Глава 34
Кимбелл

Я решил, что если припаркуюсь возле «Данкин Донатс» на перекрестке, недалеко от центра Винслоу, то увижу, как Лили Кинтнер поедет по Лейтон-роуд. Там редко кто ездит, а ее темно-красную «Хонду» сложно не заметить. Я поджидал ее каждый день после нашей второй встречи и следил за ней уже раз семь. Я следовал за ней до офиса в колледже Винслоу и обратно домой. Однажды она выехала на перекресток и направилась на юг; я решил, что она едет в Коннектикут повидаться с родителями, и не стал следить. Несколько раз она ездила в центр Винслоу по делам, и я шел за ней пешком на большом расстоянии. Ничего необычного я не заметил.

Всем этим я занимался в свободное время, на своей неприметной серебристой «Сонате». Сам не знаю, что я надеялся выяснить. Я просто знал, сердцем чуял, что Лили Кинтнер причастна к убийству, и если я продолжу слежку, то, может быть, она чем-то выдаст себя.

В воскресенье вечером я припарковался у «Данкин Донатс», как обычно, и только собирался махнуть на все рукой, как заметил «Хонду» Лили. Она повернула налево на Брукс, направляясь на восток. Я выехал с парковки и пристроился за ней через три машины. У нее была старая модель «Аккорд», приземистая, по сравнению с другими «Хондами» на дорогах, так что следить было легко. Я ехал за ней через Стоу, затем Мейнард и Западный Конкорд. Однажды, когда мы проезжали центр Мейнарда, я потерял ее из виду, застряв за почтовым грузовиком, но я правильно угадал, что она осталась на шоссе 62, и снова нагнал ее. Она заехала в центр Конкорда, припарковалась на Мейн-стрит и вышла из машины. На ней была ярко-зеленая куртка, застегнутая на все пуговицы. Она прошла до развязки, за которой начинался небольшой парк.

Единственным человеком, который знал, что я слежу за Лили Кинтнер, была Роберта Джеймс, моя коллега, хотя она не знала, как часто я этим занимаюсь. И она точно не знала, что дважды после наступления темноты я оставлял машину на Лейтон-роуд и шел пешком через лес, чтобы следить за домом Лили. Однажды ночью я наблюдал целый час, как она сидит на своем красном кожаном кресле, подобрав под себя ноги, и читает книгу. Она рассеянно теребила пальцами длинный локон. Над чашкой чая на журнальном столике поднималась струйка пара. Я убеждал себя, что надо уйти, но словно прирос к месту, и если бы она неожиданно вышла наружу и заметила бы меня, даже тогда я вряд ли смог бы уйти. Я никогда не расскажу Джеймс об этом – она и так уже подозрительно относится к моим мотивам.

– Как она выглядит, Генри? – спросила она за день до этого. Я пригласил ее на спагетти карбонара и скотч.

– Красавица, – ответил я честно.

– Ага, – протянула Джеймс понимающе.

– Слушай, – сказал я, – Эрик Вошберн был ее парнем в колледже. Миранда Северсон, то есть Фейт Хобарт, тоже встречалась с ним. Лили рассказала, что Миранда увела у нее Эрика. Эрик погиб от аллергической реакции на орехи в тот год, когда окончил колледж. Он был с Лили в Лондоне.

– Думаешь, она убила его орехами?

– Если так, то это блестящий план. Невозможно доказать, что это не несчастный случай.

– Понятно. – Джеймс кивнула и сделала глоток своего «Макаллана».

– И вот прошли годы, и она познакомилась с мужем Миранды. Может, они были не просто друзьями. И тут его убивают…

– Его убил Брэд Даггет. Мы это точно знаем. Думаешь, Лили была знакома с Даггетом?

– Нет, вряд ли. Но я уверен, что она соврала мне, да и совпадение слишком странное: она замешана в обеих историях – с этим Эриком Вошберном и с Мирандой.

– Можно привезти ее в участок, расспросить подробнее. Ты спросил, есть ли у нее алиби на ту ночь, когда убили Миранду?

– Нет, не спрашивал. Мы же знаем, что это сделал Брэд. Думаешь, она была знакома с Брэдом, уговорила его совершить оба убийства и знает, где он прячется?

– Вполне вероятно, но зачем ей это? Люди не убивают тех, кто уводит у них парней.

– Ну да, – ответил я.

– Это все, что ты можешь сказать?

– Да, все.

Джеймс улыбнулась. Она не часто делала это, но когда улыбалась, ее суровое лицо преображалось и становилось на удивление прекрасным. Мы стали коллегами чуть больше года назад. Скотч и паста по вечерам начались месяца три назад. До сих пор нас связывали самые успешные партнерские отношения в моей жизни – и никакого секса. С самого первого дня между нами установилась настолько комфортная манера общения, словно мы дружим много лет. Лишь недавно я вдруг понял, как мало знаю о Роберте Джеймс – только то, где она выросла (на побережье Мериленда), где училась (в университете Делавера) и где жила (на последнем этаже трехэтажного дома в Вотертауне). Я думал, она лесбиянка, но мы никогда не говорили об этом. Когда я наконец поднял эту тему, в наш первый вечер с пастой, она ответила:

– Мне нравятся мужчины, но только в теории.

