Среда

В утреннем рекламном блоке городского телевидения появился анонс ток-шоу, к участию в котором приглашались очевидцы субботнего ограбления банка.

В искусно смонтированной нарезке кадров с камер наблюдения мелькали лица этих самых очевидцев крупным планом и «общаки» с наиболее интересными сценками. Розин тигриный прыжок на плечи грабителя и бесовские пляски трио в разноцветных балаклавах сопровождались призывно мигающими красными титрами. На экране поочередно появлялись строчки: «Кто видел? Кто знает?» и «Ищем за вознаграждение». Максим Смеловский приступил к освоению рекламного бюджета.

Роза Курдынбабаева увидела это телевизионное объявление за завтраком и подавилась кашей. Несладкая овсянка на воде и без того не лезла ей в горло – настроения не было, аппетита тоже.

Роза уже два дня обзванивала потенциальных работодателей, надеясь завербоваться на новый трудовой фронт раньше, чем у нее совсем закончатся деньги, но пока не преуспела.

Финансы таяли. Барбариска пообещал выплатить сотруднице Курдынбабаевой накопившуюся задолженность по зарплате сразу же после того, как она выполнит китайский заказ «Принц Пресс», что означало – уже никогда.

Двести баксов, неправедно полученных за продажу чужой рукописи, были отложены Розой на самый черный день. Призрак голодной смерти встал перед ней в полный рост и пугающе замаячил у последнего рубежа обороны – початой картонной пачки овсяных хлопьев «Геркулес».

Выдумку телевизионных затейников голодная и злая девица Курдынбабаева в первый момент расценила как подлое свинство. При этом в воображении ее сама собой возникла румяная шкворчащая отбивная. Следом появилась интересная мысль конвертировать подлое телевизионное свинство в реальный кусок мяса и прочие материальные блага.

Если редакция готова заплатить кому-то за информацию о Розе, то почему бы эти деньги не получить самой Розе?! В конце концов, никто не располагает столь полными и достоверными сведениями о ней, как она сама!

Действовать надо было быстро, пока не подсуетился кто-нибудь из знакомых. Наверняка среди них найдутся достаточно зоркие и беспринципные, чтобы узнать девицу Розу Курдынбабаеву и продать ее с потрохами!

Спешно закончив завтрак, Роза позвонила по телефону, указанному на экране, и объявила, что располагает нужными сведениями и готова оказать редакции информационную поддержку в обмен на денежную помощь. Ее тут же соединили с приятным, судя по голосу, молодым человеком по имени Максим.

– Так вы знаете ту девушку? И кто же она? – оживленно спросил он.

– Так я вам и шкажала! – прошамкала Роза.

Шершавые ватные шарики во рту разительно изменили ее голос и дикцию.

– Бабушка, вы не волнуйтесь, – мягко сказал Смеловский, введенный в заблуждение ватным шамканьем. – Если ваша информация окажется верной, мы вам честно заплатим.

– Шнащала деньги, потом информащыя! – объявила «бабушка» Роза. – Шо я, совшем дура штарая? Ешли вы ужнаете имя, то найдете девушку и беж меня.

– А как же мы убедимся, что вы нас не обманываете, бабуля? – нажал Максим. – Знаете, вы ведь уже пятая, кто звонит нам сегодня с таким предложением.

Что ж, этого нужно было ожидать. Роза нахмурилась, но не дрогнула и пустила в ход козырь, которого не могло быть у предыдущих четверых звонивших.

– Жаплатите мне – и я шделаю так, шо девушка шама придет к вам в штудию.

– Когда придет?

Ясно было, что Максим заинтересовался.

Роза усмехнулась.

– Шражу пошле того, как я получу швои деньги!

– Сколько?

Это уже был деловой разговор.

– Тришта долларов, – сказала Роза.

Ей хотелось, чтобы ее заначка «про черный день» выражалась красивой круглой суммой.

– Бабушка! Зачем вам сразу триста, да еще и долларов?! – возмутился Максим. – Что вы будете делать с нерусскими деньгами, и вообще – где ваш патриотизм?

– Лучше шпрошите, где будет та девушка, если мы не договоримша, – не поддалась на провокацию непатриотичная «бабушка». – Я ее шпрячу так, шо вы не найдете. Тришта бакшов – или как-нибудь беж этой девушки обойдетешь.

Обходиться без этой девушки Максиму Смеловскому не хотелось.

– Ладно, – сдался он, прекрасно зная, что бюджет позволяет ему капитулировать. – И как мы это сделаем?

– Встретимшя в полдень у памятника Пушкину, – предложила изобретательная Роза. – Вы мне дадите тришта бакшов, а я вам – копию штранишы пашпорта с фотографией и адрешом девушки. Это будет ваша штраховка. Я уйду ш деньгами, а девушка выйдет к вам. Уштраивает? Тогда скажи, как я тебя ужнаю, шынок.

– Я Максим Смеловский, меня все телезрители знают в лицо!

– А я штаренькая бабушка, меня шовшем нихто не жнает, – вздохнула Роза и закашлялась, поперхнувшись ватным шариком. – Кхе-кхе, кхе! До вштреши, шынок!

Она положила трубку, выплюнула вату и с великолепным прононсом вскричала:

– О, йес-с-с-с!

Макс Смеловский тоже положил трубку, покачал головой и сказал своей помощнице Люсе:

– Сгоняй в бухгалтерию, принеси мне триста баксов и где-то в одиннадцать часов напомни, что в полдень у меня встреча на Пушкинской площади.

– А с кем встреча, как записать? – спросила Люся, открывая ежедневник.

– Запиши – операция «Бабки для бабки»! – ответил Макс и ухмыльнулся. – Однако сильна старуха, слов нет! Ее бы к нам в отдел продаж – да мы бы в долларах купались!

Ровно в полдень Максим Смеловский в угольно-черных очках стоял как штык у памятника Александру Сергеевичу Пушкину.

Ни дневное светило, увязшее в тучах, ни солнце русской поэзии Максима не слепили – темные очки нужны ему были для маскировки. Однако он время от времени нарушал ее, ненадолго приспуская свои окуляры, чтобы дать возможность узнать себя ключевой фигуре операции «Бабки для бабки» и при этом не спровоцировать массовый психоз.

У знаменитого телеведущего было слишком много активных и бесцеремонных фанаток. Пребывая на вольном выпасе за стенами телекомпании, Смеловский старался сохранять инкогнито.

Был будний день, и обеденный час еще не наступил, так что праздношатающихся граждан на площади не наблюдалось, а народная тропа в библиотеку, вопреки прогнозам поэта, практически заросла. Максим Смеловский, надолго застрявший посреди площади, переминался с ноги на ногу, вертел головой, загадочно поигрывал черными очками и по совокупности признаков походил на шпиона, разбитого склерозом и топографическим кретинизмом.

– Никак бедный парень заблудился, – сочувственно заметила Оксана из отдела формирования библиотечных фондов, наблюдая за Максом в окно.

– Да уж куда там, заблудился! – фыркнула начотдела Зоя Павловна. – Бедный парень, как же! Могу поспорить, он маньяк.

– Какой маньяк? Какой? – загомонили девочки.

В отделе их было пять, и все до единой синие чулки без пары.

– Обыкновенный, сексуальный, какой же еще? – Зоя Павловна – дама во всех отношениях солидная, даже дважды замужняя, – пожала пышными плечами.

Для девочек-библиотекарш понятия «сексуальное» и «обыкновенное» тождественными не были. Побросав работу, они сбежались к окну, чтобы как следует рассмотреть предполагаемого маньяка.

– Гляньте, как зыркает! – продолжала гнуть свою линию Зоя Павловна. – Не иначе жертву выбирает. А сам морду-то воротником закрыл, и за памятником прячется.

– Какая низость – скрываться с гнусными целями в тени великого Пушкина! – возмутилась Оксана. – Может быть, позвоним в полицию?

– И что скажем? Он пока ничего предосудительного не делает, – напомнила Зоя Павловна.

– А будет делать?! – заволновались непарные библиотечные девушки, возбужденно ерзая впалыми животами по широченному подоконнику архитектурного памятника восемнадцатого века.

Чтобы лучше видеть, они открыли окно и теперь мерзли, но мужественно не покидали наблюдательный пункт.

В это время из-за угла музея на противоположной стороне площади черепашкой выползла сгорбленная бабуля в драной клетчатой шали. На голове у нее была летняя панама с обвисшими полями, на ногах синенькие клеенчатые бахилы, которые выдают посетителям медицинских учреждений, в одной руке – сиротский узелок из застиранной наволочки, в другой – суковатая палочка, которая, судя по свежему излому, еще недавно была веточкой.

– Старушка дряхлая моя, – пробормотала Оксана, у которой не было личной жизни и поэтому имелись большие нерастраченные запасы сочувствия и жалости.

Вид у старушки был такой, словно она только что сбежала из муниципального богоугодного заведения психоневрологического типа. Хотя как она могла бежать – с такой-то скоростью?

Предполагаемый сексуальный маньяк не стал дожидаться, пока бабуля подползет к монументу, и двинулся ей навстречу.

– Вот извращенец! – возмутилась благородная публика в бельэтаже библиотеки.

Дальнозоркая Зоя Павловна разглядела, что маньяк дал бабке денег. Затем старуха продолжила движение в прежнем направлении. Маньяк неотрывно смотрел ей вслед, но почему-то не преследовал.

За углом библиотеки старуха неожиданно ускорилась, разогналась, с ходу проломила собой самшитовый куст и под прикрытием зеленой изгороди неожиданно начала разоблачаться и преображаться.

Библиотечные девушки на подоконнике замерли, наблюдая.

Бабка сбросила панаму, скинула попону, стянула бахилы. Вытряхнула из наволочки изящную сумочку, разогнула спину, расправила плечи – и волшебным образом превратилась в хорошенькую девушку.

– Да она и сама извращенка! – воскликнула Зоя Павловна.

– Т-с-с-с! – дружно шикнули на нее сослуживицы, но было уже поздно.

Услышав библиотечный хор, экс-бабуля вскинулась и увидела над собой ряд женских головок, оригинально украшающих окно в боковой стене памятника архитектуры. Лица, обращенные вниз, демонстрировали широкую гамму чувств в диапазоне от неприятного удивления до искреннего негодования, и как родные походили на физиономии горгулий на фронтонах архитектурных шедевров европейской готики.

– Ой, мамочка! – взвизгнула стремительно помолодевшая бабка и припустила назад, на площадь, стуча каблучками.

Горгульи синхронно вытянули шеи и повернули головы.

Максим Смеловский облегченно улыбнулся, приветливо кивнул и оттопырил локоть, недвусмысленно предлагая руку приближающейся к нему девице.

– Ролевые игры у них! А нормальным девушкам замуж выйти не за кого! – подытожила общее мнение библиотечных работниц Зоя Павловна и со стуком закрыла окно.

– Здравствуйте, здравствуйте, Роза Салаватовна! – приветствовал ненормальную девушку Макс, успевший ознакомиться с представленной ему копией паспорта. – Готовы принять участие в нашем ток-шоу?

– А сколько вы мне заплатите?

– Э-э-э… Сколько заплатим?

Смеловский растерялся, и это было удивительно.

Мало кому удавалось одной фразой избавить от апломба закаленную теледебатами звезду экрана!

– Я ведь уже заплатил бабуле триста долларов!

– Так то бабуле, а мне? – Роза крепче прижала к боку сумочку, в которой лежали три зеленые купюры. – Бабушка свои деньги отработала честно, вот она я, стою перед вами!

– Но она обещала, что вы придете в студию!

– Да запросто, – Роза ловко продела ручку в оттопыренный локоть Смеловского. – Куда идти, ведите! В студию я приду, это оплачено, а о чем-то еще будем договариваться дополнительно.

– В студии, – согласился изрядно ошарашенный Макс, подумав, что непременно пригласит на эту беседу ребят из отдела продаж.

Пусть поучатся, как надо работать!

Вообще-то бутики – не мой формат. На эксклюзивных одеяниях у нас специализируется Зяма, я же девушка простая, скромная, не стремящаяся затмевать всех вокруг покупной красотой. Скажу без ложной скромности: мои природные данные гарантируют мне выход в финал честного конкурса красоты на нудистском пляже, и, зная это, к тряпкам и побрякушкам я отношусь достаточно спокойно. То есть, конечно, я никогда не прочь прибарахлиться, но за разумную цену. А бутик и адекватные цены – две несовместимые вещи.

В магазинчик с претензиями «Инка» меня привели воля случая и листовка, которую сунула мне в руки рекламная девочка на троллейбусной остановке. Не знаю, почему она решила, что именно там пребывает целевая аудитория заведения. Специализация бутика «Инка» – кожаные шляпы, валяные сумки, шерстяные пончо, медные браслеты с каменьями и прочие мексиканские тушканы. Лично я не стала бы надеяться на то, что кто-то из пассажиров общественного транспорта спит и видит, как бы ему прикупить сбрую для ламы! Однако факт остается фактом: сама я стала клиентом бутика, купившись на юмористическое спецпредложение: «Нашим тезкам скидка 50 %!» Слишком много я страдала из-за своего имени, разве можно было упустить редкий случай хоть что-то на нем заработать?

