Гэндальф с Королем и свитой поехали на восток, в обход озера и разрушенных стен Исенгарда, а Арагорн, Гимли и Леголас остались на развалинах Ворот. Эрода и Хасуфа отпустили попастись, а сами сели рядом с хоббитами.

— Ну вот, — сказал Арагорн, — охота кончилась, мы с вами встретились, да еще в таком месте, куда никто из нас не собирался.

— А пока большие вожди пошли обсуждать большие дела, — произнес Леголас, — мы, скромные охотники, хотели бы получить ответ на свои скромные вопросы. По вашим следам мы дошли до самого леса, но что с вами было дальше, узнать не успели.

— Мы также многое хотели бы о вас узнать, — ответил Мерри. — Кое-что нам рассказали, но старый энт Древесник сам мало знает о всех событиях.

— Давайте по порядку, — сказал Леголас. — Поскольку это мы за вами гонялись, сначала пусть будет ваш рассказ.

— Сначала, но не сейчас, — заметил Гимли. — Предлагаю: все разговоры — после обеда. У меня разбита голова, а время уже послеполуденное. Слушайте, разбойники, я бы вам все простил, если бы вы поделились с нами добычей, о которой что-то тут говорили. Едой и питьем частично оплатите свои долги.

— Будет тебе и еда и питье, — сказал Пин. — Ты предпочитаешь, чтобы мы тебе подали обед сюда, или будешь обедать с удобствами, в Сарумановой Караульне, вон там, за Воротами? Нам пришлось перекусить под открытым небом, чтобы глаз не спускать с дороги.

— Так вот почему вы смотрели на нее одним глазом! — сказал Гимли. — А насчет караульни — ноги моей не будет ни в одном орчьем доме, и я не притронусь ни к чему, что было у них в лапах!

— Никто такого от тебя не требует, — сказал Мерри. — Думаешь, нам они не опротивели на всю жизнь? В Исенгарде кроме них были другие племена. Саруман сохранил разум, оркам не доверял, для охраны Ворот держал людей, выбирал, наверное, самых преданных. Им оказывали милости и давали хорошее содержание.

— И трубочное зелье тоже? — спросил Гимли.

— Не думаю! — рассмеялся Мерри. — Трубочное зелье — это совсем другая история, ее ты услышишь после обеда.

— Ну так пошли обедать! — заявил гном.

Вся компания во главе с хоббитами прошла под арку и поднялась по лестнице в обширную комнату. Против входа была другая дверь, маленькая, под боковой стеной стоял длинный стол, в стене был очаг. Комната, вырубленная в камне, раньше, наверное, была темной, потому что выходила окнами в туннель, но сейчас свет падал прямо в окно. В очаге горело полено.

— Это я разжег огонь, — сказал Пин. — Он нас утешал в тумане. Хворосту тут было мало, все дрова оказались сырыми. Но тяга хорошая, наверное, труба выходит далеко в скалах и не завалилась. Сейчас нам огонь пригодится, я вам гренков нажарю, а то хлеб тут черствый, ему уже дня три или четыре.

Арагорн, Леголас и Гимли сели в конце длинного стола, а хоббиты исчезли за маленькой дверью.

— Кладовая тут повыше, и ее не залило, к счастью, — сообщил Пин, выходя из двери, нагруженный тарелками, мисками, кубками, ножами и разнообразным провиантом.

— Не крути носом, дорогой Гимли, — сказал Мерри. — Это не орчья жратва, а человеческая еда, как сказал бы Древесник. Чего тебе налить, вина или пива? Есть порядочный бочонок. А вот солонина из кабана, первосортная. Если хочешь, могу поджарить тебе пару ломтиков. Жаль, что нет овощей: в последнее время привоза не было. И на сладкое могу предложить только масло с медом на хлеб. Тебе этого хватит?

— С лихвой, — ответил Гимли. — Можешь вычеркнуть из своих долгов приличную сумму.

