XXI

Осень шла своим чередом, и Джини поняла, что хочет вернуться в то время, когда болезнь Джорджа породила между ними отчужденность. Потому что Джорджу стало лучше, и он начал требовать внимания своей жены: то, что даже год назад она была бы рада принять и что не выходило за рамки обычного общения между супругами. Но Джини больше не хотела заниматься любовью с Джорджем, как и спать с ним в одной постели. Она не хотела бросать магазин (чего он требовал теперь чуть ли не каждый день), не хотела общаться с местными жителями и ездить с ним в садоводческие магазины выбирать декоративные почвопокровные растения и каменные скульптуры. Она понимала, что поступает неблагоразумно – неужели ее жизнь настолько плоха? – и не теряла надежды, что ее чувства изменятся. А пока Джини, стиснув зубы, старалась убедить себя в том, что можно жить и без надежды на то, что она будет с Рэем. Но эта картина – Рэй, обнимающий девушку, – не выходила у нее из головы, мучила ее, словно была вставлена в огромную рамку и повешена на стену.

– Мне приготовить переднюю спальню для ваших гостей? – спросила Салли.

– Думаю, им больше понравится задняя спальня; она больше, – вставил Джордж.

– Но там нет такого вида из окна, – возразила Джини, хотя ей было совершенно безразлично, где будут спать Рита и Билл. Все обязанности были ей в тягость; она проводила день за днем, отрешенно, оживляясь только в среду утром, когда могла сбежать в магазин, несмотря на то, что пребывание в Лондоне теперь сократилось до одной ночи вместо двух. Джордж настоял на этом, и Джини, желая максимально отсрочить продажу магазина, уступила.

– Но комната там намного уютнее. – Он кивнул Салли, словно показывая, что разговор окончен, и та приняла его решение, не советуясь с Джини.

Они приехали очень поздно в пятницу, в проливной дождь.

– Черт возьми, дорогая, вы действительно на краю света поселились, – шепнула Рита подруге, обнимая ее.

Джини приготовила рыбный пирог, но духовка работала медленно, так что было почти десять, когда они сели за стол на кухне, к этому времени было выпито немало «Риохи».

– Конечно, Джини ненавидит это место. – Джордж говорил тихо, почти в шутку, но Джини заметила хорошо скрываемый гнев.

– Я не ненавижу, – возразила она.

– Конечно, ненавидит, – подхватила Рита громко, она была изрядно пьяна. – Все ненавидят. Это ж деревня. – Она захихикала, Билл покачал головой.

– Она ненавидит не деревню, к сожалению. – Джордж щедро посыпал свой кусок пирога перцем, сохраняя мягкий, деловой тон. – А меня. – Он бросил эти слова, словно ожидал услышать: «Ха, ха, Джордж, хорошая шутка». Но они приняли его слова за чистую монету, и повисла мертвая тишина, все были потрясены, несмотря на количество выпитого вина.

– Что ты говоришь? – возмутилась Джини, сердце у нее бешено колотилось. Рита бросила на нее взгляд, Билл нашел что-то интересное на своей тарелке рядом с горошком.

– Я говорю, старушка, что я тебе разонравился. – Он взглянул на нее. – Тебя сложно винить, конечно; я был сам не свой долгое время.

Никто не нарушал тишину, только Джордж невозмутимо ел, словно он только что говорил о погоде.

– Ты пьян, – произнесла Джини.

– Может, и пьян, мисс, но утром я буду трезвее, а вот ты будешь все так же ненавидеть меня, – отрезал он, пародируя известные слова Черчилля. Никто за столом не рассмеялся.

– Не смеши. Конечно, я не ненавижу тебя.

– Хватит, Джордж. Джини права. Это все пьяная болтовня. – Билл всегда был голосом разума.

Джордж обернулся к нему, Билл сидел слева от него.

– Не могу говорить с ней об этом… Слишком тяжело. – Язык у него заплетался.

Джини вздрогнула от отвращения. Он казался таким жалким в тот момент, таким беспомощным.

– Что ж, можем поговорить о сельском рынке, на который мы обязательно поедем завтра, или можем пойти спать, надеясь, что все станет лучше после хорошего сна. – Рита предпочла второй вариант. Она поднялась, замолчав, и стала быстро собирать тарелки со стола.

Джордж остался сидеть во главе стола. Только когда Рита и Билл ушли наверх, он заговорил.