Менеджер бутика любезно согласилась с тем, что Индия в уменьшительно-ласкательной форме вполне может быть Инкой, и на этом основании отдала мне за полцены тот самый стильный розовый жакет, который темный полицейский майор Кулебякин неуважительно обозвал кургузым пальтецом.

– У нас таких жакетов было всего три: два цвета фуксии и один шоколадный, – припомнили продавщицы.

Чтобы облегчить им процесс воспоминания, я пришла в бутик в том самом розовом.

– Шоколадный сразу ушел, а розовые долго лежали. Все-таки это смелый цвет, и мало кому он к лицу, – признали продавщицы, тут же тактично добавив, что лично мне эта фуксия ну просто как родная. – Второй жакет и со скидкой не пошел, его даже на примерку ни разу не брали, так что мы уже почти отчаялись его продать и надели на манекен. С витрины-то вещи просят часто, устанешь куклу переодевать, вот мы и решили: пусть она там в этом розовом стоит хоть круглый год, нам же спокойнее.

– Не устояла? – подсказала Трошкина, оглянувшись на манекен, облаченный в полосатое пончо с бахромой и помпонами.

– Вчера пришла какая-то милая девушка, схватила этот жакет и купила его без всякой скидки, несмотря на то, что «эска» – это не ее размер! – искренне порадовались работницы прилавка.

И они заспорили – «эльку» должна носить та милая девушка или «икс-эльку»?

Мы с Алкой не стали говорить, что в настоящее время владелица жакета примеряет безразмерный деревянный бушлат, и внимательно выслушали спорщиц.

Судя по их словам, покупательница второго розового чуда была на голову ниже меня, в груди заметно уже, в бедрах чуток пошире и вовсе без талии. Так что прекрасный мексиканский жакет сидел на ней, как на ламе седло. Хуже того: красно-рыжие волосы девушки на фоне фуксии казались совсем уж кровавыми, а широкое веснушчатое лицо уподобилось оранжевой луне. В итоге даже профессионально деликатные продавщицы не могли объяснить, что побудило милую девушку отдать немалые деньги за вещь, которая ее нисколько не украсила.

– Может, она дурочка была? – предположила Трошкина, когда мы вышли из бутика. – Типа, городская сумасшедшая. Шла себе, шла, вдруг видит – в витрине бешеная фуксия пламенеет, и захотела себе этот жакет до полного сумасшествия! Знаешь ведь, как говорят: «Красному и дурак рад».

– Но-но! – обиделась я, одернув свой жакетик. – Во-первых, он не красный, а ярко-розовый! А во-вторых, это что за намеки? По-твоему, я тоже дура?

– Ты, Кузнецова, не дура, потому что ты красавица, – с тоской, но без пошлой зависти сказала Алка. – Ты же можешь мешок из-под картошки надеть, и все девушки подумают: «Ой, какая роскошная вещь! Хочу себе такую же!»

– Ты так считаешь? – приятно удивилась я.

– Я считаю, – подтвердила Алка. – На твоем месте я только мешки и носила бы!

– Зачем?!

– Ну как – зачем? Чтобы задать такую моду, при которой все другие женщины будут выглядеть огородными чучелами.

– Стоп, – я остановилась и заглянула подружке в глаза.

Для этого мне пришлось скривить шею буквой «г».

– Трошкина, признавайся, ты опять ревнуешь Зяму к какой-нибудь раскрасавице?

– Как всегда, ко всем вокруг, – меланхолично ответила Алка и вдруг дернулась, как будто ее укололи. – Эврика! Я поняла, что побудило убитую купить этот розовый ужас!

Я сдержалась и не сказала: «От ужаса слышу!»

– Наверняка она увидела в нем тебя!

– Хм, – я почувствовала себя польщенной. – То есть ты полагаешь, эта женщина могла без памяти влюбиться в розовый жакет, увидев, как замечательно в нем выгляжу я?

– Я сказала то же самое, только короче, – Алка кивнула и постучала пальчиком по кончику носа. – Так-так-так… Вспоминай, Кузнецова! Невысокая полная девушка без талии, волосы красно-рыжие, лицо круглое, веснушчатое. Ну?

– Что – ну?

– Ну, раз она тебя видела, значит, и ты ее тоже?

– Не факт. Может, она рассматривала меня исподтишка?

– Прячась за шторой? Или сидя в засаде? – Трошкина уже откровенно язвила, а я вдруг поняла:

– Алка! Это же многое объясняет! Если рыжая меня видела, а я ее нет, значит, она пряталась. А зачем она пряталась, рассматривая меня? Может, она не только меня рассматривала? Может, она следила за мной и Зямой? Может, это именно она…

– Шантажистка! – договорили мы дуэтом.

– М-м-м, – Трошкина потерла лоб. – Слушай, мне нужен тайм-аут. Надо отдохнуть, а потом думать дальше, вроде, у нас были еще какие-то детективные планы? Напомни мне, что мы хотели делать?

– Обзвонить подруг Лизоньки и выяснить, не занималась ли она танцами, – я похлопала себя по карману. – Сегодня золотой мобильничек при мне!

– Значит, сейчас у нас будет обеденный перерыв, а потом новый сеанс мозгового штурма, – решила Алка и огляделась из-под ладошки. – Вон кафешка, идем туда.

– Уверена? – я помешкала, но все же последовала за подружкой.

Кафе называлось «Босфор» и вызывало желание напеть «Не нужен нам берег турецкий!», поскольку наводило на мысли о населяющих те края знойных носатых брюнетах, вроде того, который недавно сделал мне гнусное предложение у памятника Пушкину.

– Никогда я не был на Босфоре! – продекламировала Трошкина, попрыгав на диванчике.

Мы сделали заказ и в ожидании еды свили гнезда в подушках, под которыми местный декоратор буквально похоронил сидячие места.

Алка, охочая до экзотики, томно жмурилась, слушая длинную лирическую песню на турецком, пока сладкоголосый певец не дошел до конца очередного куплета. На последней строчке Трошкина беспокойно завозилась и смущенно посмотрела на меня:

– Мне это не показалось? Ты тоже это слышала?

– Что?

Я не прислушивалась к босфорским песнопениям.

– Вот сейчас он повторит. Слышишь? «А кошку у тюрьму!»

– Это на каком языке, на украинском? – я удивилась.

Хохляцкий и турецкий в одном флаконе – это, мягко говоря, толерантно!

– Не знаю, на каком это языке, но певец упорно заканчивает каждый куплет призывом «А кошку у тюрьму!» – заволновалась Алка.

– «Карфаген должен быть разрушен», – кивнула я. – Римский полководец и государственный деятель Катон Старший, непримиримый враг Карфагена, независимо от темы обсуждения все свои речи в сенате заканчивал фразой: «Кроме того, я думаю, что Карфаген должен быть разрушен». А у этого турецкого певца, видимо, какие-то серьезные разногласия с кошкой.

– И что, ее теперь в тюрьму?!

Трошкина очень, очень любит животных. В детские годы она одна предоставляла политическое убежище под кроваткой вдвое большему количеству котят и щенят, чем мы с Зямой вдвоем.

– Мы же не знаем, что сделала эта кошка, – напомнила я. – Возможно, бесконечные куплеты как раз и рассказывают о ее многочисленных ужасных злодеяниях.

– Но выносить на основании этого обвинительный приговор несправедливо! Следовало хотя бы выслушать другую сторону! – с жаром возразила Алка.

– Мья-йа-йа-у-у!

Звук был до крайности неблагозвучный и неожиданный. Я поежилась, решив, что тут как раз и началась оправдательная кошачья речь, но оказалось – это просто форточка заскрипела.

Погода портилась, поднялся ветер, и можно было ожидать противнейшего косого дождя, при котором никакой зонт не сохранит в сухости мой дорогой жакет из мексиканского войлока.

В связи с этим на повестке дня возник новый вопрос: как мы будем добираться в офис, куда во второй половине дня обещал подъехать рекламный директор «Бетабанка»?

Бронич будет очень недоволен, если я пропущу эту встречу.

– Трошкина, у тебя есть деньги на такси? – спросила я подружку.

Алка покосилась на меню и ответила:

– Не уверена. А куда ты хочешь ехать?

– Не хочу, но надо. В офис! – я вздохнула. – Туда явится Владимир Леонидович.

– Кокетливый старец из банка? Тот самый, который мечтал о встрече с тобой в ресторане? – Трошкина с намеком вздернула бровки и многозначительно поморгала.

– Алка, ты гений! – в тысячный раз за эту жизнь признала я. – Сейчас я ему позвоню.

Кокетливый старец Владимир Леонидович с подкупающей готовностью согласился изменить место и время назначенного рандеву. Я предположила, что он надеется заодно и формат его поменять, переконвертировав деловую встречу в романтическое свидание, но не стала раньше времени разочаровывать доброго человека.

– Правильно, – одобрила мое коварство Трошкина. – Будем решать задачи по мере их возникновения.

Тут перед нами возникли тарелки с едой – в таком количестве, что это уже была не просто задача, а настоящий вызов, и мы с подружкой сосредоточились на решении этого серьезного и сложного (из трех блюд с десертом) вопроса.

Разговаривать за едой меня отучили еще в детстве, а разговаривать после еды я уже просто не могла: наелась так, что едва шевелилась.

Впрочем, шевеления моего хватило на то, чтобы аккуратным столбиком записать на бумажной салфетке имена и номера предполагаемых подружек Лизоньки. Таковыми я постановила считать всех, кто в телефонной книжке золотого мобильника был обозначен уменьшительным именем.

Набралось не так уж много девиц, меньше десятка. Я просмотрела журнал входящих и исходящих звонков и отметила галочками тех подружек, с которым Лизонька общалась чаще. Потом почитала их эсэмэски, вычеркнула пару дурочек с лексиконом Эллочки-людоедочки, и в финал у меня вышли четыре подружки: Галюся, Анка, Ладюня и Мимими.

Трошкина вызвалась обзвонить их, пока я буду беседовать с Владимиром Леонидовичем. Я вручила ей салфетку с номерами, свой мобильник – Алкин разрядился – и пересела за другой столик. Незачем галантному Владимиру Леонидовичу знать, что я успела смолотить многосерийный обед.

Комдир «Бетабанка» прибыл с опережением графика и был приятно удивлен моей королевской пунктуальностью. Боюсь, он подумал, что я летела на встречу с ним на крыльях Амура, так что мне стоило труда направить разговор в прямое, как Панамский канал, русло деловой беседы. Игривый Владимир Леонидович даже важную информацию выдавал с умильной улыбкой, затрудняя мне понимание серьезности ситуации.

– У нас возникло осложнение, – нимало не огорчаясь, сообщил он мне за кофе с пирожным. – Надеюсь, вы что-нибудь придумаете, и это нас не сильно опорочит. Оказывается, у грабителей был свой человек в нашем банке. Слава богу, удалось установить его личность, так что с остальных сотрудников подозрения сняты.

– Тогда я понимаю вашу радость, – тут я еще кое-что поняла. – А, так вот почему в «Бетабанке» царила мировая скорбь! Все были под подозрением и морально страдали?

– В общем, да, но это не единственная причина. Мы пребывали в трауре, соболезнуя нашему президенту. В ту самую субботу он трагически потерял супругу, и представьте – это случилось в годовщину их свадьбы! Ужасная история, просто ужасная, мы до сих пор в шоке.

Шокированный Владимир Леонидович со вкусом доел эклер.

Слово «президент» сбило меня с толку. Некоторое время я вспоминала, каково на данный момент семейное положение главы государства, и заодно удивлялась, почему это личную трагедию первого лица всея Руси приняли так близко к сердцу только в «Бетабанке».

Потом собеседник вернул меня к теме вопросом:

– Скажите, Иннночка, как будет выглядеть в контексте задуманной вами программы спасения нашей репутации предательство кассира?

– Грабителям помог кассир?

Я задумчиво скосила глаза и увидела в углу зала Трошкину с телефоном у уха. Прикрываясь ладошкой, она кому-то звонила. Молодец мой Ватсон, не отлынивает от работы!

– А что он сделал?

– Заполнил кассеты исключительно крупными купюрами, – вздохнул Владимир Леонидович. – Так что денег в банкомате оказалось намного больше, чем обычно.

– Если можно, расскажите поподробнее, – попросила я, не признавшись, что кассеты мне памятны только магнитофонные, да и те уже смутно.

– Рассказываю. Внутри у среднего банкомата лежит от одного до трех миллионов рублей. Они разложены по четырем кассетам, в каждой из которых – купюры своего номинала. Кассеты заменяют, как картриджы в принтере: один модуль вынимается, а на его место вставляется другой такой же.