Вскоре трое друзей уже были заняты едой, а оба хоббита без зазрения совести уселись рядом и принялись уплетать второй обед за день.

— Приходится поддерживать компанию, — сказали они.

— Вы сегодня необычайно заботливы, — засмеялся Леголас. — Только я думаю, что если бы мы не появились, один хоббит другому все равно составил бы компанию за вторым обедом.

— Может быть, может быть. Почему бы и нет? — сказал Пин. — В плену у орков нас кормили плохо, да и перед этим пришлось попоститься. Я уж и не помню, когда последний раз ел досыта.

— Что-то непохоже, чтобы пост вам повредил, — заметил Арагорн. — У вас вполне цветущий вид.

— Это правда, — подтвердил Гимли, рассматривая хоббитов из-за большого кубка. — Волосы у вас вдвое пышней и кудрявей, чем были, когда мы расстались у Великой Реки, и мне даже кажется, что вы немного подросли, если это возможно у хоббитов вашего возраста. Видно, Древесник вас голодом не морил.

— Нет, — ответил Мерри. — Но энты ведь только пьют, а напитком по-настоящему не наешься. И хотя питье у Древесника очень питательное, если можно так сказать, хоббиту все же требуется что-нибудь поплотнее. Даже лембасы бывает приятно заменить на другие блюда.

— А, так вы пили воду у энтов? — воскликнул Леголас. — Тогда зрение Гимли не обманывает. Удивительные песни поют у нас про воду Фангорна!

— Об этом лесе ходят очень интересные легенды, — сказал Арагорн. — Я там ни разу не был. Расскажите мне про него и про энтов тоже.

— Про энтов! — сказал Пин. — Энты… Ну вот, энты бывают очень разные. Это одно. А потом, у них такие глаза, такие чудные глаза!.. — он попробовал что-то еще произнести, но запнулся и замолчал. — В общем, вы уже нескольких энтов издали видели, потому что они вас видели и доложили, что вы находитесь на пути в Исенгард. Наверное, вы еще здесь на них посмотрите и сами составите о них представление.

— К делу, к делу! — вмешался Гимли. — Мы начинаем с середины. А я бы хотел все подряд узнать, расскажите все по порядку с того странного дня и часа, когда распался наш Отряд.

— Все расскажем, если времени хватит, — сказал Мерри. — Но сначала, — если обед закончен, — набейте трубки и давайте закурим. Очень нам хочется представить хоть на минутку, будто мы счастливо вернулись в Пригорье или хоть в Райвендел.

Он достал кожаный мешочек, набитый табаком.

— Этого добра у нас полно! — сказал он. — Возьмите себе, сколько хотите. Сегодня утром мы с Пином развлекались, вылавливая всякую всячину. Пин заметил два маленьких бочоночка, похоже было, что вода их вымыла из пивного подвала. А когда мы их открыли, там оказалось сушеное трубочное зелье высшего сорта в прекрасном состоянии.

Гимли взял щепотку на ладонь, растер и понюхал.

— Пахнет хорошо и на вид кажется отличным, — сказал он.

— Да не кажется, а просто отличное! — сказал Мерри. — Милый Гимли, это же Долгодонские Листья! На бочонках были фирменные знаки Дудстонов. Как они сюда попали, понятия не имеем. Наверное, Саруман для себя лично достал. Вот уж не думал, что наше зелье так далеко вывозится! Но теперь оно очень даже пригодится!

— Пригодилось бы, — грустно сказал Гимли, — если бы у меня была трубка. Но я ее потерял в Мории, а может быть, даже раньше. Там у вас в добыче трубочки не найдется?

— Боюсь, что нет, — ответил Мерри. — Мы нигде тут не видели трубок, даже в караульне. Саруман, видно, позволял эту роскошь только себе. Но мне кажется, не стоит стучать в двери Ортханка и просить у него трубочку. Что ж, раз другого выхода нет, давай по-дружески раскурим одну на двоих.

