ее записки: любовник и обманутый муж. Логично было предположить, что респектабельный банкир и крупный бизнесмен Горохов не захочет приобрести репутацию идиота-рогоносца, что неизбежно случилось бы, предай Верочка факты гласности. Я думаю, она рассудила так: что для Горохова несколько тысяч долларов? Копейки. Ради того чтобы не позориться, он заплатит и не вздрогнет.

– Логично, – сказала Трошкина с сомнением, поскольку чувствовала подвох.

– Вообще-то, да. Но Верочка даже не представляла, насколько Горохову важно, чтобы их с Лизонькой брак воспринимался как счастливый. Он ведь только что расправился с неверной женой и ее любовником, и в этой ситуации любая тень на репутации Лизоньки побудила бы следствие разбирать ее связи!

– «Жена Цезаря должна быть вне подозрений!» – с важностью процитировала образованная Трошкина.

– Да, как-то так. Короче говоря, Горохов должен был пресечь возможные слухи на корню, то есть не просто откупиться от шантажистки, а заткнуть ей рот навсегда.

– Лодочным веслом! – догадалась Алка. – Весьма надежный способ, но только если рот тот самый. Как я понимаю, вместо Верочки по ошибке была убита влюбленная блоггерша?

– Именно так! Я думаю, Верочка в последней попытке сладить дело с Зямой вызвонила его на встречу в парке, а Горохов уже пустил по ее следу своих бандитов, наказав им при случае прикончить шантажистку. Случай представился на лодочной станции, да только произошла роковая ошибка: убийцы перепутали женщин. Уж не знаю, как это случилось.

– Чего тут знать? – Трошкина пожала плечами. – Ты давно была в том парке? Там освещение чисто символическое, у озера тьма кромешная, и гулять в ночное время дураков нет. Бандитам и в голову не пришло, что на встречу с многостаночником Зямкой явятся аж две бабы, а не одна!

Ясно было, что Алка сильно не одобряет моего братца, но где-то даже симпатизирует бандитам.

– Понятно, – кивнула я. – Они убили первую попавшуюся бабу и одновременно был открыт сезон охоты на Зяму. Сначала его попытались подвести под статью – ведь это он нашел труп лже-Верочки, а потом, когда подстава не удалась, перешли к более решительным действиям. За ним пришли, взяли и… Хотела бы я знать, что дальше.

– Думаешь, Верочка назвала его имя Горохову? – Трошкина соображала быстро.

– Думаю, она назвала имя любовника и посулила доказательство измены в дневнике.

– Минуточку! – Алка наморщила лоб. – Если в парке убили не настоящую Верочку, то где же сейчас настоящая?

– Думаю, далеко, – пожала плечами Инка. – На ее месте я бы уже приближалась к канадской границе!

– Но это значит, что дневник Горохов так и не получил?

– Зато, возможно, он получил Зяму, которого мы должны спасти, пока не поздно!

– Если еще не поздно, – печально вздохнула Трошкина и тут же помотала головой, стряхивая несвоевременное уныние. – Давай спасать, конечно, только как? Ты рассказала все это Денису?

– Я бы рассказала, но абонент Кулебякин недоступен, а у меня есть сильные опасения, что в данном случае промедление подобно смерти, – сказала Индия и хищно прищурилась. – Трошкина! Не мне тебя об этом спрашивать, но клянешься ли ты любить моего брата и в радости, и в печали, и в богатстве, и в бедности, пока смерть не разлучит вас лет через сорок?

– Пятьдесят, – твердым голосом сказала Алка и вздернула подбородок. – Клянусь, и хватит болтовни! Скажи, что делать? Я на все готова!

В половине седьмого утра белый автомобиль с эмблемой службы такси аккуратно припарковался на просторной автостоянке у фитнес-центра «Апельсин». Несмотря на ранний час, на паркинге уже стояли дорогие машины. Подтянутые силуэты их владельцев отчетливо вырисовывались в ярко освещенных окнах тренажерного зала на втором этаже.

