Вот так случилось, что в свете погожего утра на зеленом поле у Теснины Хельма снова встретились Король Феоден и Белый Всадник Гэндальф. С ними были Арагорн сын Араторна, эльф Леголас, Эркенбранд из Западной Лощины и самые достойные мужи Золотого Двора. Их окружали многочисленные отряды рохирримов, радость переполняла их сердца, и никто не мог понять, откуда взялся лес.

С громкими приветственными криками вышли из Хельмской Теснины воины гарнизона Рогатой Башни, которых орки загнали вглубь ущелья. Их вели старый Гамлин и Эомер сын Эомунда, и между ними шел гном Гимли. Он потерял шишак, голова его была повязана окровавленной тряпицей, но голос звучал громко и весело.

— У меня сорок два, достойный Леголас! — кричал он. — Увы! Потом топорик зазубрился, у сорок второго был железный обруч на шее. А ты что скажешь?

— У меня на одного меньше, — отвечал ему Леголас. — Но я даже не завидую тебе, так я рад, что вижу тебя на ногах!

— Привет тебе, Эомер, сын моей сестры! — сказал Феоден. — Велика моя радость!

— Привет тебе, Король Рохана! — ответил Эомер. — Темная ночь прошла, снова светит ясный день. Дивные новости он принес. — Эомер обернулся, удивленно посмотрел на лес, потом на Гэндальфа. — Ты опять появляешься в час испытания, и опять неожиданно!

— Как это неожиданно? — переспросил Гэндальф. — Я же обещал, что вернусь, и что мы встретимся на этом самом месте!

— Но ты не назначил часа и не сказал, каким образом вернешься. Странная помощь пришла с тобой. Ты великий чародей, Гэндальф Белый!

— Может быть. Хотя я вам еще не показывал своих чар. Пока я только дал добрый совет в опасную минуту и воспользовался быстротой Серосвета. Остальное — результат вашего мужества.

Но все продолжали смотреть на Гэндальфа с изумлением, то и дело оглядываясь на чудом выросший лес. Некоторые протирали глаза, чтобы убедиться, что все это — не сон и не наваждение.

— Ах, вы о деревьях! — весело рассмеялся маг. — Я их так же хорошо вижу, как и вы. Но это не моих рук дело. Мудрые к этому непричастны. Получилось лучше, чем я ожидал, я на такое и надеяться не смел.

— Чье же это колдовство, если не твое? — спросил Феоден. — Не Сарумана же? Неужели есть поблизости еще один могущественный чародей, о котором мы ничего не знали?

— Здесь не колдовство, здесь сила более древняя, чем любые чары, — ответил Гэндальф. — Сила, которая существовала на земле раньше, чем запел первый эльф и зазвенел первый молот,

— Как отгадывается эта загадка? — спросил Феоден.

— Если хочешь ее разгадать, едем со мной в Исенгард, — ответил маг.

— В Исенгард? — закричали окружающие.

— Да, — сказал Гэндальф. — Я возвращаюсь в Исенгард и зову вас с собой. Там увидим чудеса.

— Даже если бы ты собрал всех побежденных врагов, оживил убитых и вылечил раненых, в Рохане не хватит воинов, чтобы осмелиться угрожать твердыне Сарумана, — медленно произнес Феоден.

— Однако я направляюсь именно в Исенгард, — повторил Гэндальф. — Долго я там не задержусь. Мой путь лежит на восток. Жди меня в Эдорасе, я туда приду еще до смены месяца.

— Нет! — ответил Феоден. — В черный час мы усомнились в тебе, но сейчас наступил рассвет, и я не хочу с тобой разлучаться. Раз ты предлагаешь, поедем вместе.

— Я хочу поскорее поговорить с Саруманом, — сказал маг. — И поскольку тебе, Король, он тоже причинил много зла, считаю уместным твое присутствие при этом разговоре. Когда ты сможешь выступить, и как быстро мы сможем ехать?

— Люди измучены после боя, — ответил Король, — и я тоже устал. Я совершил большой переход и почти не спал. Увы! Мои преклонные годы — не выдумка Причмока, а печальная правда. Старость — болезнь, которую даже тебе не вылечить, хоть ты и маг.

— Тогда прикажи всем, кто едет с нами, отдыхать немедленно, — сказал Гэндальф. — Мы выедем в сумерки. Так будет даже лучше, потому что все наше передвижение должно проходить в глубокой тайне. Не бери с собой много воинов, Феоден! Мы едем говорить, а не воевать!

Король отобрал всадников, которые меньше пострадали в бою и у которых были свежие кони, и разослал их во все концы Рубежного Края с известием о победе и приказом всем мужам, молодым и старым, собраться в Эдорасе. На второй день после полнолуния там назначался Большой Сбор всех, способных поднять оружие. В Исенгард Король решил взять с собой Эомера и два десятка гвардейцев. С Гэндальфом ехали Арагорн, Леголас и Гимли. Несмотря на рану, гном ни за что не желал оставаться.

— Удар был слабый, — сказал он. — Шишак хорошо защитил голову. Чтобы меня удержать, такой царапины мало.

— Вот я тебя перевяжу, потом пойдешь, — сказал Арагорн.

Король сразу вернулся в Рогатую Башню и заснул спокойным сном, как давно уже не спал. Воины, которые должны были его сопровождать, тоже отдыхали. Всем остальным, кроме раненых, пришлось взяться за самую тяжелую работу, ибо очень много было убитых и в Теснине, и под Башней, и в поле.