– Это называется инкассация, – блеснула я эрудицией.

– Верно. Инкассация – дорогая и достаточно рискованная с точки зрения безопасности процедура. Обычно у нас кассеты заполняет один сотрудник, доставляет другой, а загружает третий.

– Но по субботам двое из них отдыхают? – догадалась я.

Владимир Леонидович развел руками:

– Вы знаете нашу страну! Именно так, в субботу, когда нагрузка на банкомат много ниже, чем в будни, весь процесс осуществляет один-единственный «пластиковый» сотрудник.

– Кто?! – я поперхнулась кофе.

– Человек от пластиков. Ну, из отдела пластиковых карт.

– Спец по пластику, – пробормотала я и посмотрела на Трошкину.

Увидев мои большие глаза, она сделала такие же, но не оторвалась от телефонной трубки.

– Так вот, этот самый спец по пластику в субботу утром провел очень своеобразную оптимизацию, – продолжил Владимир Леонидович, не обратив внимания на мое волнение. – Он под завязку набил банкомат пятитысячными и тысячными купюрами, вовсе не использовав сотенные и «пятисотки». Конечно, случаются ошибки, и путаница с номиналом и кассетами – это классика жанра, но согласитесь, ограбление в тот же день – совпадение очень странное.

– Как его завали? То есть зовут? Кассира этого?

Я сообразила, что прошедшим временем глагола чуть не выдала свою избыточную осведомленность.

– Михаил Поливанко.

Победный возглас «Я так и думала!» пришлось задавить куском пирожного.

Пока я жевала, Владимир Леонидович рассказал, что преступный Поливанко с понедельника не ходит на работу и не отвечает на звонки – прячется, но полиция его ищет.

Я обещала подумать, как свести к минимуму моральный ущерб от предательства кассира, отказалась от ужина с французским шампанским (далось им это шампанское!) и с трудом спровадила кокетливого старца восвояси. Мне не терпелось поделиться новостью с Трошкиной.

– Безнадега, – резюмировал капитан Егоров, передав майору Кулебякину картонную коробку из-под обуви.

В ней, как в гробике, покоился мобильный телефон с разбитым дисплеем.

– А вот симочку я того-этого, и она очень даже вполне.

Капитан Егоров имел привычку строить фразы без глаголов, но старые товарищи понимали его без труда.

– Просушил? – Недолго думая Денис Кулебякин выщелкнул из своего мобильника родную «симку» и вставил чужую. – Посмотрим…

– И послушаем, – хмыкнул при звуке раздавшегося звонка младший эксперт-криминалист Зуев, с прищуром изучающий дактокарту на мониторе компьютера.

– Контакт! – обрадовался Егоров.

Кулебякин удивленно посмотрел на верещащую трубку, приложил ее к уху и выжидательно кашлянул.

– Здравствствуйте, могу я услышать Анку? – поинтересовался очень вежливый девичий голос.

– Анку? – повторил майор.

Телефонный аппарат с разбитым дисплеем извлекли со дна реки вместе с мертвым телом мужика в цивильном костюме. В кармане его куртки и находился мобильник, о котором сыщикам хотелось думать, что он принадлежал погибшему. Какая еще Анка?!

– Мне нужна Анка, подруга Лизы, – словно услышав невысказанный вопрос, объяснила очень вежливая девушка.

– Какая еще Лиза? – это Денис уже вслух спросил.

Вежливая девушка замялась. Кажется, прояснять личность Лизы ей не хотелось.

– А вы-то кто? – спросил майор.

– А вы? – парировала девушка, переставшая быть вежливой.

– Я Анкин друг, – уклончиво ответил Денис, прекрасно понимая, что, если он честно скажет: «Я майор Кулебякин, главный эксперт УВД города», беседа прервется. – Она вышла, будет позже, скажите, что ей передать? Кто звонил?

– Вот я позже и перезвоню, – ответила нахалка и положила трубку.

– Номерочек надо бы того, да? – предложил капитал Егоров.

– Пробей, – согласился Денис и машинально посмотрел на входящий номер.

А номер был такой знакомый!

– Нет, стой! Не надо. Я сам, – Денис спрятал руки с телефоном за спину.

– Сам так сам, – согласился Егоров и вернулся на место.

Майор Кулебякин слишком резко – пластмасса крякнула – разъял корпус телефонного аппарата, выцарапал изнутри чужую SIM-карту и затолкал на место свою. Стиснув мобильник в кулаке, как гранату, он вышел из кабинета со словами: «Я на минутку».

– Он на минутку – что? – продолжая рассматривать узор из папиллярных линий, с дотошностью, свойственной всем экспертам, и непосредственностью, свойственной всем младшим, поинтересовался младший эксперт Зуев.

– То! – веско ответил капитан Егоров. – На минутку – значит, на минутку. А если и на две, то не наше дело. Кто тут начальник, ты или майор? Не это самое, салага.

– Понял, – беззлобно согласился Зуев, и вправду уловивший общий смысл безглагольных конструкций: сидеть и не вякать.

Майор Кулебякин вышел во двор, пересек просторный плац и внедрился в группу древних несгибаемых турников и рукоходов, позабытых-позаброшенных в связи с открытием в управлении современного тренажерного зала.

Убедившись в том, что на площадке он один как перст и никто не сможет подобраться к нему незамеченным, Денис нашел в телефонной книжке своего мобильника номер, лирически обозначенный нежным словом «Невеста». Не медля, он нажал кнопку вызова и в ожидании отклика скроил такую зверскую физиономию, что с ближайшего дерева в панике сорвалась компания излишне впечатлительных ворон.

– Милая, – с задушевностью, разительно не соответствующей гримасе, произнес майор Кулебякин в телефонную трубку. – Где ты? Нам нужно встретиться, и срочно.

– Что я узнала, Алка! Спец по пластику – это не танцор и не хирург! Это работник отдела пластиковых карт в «Бетабанке»! – возбужденно сообщила я Трошкиной, выпроводив с турецкого берега кокетливого старца Леонидовича.

– Почему именно в «Бетабанке»? – машинально уточнила Алка и осеклась. – Что?!

– Да, – я глубоко кивнула. – Михаил Сергеевич Поливанко работал в «Бетабанке»! Более того – он был пособником грабителей, укравших банкомат! И еще более того – он пропал, и даже полиция не может его отыскать!

Трошкина присвистнула.

Свист был тихий, печальный, бесследно растворившийся в зловещей тишине. Так уныло и обреченно свистят на плите чайники одиноких стариков, к которым никто никогда не приходит на посиделки с пирогами. Мне не нужно было объяснять, что означает этот свист, я и сама понимала: маловероятно, что кто-то найдет кассира Поливанко живым и здоровым. Похоже, те пугающие снимки, которые прислали Лизоньке, никакая не постановка.

Проверяя себя, я проговорила вслух:

– Поливанко связался с преступниками и помог им ограбить банк, а они его избили и убили, утопив, как котенка, в ведре. Возможно, не хотели делиться награбленным или просто пытались оборвать ниточку, за которую непременно потянет следствие. Это понятно. Непонятно, зачем пошаговые фотографии убийства Поливанко прислали Лизоньке?

– Неужели Лизонька тоже как-то связана с преступниками? – усомнилась Алка. – Такая приличная дама, жена банкира…

– Вот оно! – я громко хлопнула в ладоши.

Чернокудрый официант, пробегавший мимо нас с подносом, резко затормозил.

– Это была моль! – с претензией сказала я в ответ на безмолвный вопрос в его больших сливовых глазах. – Пойдем отсюда, Алка, тут не чисто.

– Да, дело нечисто, – согласилась Трошкина, послушно семеня за мной к выходу.

На ступеньках я подхватила низкорослую подружку под руку, чтобы подтянуть ее повыше, и зашептала ей в ухо:

– Трошкина, тут все связано!

– Я бы даже сказала – сковано! – задергалась Алка, пытаясь вывернуться из моих цепких рук. – Пусти, мне неудобно! Ты вывихнешь мне плечо!

– Я себе чуть мозги не вывихнула! – фыркнула я, отпуская хныксу. – Подумаешь, плечо! Трошкина, а ты знаешь, какая у Лизоньки фамилия? Случайно не Горохова?

– Не знаю, а что? Это важно?

– Отдай мой телефон.

Я забрала у Алки свой мобильник, позвонила домой и без предисловий спросила Зяму, удачно снявшего трубку:

– Зямка, покойница Лизонька была замужем за Гороховым, да?

– Да, а что?

– За тем Гороховым, который президент «Бетабанка»?

– Да, а что?

– Понятно.

Я выключила телефон и со значением посмотрела на Алку. Судя по выпяченной челюсти и наморщенному лбу, она ухватила суть и гениально сформулировала ее:

– Значит, Лизонька, которая утонула в бассейне, была супругой президента банка, который был ограблен при содействии кассира Поливанко?

– Да, а что?

Мне было интересно, какие она сделает выводы.

– Ты не думаешь, что мы должны передать следователю телефончик Лизоньки с фотографиями Поливанко?

– По-хорошему, надо бы, – неохотно согласилась я. – Но что-то внутри меня говорит о том…

– Это не внутренний голос, это твой мобильник, – невежливо оборвала меня Алка. – Может, ответишь?

И я ответила:

– Да, а что?

– Милая, – обласкал меня голос любимого мужчины. – Где ты? Нам нужно встретиться, и срочно.

– Да, а что? В смысле, что случилось?

– Нечто крайне важное, но это не телефонный разговор. Я сейчас приеду, ты где?

Я занервничала.

Нельзя сказать, что у Дениса не возникает желания проводить время с любимой девушкой. Возникает, и еще какое! Но так внезапно? И в служебное время?

– Тут что-то не так, – предупредил меня внутренний голос.

Я сморщила нос – это у меня гримаса глубокой задумчивости.

– Кто это? – преувеличенно артикулируя, одними губами спросила Трошкина, встревоженная моим беспокойством.

Я указательным пальцем нарисовала в воздухе две пятиконечных звезды – погоны майора. Догадливая Трошкина кивнула и так же беззвучно спросила:

– И что?

– Ты хочешь знать, где я сейчас нахожусь? – повторила я специально для Алки.

– Едешь в Бурково, – шепотом подсказала она. – Везешь рассаду, а он такой гад.

– Я-то сейчас еду на дачу в Бурково, – признательно кивнув подружке, ответила я, от слова к слову добавляя в голос желчи. – Везу рассаду для папулиного парника, спасибо Трошкиной, она мне помогает. Ведь ни ты, ни Зяма не смогли найти время, чтобы это сделать, такие занятые оба – просто нет слов!

Денис пристыженно кашлянул и спросил, когда я вернусь.

– Поздно! – злорадно ответила я. – Ты уже спать будешь.

– Ни в коем случае, я без тебя не усну, – заверил меня милый. – Что ж, до вечера.

– Не знаю, в чем дело, но мне не понравился тон, каким он со мной разговаривал, – пожаловалась я Трошкиной. – И обещание не спать в ожидании нашей встречи тоже не порадовало. Явно намечается какой-то сеанс черной магии с последующим ее разоблачением. Ты не помнишь, не делала ли я в последнее время чего-то особенно плохого?

Алка пожала плечиками.

– Вот и мне кажется, что все было в пределах нормы, – сказала я, открывая зонт: дождь все-таки пошел. – Интересно, почему взъерепенился Кулебякин?

– Мужчины! – философски заметила Трошкина.

Ося, Лиля и Петя смогли собраться на военный совет только вечером, после работы. Скликала соратников Лилечка – она единственная увидела утром анонс, которым беспринципные телевизионные деятели поставили трех друзей вне закона, объявив награду за их головы в цветных балаклавах.

– Это подло! – возмущалась Лилечка, заламывая руки и роняя печенье. – Нас подвергли гонениям, и за что?

– За кражу? – предположил простодушный Ося. – Как ни крути, а мы украли у старика Батюшкина его рукопись.

– О его рукописи по телевизору не сказали ни слова, – возразила Лилечка. – И о самом Батюшкине, кстати, тоже. Его-то не ищут!

– Потому что он жалкий бумагомаратель, – фыркнул в свою чашку Петя. – А мы с вами – яркие личности! Я знал, что история нас рассудит, но не думал, что это случится так быстро.

– Лучше бы это случилось попозже, – плаксиво сказала Лилечка и мучительно хрустнула то ли пальцами, то ли печеньем. – Желательно уже после нашей смерти!

– И умереть тоже хотелось бы попозже, – добавил честный Ося. – А что до ярких личностей, то это нас и погубит. Ко мне сегодня приходил главреж, интересовался цветными балаклавами для спектакля «Мадонна в маске». Боюсь, он тоже видел утренний ролик и узнал наш реквизит.