Оставив таксисту задаток, чтобы он не нервничал, я вылезла из машины с наказом:

– Ждите, мы скоро.

Трошкина выбралась следом и хвостиком потянулась за мной за угол. Прячась за рекламной растопырочкой с изображением мускулистой, как Шварценеггер, красотки в бикини, я разломала свой телефон, извлекла из него родную сим-карту и поместила на ее место чужую.

– Ты не отдала Денису симку Лизоньки? – догадалась Трошкина.

– Он же требовал телефон, а не симку, – напомнила я, просматривая список контактов. – Формально я выполнила его просьбу, какие ко мне претензии?

Номера, обозначенного как «муж», «супруг», «благоверный» или «моя половинка», в списке не было, но нашелся некий «Максик». Я решила, что это и есть Максим Горохов, и с легким душевным трепетом нажала на курок… Тьфу, на кнопку вызова.

– Представляю, как он испугается, – кровожадно улыбнулась обычно добрая Алка. – Раннее утро, сладкий сон, и тут – дилинь-дилинь! Звоночек от убиенной супруги! По ком звонит колокол, Максик? Он звонит по тебе-е-е-е!

– Алле?! – в полном соответствии с набросанным сценарием прохрипел в трубке испуганный мужской голос.

– Максим Петрович? – зловеще прошелестела я. – Это Верочка.

– К-ка-кая Верочка?

– Помощница Лизоньки, – не зная, похож ли мой голос на Верочкин, я говорила тихим шепотом. – Так что насчет дневничка, он вам нужен или нет?

– Что за чушь? Какой дневник? Какая Верочка?! – судя по голосу, Горохов проснулся.

– Как это – какая? Живая и здоровая, – хихикнула я. – А вы думали, я погибла? Не-е-ет, Максим Петрович, ошибочка вышла! Погибла совсем другая девушка. Я вам даже имя ее назову: Ульяна Блиндухова, независимый блоггер. А со мной все в порядке, вот только вы денег мне обещали, и я твердо намерена их получить.

– Откуда у вас телефон моей жены?

– Так я ведь Верочка, Максим Петрович, ее правая рука! О вещах, делах и планах Лизоньки я знаю больше всех. Так вы хотите получить ее дневник?

– Это какой-то розыгрыш, – заявил Горохов.

Но голос его выдавал неуверенность.

– Это не розыгрыш, это честная сделка, только условия ее теперь немного изменились. Я верну вам и дневник вашей супруги, и ее телефон, но за это получу не только деньги. Вы отдадите мне ту сумму, о которой мы договаривались, и еще Казимира.

– Кого?

– Казимира Кузнецова, того самого Зяму. Живым и желательно без серьезных повреждений! Вам понятно?

– Не очень.

– Повторяю: с вас деньги и Зяма, с меня дневник и телефон. Я позвоню вам через час – назначим встречу.

– Здорово ты с ним говорила, уверенно и властно, как настоящая шантажистка! – восхитилась Трошкина, когда я выключила телефон. – И что теперь?

– Теперь ждем.

Мы вернулись в такси, где водитель медитировал под шансон, и стали наблюдать за воротами обширного домовладения, построенного в самом козырном месте элитного поселка – напротив фитнес-центра, рядом с киноконцертным залом. Это было скромное жилище банкира Горохова, о чем оповещали золотые вензеля на заборе и флюгерах.

Я надеялась, что сегодня Максим Петрович в родных стенах не задержится.

Меньше чем через четверть часа послышалось шмелиное гудение, и украшенные вензелями створки автоматических ворот разъехались, пропуская сверкающий черный «БМВ» последней серии.

– Бандитский вкус неисправим! – не без зависти прокомментировала Трошкина.

– Следуйте, пожалуйста, за ним, – вежливо попросила я таксиста, который нахмурился, но от вопросов воздержался.

Черный «бумер» быстро покинул поселок. Следуя за ним в некотором отдалении, мы вернулись в город.

Поплутав по тихим улочкам на окраине, черный автомобиль остановился у неказистого с виду ресторанчика «Рыбачка Соня».