Из орков в живых никто не остался, их трупов было столько, что невозможно сосчитать. Но многим диким горцам сохранили жизнь. Они тряслись от страха и просили пощады. Рохирримы отобрали у них оружие и заставили работать.

— Помогите исправить причиненное зло, — сказал им Эркенбранд, — а потом поклянетесь, что никогда не подойдете с оружием к Броду через Исену и не встанете больше в ряды врагов Рохана. На этих условиях получите свободу и вернетесь домой. Саруман вас обманул. Многие из вас заплатили смертью за его обещания. Знайте, что если бы он даже победил, плата была бы та же.

Горцы безмерно удивились, ибо Саруман уверял их, что рохирримы живьем сжигают пленных.

Среди поля перед Рогатой Башней было подготовлено место для двух курганов, под которыми сложили останки погибших, — с одной стороны воинов с восточных равнин, с другой — бойцов из Западной Лощины. Гаму, Привратника и начальника Королевской Гвардии, погибшего под стеной, схоронили в отдельной могиле в ее тени.

Тела орков свалили в кучу подальше от курганов у края леса. Рохирримов очень беспокоило, что такое количество трупов невозможно ни захоронить, ни сжечь. Топлива для костров не хватало, а странные деревья никто не посмел бы тронуть топором, даже если бы Гэндальф не предупредил, что поломка маленькой веточки навлечет новую опасность.

— Оставим орков пока так, — сказал маг. — Может быть, утром какой-нибудь выход найдется.

К вечеру отряд Короля стал готовиться в дорогу. Тогда же состоялись торжественные похороны. В большой печали Король простился с Гамой и сам бросил первую горсть земли на его могилу.

— Воистину, много горя принес Саруман мне и всему моему краю, — сказал он. — Я буду об этом помнить, когда встречусь с ним.

Солнце уже почти скрылось в Роханском Разломе, когда, наконец, Феоден с Гэндальфом и свитой выступил из Рогатой Башни. Их провожали всадники, люди из Западной Лощины, старики, женщины и дети, которые во время битвы прятались в пещерах. Звонкими голосами они хором спели на прощанье песню победы, потом замолчали, с тревогой присматриваясь к таинственным деревьям.

Отряд подъехал к лесу и остановился, так как и люди и кони побаивались вступать в лес. Деревья стояли серые и суровые, обвитые не то тенями, не то туманом. Концы длинных ветвей свисали, словно узловатые пальцы, корни торчали из земли, как ноги странных чудовищ, а под корнями зияли темные ямы.

Гэндальф первым въехал под сень леса, за ним поскакал весь отряд. Там, где дорога из Рогатой Башни входила в лес, перед всадниками будто отворились великанские ворота в оправе толстенных сучьев. С удивлением всадники увидели, что дорога продолжается, вдоль нее течет Хельмский Ручей, а в просвете между кронами с неба светят золотые звезды. Только по сторонам дороги под деревьями залегла тьма, и сквозь нее ничего не было видно. Слышались какие-то шорохи, скрипы, шум ветвей, отдаленные крики, невнятный говор, гневное ворчание. Но ни одной души, никаких следов орков не было видно.

Леголас и Гимли сидели на одном коне и старались держаться поближе к Гэндальфу, ибо гном боялся леса.

— Тут жарко, — сказал Леголас Гэндальфу. — Гнев кипит вокруг нас. Чувствуешь?

— Чувствую, — ответил Гэндальф.

— Что стало с несчастными орками? — спросил Леголас.

— Этого, наверное, никто уже не узнает, — ответил Гэндальф.

Некоторое время все ехали молча. Леголас все время оглядывался и охотно бы остановился, чтобы послушать лесные голоса, но Гимли ему не разрешил.

— В жизни не видел таких странных деревьев, — говорил эльф. — А ведь я много их знал от желудя до глубокой старости. Хотел бы я здесь побродить свободно, — у этих деревьев есть голоса, и со временем я бы научился понимать их мысли.

— Нет, нет! — взмолился Гимли. — Давай скорее выезжать отсюда. Я уже понимаю их. Они ненавидят всех, ходящих на двух ногах, и говорят о том, что надо всех давить и душить!

— И совсем не всех, а только орков, — сказал Леголас. — Они не знают ни эльфов, ни людей, потому что они нездешние и сюда издалека пришли. Видишь ли, Гимли, я, кажется, догадался, откуда они, — они из диких глубин Фангорна.

— А Фангорн — самый опасный из всех лесов Средиземья, — сказал Гимли. — Я им благодарен за все, что они сделали, но я не могу их полюбить. Ты вот их считаешь удивительными, а я видел тут гораздо большее диво, получше всех лесов и рощ мира! У меня еще сердце полно впечатлений. Чудаки эти громадины! У них тут одно из чудес северного мира, а что они о нем говорят? — Пещеры! Для них это просто пещеры. Убежище на случай войны и зернохранилище в дни мира. Ты не видел, дорогой Леголас, какие огромные и удивительные пещеры в Хельмской Теснине! Да если бы мир об этом узнал, гномы ходили бы сюда толпами, чтобы только посмотреть, да-да, и платили бы за это чистым золотом!

— Я бы много заплатил, чтобы их не видеть, — сказал Леголас, — а если бы заблудился в них, заплатил бы двойную цену, чтобы мне помогли выбраться!