– Прости, что все испортил.

Джини перестала мыть посуду, прислонилась спиной к раковине и сняла желтые резиновые перчатки.

– Ты правда думаешь, что я тебя ненавижу? – спросила она мягко.

Он поднял брови.

– Возможно, «ненависть» – слишком сильное слово, Джини. Но наш брак больше не доставляет тебе никакой радости.

Она промолчала.

– Я прав, не так ли? Ты не хочешь заниматься со мной любовью. Ты цепляешься за магазин, как за спасательный круг. Я заметил, какая ты по средам; ты готова бежать отсюда при любой возможности. Мы почти не разговариваем. У меня сложилось такое впечатление, что ты просто не хочешь жить здесь со мной. – Теперь он говорил четко и понятно.

– Мне действительно было нелегко, – ответила она не спеша, осторожно выбирая слова. – Я не хотела переезжать, как ты знаешь, и не хочу бросать магазин. Ты надеялся, что я изменюсь. Что ж, я не изменилась.

Муж встал, подошел к ней и взял за руки.

– А секс? Ты лежишь как мертвая. Я тебе больше не нравлюсь.

Джини были неприятны его объятия.

– Джордж, все так изменилось. Я сама не знаю, что чувствую, учитывая все, что произошло. Единственное, в чем я уверена, – это в том, что я измучена, опустошена.

– Значит, тебе нужно время? Ты это имеешь в виду?

Джини безмолвно кивнула, желая хоть раз удержать эти чертовы слезы.

– Дело не в том парне, правда? Ты же не встречаешься с ним, когда ездишь в Лондон?

– Так вот что ты думаешь? Нет, конечно, нет. Я не видела его уже несколько месяцев.

– Значит, все кончено.

– Целиком и полностью.

– Хорошо… хорошо. – Джордж отступил на шаг, когда она гневно отмахнулась от него. – Просто ты так спешишь уехать, я подумал, может, дело не только в магазине.

– Это не «только» магазин, Джордж. Это мой бизнес, моя страсть.

– А ты не могла бы устроить этот бизнес здесь? Это безрассудство – ездить так далеко каждую неделю, когда можно делать то же самое в Эксминстере или Хонитоне. Я бы тебе помогал.

Джини схватилась за голову.

– Пожалуйста, пожалуйста, прекрати изводить меня с этим магазином. Я что-нибудь придумаю, скоро, а пока не хочу это обсуждать.

Джордж кивнул.

– Только еще одно. Секс… ты…

Джини ждала, не дыша.

– Если проблема не в том человеке… дело ведь не в том, о чем я рассказал тебе? Про ту историю с Экландом?

– Не называй это так, Джордж. Говори, как есть, – насилие, – отрезала она, не желая обидеть мужа, но разозлившись из-за его упорного нежелания разобраться со своими проблемами. – Конечно, нет. Как ты мог подумать?

Он пожал плечами.

– Не знаю. Такая мерзость. Я подумал, может, это отталкивает тебя.

Теперь настала очередь Джини обнимать его. Джордж прижался к ней, и она почувствовала, что он успокоился.

– Это тут совершенно ни при чем. Прости меня. Я сама не своя последнее время, как и все мы, честно говоря.

– Ты ведь по-прежнему любишь меня?

– Да, – успокаивала она его как ребенка. – Да, я по-прежнему люблю тебя, Джордж.

Теперь каждую ночь повторялось одно и то же. Джини с ужасом ложилась в постель, потому что Джордж тоже был там. Она позволила ему лечь с ней, когда они только переехали, потому что беспокоилась за него, он тогда болел. Но с тех пор он четко дал понять, что такое положение дел ему по душе.

– Так уютнее, – сказал он, – мне никогда не нравилось спать одному.

– Но ты спал один десять лет. Так что не очень-то ты переживал, – возразила она.

– Мы муж и жена, Джини. Супружеские пары именно это и делают; они спят вместе.

– Раз все так делают, значит и мы должны? Паршивый аргумент.

– Это из-за того, что я храплю?

– Отчасти, – соврала она. Храп раздражал, но не по этой причине она хотела спать отдельно. Однако Джордж, как всегда, проявил феноменальное упрямство и отказался перебраться в другую комнату. Той ночью она с ужасом ждала его прихода, зная, что он мог воспринять ее объятие на кухне как «зеленый свет». Джордж залез в постель, и она отвернулась от него.