– То есть в реальности тебе нравятся женщины?

– Нет. Я убежденная холостячка, но если когда-нибудь мне надоест одиночество, я буду с мужчиной.

– Понятно, Джеймс, – ответил я и не стал больше ее ни о чем расспрашивать. Ее обычно решительный взгляд дрогнул во время этого краткого разговора.

Как правило, наши вечера со спагетти и скотчем проходили у меня дома, наверное потому, что я всегда пил больше, чем стоило, и когда Роберта приглашала к себе, она всегда настаивала на том, чтобы я оставался на ночь у нее на диване. В одну из таких ночей я встал с дивана, чтобы попить воды, и когда шел обратно по коридору мимо спальни Джеймс, то заметил, что дверь приоткрыта, и желтый свет пробивается наружу. Я открыл дверь и сказал:

– Тук, тук.

Джеймс лежала на кровати и читала книгу. Ночь была теплой, и она высунула свою длинную ногу из-под тонкого одеяла. На ней были очки для чтения, и она удивленно взглянула на меня поверх них.

– Не спится, – сказал я. – Подумал, тебе не помешает компания.

Сам не знаю, какой реакции я ждал, но точно не ожидал взрыва смеха, которым она меня встретила. Я поднял руки, словно защищаясь, и вышел в коридор со словами: «Хорошо, хорошо».

Она пыталась остановить меня, но я мигом вернулся на диван. Джеймс проснулась на рассвете и принесла мне кофе.

– Прости меня за тот смех, – сказала она, протягивая мне чашку.

– Да нет, – ответил я. – Прости, что вломился к тебе ночью. Я вел себя совершенно неприемлемо, – добавил я сипло, голова раскалывалась, словно ее тисками сжимали.

– Ты застал меня врасплох. Последние три раза в меня влюблялись только женщины. Мне очень неловко.

– Ну что ты. Это ведь я пересек черту. Мы с тобой хорошие коллеги. Зачем все портить?

– Точно. Зачем все портить?

На этом разговор закончился. Некоторое время нам было неловко общаться друг с другом, но потом все прошло. И теперь мы снова регулярно встречались – и обсуждали мою личную жизнь.

– Значит, ты собираешься следить за ней завтра? – спросила Джеймс, наливая нам скотч.

– Не знаю, – сказал я. – Может, устрою себе выходной.

– Действительно. Уверена, ты мастер своего дела, но скоро она заметит тебя и пожалуется куда надо.

– Ты права, – сказал я, зная, что не последую ее совету.

Когда Лили дошла до конца Мейн-стрит, где начиналась развязка, я вышел из машины и пошел следом за ней. Она перешла перекресток, направляясь к белой квадратной церкви – ее шпиль обвивали леса – затем повернула направо и вошла на кладбище. Я присел на низкую каменную ограду и скрутил себе сигарету. Она была примерно в двухстах ярдах, но ее зеленая куртка сразу бросалась в глаза. Я смотрел, как она не спеша поднималась по кладбищенской тропинке. Она погуляла немного, ненадолго исчезла за черепичной крышей старого каменного дома с беседкой. Я закурил, и женщина средних лет в спортивном костюме и кроссовках для езды на велосипеде бросила на меня такой взгляд, словно я только что убил ее детей. Я не сводил глаз с кладбища. Наконец я снова заметил Лили, она шла по вершине холма. Видимо, она нашла могилу, которую искала – надгробие под покосившимся деревом. Она присела и прочитала надпись, затем поднялась и стала спускаться с холма. Интересно, чья эта могила, и что она значит для Лили?

Когда Лили дошла до тротуара перед кладбищем и стала пересекать Монюмент-Сквеа в моем направлении, я скрылся, перейдя Мейн-стрит, и зашел в дорогой магазин женской одежды, облицованный стеклом. Я притворился, что рассматриваю шарфы – каждый из них по цене приличной подержанной машины – и одним глазом следил за Лили, которая присела на каменную скамейку и разговаривала по мобильному. Я был достаточно близко, чтобы увидеть ее рыжий локон, выбившийся из-под темной шапки.

– Они кашемировые, – сказал консультант, неожиданно возникнув за моей спиной.

Я вздрогнул.

– Очень красивые. Такие мягкие.

– Конечно.

Я отошел от шарфов и решил побродить по магазину. Лили, кажется, не собиралась пока никуда. Несколько минут спустя я поблагодарил консультанта и вышел из магазина. Лили исчезла. Беспокоясь о том, что она может перейти улицу к магазинам и столкнуться со мной нос к носу, я вернулся к низкой каменной ограде, на которой сидел до этого. Мне очень хотелось подняться на холм и взглянуть на надгробие, которое с таким интересом рассматривала Лили. Могила располагалась под корявым деревом, торчащим на гребне холма, и я был уверен, что легко отыщу ее. Но лучше пойти на кладбище тогда, когда Лили точно не заметит меня. Так что я решил подождать.