– Селедкой с водкой будет завтракать, – предположила Трошкина, все еще критикуя бандитские вкусы банкира.

– Не о том ты думаешь, Алка, – попеняла ей я. – Вторую машину видишь?

В «кармане» у ресторанчика уже стояла серая «десятка». Я прищурилась, рассматривая номер – есть ли там буквы «Б» и «Е»?

К сожалению, и буквы, и цифры были густо замазаны грязью.

Проинструктировав таксиста, мы проехали мимо ресторанчика и остановились за углом. Расплатились с водителем, отпустили его, дождались, пока такси скроется из виду, и пошли в обратную сторону.

Наискосок от «Рыбачки Сони» на другой стороне улицы имелась совсем уж затрапезная закусочная – миниатюрный павильон-«стекляшка» с налепленными прямо на тонированные стекла картинками, не слишком заманчиво изображающими дымящийся бумажный стакан, куриную ногу с розовой спиралью в поперечном срезе и коричневый бублик, похожий на резиновый эспандер.

Косясь на машины у «Рыбачки Сони», мы с Алкой вошли в закусочную, взяли по стакану кофе с молоком и встали у длинноногого столика с хорошим видом на ресторан.

– Кажется, та самая «десятка», – заговорила Трошкина шепотом, чтобы не привлекать внимания других посетителей. – Может, это Зяму привезли? Как бы увидеть, кто сидит в машине? Хотя бы водителя рассмотреть – не тот ли это парень в кофте с капюшоном?

– Думаешь, у него одна кофта? – усомнилась я. – Если он переоделся, я его не узнаю.

– Может, он и переоделся, но вряд ли переобулся! – вспомнила Алка. – Надо бы взглянуть на его обувь. Вернее, на следы его обуви.

Мы посмотрели на улицу. Асфальтированный пятачок, на котором припарковалась «десятка», был чисто выметен.

– Даже если он выйдет из машины, то не наследит, – вздохнула Трошкина.

Она побарабанила ногтями по столу, яростно почесала затылок и окинула закусочную взглядом, к которому лучше всего подходило определение «пугающий». Это был взгляд людоеда, определяющегося с меню внезапного перекуса.

Присевший на собственный рокзак блеклый тип, напоровшись на этот взгляд, поперхнулся чаем. Гражданин в мешковатом плаще за соседним столиком вздрогнул и насыпал сахар мимо чашки.

– Ага! – просветлела личиком Трошкина. – Кузнецова, найдешь что-нибудь крепкое и острое?

– Есть водка и грузинский соус, – ответила я, оглянувшись на прилавок. – Острее и крепче некуда.

– Я в прямом смысле! Нож, отвертка, большой гвоздь?

Другая на моем месте обиделась бы, а я лишний раз порадовалась тому, как хорошо подружка меня знает.

Моя сумка – настоящий клад Али-Бабы, если предположить, что этот Али-Баба – таджикский гастарбайтер, занятый на строительно-ремонтных работах широкого профиля. Помимо типично дамских сокровищ, я ношу с собой рулетку, крестовидную отвертку, брусок для точки ножей, собственно нож (перочинный), пассатижи и небольшой шпатель. Случалось, что они бывали мне нужны.

Я открыла свою торбу, мысленно в сотый раз посетовала на то, что электрификация всей страны до сих пор не охватила дамские сумки, и на ощупь отыскала несколько острых предметов.

Мимоходом замечу, что острые предметы очень хорошо искать вслепую: погружая незащищенную руку в сумочный хаос наугад, вы привлекаете на свою сторону Закон Подлости, и искомый острый предмет моментально впивается в вашу голую ладонь! Поэтому, кстати, задача с поисками иголки в стогу сена кажется мне откровенно надуманной. Какая проблема? Просто спустите штаны и с размаху садитесь на этот стог! Восемьдесят к двадцати, что иголка обнаружится в ягодице!

