XX

– Джордж, сегодня у Алекса открытие выставки. Ты хочешь пойти? Мы могли бы переночевать в квартире и вернуться завтра. Ты ведь еще не видел квартиру.

Джордж посмотрел на нее.

– Конечно, пойду. Такое событие нельзя пропустить.

– Это значит, что надо успеть на трехчасовой поезд.

– Сегодня?

– Да.

– Сегодня не очень удобно. – Он бросил взгляд на улицу, где моросящий дождь смазал весь пейзаж серыми красками. – Понимаешь, мне нужно расчистить землю под грядки до заморозков, а копать тяжело. Лучше я…

– Джордж, ехать надо сегодня, будет торжественное открытие.

Джордж задумался.

– Конечно, я поеду, – повторил он неуверенно.

– Ты не обязан. Я попрошу Салли зайти к тебе. Уверена, Алекс поймет, если тебе не хочется ехать.

– Нет, я поеду.

С одной стороны, Джини отчаянно хотела, чтобы он поехал или хотя бы чтобы он был в состоянии поехать. Она так хотела, чтобы вернулся прежний Джордж, надежный, невозмутимый и уверенный в себе муж и отец. Но с другой стороны, ей было страшно увозить его так далеко от дома, который превратился для него в безопасное убежище. А что если он напьется и поведет себя так, как у Шанти в тот вечер?

Поезд задержали больше, чем на час, – неисправность линии передач в Эксминстере. Сначала Джордж сидел молча, угрюмо глядя в окно поезда. Но потом она почувствовала в нем любопытство и возбуждение. Его глаза, недавно такие безжизненные, зажглись; он стал тихо разговаривать с ней, болтать о вещах, которые, как ей казалось, в его теперешнем состоянии он даже не воспринимал, словно информация, несколько месяцев копившаяся в его голове, неожиданно выплеснулась наружу. Он говорил о Лорне и Салли, о доме, семье и саде, конечно. Когда они выходили из поезда, он уже был, если и не воодушевленным, то, как минимум, повеселевшим, словно мрачная туча покинула его. Джини наблюдала за ним в изумлении. Она никогда не сомневалась, но ей вдруг пришло на ум, что его добровольное затворничество в старом ректории принесло гораздо больше вреда, чем пользы, поскольку отсутствие стимулов еще сильнее вгоняло его в депрессию. Если бы он снова стал ей мужем, подумала она, возможно, они могли бы надеяться на то, что когда-нибудь будут счастливы, что когда-нибудь она забудет Рэя.

Галерея была красиво освещена, картины ярко выделялись на фоне белых стен. Джини восхищалась тем, как улучшились работы ее зятя, и улавливала восторженный шепот немногочисленных гостей, застенчиво стоявших с бокалами вина и рассматривавших картины.

– Папа, мама. – Шанти была рада видеть их, ее округлившийся живот был еле заметен под элегантной туникой и леггинсами. Взгляд Шанти задержался на отце. – Как доехали? – спросила она, хотя едва слушала ответ.

Джини заметила, что ее дочь встревожена, смотрит то на дверь, то на гостей, то на мужа, оценивает каждый взгляд, брошенный на его работы. Алекс выглядел так, как и предсказывал: в ужасе, в стороне от всех, механически улыбался каждые несколько секунд, его голубые глаза полны страха, как у кролика, неожиданно выскочившего на дорогу, под яркий свет фар.

Наконец эффектная испанка, с высоким хвостом волос и темно-красными губами, размахивая планшетом с характеристиками картин, стала приклеивать красные стикеры рядом с некоторыми рамами.

– Думаю, это успех! Тьфу, тьфу, тьфу, кажется, им понравилось, – шепнула Шанти на ухо матери.

– Картины прекрасные, – согласилась Джини. – Особенно вот эта. – Она показала на ту, что висела возле двери. – Цвета потрясающие.