— Ты их не видел, поэтому я тебе шутки прощаю, — ответил Гимли. — Но ты говоришь глупости. Разве не красив дворец, в котором живет твой король под Лихолесским всхолмьем, который гномы много веков назад помогали вам строить? А он ведь попросту нищая конура по сравнению со здешними пещерами! Здесь есть огромные залы, звенящие вечной музыкой воды, которая каплями стекает в красивейшие озера, похожие на зеркальный Келед-Зарам в звездном свете! А когда люди зажгли факелы, Леголас, и шли по ровному полу под высокими гулкими сводами, драгоценные камни, кристаллы и золотые жилы засверкали в гладких стенах, свет пронизал мрамор, и он светился, как раковина, как жемчуг, как живая рука Владычицы Галадриэли! Леголас, там есть колонны белые, и шафранные, и розовые, как утро, причудливые, будто из снов. Они растут из разноцветных оснований и тянутся навстречу сверкающим сталактитам, которые висят под потолками, словно крылья, шнуры, змеи, тонкие щитки и нежные облака. Иногда они напоминают знамена, свисающие со стен в высоких замках. Все это отражается в тихих озерах. Из темных вод, покрытых стеклянным льдом, выступают очертания страны, которая не могла бы присниться даже самому Дарину! В глубину идут красивейшие галереи и кончаются там, где смыкаются каменные челюсти. Туда не доходит никакой свет. Вдруг — динь! — падает серебряная капля, и в кругах, бегущих по воде, отраженные колонны и башни гнутся и колеблются, как кораллы и водоросли в морских гротах. Свет факела озаряет следующую комнату, показывает следующий сон, а позади наступает вечер и все гаснет. А дальше — новые залы, галереи, купола, лестницы, крутые подъемы и спуски до самого сердца гор, Леголас! Пещеры! Сверкающие гроты Хельмской Теснины! Счастливая судьба привела меня в них. Я плакал, когда пришлось оттуда уходить.

— Раз это для тебя такая радость, друг Гимли, — сказал эльф, — то желаю тебе вернуться с войны невредимым и снова увидеть эти пещеры. Только не болтай о них своим соплеменникам! Судя по твоим прежним рассказам, им уже почти нечего стало делать в своих горах. Может быть, здешние люди поступают правильно, что не разглашают тайну своего чуда. Одно трудолюбивое гномье семейство, вооруженное молотками и долотами, наверное, может быстро разрушить то, что ими построено за века.

— Ты нас не понимаешь! — возмутился гном. — Нет в мире гнома, которого бы не тронула такая красота. Ни один из потомков Дарина не превратил бы такие пещеры в копи и каменоломни, даже если бы в них можно было добывать золото и алмазы. Разве ты перевел бы на дрова молодой и цветущий весенний лес? И это чудо из цветущего камня мы бы не разрушили, а наоборот, сохранили. Может быть, иногда очень осторожно стукнули бы молотком и отвалили плохо укрепленный камень в одном месте, потом в другом, — а на протяжении многих лет таким способом можно было бы открыть новые переходы и новые залы, которые сейчас прячутся во тьме; об их существовании едва можно догадываться, когда видишь пустоту через трещину в стене. А свет, Леголас! Мы бы сделали там освещение, поставили бы такие лампы, какие были когда-то в Казад-Думе. Если бы мы захотели, мы бы прогнали оттуда ночь, которая залегла со дня рождения гор.

— Ты растрогал меня, Гимли, — сказал Леголас. — Я еще ни разу не слышал от тебя подобных слов. Теперь я почти жалею, что не видел пещер в Хельмской Теснине. Послушай! Давай заключим договор. Если мы оба живыми выйдем из всех опасных приключений, поездим вместе по свету? Ты побываешь вместе со мной в Фангорне, а потом я с тобой поеду смотреть Хельмские подземелья.

— Если бы это зависело только от меня, я бы выбрал другую дорогу, — ответил Гимли. — Ну да ладно, постараюсь вытерпеть твой Фангорн, если ты обещаешь мне, что потом вернемся вместе смотреть пещеры!

— Обещаю, — произнес Леголас. — А сейчас, увы. Придется временно позабыть и о пещерах, и о лесе. Смотри! Мы выезжаем из-под деревьев. Гэндальф! Как далеко отсюда до Исенгарда?

— Для саруманового воронья около пятнадцати гонов, — ответил Гэндальф. — Пять до Брода, а потом еще десять до Исенгарда. Но нам нет надобности преодолевать все это расстояние за одну сегодняшнюю ночь.

— А что нас ждет у цели? — спросил Гимли. — Ты это, наверное, знаешь, а я напрасно ломаю голову.

— Я тоже наверняка не знаю, — ответил маг. — Я был там вчера вечером, за это время многое могло измениться. Но я все-таки надеюсь, что мы едем туда не зря… Хотя тебе и пришлось ради этого расстаться с Блистающими пещерами Агларонда.

Отряд выехал из-под деревьев, и все увидели, что находятся в самой нижней части Лощины, как раз в том месте, где дорога из Хельмской Теснины делилась на две, и одна вела на восток — в Эдорас, а другая — на север, к Броду через Исену. Прежде чем отъехать от леса, Леголас с сожалением оглянулся, придерживая коня, и вдруг вскрикнул:

— Там глаза! Они смотрят из-под ветвей, из темноты. Я таких глаз еще не видел!

Остальные всадники, остановленные его криком, тоже посмотрели назад, но, по-видимому, ничего не разглядели. Леголас повернул коня, собираясь ехать назад.

— Не надо! — закричал Гимли. — Если ты сошел с ума, делай что хочешь, но сначала я слезу с твоего коня. Я не хочу видеть никаких глаз!

— Остановись, Леголас! — удержал его Гэндальф. — Не надо сейчас возвращаться. Твой час еще не пробил.