Аккуратным рядочком я выложила на стол перед Алкой складной нож, пилочку для ногтей, маникюрные ножнички и цыганскую иглу. Все острое и крепкое, как заказывали.

В закусочной стало тихо. Я услышала, как под потолком кружит ранняя весенняя муха. Ее единственную нисколько не впечатлил оружейный ряд перед Трошкиной.

Подружка выбрала пилочку. Ухватив ее как маленький кинжал, она вонзила острие в спрессованную плитку компакт-пудры, отчего я горестно вскрикнула, словно это меня больно ранили:

– Алка, это же французская пудра, она ужасно дорогая!

– Зяма дороже, – сквозь зубы ответила благородная Трошкина, неутомимо и тщательно дробя бесценную косметическую присыпку.

Перевернув пилочку плашмя, она размолола получившееся крошево в мелкую пыль и горделиво сказала:

– Вот так! А теперь, Кузнецова, твой выход. Иди и рассыпь эту пудру под дверцей «десятки» со стороны водителя, поняла?

– Конечно, поняла, чего же тут не понять! – я взяла в руку сумку, но не стала ее застегивать. – Я рассыплю пудру, водитель наступит на порошок и оставит на асфальте прекрасные четкие следы. Если, конечно, он выйдет из машины.

– Он выйдет, не сомневайся, – пообещала Трошкина и снова обвела помещение взглядом, вынудившим слабонервную буфетчицу ретироваться в кухню. – Иди, даю тебе одну минуту форы, а потом выйду я.

И я пошла.

Было серенькое мартовское утро. По улице время от времени проносились машины, в отдалении звенел трамвайчик, немногочисленные пока пешеходы топали по своим делам. На высоком крыльце соседнего с ресторанчиком офисного здания, мечтательно жмурясь, со вкусом курил помятый, лохматый и небритый мужик – не то заночевавший на работе трудоголик, не то сторож, добивающий остатки вахты. В хлебный киоск по другую сторону ресторана привезли товар, и ленивый грузчик в кургузом халатике без малейшего намека на спешку носил горячие батоны на руках, как любимую девушку.

Я притворилась, будто сбилась с шага, увлеченная манящим запахом горячей сдобы. Потом аккуратно подвернула ногу и упала, вывалив добрую треть содержимого открытой сумки на асфальт.

Мужик с сигаретой обидно заржал. Я обернулась, погрозила ему кулаком (ржание тут же оборвалось) и торопливо сгребла свои манатки в торбу – все, кроме Алкиной коробочки с пудрой, которую оставила напоследок.

В разные годы моей жизни мне доводилось непредумышленно рассыпать сахар, соль, муку, крахмал, гипс и порошки в диапазоне от стирального до аскорбинки, но никогда ранее передо мной не стояла задача покрыть максимально большую поверхность ровным слоем.

Оказывается, это не так просто, особенно если действуешь в спешке и стоя на четвереньках, и все же я справилась. Еще недавно компактная, а ныне рассыпчатая фразцузская пудра оттенка «светлый беж» с моей легкой руки красиво запорошила примерно полтора квадратных метра асфальта вблизи водительской двери «десятки».

Я покосилась на закусочную. Минута моей «форы» прошла, и на пороге стекляшки как раз показалась тщедушная фигурка, помахавшая мне жестом, который я поняла как сигнал: «Отползай, отползай!» – и отодвинулась от машины.

Алка напялила на голову бейсболку и сделалась похожей на мальчишку. В одной руке у нее было небольшое ведерко, в другой – цветная тряпочка, в которой я с содроганием узнала шарфик из натурального шелка, ранее помещавшийся на нежной шейке подружки. Трошкина продолжала жертвовать маленькими сокровищами ради великой любви.

Весело и адски фальшиво насвистывая, мальчик Алка направился к «десятке», остановился у капота и выразительно помахал своей пестрой тряпочкой у лобового стекла.

– Не надо мыть! – отчетливо донеслось из машины.

Трудолюбивый мальчик невозмутимо погрузил свою тряпку в ведро и поболтал ею в бурой пенистой жиже, подозрительно похожей на кофе, который мы пили в «стекляшке».