– Не беспокойся, – проговорил он холодно. – Я не собираюсь тебя трогать.

Джини ничего не ответила, но эта ночь стала поворотной в ее жизни.

– Я так больше не могу, – сказала она Рите на следующее утро, когда они отъезжали от ректория, направляясь в магазин за газетами и хлебом. Она словно прозрела и мыслила совершенно трезво, хотя всю ночь не сомкнула глаз.

– О чем ты, дорогая? Сбавь-ка скорость, дороги ужасные.

– Я не могу больше жить с Джорджем. Я ухожу.

Впервые в жизни Рита не знала, что сказать.

– Я люблю его, конечно, люблю. Люблю, как любят того, с кем был близок почти всю сознательную жизнь. Но я не люблю его. Не так, как должна любить жена. И я больше этого не вынесу… этот бутафорский брак.

– Какой бутафорский брак? О чем ты? Останови; нельзя обсуждать такие темы на этих дорогах – мы погибнем.

Джини засмеялась и услышала в собственном голосе истеричные нотки. Какое облегчение – наконец осознать это. Она остановилась возле ворот, ведущих к полю; грязь подмерзла за ночь и скрипела под колесами. Зимнее солнце заливало лобовое стекло. Она заглушила мотор и сидела молча, положив руки на руль.

– Джини, что произошло? Это ведь не из-за вчерашнего глупого разговора. Он напился, дорогая. Мы все говорим глупости, когда выпьем.

– Он сказал правду; он мне больше не нравится. – Она искоса посмотрела на подругу. – Не хочу больше жить с ним.

– Разве не все проходят через это, когда давно женаты? Билл регулярно надоедает мне.

– Он мне не надоел, я просто не хочу больше заниматься с ним любовью. Честно говоря, мне противно, он мне неинтересен, и мне надоели его постоянные попытки контролировать меня. Последнее время я радуюсь только тогда, когда уезжаю в Лондон.

Рита прищурилась.

– Рэй тут ни при чем, так ведь?

Джини вздохнула.

– Ты же знаешь, все кончено, Рита, дело во мне – понимаю, что похожа на зациклившуюся на себе гостью ток-шоу Опры Уинфри, но я должна уйти от него. Иначе я точно зарежу его в один прекрасный день, а он такого не заслужил.

– Но почему так внезапно? Я думала, у вас здесь жизнь наладилась.

– Я старалась, поверь мне. Но прошлой ночью я поняла, что Джордж, судя по его словам, прекрасно знает, как я несчастна и как мне не удается обманывать ни себя, ни его, и вдруг осознала, что игра окончена.

– Гм. Значит, ты не боишься состариться в одиночестве, лишиться надежной опоры? А как же Джордж, один в Сомерсете?

– Джордж переживет, он непотопляемый, я уже убедилась в этом. Ты сама говорила: он всегда получает то, чего хочет.

Рита покачала головой.

– Он хочет только тебя, дорогая. Ты сама знаешь.

– Не такой, какой я стала теперь. Он же не мазохист.

– Значит… значит, ты действительно сделаешь это?

Джини кивнула, спокойно и глубоко вдохнув холодный воздух.

– Ты меня удивила. – Рита разглядывала ее, словно видела впервые. – Ты вдруг стала такой уверенной, решительной.

– Так и есть, – ответила она, улыбаясь. Груз свалился с ее плеч; груз, как она теперь понимала, который пригибал ее к земле много, много лет.

– Бедный Джордж. Когда ты ему скажешь?

– Наверное, когда вы с Биллом уедете. – Предстоящий разговор не вызывал в ней страха, а только грусть.

– Ох… ну и выходные вы нам устроили. А я думала, что за городом скучно. Дорогая, я не могу сидеть с вами и изображать счастливую семью… этого уж точно не будет. Лучше я позвоню Биллу, пусть скажет Джорджу, что у его директора передозировка, и надо возвращаться.

– Трусиха, – Джини печально улыбнулась.

Всю дорогу обратно они ехали молча.

– Может, тебе подождать, пока Шанти не родит? – спросила Рита неожиданно.

Эйфория прошла. Джини задумалась обо всем, что предстоит сделать, сказать, прежде чем она получит свободу. О Шанти она не забыла, малыша ждали через несколько недель; не забыла и о том, как предательство Алекса вызвало преждевременные роды в прошлый раз. Но, хотя ее пугала необходимость причинять боль своей семье, то, как и когда состоится разговор, не имело теперь никакого значения.