В эту минуту из леса выступили три странные фигуры. Огромные, как тролли, не меньше двенадцати локтей в высоту, они казались крепкими и сильными, как молодые деревья, и были одеты в узкое платье серо-коричневого цвета, а может, это была кора. Руки и ноги у них были длинные, пальцев на руках много, волосы жесткие, бороды серо-зеленые, как мох. Они медленно обвели взглядом горизонт, будто не заметили всадников, — внимательные их глаза остановились на северном направлении. Потом они подняли длинные руки ладонями ко рту и стали не то говорить, не то гудеть звучными приятными голосами на разные лады. Это было похоже на отдаленные звуки рогов, но разнообразнее и красивее. Издали им будто бы ответили похожие голоса. Всадники тоже посмотрели на север и увидели, что по траве оттуда идут такие же фигуры. Приближались они быстро, шагали, как цапли, но великанские шаги были такими, что цапли их бы и на крыльях не догнали. Всадники закричали от удивления, некоторые из них схватились за мечи.

— Оружие нам сейчас не нужно, — сказал им Гэндальф. — Это всего лишь пастухи. Они нам не враги, они на нас просто не обратят внимания.

По-видимому, так и было, потому что великаны, даже не глянув на конных воинов, быстро вошли в лес и исчезли в нем, будто растворились.

— Пастухи? — недоверчиво спросил Феоден. — А где стадо? Кто они, Гэндальф? Говори, потому что из нас никто их раньше не встречал.

— Пастухи деревьев, — ответил маг. — Ты помнишь старые сказки, которые тебе рассказывали в детстве вечером у очага? Дети твоей земли должны бы легко извлечь ответ на этот вопрос из запутанных клубков старинных легенд. Ты видел перед собой энтов, Король, онодримов из Фангорнского Леса, который, кстати, на вашем языке зовется Лес Энтов. Думаешь, это выдумка? Тут все иначе, Феоден. Для энтов вы, рохирримы, являетесь случайной басней. Все долгие годы, прошедшие со времени Юного Эорла до правления Феодена Седого, им кажутся минутой, а все дела твоего рода — мелкой суетой.

Король молчал.

— Энты! — сказал он наконец. — В сумраке легенд для меня начинает проясняться загадка этих деревьев. Странные времена наступили на моем веку. Много лет мы разводили скот, возделывали поля, строили дома, изготавливали орудия, а когда надо было помогать гондорцам в их войнах, садились на коней. И это все казалось нам жизнью, человеческой жизнью. Нас мало заботило то, что происходило за пределами нашего края. Об этом пелось в песнях, но мы их забывали, а если наши дети их учили, то не задумывались о смысле. И вот песни ожили, пришли из своей таинственной страны и в видимом обличье ходят рядом с нами по земле средь бела дня.

— Ты должен этому радоваться, Король Феоден, — сказал Гэндальф. — Под угрозой оказалась не только короткая человеческая жизнь, но и существование тех, о ком вы знали лишь по легендам. Сейчас вы не одни, у вас есть союзники, хотя вы их и не знали.

— Но это одновременно очень печально, — произнес Король. — Когда все закончится и решатся военные судьбы, может ведь получиться так, что много прекрасного и дивного исчезнет из Средиземья?

— Может случиться и так, — ответил Гэндальф. — Нельзя уничтожить все зло, которое посеял Саурон, нельзя вернуться и сделать все, как было. Но мы обречены жить именно сейчас. Свою дорогу мы выбрали. Едем дальше!

Отряд повернул на север, к Броду через Исену. Леголас неохотно ехал за остальными. Солнце постепенно опустилось и скрылось за краем земли, но когда они выехали из тени Белых Гор и смогли повернуть на запад, к Роханскому Проходу, небо над ними было еще красным, а под плывущими по нему облаками словно догорал багровый пожар. На его фоне всадники увидели тучи черных птиц. Птицы с надрывными криками кружились у них над головами, возвращаясь в горные гнезда.

— У черных хищников было сегодня много работы на поле битвы, — заметил Эомер.

Отряд теперь двигался без спешки. Спустилась ночь, но было полнолуние, и дорога освещалась холодным серебристым светом. По холмистой местности она шла то вверх, то вниз. Холмы напоминали застывшие волны серого моря. Сзади была темнота.

Через четыре часа после развилки отряд уже подъезжал к Броду. Река здесь текла в широкой каменистой ложбине, к которой спускались поросшие зеленой травой террасы. Ветер доносил издали волчий вой. Всадники приближались к Броду с тяжелым сердцем, ибо помнили, как много рохирримов полегло в боях на этом месте.

Дорога спускалась между террасами довольно круто вниз, шла вдоль реки, затем пересекала ее и поднималась на противоположный берег. Для пешеходов переправу облегчали три ряда плоских камней, уложенных поперек потока, между ними были броды для лошадей. В середине Брода торчал голый островок. Но когда всадники еще сверху увидели это знакомое место, оно показалось им совсем чужим. Обычно вода громко шумела и плескалась по камням, а сейчас здесь было необычно тихо. Ложе реки почти совсем высохло, обнажив обкатанные камни и серый песок.

— Печальное зрелище, — произнес Эомер. — Какая беда высушила реку? Много прекрасного уничтожил Саруман. Неужели он покусился на исток Исены?

— Похоже, что так, — ответил Гэндальф.

— Увы! — воскликнул Феоден. — Неужели нельзя сейчас свернуть с дороги, чтобы не видеть, как дикие звери и птицы пожирают тела благородных воинов Рохана?