– Нас вычислят! – огорчилась Лилечка. – Затравят собаками, поймают и будут беспощадно и несправедливо судить!

– Осудят, посадят в узилище, предадут мукам! – с пугающим энтузиазмом подхватил Петя. – И наши товарищи будут собирать для нас средства, носить нам в тюрьму передачи, стоять в пикетах с плакатами в поддержку узников совести и поминать нас на митингах. А наши имена станут символами освободительного движения!

Лилечка деликатно кашлянула и напомнила:

– Петенька, тебе никак нельзя в тюрьму. Там баланда, а у тебя поджелудочная и диабет. А у меня шейный радикулит и остеохондроз, и мне категорически противопоказаны нары. А у нашего третьего товарища, как бы это сказать…

– Да чего уж там, скажем прямо, у меня геморрой, – покраснел Ося. – Так что не хотелось бы, простите, на парашу, если честно. Может быть, мы что-нибудь придумаем, чтобы остаться на свободе?

Идейный Петя нахмурился.

– Чтобы не лишать освободительное движение трех активных бойцов! – мудро перефразировала сказанное Лилечка.

– Пожалуй, да, тогда мы что-нибудь придумаем, – оттаяв, ответил головастый Петя. – Расскажи еще раз, Лиля, что именно показали по телевизору?

– Нас троих.

– Нет-нет, не так! – поправил ее Петя. – Если я правильно понимаю, показали троих людей неопределенного пола и возраста с лицами, закрытыми трикотажными масками разного цвета.

– Желтого, зеленого и оранжевого, – уточнил штатный костюмер.

– Но в таком виде по нашему городу бегали только мы, – напомнила Лилечка. – И только нас в этом виде запечатлели.

– Вот именно! – Петя коварно улыбнулся. – Но это дело поправимое. Ося, возьмешь балаклавы еще раз? У меня родился план. Вы слышали про скандальную выставку в центре «Галактика»?

Зяма позвонил, когда мы с Алкой страстно обнимались на трамвайной остановке, оттаптывая друг другу ноги в напрасной попытке спрятаться от начавшегося ливня под одним небольшим зонтиком.

Никаких укрытий поблизости не было, а электротранспорт, естественно, вымер как вид. В сильный дождь у нас в нижнем городе всегда заливает рельсы, и трамваи скапливаются на том берегу, дожидаясь у моря погоды.

А мой мексиканский жакет с одного бока уже подмок, и я предвидела, что после просушки он станет вызывающе асимметричным.

– Дюха, тут звонил Денис, спрашивал, какого черта тебя понесло в Бурково, – доложил братец. – Вот и мне интересно – какого? Ты же обещала заниматься расследованием!

– Я им и занимаюсь, – ответила я и попыталась повернуться так, чтобы подставить дождю сухой бок. – А что ты Денису сказал?

– Правду! Сказал, что не знаю, где и зачем тебя носит, потому что только что проснулся.

– Доброе утро, Зямочка! – сунулась к трубке неизменно приветливая Трошкина.

Я пихнула ее локтем и потребовала:

– Зямка, ты должен немедленно приехать к нам! Прямо сейчас, сию же минуту, потому что новые обстоятельства нашего детективного дела категорически требуют твоего присутствия и участия. Бери машину и гони на трамвайную остановку у Парка Победы, мы тут тебя нетерпеливо ждем.

– Умно, – одобрила мою затею Трошкина и наклонилась, чтобы вылить воду из туфли.

Зяма примчался через пятнадцать минут. По всему было видно, что он страшно спешил: позавтракал наскоро, оделся небрежно и даже в зеркало перед выходом не посмотрел, иначе, наверное, стер бы с небритой физиономии кефирные усы.

Заботливая Трошкина потянулась нежно протирать колючее личико любимого влажной салфеткой, а я сразу полезла в машину и включила там печку.

– Куда едем? – спросил Зяма.

– В торговый центр «Магеллан», – распорядилась я.

– Почему именно в «Магеллан»?

– Потому что там есть химчистка, а мне срочно нужно сдать им в сушку свой жакет, – объяснила я. – Кроме того, там полно магазинов, и мы с Алкой сможем купить себе новые тапки.

– Эти совсем промокли, – хлюпнув носом, жалобно сказала отсыревшая дрожащая Трошкина.

Отказать ей в этот момент не смог бы даже самый убежденный женоненавистник, и Зяма молча положил свой «Форд» на нужный курс.

Через десять минут мы уже были в «Магеллане», через двадцать сменили обувь, через тридцать пили горячий чай с мятой в пончиковой.

Я с рук на руки передала пострадавший от дождя жакет опытным людям в химчистке и расслабилась. Зяма, напротив, пребывал в напряжении. Он все ждал, когда ему объяснят, чем вызвана необходимость его активного участия в расследовании.

– Понимаешь, Зямка, вскрылись любопытные факты, – поведала я. – Во-первых, телефон, с которого Лизоньке прислали шокирующие снимки мужика с ведром, принадлежит Михаилу Поливанко, кассиру «Бетабанка», подозреваемому в пособничестве субботним грабителям. Во-вторых, этот самый кассир Поливанко бесследно пропал, что позволяет нам предположить: именно он был трагическим персонажем с ведром, в ведре и, что всего важнее и печальнее, из ведра.

– Другими словами, это его убили, кассира Поливанко, – упростила мои объяснения добрая Алка.

– Минуточку! – Зяма взъерошил волосы, и без того непричесанные. – Он же не мог сфотографировать свое собственное убийство?

– Естественно, это сделал кто-то другой, из чего следует, что убийца был не один, и это возвращает нас к банде грабителей, – нетерпеливо согласилась я. – А теперь еще одна новость. Мы с Алкой кое-что узнали о женщине, которая купила такой же розовый жакет, как у меня.

– Ты ведь помнишь, что вчерашний труп был в таком же жакете? – поспешила вставить Трошкина, заботливо помогая слабоватому разумом Зяме следить за ходом моих рассуждений.

Мысленно я отметила, что мы уже начали классифицировать трупы: дама в розовом жакете – «вчерашняя», а Лизоньку можно назвать «субботней». Только с мужиком-ведерником пока непонятно, какого он дня. Теоретически – тоже субботний, но это не наверняка, ведь снимки могли быть сделаны раньше…

Хотя…

Нет, не могли. Если мужик-ведерник – Михаил Поливанко, то в субботу утром он был жив и работоспособен, успел еще заправить банкомат деньгами.

– И что дальше? – поторопил меня Зяма. – Вчерашний труп был в розовом жакете, и что с того?

– А то, что этот жакет был точной копией моего! – я потыкала пальцем в направлении химчистки, куда убыл аналог. – И их таких в продаже было только два. Один купила я, а второй – невысокая пухлая девица с круглым веснушчатым лицом и длинными рыжими волосами. Что интересно: жакет не подходил ей ни по размеру, ни по фасону, ни по цвету, но она буквально содрала его с манекена в витрине, едва увидела.

– Бывает, – заметил братец, мечтательно жмурясь. – Я, признаться, тоже многих раздел…

Ревнивица Трошкина насупилась.

– Я говорю о манекенах, милая, – успокоил ее Зяма. – Кому как, а мне вполне понятно внезапное и нестерпимое желание приобрести необыкновенно красивую вещь.

– Ты меня не слушаешь, – рассердилась я. – Это на мне та вещь была необыкновенно красивой! А на этой рыжей смотрелась хуже некуда! Тем не менее она раскошелилась на покупку, тут же напялила новую вещь и пришла в ней – куда? На лодочную станцию в парке!

– Куда и тебя вызвала телефонным звонком шантажистка, – снова помогла Зяме Алка. – Понимаешь?

Братец хлопнул ресницами.

– Он не понимает, ему нужно все разжевать, – посетовала я. – Зяма! Эта рыжая пришла на встречу с тобой в таком же розовом, как у меня. И это странно и подозрительно!

– Согласен. И что?

Мы с Трошкиной переглянулись.

В самом деле, и что? И ничего. Просто странный и подозрительный факт, который нужно отметить.

– Я-то вам зачем понадобился? – наседал Зяма.

Алка вздохнула и мужественно взяла вину на себя:

– Прости меня, Зямочка! Шел дождь, а трамвая все не было…

– Ну, знаете ли! Я вам кто – личный водитель?!

Обиженный братец оттолкнул стул и зашагал прочь от кафешки. Трошкина, разумеется, подскочила и побежала за ним следом. Я осталась на месте.

Во-первых, у меня еще были недоеденные пончики. А во-вторых, милые бранятся – только тешатся. Я не сомневалась, что голубки помирятся и вскоре вернутся ко мне, мирно воркуя.

– Кстати, по поводу Зяминого вопроса «И что?» – встрепенулся мой внутренний голос. – Нужно было сказать: «А то, что твоя шантажистка, похоже, убита!»

Я обдумала сказанное и не смогла решить, хорошо это или плохо?

С одной стороны, единственный способ победить шантажиста – уничтожить его, в этом единодушно сходятся все авторы детективов, которых я перечитала немало.

С другой стороны, уничтожать шантажиста, не уничтожив компромат, которым он располагает, представляется бессмысленным. А пресловутого дневника Лизоньки мы ведь так и не получили! Интересно, где же он сейчас?

На эту тему размышлять можно было бесконечно долго, поскольку личность шантажистки мы не установили и круг ее знакомств очертить не могли.

Надо будет постараться узнать у Кулебякина, кто она такая, эта вчерашняя покойница.

Этим соображением я поставила в детективном деле точку с запятой и сосредоточилась на пончиках. Они заслуживали внимания и заняли меня минут на десять.

Потом позвонил Зяма, как я и ожидала – веселый и бодрый. По просьбе Трошкиной он призвал меня сей же час покинуть пончиковую и подняться к ним на верхний этаж, где развернута очень интересная выставка.

Эскалатор вознес меня на четвертый этаж и выгрузил у временной перегородки, призванной держать и не пущать на выставку эротической картины «Свобода приходит нагая» несовершеннолетних граждан.

Под знаком «18+» в заграждении была прорезана дверь. Я вошла в нее, ожидая встретить контролера с чекистским прищуром и с паспортом в руках доказывать ему свою половозрелость, но никакой проверки на входе не было.

– Свобода ведь! – отметил мой внутренний голос.

– Нагая же, – напомнила я, осторожно осматриваясь.

Я девушка современная, но не вполне свободная от комплексов. Порнографию я не смотрю, а в секс-шоп заглянула лишь однажды и была изрядно шокирована богатыми колбасными рядами резиновых органов. От выставки под названием «Свобода приходит нагая» в смысле бескультурного шока можно было ожидать многого, а мне не хотелось выглядеть дикой пейзанкой, с визгом убегающей в кусты при виде беспорточного пастушка.

Эрос миловал – обнаженных мужских гениталий я не увидела. Зато на выставке было очень много художественно оформленных зон бикини и выразительных грудей.

Наиболее вызывающе смотрелись пышные розовые перси, пристроенные на белокаменный собор вместо традиционных золотых куполов. Изящные крестики на устремленных в небо сосках смотрелись как пирсинг.

Живописное полотно имело гигантские размеры – 3х3 метра, не меньше, и заодно использовалось как задник для желающих сфотографироваться в балаклавах. Трикотажных масок кислотных расцветок было три – желтенькая, зелененькая и красненькая, и они шли нарасхват. Люди в очереди стояли, чтобы сделать снимок.

В середине вереницы ожидающих я увидела Трошкину. Она помахала мне ручкой и спросила, едва я приблизилась:

– А Зяма где? Мы же хотели втроем сфотографироваться.

– Где, где, – намертво задавив напрашивающуюся в связи с обилием бикини нецензурную рифму, пробормотала я и огляделась. – Он же с тобой ушел?

– А потом ушел от меня, чтобы поторопить тебя. Странно, что вы с ним не встретились.

Я попыталась вспомнить, кто ехал на эскалаторе встречным мне курсом. Нет, не Зяма, а какой-то дюжий малый из тех, на кого не стоит засматриваться, чтобы не нарваться на неприятности.

Алка тут же позвонила братцу, но его мобильный был глух и нем. Я напомнила подружке, что у Зямки сейчас нет сотовой связи, потому что он насмерть замочил свой аппарат на лодочной станции в парке. Именно поэтому я ему сегодня звонила на наш домашний номер.

– Сколько проблем с этими мужчинами! – фыркнула Трошкина.

Дружно ругая всех мужчин вообще и персонально нашего безответственного и недисциплинированного Зяму, мы поискали его по этажам, но нигде не нашли, обиделись и уехали из торгового центра на такси.

– Ну, братец, погоди! – шептала я.

А братец-то ничего плохого не делал.

Выйдя за дверь с табличкой «18+», чтобы поторопись сестру-копушу, Зяма ступил на движущуюся лесенку и спустя мгновение подвергся нападению – настолько неожиданному, что не успел ни удивиться, ни испугаться.