– Ты права, я так и сделаю, конечно.

– Дорогая, пожалуйста, обдумай все хорошенько.

Джини покачала головой.

– Понимаю, для тебя это неожиданность, Рита, но на самом деле это не так. Это назревало уже много месяцев, а может и лет.

– Но ты не казалась несчастной, пока не появился Рэй.

– Если бы он не появился, возможно, я и дальше влачила бы свое существование. Но уже давно прошло то время, когда я была счастлива с Джорджем.

– А кто счастлив? Когда долго живешь с человеком, не испытываешь уже ни трепета, ни возбуждения.

– Я все понимаю, но дело в том, что вас с Биллом связывают настоящие отношения. Я это вижу. Ты рада быть с ним, это стимулирует тебя, вы друзья и любовники, хотя иногда и приводите друг друга в бешенство.

Рита кивнула.

– Да, ты права, наверное, нам действительно повезло.

Джини свернула к дорожке, ведущей к дому, и остановилась. С минуту они сидели молча.

– Как я могу жить с человеком, с которым мне противно заниматься любовью? – воскликнула она, не ожидая ответа.

«Ах, милый, ты не одинок: и нас обманывает рок, и рушится сквозь потолок на нас нужда. Мы счастья ждем, а на порог валит беда…» – Джордж любил повторять эти строчки из стихотворения Роберта Бернса, обычно сопровождая их проникновенным вздохом и ужасным шотландским акцентом, и однажды вечером, через две недели после того, как Рита с Биллом провели у них выходные, Джини, забыв о долге перед дочерью, высказала мужу всю правду.

Она вернулась из Лондона после восьми вечера в четверг. Джордж ждал ее на кухне, где горел только бледный свет над плитой, перед ним лежал незаполненный кроссворд и стоял стакан виски.

Он испытующее посмотрел на нее, словно надеясь найти в ее лице разгадку тайн Вселенной. Подобный досмотр был в порядке вещей после каждого ее возвращения из города, пристальный взгляд сопровождался бесконечными утомительными расспросами о том, что и когда она делала с точностью до минуты. Джини ненавидела это.

– Не смотри так на меня, – огрызнулась она в тот вечер.

– Я не смотрю.

– Смотришь. Постоянно.

Джордж пожал плечами, но не сводил с нее глаз.

– Хорошо съездила? – он уже не скрывал сарказма.

– Дел по горло, но – да, съездила хорошо.

Она понимала, что больше не может честно рассказывать ему о своей работе, потому что, стоило ей проявить малейший признак усталости или пожаловаться на какую-либо проблему в магазине, он сразу затягивал старую песню о том, чтобы она все бросила.

– Я сегодня говорил с Аланом. – Он продолжал сидеть на своем месте, пока она готовила ужин. – Он сказал, что вряд ли удастся продать бизнес в подобной экономической ситуации, что лучше вкладывать деньги в недвижимость.

– Правда?

Алан был бухгалтером Джорджа, изворотливый, заискивающий человек, которого Джини всегда недолюбливала.

– Он считает, что лучше всего закрыть магазин и продать помещение. Квартира наверху способна принести немалый доход, как он сказал, потому что ее можно продать отдельно или вместе с магазином. – Джордж выводил на газете карандашом большие спирали с петлями, сужающиеся к острой, злобной точке.

Джини не ответила, она налила суп в кастрюлю, поставила ее на плиту, развернула чеддер и положила его рядом с цельнозерновым хлебом на доске для резки хлеба. Джордж медленно встал и достал посуду из шкафа.

– Хочешь выпить? – спросил он, покачивая бутылкой кларета. Она кивнула.

– Он говорит, что все заботы берет на себя.

Джини слышала каждое слово и чувствовала, как у нее поднимается давление. Она боялась, что закричит на него. В отличие от дома на Хайгейт, который всегда принадлежал только Джорджу, магазин был оформлен на ее имя. Это был подарок от мужа, когда он решил, что пора ей чем-нибудь заняться. Вначале он вкладывал в магазин немало денег, но последние пять лет она получала небольшую прибыль.

– Он не твой, ты не можешь его продать. – Она налила суп в тарелку и бросила кастрюлю в мойку.