— Именно туда ведет нас дорога, — ответил Гэндальф. — И горько думать о смерти твоих рыцарей, но ты увидишь, Король, что волки их не тронули. Хищники пируют на трупах своих друзей орков. Такая у них дружба! Едем дальше.

Отряд въехал в реку и приблизился к острову, с которого слышался волчий вой. Гэндальф пустил Серосвета вперед. При виде мага на серебристом коне волки замолчали и отбежали на дальний берег острова. Оттуда недобрым светом тускло горели их зеленоватые глаза. Всадники поднялись за Гэндальфом на островок.

— Смотри! — сказал Гэндальф. — Здесь потрудились друзья.

И они увидели посреди острова курган, увенчанный короной камней с воткнутыми в землю копьями.

— Здесь лежат все воины Рохана, павшие в Битве у Брода, — сказал Гэндальф.

— Да будет покоен их сон! — воскликнул Эомер. — Их копья сгниют и мечи заржавеют, но пусть этот курган вечно стережет Брод через Исену!

— Это уже твоих рук дело, дорогой друг Гэндальф! — сказал Феоден. — Много же ты успел за один вечер и одну ночь!

— С помощью Серосвета… и других, — ответил Гэндальф. — Я быстро ехал и далеко побывал. А здесь у кургана хочу сказать тебе слова утешения. Много твоих воинов полегло здесь в жестокой битве, но не столько, сколько называли в первых слухах. Большая часть была рассеяна. Всех, кого я смог разыскать, я собрал; часть отправил к Эркенбранду, остальных заставил сделать то, что ты видишь, а сейчас они на пути в Эдорас. Я знал, что Саруман все свои силы направил против тебя, и его прислужники должны были бросить все дела, чтобы идти к Хельмской Теснине. Край был свободен от вражеских войск, но я боялся, что дикие ворги и грабители могут напасть на неохраняемый Медусил. Сейчас я уверен, что можно уже не бояться. Когда вернешься, твой Дом радостно тебя встретит.

— А я буду счастлив увидеть его, — произнес Феоден, — хотя, наверное, недолго мне остается в нем жить.

С этими словами он хлестнул коня, и всадники расстались с островом и курганом, переправились на другой берег и поехали дальше, спеша побыстрее оставить позади печальный Брод. Когда они были уже довольно далеко, оттуда снова донесся волчий вой.

От Брода к Исенгарду вел старый тракт. Первое время он шел вдоль реки, вместе с ней поворачивал на восток, потом на север. Затем отрывался от Исены и направлялся прямо к воротам Исенгарда, которые находились у подножия скальной стены, замыкающей долину с западной стороны.

Отъехав пару гонов от Исены, всадники сошли с дороги и поскакали рядом. Так было удобнее, потому что почва была твердая и ровная, и на много миль вокруг росла пружинистая короткая трава. Ехать было по траве быстрее, и к полуночи они отмахали все пять гонов от Брода. Здесь пришлось остановиться, ибо Король устал. Подножия Мглистых Гор были уже рядом, казалось, что Нэн-Курунир протягивает им навстречу длинные руки. Долина впереди тонула во тьме, потому что луна уплыла на запад, и горы заслонили ее. А из глубины котловины поднимался толстый столб дыма и пара, который распластался черными и серебристыми клубами по звездному небу.

— Что ты об этом думаешь, Гэндальф? — спросил Арагорн. — Будто вся долина Сарумана горит.

— В последнее время дым постоянно поднимается из котловины Исенгарда, — отозвался Эомер. — Но такого я никогда не видел. Это скорее похоже на пар, чем на дым. Саруман готовит к нашему приходу новую хитрость. Может, он кипятит воду Исены? Это бы объяснило, почему река высохла.

— Может быть, — сказал Гэндальф. — Завтра узнаем, чем занят Саруман. Сейчас давайте отдыхать, пока время есть.

Они разбили лагерь недалеко от высыхающего русла Исены. Некоторым удалось пару часов поспать, но среди ночи всех разбудил крик часовых. Луны не было. Вверху светили звезды, а по земле двигалась темная громада, темнее ночи, и двигалась она на север по обеим сторонам реки мимо их лагеря.

— Не шевелиться! — крикнул Гэндальф. — Не доставать оружия! Ждите, пока они пройдут!

Темнота вокруг них сгустилась. Над головами мигали звезды, а по обеим сторонам лагеря стало совершенно темно. Отряд оказался между двумя движущимися стенами. Люди слышали какие-то странные голоса, шепот, вздохи, стоны, бесконечный непонятный шелест. Земля дрожала и гудела. Это происходило, как им показалось, очень долго, но в конце концов шепчущая темень отодвинулась и исчезла у подножия гор.

В то же время далеко на юге, в Рогатой Башне Хельмской Теснины люди услышали в полночь шум, будто в Долине разыгралась буря. Задрожала земля. В темноте идти на разведку никто не решался. Вышли из крепости утром, когда все давно стихло и светило солнце. Вышли и застыли в остолбенении: все трупы орков исчезли, и все деревья тоже. Только трава на большой площади, даже в самой Теснине, была помята и местами вырвана, будто великаны пасли тут свои стада. Примерно в миле от вала в земле была вырыта огромная яма, полузасыпанная, и из нее торчали крупные камни, целая куча. Люди догадывались, что, наверное, там зарыты убитые орки. Куда девались трупы тех, кто бежал в лес, так и осталось неизвестным. На камни, торчащие из ямы, никто не отважился влезть. Это место назвали Смертный Горб, со временем земля вокруг него сгладилась, присыпала камни, но трава так и не выросла. И деревьев в этой долине больше никто не видел. Наверное, ночью, завершив страшную месть, они вернулись в темные урочища Фангорна.