Кто-то сильный, как снежный человек, подхватил его сзади под колени и одним рывком перевалил за стеклянный бортик эскалатора, косо протянувшегося над многометровой пропастью.

Резкий поворот в судьбе Казимира Кузнецова свершился за одну секунду и при полном отсутствии публики.

Антонина Гусакова, частный предприниматель и женщина в самом расцвете сил, подняла глаза к потолку и фамильярно попросила:

– Боженька, пошли мне уже мужичка хоть какого-нибудь, а?

Будучи деловой русской бабой, Антонина привыкла общаться с разного рода проверяющими и всяческим начальством в манере, органично сочетающей подхалимаж с нахрапистостью и просьбу с подкупом.

– А я на церковь пожертвую, – пообещала она Боженьке, продолжая фокусировать умильный взор на зеленом пластмассовом хвостике, торчащем из потолка.

Перекрытие было изобретательно сделано из пары толстых поролоновых матрасов, снаружи выкрашенных зеленой краской и утыканных искусственными цветами. Для тех, кто смотрит сверху, сооружение походило на травянистый пригорок, поросший оранжевыми ромашками, что чудесно сочеталось с вывеской «Нейл-бар «Ноготки». Дешево, эстетично и практично, считала Антонина, обоснованно полагая, что любую другую крышу давно уже проломил бы какой-нибудь летающий объект.

Нейл-бар располагался на пятачке под эскалатором, с которого безрукие покупатели то и дело роняли сумки, пакеты, обувные коробки и разную мелочь вроде очков, ключей и мобильников. Поролон принимал эти дары свыше благосклонно и без малейшего вреда для конструкции. Когда хнычущие раззявы прибегали к Антонине за своими вещичками, она ставила стремянку и доставала из своих ромашковых зарослей чужую потерю. Как правило, за это ей перепадало вознаграждение – не такое серьезное, чтобы тянуло на статью дохода, но все-таки приятное.

Антонина Гусакова ценила маленькие радости жизни и с Божьей помощью умело извлекала их из окружающей среды.

Небеса и на этот раз не обошли Антонину своим вниманием. Не успела она перевести взгляд с потолка на свои свежевыкрашенные ногти, как на символическую крышу салона свалилась чья-то на редкость тяжелая утрата. Поролон на стыке промялся, и из образовавшейся между мягкими плитами щели в бассейн с индонезийскими рыбками для экзотического педикюра шумно рухнуло крупное тело.

И внешне, и по духу Антонина Гусакова была типичной русской женщиной, хотя еще ни разу не ходила в горящие избы и не останавливала коней на скаку (просто не представилась возможность). Антонине не были свойственны беспомощная растерянность и малодушное промедление в действиях, она почти никогда не боялась взять дело в свои руки. Единственное исключение составлял тот самый случай, когда ногти на руках деловой русской женщины покрывал непросохший французский лак.

– Твою ж мать! – вскричала Антонина, вскинув руки, как пленный немец.

Несмотря на то что предыдущая ее фраза была адресована Господу, мать имелась в виду отнюдь не божественная. Антонина поменяла собеседника и обращалась к свалившемуся на нее мужику.

На полу в истерике бились волшебные рыбки гарра руфа (сто рублей за штучку), в их родной среде обитания неподвижно лежал оккупант, а на ногтях потрясенной русской женщины с подлой неторопливостью сох французский лак.

– Эй, вы! Вы живы? – позвала Антонина, помахав руками.

Рыбки беззвучно ответили, что да, но это ненадолго.

– Вы, в воде! Я вас спрашиваю! Вы живы?

Антонина осторожно приблизилась, сбросила тапку и пошевелила тело в бассейне босой ногой.

Хвала небесам, педикюр она нынче не делала.

Тело булькнуло, повернулось и неожиданно проворно сцапало предложенную ему ногу помощи, уронив потерявшую равновесие Антонину наземь, к рыбкам.

Над мозаичным краем бассейна поднялась голова. Глаза проморгались, рот открылся, и восседающая на полу – по-прежнему, с поднятыми руками – Антонина услышала:

– Хенде хох.

– Господи, неужто еще и иностранец? – восхитилась щедро облагодетельствованная небесами мадам Гусакова. – Мистер, как вас зовут?

– Ка… Каспер.

– Привидение с моторчиком! – с энтузиазмом кивнула Антонина. – Вылезай-ка из воды и помоги мне с рыбой.

Расспрашивать падшего ангела об обстоятельствах, приведших его на грешную землю, мудрая женщина не спешила. Как бы там ни было, крутое пике – повод резко изменить свою жизнь, а детали судьбоносного полета Антонину не интересовали.

– И черный ящик мне не нужен, – пробормотала она, прикидывая, что ей делать дальше.

А у Каспера, который до сих пор откликался на Казимира, черный ящик самолета проассоциировался со штатным грузом катафалка.

– Да, в гроб не хочется, – пробурчал он и с подозрением посмотрел на потолок.

Между матрасами перекрытия зияла щель. Зяма потянулся и сдвинул плиты, аккуратно закрывая отверстие. Затем он сердито посмотрел на Антонину, двумя пальчиками собирающую в подол сторублевых жаберных, приставил перст к губам, тревожно просвистел:

– Тс-с-с-с-с-с! – и прислушался.

Приближающегося топота дюжих ног, выкриков «Ату его!», «Взять!», «Убью гада!» и прочих некультурных реплик не было слышно. Тем не менее Зяма считал правильным и даже необходимым убраться с места, где его едва не убили, как можно скорее.

Но куда? Где он будет в безопасности?

– Снимай все мокрое, – сказала тем временем предприимчивая Антонина. – Давай-давай, раздевайся! Я дам тебе сухой халат и тапки, не самый богатый наряд, но до машины дойдешь, она у меня рядом, у служебного входа припаркована.

Голос женщины предательски дрогнул.

Чуткий к интонациям и вибрациям ловелас Казимир, он же Каспер, внимательно посмотрел на незнакомку и внутренне усмехнулся.

А что? Можно и раздеться, и познакомиться, и в гости сходить, и задержаться на некоторое время там, где его никто искать не станет.

Зяма посмотрел на бассейн, из которого вылез, и сказал:

– Концы в воду! – и одним отработанным движением ловко стянул с себя мокрые штаны.

На улице шел дождь, а в подъезде бушевала гроза. Наш сосед Дмитрий Федорович Мишин осыпал громовыми ударами укрепленную металлическую дверь квартиры на втором этаже. Изнутри доносились злорадные выкрики женским голосом: «Врешь, не возьмешь!» и «Но пасаран!».

– «Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никофоровичем», двадцать пятая серия! – прокомментировала происходящее Трошкина, не пожелав пройти мимо. – Дядь Мить, что тут у вас на этот раз?

– На этот раз у нас тут будет труп, – охотно развернувшись к зрителям, пообещал дядя Митя и пнул бронебойную дверь пяткой. – Пожилой женский труп с целлюлитом третьей степени и слабоумием первой!

– Сам старый дурак! – предсказуемо отреагировала из укрытия домовладелица Сидорова Марья Петровна.

– Оба хороши! – громко сказала Трошкина. – Ай-ай-ай, как не стыдно! Взрослые, умные люди, оба с высшим образованием, с богатым жизненным опытом, а ведете себя как маленькие! Дядя Митя, перестаньте лягаться как верблюд!

– Он и есть скот! – донеслось из-за двери.

– Тетя Маня, прекратите провоцировать дядю Митю! – потребовала Трошкина. – Вы женщина, вы должны быть мудрой!

– А она хитромудрая! – подтвердил Дмитрий Федорович, скорчив рожу дверному глазку. – Чего придумала, а? Весь подъезд нам загадила, выдумщица! Инночка, ты домой идешь? Осторожнее, детка, смотри, не вляпайся.

– Во что? – насторожилась я.

Одинокие граждане Дмитрий Федорович и Марья Петровна с полгода тому назад вступили в войну, в ходе которой пролилось уже немало красящих средств и сильно пахнущих жидкостей.

Конфликт спровоцировал дядя Митя, повадившийся оставлять свою «Ладу Приору» под окнами тети Мани.

Места для парковки во дворе многоэтажки всегда были в дефиците, но застить свет в окошке Марьи Петровны до сих пор никто не решался, потому как после первой же попытки пристроить железного коня на постой вблизи ее апартаментов она прямо и честно предупреждала очередного наглеца: «Не ставь машину – порежу шины!» И только Дмитрий Федорович оказался настолько глух к высокой поэзии, что не понял всей серьезности угрозы.

Шину тетя Маня порезала ему всего одну. Даже не порезала, а только проколола, но дяде Мите для эскалации конфликта хватило и этого. Тетьманиному шилу он противопоставил выхлопную трубу своей «Ладушки», начав подолгу прогревать мотор, не отъезжая от дома.

Некоторое время тетя Маня изображала страдалицу, показательно задыхаясь в клубах сиреневого дыма на глазах у всего двора.

Двор наблюдал, как ООН, но не вмешивался. Бабушки во дворе шептались, что «это Манька с Митькой так заигрывают», и с интересом ждали продолжения.

Утром одного не для всех прекрасного дня дядя Митя обнаружил, что его четырехколесный друг поменял окрас с просто серого на серый в яблоках. Яблоки были того насыщенного изумрудного цвета, каким отличается общеупотребительное медикаментозное средство «Бриллиантовая зелень спиртовая». Испачканные зеленкой ватные палочки обнаружились тут же, на крыше машины и вокруг нее, так что было ясно: они падали сверху, из окон или с балкона. Однако вину за содеянное не взял на себя никто. Предпринятый дядей Митей принудительный осмотр жильцов подъезда на предмет зазелененных ранений положительных результатов не дал.

Тетя Маня улыбалась, как Джоконда.

Бабушки во дворе при появлении дяди Мити хихикали и давились семечками.

Дядя Митя взял двухнедельный тайм-аут и за это время научился курить. Вредная привычка далась ему не сразу, но однажды солнечным воскресным утром Дмитрий Федорович вальяжно выступил на свой балкон с сигаретной пачкой. Пренебрегая предупреждением Минздрава, он неторопливо выкурил одну за другой с полдюжины пахитосок и при этом с поразительной меткостью стряхивал пепел на свежевыстиранное белье шестью этажами ниже.

День был безветренный, пепел падал строго вертикально. Поруганное постельное белье перестало быть белыми и украсилось прелестными мелкими дырочками.

Тетя Маня до вечера билась в конвульсиях, утверждая, что в этих самых простынях ее и похоронят, как в саване, но умереть не сподобилась, логично рассудив, что мстить обидчику с этого света будет легче, чем с того.

Подождав, пока победоносный дядя Митя расслабится настолько, что вывесит за балкон свою собственную постирушку, тетя Маня нанесла симметричный удар.

Двор восхитился: Марья Петровна проявила потрясающую изобретательность!

Чтобы изгадить белье на восьмом этаже, оставаясь на первом, нужно было расстараться, и тетя Маня взяла в союзники потустороннее создание – своего лысого кота Пусика. На вонючей кошачьей моче она замешала мыльный раствор и выпустила в небо, навстречу чистому исподнему дяди Мити, большую стаю мыльных пузырей.

Погода была летная. Воздушный флот атаковал вражеские подштанники и покрыл их несмываемым позором.

Дядя Митя ревел и рычал так громко и страшно, что Пусик напрудил большую лужу важнейшего компонента новейшего химического оружия прямо в прихожей.

Тетя Маня улыбалась как Чеширский Кот и при появлении дяди Мити бесследно таяла в воздухе.

Нечеширский Пусик тоже таял, потому что впечатленные газовой атакой обитатели двора стали смотреть на него с еще большим подозрением, чем раньше.

Через неделю в подъезде завоняло и вовсе жутко. Путем коллективного обнюхивания территории жильцы установили, что источник вони находится за дверью квартиры тети Мани.

– Свят, свят, свят! – крестясь, зашептали старушки. – Никак и впрямь померла наша Маша!

На дядю Митю пала тень подозрения в убийстве. Он усмехался, вызывая общее негодование.

Полицейский наряд, вскрывший дверь, не обнаружил в квартире ни одной живой души. Мертвых душ там тоже не было. Тетя Маня, как оказалось, на протяжении недели мирно пребывала на даче и с корзиной яблок в одной руке и кошачьей переноской в другой вернулась к родному порогу вскоре после штурма. Воздух, как выяснилось, портило пятно мерзкой желто-бурой жижи, засохшей под дверью прихожей.

Взбешенная тетя Маня не поленилась отнести вонючую бяку в лабораторию для анализа. Бяка оказалась хорошо выдержанной гомогенной смесью молотой говяжьей печени и куриных яйц, взятых в равных долях.

Спустя несколько дней бабушки во дворе сумели выпытать у сияющего дяди Мити секрет доставки химической бомбы в запертое помещение: оказалось, диверсия была совершена при помощи самой обыкновенной клизмы, аккуратно состыкованной с замочной скважиной.