– Кажется, папа увлекся. – Они обе посмотрели на Джорджа, который внимательно слушал худощавого, важного господина, одетого во все черное, с огромной сумкой через плечо.

– Если он не поостережется, Джордж примется рассказывать ему о том, как создать идеальные условия для выращивания живой изгороди или о широком разнообразии гибридов африканской лилии, которые можно сейчас достать.

Шанти удивилась ее познаниям.

– Я видела каталог, – призналась Джини, смеясь. – Он одержим.

– Это хорошо?

– Вероятно, нет, но такой уж он есть. Он совершенно забросил свои несчастные часы ради африканских лилий. Хотя сегодня случилось нечто необычное; в поезде у него было что-то вроде озарения – он вдруг открылся и разговаривал со мной почти как раньше. Посмотри на него. За много месяцев он впервые так увлеченно с кем-то разговаривает.

– Может, это поворотный момент, мама. Очень надеюсь на это. – Шанти взяла Джини за руку. – Извини, что меня не было рядом последние месяцы; тебе, наверняка, приходилось нелегко. Мне очень жаль, что ты так далеко.

– Я тоже скучаю по тебе, дорогая. Думаю, мы с Джорджем скоро поедем. Не хочу рисковать. Скажи, пожалуйста, той девушке, что я хочу купить эту картину.

– Мама, тебе не нужно покупать, Алекс подарит ее тебе.

– Глупости. Конечно, я ее куплю. Мы можем себе это позволить, и я хочу украсить квартиру.

– Устал как собака, но мне понравилось, – заявил Джордж в такси по дороге на станцию.

– Мне тоже. Я купила одну картину для квартиры.

– Хорошо. В живописи я плохо разбираюсь. Как ты знаешь, я больше увлекаюсь природой, – пробормотал он. – Надо чаще выбираться, старушка, – добавил он, уютно устроившись рядом с ней. Впервые за много месяцев он назвал ее этим ненавистным прозвищем, но сегодня, неизвестно почему, она не обиделась.

– Выпьем? – спросила она, когда они вошли в квартиру, чувствуя себя неловко, словно принимала собственного мужа как гостя.

Позже, когда они лежали вместе в кровати, что само по себе было непривычно, она заметила его напряжение.

– Ты в порядке?

– Джини? – Джордж повернулся к ней, и внезапно она почувствовала его руку на своей груди, робко, почти извиняясь. – Ты не возражаешь, если мы… понимаешь…

Она пыталась не казаться безразличной, но все ее тело противилось. Этот человек стал для нее почти чужим. Она попыталась успокоиться, убеждая себя, что должна помочь ему. В конце концов, он ее муж; разве не этого она ждала, чтобы все вернулось в нормальное русло? Он придвинулся ближе и стал целовать ее лицо, губы. Он пах старостью, на его губах оставался затхлый вкус вина, и она стиснула зубы, чтобы не оттолкнуть его. Она лежала безжизненная, словно одеревеневшая, стараясь почувствовать хоть что-то, кроме отвращения. Он, казалось, ничего не заметил, все кончилось быстро, еще не успев начаться. Она услышала, как он застонал в темноте, и вздохнула с облегчением.

– Спасибо… как хорошо, – сказал он, задыхаясь. – Извини, что так скромно, прошло столько времени. – Он лег на спину, глубоко вздохнув. – Тебе понравилось?

– Чудесно, – проговорила она наконец безучастно, давясь собственной ложью.

– Думаю, все у нас будет хорошо, Джини.

– Что произошло в поезде, Джордж?

– Не знаю… Я смотрел на сельский пейзаж за окном и думал, как красиво, в каком потрясающем мире мы живем. Словно ко мне вернулось зрение; как будто я вижу все это впервые. Не знаю, как объяснить, я в этом не силен, но… последнее время все было так мрачно… жизнь…

Он задремал. Джордж проснулся, как всегда, в пять тридцать, и только тогда Джини смогла заснуть.