Король и его свита до утра не сомкнули глаз, но не увидели и не услышали больше ни одного дива, кроме того, что утром Исена вдруг заговорила. Высокая волна воды выплеснулась с горы на камни, и река снова, как и раньше, шумела и пенилась, играя в каменистом русле.

Лагерь покидали на заре. День вставал серовато-светлый, но солнца видно не было. Вокруг лежал туман, в душном воздухе распространялся неприятный запах гари. Ехали медленно, опять по дороге, широкой, ровной, за которой, видно, хорошо следили. Сквозь туман и пар слева просматривался длинный горный отрог. Они были уже в долине Нэн-Курунир. С трех сторон ее замыкали горы, единственный выход был на юге.

Когда-то в красивой долине зеленым озером колыхались пышные травы, а пересекающая ее Исена уже здесь, в своем начале, была глубокой и сильной рекой, так как ее питали бесчисленные источники и ручьи, стекавшие с гор. Земля у ее берегов была жирной и плодоносной.

Сейчас все здесь изменилось. У стен Исенгарда оставались заплатки полей, возделываемых невольниками Сарумана, но большая часть долины зарастала сорняками и колючками. Терновник прижился у камней и бугорков, под которыми вырыли себе норы мелкие зверьки. Деревья тут не росли, но в жесткой траве еще попадались иногда обгоревшие или обрубленные пни, следы давних рощ. Долина выглядела сумрачно и печально, в ней стояла тишина, нарушаемая лишь плеском воды в камнях. Дым и пар тяжелыми клубами плыли над землей и залегали в ямах. Всадники скакали молча.

В сердца многих закрадывалось сомнение, и не один уже мысленно со страхом задавал себе вопрос о том, что ждет их в конце пути.

Через несколько миль битый тракт сменился широкой мощеной дорогой, плоские камни которой были выложены искусными руками, без единой щели или вмятины. Ни ростка травы не было между камнями. Дорога была чистой. По обеим сторонам ее шли канавы с водой. Вдруг перед всадниками словно из тумана вырос черный столб с укрепленным на нем большим камнем, вырезанным в форме руки и покрашенным в белый цвет. Указательный палец Белой Руки показывал на север, обозначая, что Ворота Исенгарда уже близко, и сердца забились в груди всадников, хотя самих ворот во мгле видно пока не было.

Город-крепость, названный людьми Исенгардом, стоял тут, в Чародейской Котловине, с Незапамятных Времен. Отчасти его укрепили сами горы, многое построили люди, пришедшие с запада. Да и Саруман, издавна тут поселившийся, тоже времени даром не терял.

Когда Саруман достиг могущества и величия и был признан вождем всех магов и чародеев, Исенгард выглядел мощно и красиво. Гигантское кольцо скал отделялось от горного массива и окружало город. Выход был только в одном месте, через огромные кованые Ворота в южной стене. Ворота вели в вырубленный в черной скале длинный туннель, кончавшийся такими же мощными железными дверями. Огромные навесы крепились в заклиненных в скалу стальных косяках и ходили так бесшумно и легко, что, отодвинув засовы, можно было открыть двери легким нажатием руки. Тот, кто проходил по гулкому туннелю внутрь, видел перед собой большую ровную чашу около мили в диаметре. Когда-то она была вся зеленая от садов, в которых переплетались красивые аллеи, и бесчисленные ручьи стекали с гор в озеро. Но в последние годы правления Сарумана вся зелень исчезла без следа, дороги вымостили твердым черным камнем и украсили не фруктовыми деревьями, а рядами мраморных, медных и железных столбов, соединив их между собой тяжелыми цепями.

Комнаты, залы и коридоры были вырублены в скалах, так что круглая котловина была вся обрамлена окнами и дверями. В этом скальном городе могли поместиться тысячи жителей: работники, слуги, пленники, наемники, рабы и воины. У Сарумана были огромные оружейни. В глубоких ямах под стеной держали волков. Вся котловина была изрыта и пробуравлена. Глубоко в землю шли ходы с винтовыми или прямыми лестницами, над землей оставались только рамы входов, прикрытых низкими крышами или каменными навесами, а там, в глубине, в подвалах у Сарумана были склады, арсеналы, кузницы и огромные печи. Неустанно вращались железные колеса и стучали молоты. Сверху при лунном свете Исенгард напоминал громадное мрачное кладбище, где в могилах пробудились мертвецы, ибо земля все время гудела и вздрагивала, из-под низких навесов и из открытых люков вырывались струи дыма и пара, подцвеченные снизу красным, синим или ядовито-зеленым светом.

Все дороги сходились к центру Котловины, где торчала высокая башня необычного вида. Строили ее тогда же, когда выравнивали дно Котловины, то есть в Незапамятные Времена, но при взгляде на нее с трудом верилось, что это творение рук человеческих. Казалось, что она выросла здесь, как кость из костей земли, когда рождались сами горы. Похожа она была на утес, черный и блестящий, составленный из четырех мощных многогранных каменных столбов, соединенных между собой, а вверху расходящихся, будто изогнутые рога, и щетинившихся острыми, как копья, башенками, углы которых были заточены, словно лезвия ножей. Между башенками размещалась гладкая каменная плита, покрытая таинственными письменами. Стоящий на ней мог с высоты пятисот локтей обозревать всю равнину.