Это было в прошлом месяце.

Теперь, значит, сказала свое слово тетя Маня.

– Что она сделала, дядь Мить? – сочувственно спросила я пострадавшую сторону.

– Помнишь мой придверный коврик?

– Такой же, как у нас, – кивнула я. – Резиновый, шипастый, черно-зеленой шахматной расцветки. А что?

– А то, что эта злыдня налила в черные квадраты туши! – дядя Митя снова врезал в дверь кулаком.

– Чернил, а не туши! – торжествующе возразила из-за двери «эта злыдня». – Тушь отмывается, а чернила – нет! Фиг вам!

– И нам, и вам, – удрученно кивнул дядя Митя. – По лестнице не ходите, девочки. Езжайте в лифте, и сразу из кабины к порогу прыгайте, тогда не измажетесь.

– Однако! – пробормотала я, отступая к лифту. – Конфликт перестал быть локальным!

– Пора вмешаться миротворцам, – поддакнула Трошкина.

Мы поднялись на наш восьмой этаж, но не рискнули там выйти, потому как и сами увидели: тропа войны расширилась и захватила всю нашу лестничную площадку. Серый цементный пол разрисовали спутанные цепочки черных следов.

Мы с Трошкиной синхронно опустили глаза и посмотрели на наши новые тапочки. Это были недорогие балетки из супермаркета, но и их нам было жаль.

– Давай переждем у меня, – предложила Алка и придавила кнопочку с цифрой «5», не дожидаясь моего ответа. – Чернила высохнут, тогда пойдешь домой.

На пятом этаже было почище, и мы пробрались к двери без потерь.

Внизу все так же размеренно бухало: дядя Митя ломился в бункер тети Мани, чтобы на пальцах и кулаках объяснить ей, как она неправа.

Мы прошли в кухню – там было потише – и за чаем подвели итоги бурного дня.

Плюсов насчитали три. Во-первых, мы кое-что выяснили о женщине, убитой на лодочной станции. Во-вторых, установили, что «спец по пластику» Михаил Поливанко работал в «Бетабанке» и помог преступникам его ограбить. В-третьих, узнали, что покойная Лизонька носила фамилию Горохова и была супругой владельца того самого банка.

В минусы зачислили внезапную потерю Зямы.

– Очень мне не нравится это его неожиданное исчезновение, – призналась Трошкина. – Зяма воспитанный молодой человек, и не в его привычках бросать женщин так внезапно и без всяких объяснений. Я беспокоюсь, не случилось ли с ним чего-то плохого?

– Например? – я нахмурилась.

– Да мало ли! Зяму уже шантажировали, подставляли, что дальше?

– Хочешь сказать, он покинул нас сегодня не по своей воле?

Я тоже встревожилась и позвонила домой.

К телефону подошла бабуля.

– Квартира Кузнецовых! – заорала она так, что я тоже едва не оглохла.

– Вольно, – поморщилась я, отодвинув трубку от уха. – Бабуль, привет, а Зяма дома?

– Нет!

– Он не звонил?

– Нет!

– Ладно, я скоро вернусь. А ты из квартиры не выходи и всех, кто приходит, заставляй разуваться за порогом, хорошо? У нас на лестничной площадке очень грязно, там дядя Митя с тетей Маней в пылу борьбы чернила разлили.

– Да что ты, настоящие чернила?! То-то, я смотрю, парнишка наследил!

– Какой парнишка? Зяма?

– Нет, не сам Зяма, а дружок его какой-то. Он разминулся с Зямой и побежал его догонять.

Мы с Алкой переглянулись.

– Так, ба, сосредоточься и вспомни, пожалуйста, как выглядел этот Зямин дружок?

– Я ему не открыла, через дверь разговаривала, так что видела только в глазок. Такой, знаешь, крепенький паренек, в очках и в капюшоне.

– Алка, я видела крепкого парня в темных очках и кофте с капюшоном на эскалаторе в торговом центре! – обернулась я к подружке. – Он ехал мне навстречу, когда я поднималась на выставку. Это, конечно, еще не повод для тревоги, но…

– Очень даже повод! – возразила Трошкина и сразу же заломила руки.

От волнения она снова сделалась многословна и косноязычна:

– Зяма исчез из торгового центра, а ты там видела парня, который его искал, и парень этот выглядел как уличный бандит!

– Брось, Алка, это паранойя и снобизм, – неуверенно попеняла я подружке. – Кофты с капюшоном не только уличные бандиты любят, их и спортсмены носят, и люди искусства – рэпперы, например. Я бы предположила, что в «Галактике» Зяма встретился с приятелем, у которого к нему было что-то важное и срочное, и они вместе отправились по своим мужским делам, напрочь позабыв о наших женских.

– Думаешь? – Трошкина перестала нервно хрустеть пальцами, но не успокоилась.

Чтобы отвлечь ее, я спросила:

– Кстати, об итогах дня. Каковы результаты твоих звонков подружкам Лизоньки?

– Алле! – голосом бабушки заорала вдруг позабытая телефонная трубка. – Дюшенька, папа спрашивает, когда тебя к ужину ждать?

– Сегодня, – твердо ответила я и положила трубку. – Алка, не куксись! Давай-ка, отчитайся о проделанной работе!

– Отчитываюсь, – послушно откликнулась грустная Трошкина. – У меня было четыре номера, обозначенных как Галюся, Анка, Ладюня и Мимими. Я успела позвонить по трем, Галюсе первой. Сказала что-то вроде: «Здравствуйте, я знакомая Лизоньки, можно услышать Галину?» – а она мне сразу: «Не знаю никакой Лизоньки, вы ошиблись номером, положите трубку и никогда мне больше не звоните».

– Испугалась Галюся, – решила я. – Не хочет говорить о Лизоньке, поскольку та умерла при подозрительных обстоятельствах. Если бы ты действительно перепутала номер, она сказала бы: «Вы ошиблись» – и все.

– Я не ошиблась, – подтвердила Трошкина. – Я еще раз позвонила, а она трубку не взяла.

– Значит, с Галюсей все ясно, а что Анка?

– А с Анкой неясно, я с ней не разговаривала. Трубку снял мужчина, Анку не позвал и стал настойчиво допытываться, кто я такая и что мне нужно.

– И теперь уже ты испугалась и не захотела продолжать разговор, – догадалась я. – Понятно, а с Ладюней как вышло?

– Совсем никак, – вздохнула Трошкина. – «Абонент недоступен или временно отключен»!

– Может, уже подключен? – я посмотрела на Алкины любимые часы в виде слона, беременного циферблатом. – И, надеюсь, еще не спит.

Надежда моя оправдалась. Ладюня еще не ложилась, наоборот, только встала. Это я поняла по ее отзыву на мое «здрасьте вам»:

– Доброе утро!

Я снова посмотрела на слона, прикидывая, в каком часовом поясе сейчас утро? В любимой Трошкиной Австралии?

– Можно услышать Ладу? – по собственному почину заполнила образовавшуюся паузу Алка.

– Я Лада, а кто это?

Я продолжала раздумывать: говорим-то мы по-русски, значит, не Австралия? Может, Аляска? Это ведь бывшая территория Российской империи…

– Лада, мы с вами не знакомы, я телефончик ваш у Лизоньки нашла, – продолжала бесконтрольно импровизировать Трошкина. – У Лизы Гороховой.

– Ой, так вы, наверное, Верочка?! – неожиданно обрадовалась бессонная Ладюся.

Трошкина посмотрела на меня, спрашивая, Верочка она или не Верочка? Я глубоко кивнула. Хоть Верочка, хоть Мегерочка, лишь бы завязать разговор!

– Д-да, это я, – сдалась Алка.

– И в самом деле, нету худа без добра! – все так же радостно объявила Ладюся. – Теперь, я понимаю, вы свободны. Надеюсь, мне вы позвонили первой?

– Вообще-то нет, – осторожно призналась не в меру честная Трошкина.

– О! Только не говорите, что предпочтете эту губошлепку Мимишку! – рассердилась Ладюся. – Она же дура натуральная, вы сбежите через неделю!

По лицу подружки я видела, что она уже готова сбежать, оборвав непонятный и смущающий ее разговор. Я погрозила ей пальцем, и Алка мужественно заявила:

– Я не такая.

– Я знаю, какая вы, Лизонька нам рассказывала, – Ладюся, в отличие от собеседницы, была решительна. – Мне сейчас некогда болтать, я убегаю, но мы с вами обязательно должны договориться. Скажите «да», и вы не пожалеете.

– Э-э-э, – сказала трусиха Трошкина вместо «да».

– Да! – вякнула я, подражая ее голоску.

– Вот и чудненько, я жду вас завтра. Пока-пока!

– До с-с-с, – шепнула Алка в гудящую трубку.

Я задумчиво смотрела на нее.

– Что? – насторожилась подружка.

– Кто такая эта Верочка? Как бы узнать?

Трошкина пожала плечиками:

– Можно было бы у Зямы спросить, но он ведь исчез.

Она снова опечалилась.

– Спокойствие, только спокойствие! – призвала я. – У нас остался еще один звонок другу.

– Кому это?

– Мимими, конечно!

– Она же дура!

– Натуральная, – согласилась я. – И еще губошлепка, конкурирующая с Ладюсей за Верочку, о которой им рассказывала Лизонька. Дай сюда телефон!

Я попищала, как цыпленок, отрабатывая тонкий голос, и набрала четвертый номер из нашего короткого списка:

– Алле?

– Да!

В трубке рычало, гремело и звенело. Судя по звуку, это была прямая радиотрансляция из адской кухни.

– Мимими?! Я Верочка! – проорала я, более не заботясь о том, чтобы подражать дисканту Трошкиной. – Лизонька Горохова говорила вам обо мне. Мы можем встретиться?

– Сейчас? Я в котле!

Мое воображение живо нарисовало закопченный чан с орущими грешниками и грешницами средней прожаренности. Я было удивилась редкой точности своих ассоциаций, но голос разума взял верх:

– В том «Котле», который джаз-бар?

– В каком же еще?!

– Никуда не уходите! – я выключила трубку и победно взглянула на Трошкину. – Видела, как надо разговаривать?

– Громко?

– Хитро!

Я побежала в прихожую.

– Ты куда? – спросила Алка.

– Как это – куда? В «Котел», конечно, куда же еще! – я уже обувалась. – Не копайся, Трошкина, этот бар – предбанник ночного клуба, если наша Мимими перекочует на танцпол, мы вряд ли найдем ее в буйной толпе.

– Но я не хочу в бар, – заныла скромница, путаясь в курточных рукавах.

– Надо, Вера, надо! – сказала я и выволокла ее за порог.

Любимая девушка безответственно не отвечала на звонки.

– По-моему, Инка держит нас за идиотов! – войдя в подъезд, пожаловался полицейский майор Кулебякин своей неслужебной собаке.

Барклай, в умственных способностях которого майорская любимая никогда не сомневалась, тактично промолчал.

– Она думает, мы ее не найдем? Найдем! – угрожающе произнес Денис на уровне второго этажа и потом сердито сопел до пятого.

На пятом этаже он с ходу атаковал дверь квартиры Инкиной неизменной соратницы, сообщницы и подельницы Аллочки Трошкиной.

На стук и звон никто не открыл. В квартире было тихо.

– Все равно найдем! – сказал упрямый майор и потянул бассета дальше.

Барклай заволновался. С шестого этажа и выше лестница выглядела странно: такого количества черных следов на ней не наблюдалось никогда. На площадке восьмого этажа и вовсе лапу было некуда поставить.

Барклай сел и выразительно посмотрел на хозяина. Эксперт-климиналист присвистнул:

– Ничего себе гравюра!

Он поддернул брюки и присел, рассматривая сложную путаницу следов.

Цепочки отпечатков сбегались к дверям, перекрещивались, наслаивались и спутывались. Самый большой клубок образовался у порога жилища любимой девушки майора.

– Так, – сказал Денис.

Бассет наклонил голову, свесив ухо до земли.

Интонации хозяйского голоса его насторожили.

Майор Кулебякин совершенно точно был неприятно удивлен. Именно так в прошлом он реагировал на обглоданные щенком кроссовки, о чем Барклай не забыл, потому что воспоминание это было крепко вбито в него ремнем. Сейчас он никакой вины за собой не чувствовал, значит, хозяина прогневал кто-то другой.

– Гау! – басом бухнул Барклай на всякий случай, присягая майору на верность.

Мол, ты только скажи, кого загнать и порвать, а я всегда готов!

– Тихо, – зловеще молвил Денис и скрючился в три погибели, близко-близко рассматривая один из отпечатков. – Так. Интересно!

Он проследил всю цепочку, еще раз убедился, что заинтересовавшие его следы группируются у двери квартиры Кузнецовых, и добавил:

– Очень, очень интересно!

После чего решительно придавил пальцем кнопку звонка.