– Вали отсюда, я сказал! – раздраженно гавкнули из машины.

Мальчик Алка не дрогнул. Очевидно, это был глухонемой ребенок с неразвитым инстинктом самосохранения. Он с нажимом провел мокрой тряпкой по стеклу и отступил, любуясь коричневыми разводами.

В машине взвыли.

Мальчик Алка поднял ведерко, солнечно улыбнулся и выплеснул свои помои на основе кофе с молоком на «десятку», предусмотрительно направляя поток таким образом, чтобы, стекая, он не смыл с асфальта пудру.

Я порадовалась, что подружка обула кроссовки: убегать ей придется быстро и далеко!

Они умчались, как лесное видение: маленькая трепетная лань Трошкина и невысокий, но громоздкий лось из «десятки». Я не сомневалась, что быстроногая Алка выиграет этот забег с большим отрывом, и тут же вернулась к машине, чтобы изучить оставленные лосем следы.

Что ни говори, а французская пудра – это вещь! Цепочка постепенно бледнеющих отпечатков протянулась на несколько метров. Знакомый след с поперечной чертой я обнаружила сразу же, но по инерции еще какое-то расстояние шла согнувшись, а нормально распрямиться мне уже не позволили.

Твердые, как пассатижи, пальцы сдавили мою шею и неумолимо потянули вверх.

– А ну, иди сюда, сучка! – грубо гавкнул тот же голос, что рычал из машины, и я с опозданием поняла, что в «десятке» сидел не только водитель.

– Пусти, придурок! – заверещала я и увидела, как небритый тип на крыльце торопливо вкручивает недокуренную сигарету в гранитный парапет крыльца.

Может, он охранник и по долгу службы вступится за меня?

– Эй, парень, отпусти девушку!

Стальные пальцы отпустили мою шею и сжали предплечье.

– Не лезь, мужик, это семейное дело! – ответил мой обидчик. – Ведь правда, милая?

Одновременно я почувствовала у себя в боку что-то твердое – может, нож, может, пистолетное дуло, может, просто крепкий палец, нацеленный на болевую точку. Я не успела это выяснить, потому что увидела раскрасневшуюся и растрепанную Трошкину, которая потеряла и бейсболку, и свободу.

Мордоворот в любовно починенных спортивных ботинках могучей ручищей обхватил крошку Алку за талию и тащил ее к «Рыбачке Соне», улыбаясь, как новобрачный. Трепетная лань била копытцем, норовя лягнуть дюжего лося в голень, но при виде меня затихла. Мы с подружкой встретились взглядами, одинаково вздохнули и прекратили сопротивление.

Пропадать, так вместе!

– Не убьют же они вас в ресторане, – без особой уверенности произнес мой внутренний голос.

В большом обеденном зале было тихо и пусто. Судя по сервировке, в «Рыбачке Соне» намечался богатый банкет. На столах сверкали белоснежные тарелки, серебряные приборы и разнокалиберные бокалы, выстроенные аккуратными шеренгами.

– Прошу вас, осторожнее, – взмолился зализанный господин, чья внешность и манеры однозначно выдавали принадлежность к племени халдеев, коим он, судя по качеству костюмчика, должен был приходиться вождем. – Это богемское стекло!

Я мрачно зыркнула на него исподлобья. Кого волнует сохранность стекла, когда речь идет о здоровье и жизни!

У меня не было сомнений, что нас ведут на встречу с Гороховым, которому мы проиграли по всем статьям.

Дневника, чтобы откупиться, у нас не было, да и не отпустит нас Максим Петрович, даже если мы преподнесем ему записки Лизоньки на фарфоровом блюдечке. По тем же причинам не отпустит, по каким настоящую Верочку не хотел отпустить: потому что сильно заинтересован в том, чтобы эта история была похоронена раз и навсегда. Вместе с нами, никак иначе.

– Гамаюн, Петряй, вы офигели – куда с бабами вперлись?