— Постой-ка! — сказал Пин. Он сунул руку за пазуху и вытянул за шнурок мешочек из мягкой кожи. — Ношу возле сердца свои сокровища, — объяснил он. — Для меня они такие же ценные, как Кольцо. Вот одно: моя старая деревянная трубка. Вот другое: запасная трубка. Протаскал ее полсвета, сам не знал, зачем. Не думал даже найти по дороге трубочное зелье, когда кончились взятые запасы. А вот теперь пригодилась! — и хоббит протянул гному широкую короткую трубочку. — Ну как, сравняем счет?

— Сравняем?! — воскликнул Гимли. — Благороднейший хоббит! Я теперь твой должник!

— А что касается меня, то я хотел бы выйти отсюда на свежий воздух, — сказал Леголас, — и посмотреть, откуда ветер дует и что делается на небе.

— Мы все выйдем, — согласился Арагорн.

Они вышли из караульни и расселись на куче камня перед воротами. Отсюда открывался далекий вид на долину, потому что туман, наконец, поднялся и расплывался под легким ветерком.

— Вот здесь хоть немножко расслабимся, — сказал Арагорн. — Посидим на развалинах и побеседуем, как любит говорить Гэндальф, пока он сам не придет. Не часто в жизни мне приходилось так уставать.

Он завернулся в серый плащ, прикрыв им доспехи, лег на спину и с удовольствием вытянул длинные ноги. Потом выпустил тонкую струйку дыма.

— Смотрите! — закричал Пин. — Бродяжник к нам вернулся!

— А он никуда не уходил, — ответил Арагорн. — Я Бродяжник, Дунадан, гондорец и северянин в одном лице.

Довольно долго они молча дымили трубками, а солнце освещало их косыми лучами из-за облаков, плывущих высоко в западной половине неба. Леголас некоторое время тоже лежал неподвижно, не щурясь, смотрел на солнце и тихо напевал. Потом вдруг сел.

— Хватит, друзья! — сказал он. — Время проходит, туман рассеялся, и воздух был бы чистым, если бы вы не коптили с таким странным наслаждением. Где ваши истории?

— Моя история начинается в полной темноте, когда я очнулся ночью, связанный и среди орков, — сказал Пин. — Какой сегодня день?

— Пятое марта по Хоббитскому календарю, — ответил Арагорн.

Пин подсчитал на пальцах:

— Всего девять дней назад! А мне казалось, что прошел год с тех пор, как мы попали в плен. Половина этого времени — страшный сон, а потом явь была еще страшнее. Мерри меня поправит, если я в чем-нибудь важном ошибусь. Я не буду вдаваться в подробности и говорить о кнутах, грязи, вони и подобных кошмарах. Лучше этого не вспоминать.

И Пипин рассказал про последний бой Боромира и переход орков с Нагорья Эмин Муйл до самого Фангорна. Слушатели кивали головами, когда что-нибудь в рассказе хоббита совпадало с их догадками.

— А вот сейчас получите назад кое-что из утерянных ценностей, — сказал вдруг Арагорн. — Радуйтесь!

Он расстегнул пояс под плащом и снял с него два кинжала в ножнах.

— Ну и ну! — воскликнул Мерри. — Никак не ожидал снова их увидеть! Вот этим кинжалом я проткнул нескольких орков, пока Углук не отобрал у нас оружие. Как он страшно смотрел! Я думал, он меня на месте заколет, но он оба кинжала только отбросил подальше, будто они его жгли.

— А вот твоя застежка, Пин, — протянул Арагорн руку. — Я ее сохранил, потому что это очень ценная вещь.

— Знаю, что ценная, — ответил Пин. — Я с ней расстался с великим сожалением, но что я еще мог сделать?

— Ничего, — ответил Арагорн. — Кто не умеет при необходимости расставаться с ценностями, тот становится их рабом. Ты хорошо сделал.