Двери бара были распахнуты настежь. В «Котел» порция за порцией валила разномастная публика: загорелые гламурные девочки с силиконом во всех анатомических выпуклостях, ухоженные богатые дамочки с акриловыми коготками, готовыми вонзиться в свежее мясо, шумные от стеснительности студентики с неуверенными улыбками и ломкими голосами и молодящиеся дядьки, втягивающие животы и выпячивающие подбородки.

Охранник на входе смотрел поверх голов, презрительно улыбался и никого не останавливал. Он знал, что в «Котле» все эти яркие индивидуальности перебурлят и разварятся в клейкую массу, которая выплеснется утром бесцветной тихой жижей.

– Я не хочу туда идти, – сказала Алка, втыкая каблучки в травяной газон.

Если бы она могла – пустила бы в него корни, как березка.

– Трошкина, чего ты боишься? – с досадой спросила я. – Ты же знаешь, что я не дам тебя в обиду. Я сама кого угодно обижу, со мной ты в полной безопасности. Пойдем, ты нужна мне, чтобы сыграть роль Верочки. В конце концов, у кого из нас за спиной факультет театральной режиссуры? Давай, докажи, что твое профессиональное образование хоть на что-то годится.

– Это вызов? – уточнила Трошкина и мрачно шмыгнула носом. – Ладно, идем.

Мы прошли мимо равнодушного охранника и оказались в зальчике со сводчатым потолком. Рядом с барной стойкой высился микрофон, у которого пританцовывала певица, полагающая себя новым воплощением Уитни Хьюстон. Широко раскрывая рот, лже-Уитни демонстрировала всем желающим свои натруженные гланды и издавала звуки, о которых доброжелательный музыкальный критик мог бы сказать, что они очень громкие.

Мелкая Трошкина пригнулась, проходя под содрогающимся бюстом певицы, а мне, чтобы обогнуть этот могучий выступ декольтированной плоти, пришлось опасно отклониться от вертикали. Впрочем, падать все равно было некуда, в модном джаз-баре было тесно, как в плебейском троллейбусе в час пик.

– И что теперь? – прокричала мне в ухо Алка, бестолково потолкавшись и убедившись, что пробраться дальше без огнемета никак не получится.

– Смотри внимательно, ищи девицу, которая ответит на телефонный звонок! – проорала я ей в ответ и еще добавила децибелов, гаркнув в трубку:

– Мимими! Это Верочка, которая от Лизоньки! Мы вас ждем у барной стойки!

Место встречи было выбрано правильно: в направлении горячительного из глубины народных масс тянулось мощное течение.

Мы с Алкой зафиксировались у стойки, и вскоре местный Гольфстим принес к нам ясноглазую блондинку с силиконовыми устами четвертого номера. Стало ясно, что Ладюся не зря назвала Мимими губошлепкой. Осталось надеяться, что определение «натуральная дура» тоже справедливо, ведь умница запросто сможет догадаться, что наша «Верочка» фальшивая.

– Что пить будем? – сразу спросила я Мимими.

– Текилу!

– Две текилы! – кивнула я бармену. – Верочка непьющая.

Я подтянула Трошкину поближе и представила Мимими:

– Вот она, знаменитая Верочка.

– Я думала, она постарше.

– Просто молодо выглядит, – объяснила я. – Знаете, как говорят: «Маленькая собачка до старости щенок».

Трошкина фыркнула, как тот песик, но ничего не сказала. Подружке не понравилось, что о ней говорят в третьем лице, но активно включаться в беседу она опасалась. Я поняла, что Алка намерена придерживаться роли немой Верочки. Типа, Верочки Холодной.

– Вам же Лизонька рассказывала о Верочке? Ладюсе рассказывала, – сказала я, локтем выбив из якобы немой псевдо-Верочки логичную реплику:

– И что она обо мне рассказывала, интересно?

Я поблагодарила смышленную подружку взглядом и посмотрела на Мимими:

– Надеюсь, ничего плохого?

– Наоборот, – лаконично ответила блондинка и ловко опрокинула рюмку. – Лизонька говорила, что вы, Верочка, ее правая рука, третий глаз, дополнительная память и вообще бесценное сокровище. Только я вам, Вера, не смогу платить, как Лизонька, у меня-то нет мужа с собственным банком. Пятьдесят тысяч, согласны?

– За что именно?

– Да за все! Как у Лизоньки: экономка, компаньонка – что надо, то и делаете.

– И все за пятьдесят тысяч? – Трошкина возмутилась так, словно и впрямь рассматривала предложение о работе.

– Да ей Ладюся больше даст, – ввернула я из пролетарской солидарности.

Мимими оттопырила губу, уронив ее к щитовидке:

– Вы что, пойдете к этой пучеглазке? Она же форменная идиотка, вы сбежите через неделю!

Алка хихикнула.

– Верочка рада вашему предложению, Мимими, – объяснила я. – Она его обдумает и позвонит вам на неделе, хорошо?

– Прекрасно! – легко отмахнулась блондинка и виртуозно крутанула бедрами, ввинчиваясь в толпу.

– Это все? Мы уходим? – обнадежилась Трошкина.

Я повернулась и устремилась к выходу.

Оказавшись на улице, где было упоительно прохладно и тихо, жаждущая признания актриса Алла Трошкина спросила:

– Ну, ты довольна? Я хорошо играла?

– Сам Станиславский был бы в диком восторге, – заверила ее я.

– Только мы мало что узнали, да? – продолжала тревожиться Алка.

– Мы узнали главное: у Лизоньки была экономка и компаньонка, она же правая рука, третий глаз и дополнительная память. Судя по определению, эта Верочка лучше самой Лизоньки знала, что в доме происходит и где что лежит. Смекаешь, к чему я?

– К тому, что она знала про дневник хозяйки, – кивнула Трошкина. – Из чего следует, что именно Лизонькина Верочка могла быть Зяминой шантажисткой. Жаль, что нам ничего не известно о внешности этой Верочки. Не рыжая ли она?

– Я же не могла расспрашивать Мимими о наружности Верочки, когда предполагаемая Верочка стояла рядом со мной, – напомнила я.

– И то верно. О, такси!

Алка замахала лапками, тормозя авто. Мы погрузились в него и поехали домой, но на полпути Трошкина внесла в простой маршрут коррективы, попросив водителя объехать вокруг торгового центра «Магеллан».

– Зачем этот круг почета? – спросила я.

– Сейчас объясню.

Алка опустила стекло и высунулась за борт, напряженно вглядываясь в ночной пейзаж. Не зная, борется ли она с подступающей тошнотой или любуется окресностями, я терпеливо ждала.

– Вот она! – вскрикнула Трошкина, подскочив на сиденье так, что мне пришлось придержать ее за юбку, чтобы не остаться единственной пассажиркой такси. – Ты видишь? Она стоит все там же!

– Кто? – я тоже сунулась к окошку.

– Что! Зямина машина! Она так и осталась на стоянке торгового центра!

Подружка втянула голову в салон и закрыла лицо руками:

– О боже, боже… С Зямой точно что-то случилось!

Она слезливо похрюкала в ладошки, а потом внезапно подняла голову, порывисто схватила меня за руки и потребовала:

– Все, хватит самодеятельности! Давай вызывать кавалерию!

– А чего ее вызывать, – пробурчала я, чувствуя себя виноватой. – Кулебякин сам полдня названивает, жаждет встречи.

– Едем к Кулебякину! – постановила Трошкина.

– То есть по прежнему адресу, – уточнила я для водителя.

Денис был дома и ждал нас. Во всяком случае, при нашем появлении он произнес:

– Ну, наконец-то! – и выразительно посмотрел на часы. – Где пропадали, девочки?

Я не стала снова врать, будто мы ездили на дачу, сказала честно, прямо и не без вызова:

– Девочки были в ночном клубе, и что? Еще совсем не поздно.

Но Трошкина испортила мне все торжество феминизма, пораженчески добавив:

– Будет поздно, если ты нам не поможешь, Денечка! Вся надежда только на тебя.

– Опять?!

Кулебякин посмотрел на меня с укором.

– Ты бы радовался, майор! – буркнула я и, обойдя Дениса, устремилась к дивану в гостиной. – Тебе то и дело предоставляется счастливая возможность выступить в выигрышной роли рыцаря на белом коне! Спасти прекрасную деву, победить злых разбойников, убить дракона и все такое.

– Не обижайся на Инку, Денечка, – заюлила Алка. – Она тревожится за Зяму. На самом деле мы очень ценим твою квалифицированную помощь, и прямо сейчас нам без нее опять не обойтись.

– И кто у нас на этот раз дракон и разбойники? – спросил сэр рыцарь Кулебякин, подтаскивая к дивану стул, чтобы с грозным видом усесться напротив меня.

– Заметь, Денечка не спрашивает, кто у нас прекрасная дева, – в утешение мне подсказала дипломатичная Трошкина.

– Насчет дракона я просто так сболтнула, к слову, а по поводу разбойников есть одна версия, но очень сырая, – призналась я. – Даже не сырая, а вся насквозь мокрая.

– Да-да, пожалуй, начни с бассейна, – посоветовала Алка, догадавшись, что мне трудно определиться с отправной точкой. – С утопшей Лизоньки.

– Кстати, об утопленниках! – перебил нас Денис, привстав, чтобы вытянуть из заднего кармана джинсов сложенный лист бумаги. – Ты знаешь, кто это?

Он развернул и протянул мне черно-белую распечатку фотографии, при виде которой нормальная девушка пришла бы в дикий ужас.

– Кто это?! – в диком ужасе вскричала нормальная девушка Трошкина.

– Еще один утопленник, – без ужаса, но с откровенным неудовольствием ответила я. – Мало нам было мокрых мертвых тел! Зачем ты нам еще это показываешь, Денис?

– А ты его не узнаешь?

– А должна?

Я всмотрелась в картинку.

Безыскусный снимок, явно сделанный полицейским фотографом, без затей и прекрас запечатлел лежащего на сырой траве утопленника. Видно было, что его совсем недавно извлекли из воды, в кадре даже остался измазанный илом багор.

– А нет ли фотографии получше? – перестав неконструктивно ужасаться, деловито спросила Алка.

– К сожалению, нет, – ответил Денис.

– Может, и есть, – задумчиво молвила я и потянула из кармана золотой мобильник. – А ну-ка, посмотри! Это не он?

– О! Наш мужик с ведром! – вскричала Трошкина.

Кулебякин впился взглядом в картинку на экране.

– Там еще фотографии есть, листай дальше, – подсказала я.

– Откуда это у тебя?!

– Вообще-то не у меня, это чужой телефон. Его Зяма случайно забрал у одной своей знакомой, уже покойной, ее звали Лиза Горохова. А фотографии эти пришли ей с мобильника некоего Михаила Поливанко, пропавшего кассира ограбленного банка.

– Поливанко?! – Денис быстро, словно следя за игрой в пинг-понг, переводил взгляд с бумажки на экран мобильника и обратно.

Я догадалась, что это значит:

– Твой утопленник – тот самый Поливанко?

– Не мой, а твой!

– В смысле?

Я недобро прищурилась. Снова глупая ревность и необоснованные подозрения!

– Ты же звонила ему на мобильный!

– Я?!

– Не совсем ты, – сбавил натиск ревнивый любимый. – С твоего телефона звонили. Ты давала кому-нибудь сегодня свой мобильник?

– Мне! – кивнула Трошкина. – Она давала свой мобильник мне, чтобы я звонила подружкам Лизоньки. Мину-у-у-утку!

Трошкина набычилась.

– Значит, тем хамом, который отказался передать трубку Анке, был ты, Денис? Ох, как грубо ты разговариваешь по телефону, тебе надо работать над своими манерами!

Майор Кулебякин издал негромкое рычание. Барклай, наблюдающий за этим зверинцем с коврика в углу комнаты, поднял голову.

– Секундочку! – воскликнула я. – Вы хотите сказать, что под именем Анки в списке контактов Лизоньки был записан Михаил?

– А что? Поливанко – Анка, легко запомнить, – кивнула Трошкина.

– Не удивляйся, Инка, я открою тебе секрет: люди часто так делают, – хмыкнул Денис. – Женатые мужики записывают телефоны любовниц под кодовыми словами «бухгалтерия» или там «кадры», а замужние дамы зашифровывают имена своих котов, превращая Максима в Симочку, Дениса в Диночку…

– Шутка, – поспешно добавил он, заметив, что я нахмурилась. – Неудачный пример про Дениса.

– К черту Дениса, – с удовольствием выругалась я. – О каких котах ты говоришь?

– Не знаешь народного языка, а еще филолог, – ехидно попенял мне милый. – Котами в просторечьи называют любовников.

– Буду знать, – сухо сказала я. – Но вообще-то я другого не понимаю. Мы же знаем, что телефон Поливанко – тот, с которого Лизе пришли фотки. А «Анка» – это совсем другой номер, как же так?