Джордж замер, губы у него скривились, указательным пальцем левой руки он угрожающе постукивал по деревянному столу. Он уже не мог влиять на нее, и она видела, что это сводит его с ума.

– Если ты и дальше будешь играть в игры со мной, притворяться, что продашь магазин, хотя ты не собираешься этого делать, то я восприму это как крайне враждебный шаг.

Джини чуть не рассмеялась в ответ на такую помпезность.

– Враждебный шаг? О чем это ты?

Лицо Джорджа, обычно такое спокойное, побагровело.

– Не смейся надо мной, Джини. Я не так глуп, как ты думаешь.

– Я никогда не считала тебя глупым, Джордж, – ответила она тихо.

– Мы приехали сюда, чтобы уединиться в тишине и покое. Ты собиралась продать магазин, мы собирались жить здесь.

– Ты собирался. Ты, Джордж. Почему ты до сих пор притворяешься, что это наше совместное решение? Ты не оставил мне выбора. Я… никогда… никогда не хотела переезжать за город. Понимаешь? И я не собираюсь на пенсию. Я не старая. – Она практически кричала от отчаяния.

Муж посмотрел на нее жалобно.

– Это возмутительно. Хватит кричать на меня.

– Почему же ты не слушаешь меня?

– И что ты хочешь сказать? Что ты сохранишь этот глупый магазин, будешь ездить так далеко и мучиться каждую неделю, просто чтобы настоять на своем? Ты чертовски упрямая.

– Кто бы говорил.

– Так значит я прав? Ты будешь продолжать эту нелепую двойную жизнь? Я же предложил тебе купить другой магазин здесь. Что такого особенного на Хайгейт… если только у тебя нет там других дел, конечно? – Он тяжело дышал, буравил ее взглядом, нанося этот решающий удар.

Джини наконец поняла.

– Если ты не доверяешь мне – а с чего бы тебе доверять, конечно, – мне нечего сказать.

– Значит, ты все еще видишься с этим человеком.

Она покачала головой.

– Я этого не говорила.

– Тебе не надо говорить. Это видно по тому, как ты относишься ко мне, – произнес он угрюмо.

– Мое отношение к тебе никак не связано ни с кем, кроме нас с тобой.

– Ну да. Так всегда говорят, – усмехнулся он.

– Кто говорит? О ком это ты?

– Хватит играть со мной, Джини. – Тон ее мужа внезапно изменился. Теперь он умолял. – Пожалуйста, это ужасно. Я ревную, признаю. Ты всегда так счастлива по средам и так печальна, когда возвращаешься. – Он взял ее за руку. – Я измучился. Я не сплю, когда тебя нет, все думаю, где ты, чем ты занимаешься. Словно я в аду. – Слезы выступили у него на глазах. – Я так тебя люблю, Джини. Скажи, что ты не… не встречаешься с ним опять.

– Прости меня, Джордж, – сказала она наконец, и ей показалось, что у нее даже сердце перестало биться, готовясь к тому, что ей предстояло вымолвить. – Я так больше не могу.

Джордж побледнел.

– Не глупи, Джини, – произнес он еле слышно, и она испугалась, что у него будет еще один приступ.

– Я клянусь, что не изменяю тебе. Но такая жизнь мне больше не нужна. Не нужна… – Она не знала, как объяснить, но в этом и не было необходимости.

– Ты не можешь бросить меня, – сказал он жалобно. – Не можешь, после стольких лет. Это безумие.

Она больше ничего не сказала.

– Ты была счастлива со мной, я знаю, что была, – пока не появился этот проклятый человек и не соблазнил тебя. Нам было весело, разве нет? Я всегда считал, что мы с тобой счастливее большинства наших знакомых. – Он говорил теперь сам с собой, пытаясь осознать происходящее. Он поднял на нее глаза. – Если дело в сексе, давай перестанем, я могу перебраться в другую комнату. Знаю, тебе все это не очень-то нравилось, и не могу винить тебя ни в чем. Я все испортил.

Джини расплакалась. Ей было невыносимо грустно: впервые она была так близка к тому, чтобы уйти от него. Возможно, подумала она, это глупо – перечеркнуть столько лет жизни. А может, она еще не смирилась с тем, что потеряла Рэя. Почему это происходит? Потому что она любила Джорджа недостаточно сильно или не так, как нужно? Готова ли она к одиночеству? На мгновение она засомневалась.