Вот это ловко с развязанными руками, — заметил Гимли. — Тебе, конечно, повезло, и ты схватил свой счастливый случай, можно сказать, обеими руками.

— А нам задал трудную загадку, — добавил Леголас. — Я удивлялся, уж не выросли ли у вас крылья.

— Увы, нет! — ответил Пин. — Но вы еще не знаете о Грышнаке, — он вздрогнул и замолчал, оставляя Мерри самую страшную часть рассказа: про объятия орчьих когтей, смрадное дыхание и жуткую силу мохнатых рук Грышнака.

— Меня тревожит то, что вы рассказали об орках из Мордора, или, как они говорят, из Лугбура, — произнес Арагорн. — Выходит, что Черный Властелин и его прислужники слишком много знают. Грышнак после драки в Приречном Нагорье наверняка переслал какие-то сообщения за Великую Реку. Красный Глаз, без сомнения, следит за Исенгардом. Но Саруман все же попал в капкан, который сам готовил.

— Да, какая бы сторона ни победила, у Сарумана теперь надежд нет, — заметил Мерри. — Дела его приняли плохой оборот с тех пор, как он пустил орков на роханские земли.

— Старый злодей показался нам на окраине леса, — сказал Гимли. — По крайней мере, так получается по намекам Гэндальфа.

— Когда это было? — спросил Пин.

— Пять ночей тому назад, — ответил Арагорн.

— Постойте… Да, пора рассказывать дальше, о том, что вам совсем неизвестно. На следующий день после Битвы на Опушке мы встретили Древесника. Ночевали у него в Родниковом Гроте, это один из домов старого энта, а на следующий день пошли на Сход энтов и видели самое удивительное собрание на свете. Оно продолжалось целый день, а потом еще день. Спали мы тогда у другого энта, которого зовут Шустряк. А потом, в конце второго дня, энты вдруг выступили! Это было потрясающе! В лесу чувствовалось такое напряжение, будто в нем варилась гроза, а потом получился взрыв. Жаль, что вы не слышали песню, которую пели энты на марше. Если бы ее услышал Саруман, он, наверное, убежал бы за сто гонов сломя голову, — добавил Пин.

Песня, конечно, была гораздо длиннее, но большая часть ее пелась без слов и звучала, как музыка рогов и барабанов. Она нам страшно понравилась. Правда, сначала я подумал, что это только маршевая песня, и ничего больше. Но мы вместе с ними дошли прямо сюда, и тут же я понял все.

— С последнего гребня в котловину Нэн-Курунир мы спускались вечером, почти ночью, — продолжал Мерри. — Тогда я почувствовал, что за нами целый лес идет. Сначала я думал, что мне снится сон про энтов, но Пин его тоже увидел. Мы оба испугались, и только потом нам все объяснили. На «сокращенном языке» энты называют их хьорнами. Древесник о них очень неохотно говорит. Я думаю, что это такие энты, которые стали перерождаться в деревья, во всяком случае на вид. Они стоят молча в лесу или по краям леса и наблюдают за деревьями, а в глубине темных урочищ их, наверное, много сотен.

В них кроется огромная сила, но они умеют окутываться тенью, и их трудно увидеть в движении. Однако иногда они ходят, и даже очень быстро, особенно когда разгневаются. Например, стоишь ты тихо, наслаждаешься погодой или слушаешь шум ветра, и вдруг вокруг тебя оказывается толпа деревьев. Голоса они сохранили и могут объясниться с энтами, — Древесник говорит, что поэтому их хьорнами зовут, — но одичали. Стали опасными. Не будь рядом настоящих энтов, которые за ними присматривают, я бы очень боялся с ними встретиться. Ну, так вот, поздно вечером мы спускались с гор в Чародейскую Котловину с энтами, а за нами шуршала толпа хьорнов.