– Очень просто, милая, – с невыносимым превосходством сказал Денис, предприняв опрометчивую попытку отечески погладить меня по щеке. – Ой, зачем же кусаться! Я только хотел объяснить тебе, что у Поливанко было два мобильных номера. Аппарат на две сим-карты, понимаешь? Правда, когда мы достали его из реки, в телефоне была только одна симка.

– Ясное дело, вторую убийцы выбросили, – уверенно сказала Трошкина. – Ведь Поливанко убили, да?

– Выходит, что убили, – согласился майор.

– Не слышу уверенности в голосе ведущего эксперта, – съязвила я.

– Информация для тех, кто экспертом не является: вода в легких утопленника соответствует речной, так что вполне можно было предположить несчастный случай, – терпеливо объяснил Кулебякин. – Типа, мужик был пьян, свалился в реку и захлебнулся.

– Так вот почему его толкали в ведро! – возрадовалась Трошкина. – Набрали речной воды и утопили, как котенка! Очень удобно для убийц. Сделали мокрое дело и даже ноги не промочили!

– Кстати, про ноги, – решительно сказал Кулебякин. – С телефонным звонком разобрались, теперь насчет следов. Под дверью вашей квартиры такие подозрительные отпечатки…

– Это дядя Митя с тетей Машей постарались, – влезла Алка.

Денис не позволил себя перебить.

– С дядей Митей и тетей Машей все понятно, но там топтался еще кое-кто, я нашел чертовски интересный след.

– Покажи! – загорелась любознательная Трошкина.

Мы спустились на наш этаж, и там Денис продемонстрировал нам заинтересовавший его отпечаток.

– Не вижу ничего такого, – разочаровалась Алка.

Не знаю, какой именно след представлялся ей чертовски интересным. Отпечаток раздвоенного копыта, слегка размазанный хвостом?

– Сюда смотри, – Денис потыкал пальцем в пол. – Видишь эту поперечную черту?

– Какой-то узор на подошве?

– Это не узор, – Денис в полуприсяде переместился немного в сторону и снова показал пальцем. – Вот отпечаток правой ноги, на нем черты нет. А на левой есть. О чем нам говорит эта картина?

– О том, что человек носит непарную обувь? – предположила Алка. – Как Рассеянный с улицы Бассейной?

Денис посмотрел на нее удивленно. Очевидно, такая версия ему в голову не приходила.

– Нет, Аллочка, – ответил он, озадаченно поморгав. – Эта картина говорит о том, что человек очень любит свою спортивную обувь для тяжелой атлетики с резиновой подошвой. Он использует ее для повседневной носки, но при этом старается беречь.

– Откуда ты знаешь? – восхитилась Трошкина.

– Эта поперечная черта образовалась оттого, что на левой подошве была трещина, которую аккуратно заклеили. Вероятнее всего, заварили капроном в домашних условиях.

– Это как? – теперь и я заинтересовалась.

Про починку дорогой и любимой обуви в домашних условиях я бы послушала!

– Потом расскажу, – пообещал любимый. – Сейчас нам важно другое: точно такие отпечатки обнаружены на месте преступления.

– Какого?! – ахнула Трошкина. – Где?!

– На лодочной станции в парке, где убили девушку в таком же розовом пальтишке, как у Инки! – со значением произнес Денис.

– Понимаю, почему тебя так заинтересовали следы под нашей дверью, – согласилась я. – Ты решил, что это как-то связано со мной.

– А это связано не с ней, а с Зямой! – снова вклинилась Алка.

Денис молча поднял брови.

– Давайте вернемся в дом, и мы все тебе расскажем, – пообещала я и сфотографировала примечательный след золотым мобильником.

– Зря ты это, – сказал Денис. – Телефончик придется сдать. Там улики, понимаешь ли.

Я молча отдала ему чудесный золотой телефончик. Трошкина так же молча щелкнула пресловутый отпечаток своим собственным мобильником и по дороге на девятый этаж внимательно рассматривала получившееся фото.

– Думаю, это был крепкий парень в спортивной кофте с капюшоном, – сказала она наконец.

Денис, успевший распахнуть перед нами дверь своей квартиры, недоверчиво удивился:

– С чего ты взяла?! Даже я, эксперт со стажем, не рискну делать предположения о верхней одежде.

– А о чем рискнешь? – спросила я прежде, чем Алка успела расколоться, откуда у нее информация о парне в кофте.

– Я могу предположить, что эти следы оставил крупный молодой мужчина среднего роста, возможно бывший спортсмен – штангист или борец. Он небогат, возможно работает водителем, ездит на автомобиле с ручной коробкой передач.

– Ух ты! Денис, ты просто Шерлок Холмс! – восхитилась Трошкина. – Вообще-то нам про парня в кофте с капюшоном Инкина бабушка сказала, этот тип приходил сегодня к Кузнецовым и спрашивал Зяму. А ты-то каким образом так много узнал о человеке, которого даже не видел?

– По следам, конечно. В парке у лодочной станции найдены объемные отпечатки, по ним можно судить о весе владельца обуви. Размер ноги – он в данном случае всего лишь сорок третий – позволяет делать предположения о росте. Специальная обувь, используемая вне зала, с большой вероятностью выдает бывшего спортсмена.

– И раз он чинит свою любимую обувь, а не покупает новую, значит, он небогат, – догадалась я. – Но как ты узнал про машину, на которой он ездит?

– Наверное, в парке остались следы протекторов? – предположила Алка.

Денис покачал головой.

– И тут все элементарно, Ватсоны! Обратите внимание, характерная поперечная черта, выдающая запаянную трещину на подошве, присутствует на отпечатке левого ботинка, но на правом ничего такого нет. Такой дефект – трещина на левой подошве при полной сохранности правой – очень часто возникает у профессиональных водителей автотранспортных средств с механической коробкой передач из-за езды по пробкам. Слишком часто и активно им приходится давить на педаль сцепления, понимаете?

– В принципе, понимаю, и рада, что мои туфли в безопасности, – ответила Трошкина, у которой машинка с автоматической коробкой. – О! Я вас оставлю на минутку, хорошо? Мне надо кое-что узнать, пока не поздно.

– Куда это она? – Денис проводил взглядом Алку, резво поскакавшую вниз по лестнице, и нагло шлепнул меня по заду, задвигая в квартиру. – А с тобой, милая, у нас будет долгий разговор. Давай, выкладывай все с самого начала. Каким боком ваша теплая компания – ты, Зяма и Алка – вновь оказались замешаны в криминальную историю?

И я выложила все, что знала, потому как поняла, что самодеятельность пора прекращать.

Загадочное и пугающее исчезновение Зямы требовало подключения к расследованию и спасательной операции профессиональных сыщиков и рыцарей – истребителей разбойников и драконов.

Впрочем, я не собиралась устраняться от дел, а майор Кулебякин в спешке забыл истребовать с меня соответствующую страшную клятву.

Трошкина прибежала, когда Денис уже ушел, а я вернулась домой и села ужинать. Папуля приготовил баранину в мятном соусе и на сладкое – шоколадное фондю с парниковой клубникой.

– А что у меня есть! – с порога возбужденно объявила Алка.

– Хороший аппетит и чистые руки? – предположил открывший ей папуля тоном, не подразумевающим отрицательного ответа.

– И это тоже, – согласилась Трошкина и послушно заняла местечко за столом.

Под присмотром папули, который бдительно следил, чтобы едоки не пренебрегали пряной подливкой с каперсами, мы съели баранину и перешли к десерту. На этой стадии контролировать нас необходимости не было: зная девичьи вкусы, папуля понимал, что клубнике с шоколадом не избежать тотального уничтожения, и оставил нас в кухне одних.

– Так вот, у меня есть важная информация! – на всякий случай понизив голос, доложила Алка. – Я ходила к тете Маше, спросила, какие автомобили стояли сегодня у нас во дворе.

– Умно, – коротко прокомментировала я прежде, чем заткнуть себе рот очередной глазированной клубничиной.

Сложные тети-Машины взаимоотношения с автовладельцами, паркующими свои машины в нашем дворе, общеизвестны. Как правило, это позиционная война, лишь в случае с дядей Митей перетекшая в прямое столкновение, но разведдеятельность у тети Маши поставлена хорошо. Все свое свободное время она проводит у окна и неизменно в курсе всех маневров.

– Тетя Маша видела сегодня чужую «десятку» – серого цвета, в госномере есть буквы «Б» и «Е». Она запомнила, потому что при виде этого «БЕ» сказала: «Вот баран тупой!»

– Кому сказала? – автоматически уточнила я, вдумчиво купая в расплавленном шоколаде очередную ягоду.

– Коту своему, Пусе, – Трошкина торопливо зачавкала. – И фто инферефно: эта мафива… Извини. Так вот, что интересно: эта самая машина укатила со двора вслед за Зяминой! А «десятка», прошу заметить, это недорогой отечественный автомобиль с механической коробкой!

– А фофифеля… Прости. А водителя серой «десятки» тетя Маша не разглядела?

Трошкина, успевшая закупориться клубничиной, помотала головой.

– Фнаеф фто… Знаешь, что я думаю? – я рассеянно облизнула палец. – Я думаю, надо выяснить, не видал ли кто серую «десятку» с бараньим словом в госномере на паркинге торгового центра «Магеллан»!

– Оифно, – согласилась Алка.

– Фо?

– Логично, говорю, вот что! Звони Денису, у него больше возможностей получить необходимую информацию. Полиция может даже запись с камер наблюдения запросить, а мимо них в «Магеллане» и муха не пролетит! Если серая «десятка» там была, ее увидят.

– И водителя ее увидят! – обрадовалась я такому простому решению. – И Зяму, кстати, тоже могут увидеть, не испарился же он с эскалатора!

Воодушевленная, я позвонила Денису, поделилась с ним тети-Машиными наблюдениями и нашими с Алкой соображениями, но вместо спасибо услышала: «Не учи ученого!», обиделась и сказала:

– Нет, не хочу я быть майоршей Кулебякиной!

Правда, не Денису сказала, а Алке.

– Не хочешь – не надо, – легко согласилась она. – Подожди, пока он станет генералом. Может, это улучшит его манеры и характер, такой хмурый и замкнутый… Признаться, меня даже удивило, что Денис поделился с нами важной информацией о том, что найден труп Поливанко! Я, право, не ожидала, что наш суровый друг выдаст тайну следствия.

– Возможно, это уже не тайна? Посиди-ка…

Я сбегала к мамуле, которая самоотверженно мозолила пальцы о клавиатуру, зарабатывая на пропитание семьи очередной гонорар, и отвлекла ее от работы над рукописью вопросом:

– Ма, сегодня по телику про трупы ничего не было?

– «Возвращение живых мертвецов» на БТС, «От заката до рассвета-2» на Третьем и сериал «Морг» на Рекс-ТВ, – не отрывая взгляда от монитора, ответила профессионально подкованная мамуля.

– А в новостях?

– На чердаке Мариинского театра девять месяцев висело тело самоубийцы.

– А в местных новостях?

Мамуля прекратила стучать по клавишам и приспустила очки на нос:

– Детка, какие именно трупы тебя интересуют?

Я поняла, что криминогенная обстановка в регионе напряженная и есть из чего выбирать.

– Утопленники.

– А! – мамуля кивнула. – Под Геленджиком утонул пьяный турист из Якутии.

– Он купался в море в начале марта?! – изумилась я.

– Он же из Якутии, – мамуля пожала плечами. – Должно быть, привык расталкивать льдины и белых медведей.

– А в других наших водоемах никто не тонул?

– Как в воду смотришь, – похвалила меня мамуля. – В реке нашли тело объявленного в розыск преступника с очень подходящей для утопленника фамилией, как же его… Намочилко? Водянашко?

Мамуля азартно включилась в игру «Вспоминай-ка». Я могла бы подсказать ей правильную фамилию, но не хотела лишать родительницу удовольствия.

У мамули своеобразная манера запоминать имена собственные – по созвучию. Армянское имя своего стоматолога Арташеса Мортиросовича она запоминала, повторяя слова «артишок» и «мортира»… и потом долго называла беднягу Спаржак Матрасович.

– Водолейко? Наливайко?

– Тепло, – похвалила я.

– Орошалко?

– Ну, почти, – я решила, что мамуля практически угадала. – Поливанко, да?

– Точно, Поливанко! – Мамуля победно щелкнула пальцами, потом укоризненно сказала:

– Сама знаешь, а спрашиваешь! – и вернулась к работе.

– Как я и думала, никакой тайны Денис нам не выдал, про Поливанко уже было в новостях, – сообщила я Трошкиной.

Она как раз успела вылизать мисочку из-под шоколада и собралась уходить.

– Если будут какие-то новости – держи меня в курсе, – топая в прихожую, попросила меня подружка.

И мы с ней расстались до утра.

Назад: Вторник

Дальше: Четверг