Так выглядела цитадель Сарумана, которую, — может, случайно, а может, умышленно, — назвали Ортханк, что имело двойной смысл: на языке эльфов это означало «Гора-Клык», а по-рохански — «Хитрая Голова».

Раньше Исенгард был не только неприступной крепостью, но и процветавшим поселением. В нем жили доблестные воины, охранявшие западные границы Гондора, искусные мастера и мудрецы, постигшие тайны звезд. Со временем Саруман приспособил удивительный город-крепость к своим преступным замыслам. Он думал, что сам все усовершенствовал, но в самообольщении ошибался, ибо все хитроумные и зловредные выдумки, на которые он тратил свою мудрость и которые приписывал себе, на самом деле были ему ловко подсунуты из Мордора. Весь его труд свелся к созданию уменьшенной копии, детской игрушки, рабского повторения действительно гигантской твердыни, оружейни, застенков, огненного котла, всей великой мощи Черного Замка Барад-Дур, в котором не терпели соперников, смеялись над подражанием и ждали своего часа, чтобы применить безмерную накопленную силу.

О крепости Сарумана жители Рохана знали только из рассказов, ибо никто на памяти последнего поколения не прошел через Ворота Исенгарда, разве что Причмок, но он бывал там тайно и никому о том, что видел, не говорил.

Гэндальф первый подскакал к каменному столбу с Белой Рукой. Всадники с удивлением заметили, что ногти у нее красные и сама она не чисто белая, а словно запятнана засохшей кровью. Гэндальф смело поехал вперед, остальные неохотно последовали за ним. Можно было подумать, что по долине прошло наводнение: у дороги разливались большие лужи, вода заполняла все углубления и текла ручейками между камней.

Наконец, маг остановился и кивком подозвал друзей. Туман перед ними рассеялся. Был полдень, светило солнце. Они стояли у Ворот Исенгарда.

Но Ворота лежали на земле, выломанные и погнутые. Вокруг кучами валялись камни, расколотые в щебень. Огромная арка над воротами еще держалась, но за ней в скале вместо туннеля зиял провал, с обеих сторон ворот были проломы и завалы. Грудами камней стали привратные башни. Если бы Великое Море в гневе поднялось и ударило в скальную стену, то и оно не принесло бы большего опустошения.

Вся внутренняя чаша, залитая неуспокоившейся еще водой, казалась котлом с кипятком, и в нем, колыхаясь, плавали разные обломки, балки, столбы, сундуки, бочки… Погнутые столбы с расщепленными верхушками торчали вверх, мостовые скрылись под водой. Скалистым островом посредине оставалась лишь высокая черная башня Ортханк, полускрытая в тумане, и волны лизали ее подножие.

Король и все остальные остолбенели. Они поняли, наконец, что твердыня Сарумана пала, но не могли постичь, как это случилось. Обводя взглядом весь разгром, они вдруг увидели на высокой груде камней у ворот две маленькие фигурки, развалившиеся в свободных позах, в серых плащах едва заметные на серых камнях. Возле них стояли бутылки, миски и тарелки, как будто они только что хорошо подкрепились, а сейчас отдыхали после больших трудов. Один, казалось, спал, а другой, прислонившись спиной к большому обломку, закинул ногу на ногу и, заложив одну руку за голову, выпускал изо рта длинные струйки и маленькие колечки легкого голубоватого дымка.

Феоден, Эомер и их воины с изумлением смотрели на этих двоих: очень уж необычно они выглядели на развалинах Исенгарда.

Прежде чем Король смог открыть рот, человечек, пускавший дым, заметил всадников, молча выступивших перед ним из тумана и вскочил на ноги. Это был юноша, но ростом раза в два меньше обычных людей. На его непокрытой голове буйно росли кудрявые каштановые волосы, он был плотно закутан в сильно потрепанный плащ такого же цвета и покроя, как те плащи, в которых друзья Гэндальфа прибыли в Эдорас. Он низко поклонился, приложив к груди руку, а потом, будто не замечая мага и его спутников, обратился к Феодену и Эомеру.

— Добро пожаловать в Исенгард, уважаемые гости! — произнес он. — Мы тут сейчас за привратников. Я — Мерриадок сын Сарадока, к вашим услугам, а мой друг, который, увы! очень устал, — тут он толкнул своего друга ногой, — зовется Перегрин сын Паладина, из рода Туков. Мы с далекого севера. Почтенный Саруман дома, но сейчас он уединился с неким Причмоком, и это мешает ему выйти навстречу столь важным гостям. А то бы он вас поприветствовал!

— Без сомнения! — засмеялся Гэндальф. — Это что, сам Саруман приказал вам сторожить разбитые ворота и встречать гостей без отрыва от тарелок и бутылок?

— Нет, уважаемый господин, такая подробность ускользнула от его внимания, — очень серьезно ответил Мерри. — Он, как я уже сказал, сильно занят. Приказ мы получили от Древесника, который взял на себя бразды правления в Исенгарде и поручил мне достойными словами приветствовать Повелителя Рохана, что я и сделал, как умел.

— А нас, своих друзей, совсем не замечаешь? Нам с Леголасом тебе нечего сказать?! — взорвался Гимли, не в состоянии больше владеть собой. — Ах вы, шерстолапые негодники, бродяги, хулиганы кудлатые! Нечего сказать, заставили нас поохотиться! Мы ради вас двести гонов прошли по лесам, горам, степям и болотам, через войну и смерть, а вы развалились тут пузом кверху и, в довершение всего, сосете трубки! Тррубки! Откуда у вас табак, шалопаи? Гром по наковальне! Меня сейчас злость и радость распирают, чудо будет, если не лопну!