Мой конвоир остановился, и я вместе с ним. Споткнулись и пресеклись мои безрадостные мысли.

– Нас тут не ждали? – обнадежился мой внутренний голос.

– Шеф, это не наши бабы! Это те самые, что были с Казимиром в торговом центре! – обиженно ответил мои конвоир.

Трошкина вскинула голову, случайно ударив своего стража макушкой в подбородок. Тот охнул и встряхнул бедняжку Алку как пучок зелени:

– Стой спокойно, дура!

Зазвенели бокалы, задетые Алкиной лапкой.

– Осторожнее, не разбейте! Это же богемское стекло! – запричитал метрдотель.

– Интересно, – протянул тот, кого назвали Шефом. – И что же тут делают Казимировы бабы?

– Ищем Казимира! – с вызовом сказала Трошкина.

– И вы тоже?

Я с трудом скрыла солнечную улыбку.

Ура, ура! Спасибо тебе, господи! Значит, Зяма не в руках у бандитов!

– В отличие от вас с Алкой, – напомнил мой внутренний голос, не спеша ликовать.

Да, не ура, не ура. Прости нас, господи, за глупое самоуправство. Выходит, зря мы полезли на рожон.

– Ну, проходите, присаживайтесь, – Шеф указал направление, отступил с дороги, и Гамаюн с Петряем провели нас в угол зала.

За решетчатой перегородкой, увитой искусственной зеленью, без аппетита завтракал Максим Петрович Горохов – в гордом одиночестве и безрадостном настроении. Персонаж по кличке Шеф метнулся к нему в закуточек, пошептал на ухо, повел рукой, указывая на нас с Алкой. Максим Петрович – воспитанный человек! – утерся салфеткой, поднялся и приветствовал нас вежливой речью:

– Здравствуйте, милые дамы, прошу к столу. Чай, кофе?

– Спасибо, мы сыты, – ответила я с прямой, как у настоящей леди, спиной и тайной дрожью в коленках, опускаясь на стул. – А вы, простите, кто? Мы знакомы?

Горохов вопросительно посмотрел на Шефа. Тот снова склонился и пошептал ему на ухо.

– Вы, милые барышни, сестра господина Кузнецова и его подруга, не так ли?

Я с облегчением вздохнула. Было бы много хуже, если бы Горохов сказал: «Вы, милые барышни, авантюристки и шантажистки, не так ли?»

– Все верно. А вы кто? – подала голос Трошкина.

– А я клиент господина Кузнецова и мне нужно обсудить с ним мой заказ, – приятно улыбнулся Максим Петрович.

– И не соврал же, гад! – отметил мой внутренний голос. – Однако хитрый.

– Скажите, пожалуйста, как я могу встретиться с Казимиром Борисовичем? Где он находится? У меня к нему важное дело, которое не терпит отлагательства.

– Мы и сами не знаем, тоже ищем его, – ответила я – и тоже не соврала.

– Он не ночует ни дома, ни у меня, – Трошкина покраснела. – В последний раз мы были вместе в торговом центре, откуда он исчез без объяснений.

Я обратила внимание, что Гамаюн с Петряем занервничали.

– С тех пор мы Зяму не видели, ничего о нем не слышали и очень за него беспокоимся, – закончила Алка и трогательно похлопала ресничками.

– Он не звонил вам?

– Нет, ни разу.

Я не сразу поняла, что знак, который сделал Шеф, означал приказ вывернуть наши карманы, и испугалась только тогда, когда вспомнила: в моем телефоне сим-карта Лизоньки!

– Штирлиц понял: это провал! – горестно ахнул мой внутренний голос.

Максим Петрович невозмутимо изучил телефончик Трошкиной и взялся за мой. Я закрыла глаза.

Сейчас он откроет журнал входящих и исходящих вызовов, увидит в первой же строке имя «Максик», сопоставит время и поймет, что утренняя шантажистка «Верочка» – это я.