– Ты не можешь так поступить со мной. – Джордж снял очки, опустил голову на руки и заплакал тихими, надрывающими душу слезами.

В ту ночь Джини спала одна; он не пришел. Но она все равно лежала неподвижно, словно неживая, еле сдерживая тошноту.

Джордж требовал ответов. А так как ответы Джини не удовлетворили его, он стал обвинять: «Этот мерзавец разрушил наш брак»; «Ты никак не можешь смириться с тем, что ты старая»; «То, что случилось со мной в детстве, внушает тебе отвращение, ты просто не хочешь этого признавать»; «Рита уговаривала тебя бросить меня, я ей никогда не нравился»; «Ты наказываешь меня за то, что я хотел переехать за город»; «Моя болезнь измучила тебя».

– Обвинять бессмысленно, – сказала она. – Мы оба ответственны за наш брак.

– Перестань… ты говоришь как напыщенный семейный консультант, у которого в голове одни штампы. Значит, это моя вина? – бросил он. Отчаяние породило гнев, дни шли, утомительная битва продолжалась, а Джордж становился агрессивным.

– Я тебя не виню. Я просто сказала, что обвинять бессмысленно.

– Что ж, я все равно чувствую себя «ответственным» – если ты хочешь использовать именно это слово – за то, что был для тебя прекрасным мужем, черт подери. Я не понимаю, чем я заслужил такое отношение. Я всегда давал тебе все, чего ты хотела. Это ты… ты, Джини… – он ткнул в нее пальцем, – ты изменила мне, ты разочаровала меня. А не я. Неудивительно, что ты отказываешься говорить о чувстве вины.

Стараясь сохранить спокойствие, Джини помолчала, прежде чем ответить. Она понимала, что бессмысленно объяснять что-то Джорджу – каждое ее слово лишь подольет масла в огонь – но она пребывала в таком отчаянии, что готова была обозначить в мельчайших подробностях его роль в том, что их обоих сделало несчастными.

– Ну? Тебе нечего сказать, да?

Джини встала, намереваясь выйти из кухни, которая превратилась в поле сражения. Подойдя к двери, она почувствовала, как Джордж схватил ее за руку и развернул к себе. Он сжал ее изо всех сил, глаза его метали молнии.

– Не смей уходить от меня, проклятье! Я не позволю тебе уйти, пока не получу удовлетворительного объяснения. Ты обязана объяснить, Джини; после стольких лет ты обязана мне. – Он сжал ее сильнее. – Это тот ублюдок, я знаю. Ты все еще встречаешься с ним. Весь этот бред про общую ответственность – уловка, чтобы пустить мне пыль в глаза. Признай это, черт тебя дери! Признай! – Он стал трясти ее.

– Отпусти меня.

– Говори! – прошептал он в отчаянии, разжимая руки, и рухнул на ближайший стул.

Во вторник вечером она собрала свои вещи.

– Я поживу пока в квартире, – сказала она ему.

– Пока?

Они оба были эмоционально опустошены и бродили по дому в невыносимом безмолвии. Если Джордж нарушал тишину, то только для того, чтобы изводить ее снова и снова. А она не могла ему ответить, потому что не хотела быть жестокой.

Хотя, возможно, она должна была сказать суровую правду: «Я нашла в Рэе то, чего никогда не находила в тебе, и хотя он уже никогда не будет со мной, я теперь знаю, что можно жить по-другому». Джордж чувствовал, что она недоговаривает, и это лишь усугубляло ситуацию, так как он еще больше убеждался в собственной невиновности. Он часто повторял, что никогда не делал ничего такого, что могло бы привести к столь ужасному итогу.

– Мы терзаем друг друга, Джордж.

– И что же мне делать без тебя? – Она заметила панику в его глазах. – Я не могу жить здесь один. Я снова впаду в депрессию, ты же знаешь. А Шанти? Что ты скажешь ей? Джини, пожалуйста, – умолял Джордж. – Ты же знаешь, что это разрушит семью.

Но несмотря на прочнейшие узы, связывающие ее с этим человеком, она понимала, что больше никогда не поддастся на его манипуляции.

Она уложила в машину два больших чемодана и покинула старый ректорий в шесть утра на следующий день. Обычно в это время Джордж уже был на ногах, бродил по кухне, готовил чай. Но он не вышел из комнаты, и они даже не попрощались друг с другом.