— Ты выразил и мои чувства, Гимли, — смеясь, сказал Леголас. — Только я бы сначала спросил, где они вином разжились?

— Чего-чего, а соображения вы на охоте не добыли! — отозвался вдруг Пипин, открывая один глаз. — Застаете нас на поле славы среди всяких доказательств геройства, рядом с добычей, и спрашиваете, откуда у нас эти мелочи для заслуженного удовольствия!

— Заслуженного?! — спросил Гимли. — Что-то не верится.

Всадники со смехом слушали разговор.

— Мы, без сомнения, присутствуем на встрече любящих друзей, — сказал Феоден. — Это и есть твои пропавшие спутники, Гэндальф? Видно, нам суждено каждый день встречать новое диво. Много я уже чудес видел, а вот еще одно племя из легенды. Если я не ошибаюсь, вы — невысоклики, или как иногда у нас говорят — холбиты?

— Хоббиты, уважаемый Король! — поправил его Пипин.

— Хоббиты, — проговорил Феоден. — Выражаетесь вы странно, но название у вас подходящее. Значит, хоббиты. Все, что я о вас слышал, бледнеет перед действительностью.

Мерри поклонился. Пипин тоже встал и отвесил Королю низкий поклон.

— Ты милостив к нам, Король! — сказал он. — Надеюсь, именно так надо понимать твои слова. Но ведь это новое чудо. Я прошел много стран и до сих пор не встретил никого, кто бы знал что-нибудь о хоббитах. Ты первый.

— Мой народ много лет назад пришел с севера, — отвечал Феоден. — Но не хочу вас обманывать. У нас нет преданий о хоббитах. Рассказывают только, что где-то очень далеко за горами и реками живет племя невысокликов, которые копают себе норы в песчаных склонах. Но о деяниях этого племени легенд нет. Известно только, что невысоклики не любят беспокойства, не показываются людям на глаза, а умеют молниеносно прятаться и менять голоса, например, щебетать, как птицы. Теперь я вижу, что мои знания о вас ничтожно малы.

— Конечно, малы, — вставил Мерри.

— Например, — продолжал Феоден, — никто мне не говорил, что хоббиты пускают дым изо рта.

— В этом нет ничего удивительного, — ответил Мерри. — Это искусство у нас известно уже несколько поколений. Тобольд Дудстон из Долгодона, из Южного Удела, впервые вырастил у себя на огороде трубочное зелье примерно в одна тысяча семидесятом году по нашему летоисчислению. Каким образом старый Тоби раздобыл это зелье…

— Ты не знаешь, что тебе сейчас грозит, Король, — прервал беседу Гэндальф. — Хоббиты могут сидеть на развалинах и распространяться о застольных удовольствиях или вспоминать подробности из жизни своих отцов, дедов, пра-пра-прадедов и дальних родственников столько времени, что вряд ли даже у тебя хватит терпения. Отложим рассказ о трубочном зелье до более удобного случая. Где Древесник, Мерри?

— Далеко отсюда, на северной стороне, — ответил Мерри. — Он пошел напиться воды, чистой воды. Большинство энтов с ним, они еще не всю работу закончили… там!

Мерри показал рукой на дымящееся озеро. Всадники посмотрели в ту сторону и услышали отдаленный гул и грохот, будто с гор катилась лавина. Где-то в стороне раздавалось гудение и веселый шум, напоминающий триумфальный звук множества рогов.

— Значит, Ортханк никто не охраняет? — спросил Гэндальф.

— А вода зачем? Ее хватит, — ответил Мерри. — И в охране Шустряк, с ним еще пара энтов. Не все столбы здесь вбиты Саруманом. Если я не ошибаюсь, Шустряк стоит под башней-скалой, недалеко от ступеней.

— Да-да, я вижу там высокого серого энта, — сказал Леголас. — У него руки опущены, и стоит он, не двигаясь.

— Уже полдень прошел, а мы еще крошки во рту не держали, — сказал Гэндальф. — Но я хотел бы как можно скорее поговорить с Древесником. Он тебе для меня никаких поручений не оставил? Или за бутылками и тарелками у вас все из головы вылетело?

— Оставил, оставил, — ответил Мерри. — Я вам собирался все сразу сказать, но меня засыпали другими вопросами. Он просил передать вам, что если Повелитель Рохана и Гэндальф соизволят проехаться к северной стене, они застанут там Древесника, который будет рад их приветствовать. Добавлю от себя, что там они найдут готовый обед и наилучшие закуски и угощения, специально разысканные и подобранные вашими покорными слугами, — с поклоном закончил хоббит.

Гэндальф расхохотался.

— С этого надо было начинать! — воскликнул он. — Ну что, Король Феоден, хочешь поехать со мной на свидание с Древесником? Озеро придется объехать, но это не очень далеко. От Древесника ты узнаешь много интересного, ибо он и есть Фангорн, старейший и достойнейший из энтов, и из его уст ты услышишь язык самых древних существ, живущих на земле.

— Я поеду с тобой, — ответил Феоден. — До свидания, хоббиты! Я хотел бы увидеть вас в своем доме! Там мы сядем поудобнее, и вы мне расскажете все, что захотите, о своих предках хоть от сотворения мира, о старом Тобольде и его зелье! До свидания!

Хоббиты низко поклонились.

— Вот он какой, Король Рохана! — шепнул Пипин на ухо другу. — Симпатичный старичок, очень вежливый.