И тогда закончится моя молодая жизнь в ближайшем водоеме – бандиты Горохова, похоже, специализируются на утопленниках. Хотя могут и тут придушить, не отходя, так сказать, от кухни.

Где-то далеко-далеко – возможно, в небесах? – тихо скрипнуло. Распахнулось, должно быть, окошко, чтобы принять наши с Трошкиной светлые души…

– Осторожнее, не разбе… – вякнул и затих где-то в зале беспокойный метрдотель.

Свежим ветром повеяло из открывшегося в поднебесье окошка. Я зажмурилась крепче и почувствовала, что возношусь…

А спустя мгновение чувствительно приложилась боком о плиточный пол, опомнилась, распахнула глаза и снова зажмурилась, увидев совсем близко камуфляжной расцветки штанину и армейский башмак, вопреки всем банкетным традициям поданный к столу в панировке тонкой французской пудры. Заглушая разноголосые вопли, опрокинулся стол, грохнул выстрел, зазвенело стекло, и на меня посыпались осколки. С ловкостью правнучки кубанского пластуна проползла в направлении выхода Трошкина, пролетел надо мной кто-то большой и не очень похожий на ангела, потому что без крыльев, зато с автоматом. Со стуком захлопнулось оконце в небесах, с матерной руганью сцепились на полу Гамаюн и мужик в мешковатом плаще. Уползая по стеклянному крошеву вслед за Трошкиной, я обогнула чью-то дергающуюся ногу, смутно знакомый рюкзак и опрокинутый стул. Чья-то большая и крепкая, как снегоуборочная лопата, ладонь поддала мне под зад, ускоряя движение к выходу. Я оглянулась, увидела ощерившееся в пугающей улыбке лицо майора Кулебякина, взвизгнула и, проломив плечом решетчатую стеночку, вся в обрывках искусственной зелени выкатилась в обеденный зал.

– Это богемское стекло! Богемское стекло! – причитал, заламывая руки, засевший за кадкой с могучим фикусом метрдотель.

Трошкина яростным шепотом в непарламентских выражениях объясняла ему, куда он может засунуть свое богемское стекло. Если бы мэтр последовал ее совету, у него были бы очень большие проблемы по части проктологии.

– Кузнецова, это кто? – увидев меня, изящно декорированную традесканцией, задала она главный вопрос современности.

– Кавалерия! – расслабленно ответила я, неторопливо сматывая с высокого чела зеленый венок. – Те же и Кулебякин, акт последний, хеппи-энд! Смотри-ка, они и без нашей помощи во всем разобрались, кто бы мог подумать!

– Какой хеппи-энд, если Зяма так и не нашелся? – возмутилась преданная Трошкина, по стеночке поднимаясь на ноги. – Эй, Денис! Эй, майор Кулебякин!

В рваной дырке проломленной стены нарисовалось веселое и злое лицо моего полицейского рыцаря.

– Что, принцесски? Чуть не вляпались? А вот я сейчас дракону вашему наваляю по полной!

– Хрен с ним, с драконом! – некультурно рявкнула принцесса Трошкина. – Что с Зямой?! Где он?! Жив или не жив?!

– Зяма? – Денис, похоже, смутился. – Э-э-э… Не волнуйтесь за Зяму, он в полном порядке, скрывается на конспиративной квартире у новой знакомой.

– Кулебякин, ты идиот, – злобно прошептала я и посмотрела на Алку.

Она побледнела, открыла рот и всплеснула руками.

– Осторожнее, это богемское стекло! – успел сказать мэтр, раньше прочих смекнувший, к чему это тянется Трошкина, а потом сверкающий стеклянный снаряд врезался в стену, за которой едва успел укрыться бестактный майор Кулебякин.

– Мужчины! – вопила Алка, бомбардируя кабинет разрывными снарядами богемского производства. – Да чтоб вы сдохли все, мерзавцы и предатели! Мы вас любим! Мы вас спасаем! Мы ради вас на жертвы идем! А вы!!!

За содрогающейся стенкой было тихо, как будто там и вправду полегли все-все до единого.