Я огляделся по сторонам со своего «насеста». Лили исчезла, и я стал волноваться, что она внезапно появится и заметит меня. Я решил, что не буду больше искать ее, и покинул центр города. Я прошел мимо гостиницы с серой черепичной крышей под названием «Конкорд Ривер-Инн». Из трубы поднимался дым, и, по-видимому, в таком месте должен быть бар. Я зашел. В передней части был ресторан с белыми скатертями и витиеватыми обоями, но из глубины доносились голоса. Я прошел по коридору с низким потолком и обнаружил небольшой бар, втиснутый в пространство не намного больше парковки. Я мигом оглядел зал, чтобы убедиться, что Лили здесь нет – только две пары заканчивали поздний обед и один мужчина читал газету, попивая «Гролш». Я уселся на неудобный деревянный стул возле бара и заказал разливной «Боддигтон». Я собирался не спеша выпить пиво, затем вернуться и проверить надгробие, которое рассматривала Лили. Я не ждал ничего особенного. На том старом кладбище похоронены люди, умершие лет двести назад, но все же мне хотелось взглянуть. Лили так внимательно читала надпись на надгробии, и мне хотелось узнать почему. Я вспомнил ужин с Джеймс накануне вечером и ее беспокойство о том, что моя одержимость Лили Кинтнер уже вышла за рамки профессионального расследования. Наверное, так и есть.

Я сделал глоток пива, съел соленую соломку с тарелки на барной стойке и достал ручку из кармана пиджака. На салфетке я нацарапал:

Я скомкал салфетку и спрятал в карман пиджака. Затем достал новую салфетку из стопки на барной стойке и написал:

Эту салфетку я тоже скомкал и отправил в карман, затем вернулся к пиву. Вдруг я почувствовал себя глупо – не только из-за ужасных стихов, но и потому, что без ведома своего отдела упрямо преследую женщину, косвенно причастную к убийству. Джеймс права. Если я подозреваю, что Лили Кинтнер что-то скрывает, надо просто доставить ее в участок и допросить. Скорее всего, Тед Северсон влюбился в нее как раз перед тем, как его убили. Она соврала мне, потому что переживала из-за отца – человека публичного, который сам отсидел за убийство. Она никак не связана с Брэдом Даггетом, который убил Теда и Миранду, а затем исчез с лица земли. Предполагаю, что после убийства Теда Брэд стал шантажировать Миранду и каким-то образом сумел уговорить ее передать ему деньги в недостроенном доме. Это объясняет, почему они встретились там поздно вечером и почему Брэд смог бесследно исчезнуть – кругленькая сумма денег значительно облегчает задачу. Я допил пиво и расплатился. Я выйду из бара, вернусь к машине и поеду в Бостон. Завтра поговорю с начальством и выясню, стоит ли допрашивать Лили Кинтнер. Если начальство согласится, я попрошу Джеймс составить мне компанию. Если решат, что я лаю не на то дерево, то подожду неделю, а затем позвоню Лили и приглашу ее на свидание.

Я вышел через низкие двери гостиницы. За полчаса, что я провел в баре, почти стемнело. Я напомнил себе, что сегодня переводят часы, и сумерки наступят раньше. По дороге к машине я взглянул на кладбище. Там не было ни души. В угасающем свете я различил дерево и надгробье; не помешает взглянуть. Я миновал перекресток и отыскал узкий вход на кладбище. На относительно новом темном отполированном граните было написано: «Кладбище Олд-Хилл». Я направился вверх по крутой тропинке к дереву, чьи черные голые ветви вырисовывались на фоне светло-серого неба. Я отыскал надгробие, которое так внимательно рассматривала Лили, и прочитал надпись. Миссис Элизабет Минот, умерла в 1790 году. Вдруг я задумался, на что я вообще надеялся, когда шел сюда? Я провел пальцем по стершейся надписи. Красивое надгробие, с символическим изображением души и предупреждением: «Помни о смерти». Я вздрогнул и встал, хрустнув коленями. Голова кружилась в бледном сумеречном свете. Холодный ветер закружил опавшие листья на вершине холма. Пора возвращаться домой.

На другой стороне холма хрустнула ветка. Я обернулся: Лили Кинтнер стояла в нескольких шагах от меня. Она спрятала руки в широкие карманы куртки и направилась прямо ко мне. Она казалась такой нереальной, словно видение, и я улыбнулся, не зная, что делать. Признаться, что я следил за ней? Или притвориться, что это совпадение?

Она остановилась всего в нескольких дюймах от меня. На мгновение мне показалось, что она поцелует меня, но вместо этого она прошептала:

– Простите меня.

Острая боль вонзилась мне в ребра – я увидел, как ее рука в перчатке воткнула в меня нож и повернула его к сердцу.