Мы их, конечно, не видели, но воздух наполнился шелестом, скрипом и треском. Ночь была темная и ненастная. Хьорны спускались с гор необычайно быстро и шумели, как под ветром. Месяц из-за туч так и не вышел. К полуночи на всех северных склонах в темноте над Исенгардом вырос большой лес. Враг не подавал признаков жизни, только на башне светилось окно.

Древесник и несколько энтов тихо прокрались вперед, в такое место, откуда были хорошо видны Ворота. Мы с Пином были с ними. Сидели на плечах у Древесника и чувствовали, как напряжен старый энт. Энты ведь в самом большом возбуждении сохраняют осторожность и терпение. Они стояли как каменные, только дышали и внимательно прислушивались.

Вдруг раздался шум, заиграли трубы, эхо прокатилось в стенах Исенгарда. Мы думали, что это нас обнаружили, и что сейчас начнется битва. Ничего подобного! Это все войско Сарумана уходило из крепости. Я мало знаю об этой войне и о роханских всадниках, но мне кажется, что Саруман хотел одним мощным ударом уничтожить Короля и всех его воинов. Исенгард остался без гарнизона. Я видел, как уходили враги, — бесчисленные ряды пеших орков, а между ними гоблины верхом на огромных волках. Были отряды из людей. Они шли с факелами, и я видел их лица. Большинство людей были обычные — рослые, темноволосые, но не очень злые; а были совсем страшные — ростом, как люди, но с клыкастой пастью, как гоблины, косоглазые, злющие. Мне вспомнился один южанин из Пригорья, он был вроде этих, хотя и не так явно походил на орка, как они.

— Я тоже почему-то о нем вспомнил, — сказал Арагорн. — В Хельмской Теснине мы сражались с такими полуорками. Теперь мне ясно: тот южанин из Пригорья был шпионом Сарумана. Но непонятно, работал он только на Сарумана или действовал заодно с Черным Всадником. У этих подлецов никогда не разберешь, кто с кем в союзе и кто кого обманывает.

— Всего их было не меньше десяти тысяч, — продолжал свой рассказ Мерри. — Целый час только выходили из Ворот. Часть их пошла по тракту к Броду, а вторая свернула на восток. В миле от крепости река течет по глубокому каменному каналу, там мост построили. Если встать во весь рост, отсюда его видно. Пели они хриплыми голосами, хохотали и выли дико. Я подумал, что Рохану придется плохо. Но Древесник не двинулся. Говорил: «Я должен сейчас расправиться с Исенгардом, с его каменными корнями».

Мне в темноте не было видно, где что делается, но кажется, хьорны подождали, пока закроются Ворота, и пошли вслед за орчьим войском. Они, наверное, хотели именно с орками расправиться. Утром они были уже далеко, я так подумал, когда разглядел плотную тень на горизонте.

Когда ушла армия Сарумана, пришла наша очередь. Древесник поставил меня с Пином на землю, подошел к Воротам и стал в них колотить, вызывая Сарумана. Вместо ответа в него со стены посыпались стрелы и камни. Стрелы для энтов не опасны. Они их царапают и раздражают, как докучливые мухи. Если энта утыкать стрелами, как подушку для иголок, он еще не считает себя раненым. Во-первых, энты не чувствительны к ядам, а во-вторых, у них толстая кожа, твердая, как кора. Надо взять хороший топор, чтобы по-настоящему ранить энта. Они топоров терпеть не могут. Но и тогда против одного энта надо десятка два дровосеков выставить, ибо если кто-нибудь его заденет, то удара уже не повторит, — энт может руками согнуть стальную плиту, как тонкий лист.

Когда в лоб Древеснику вонзилось несколько стрел, старый энт рассердился так, что его почти можно было назвать «расторопным», как он сам любил говорить о других. Он громко крикнул свое «Ах-ха!», и несколько энтов подошло к воротам. В гневе энты страшны. Пальцами рук и ног они впивались в скалу и драли ее, будто корку хлеба. Я видел, как в считанные секунды они выполняли работу, с которой корни деревьев справляются веками.

Они толкали, тянули, трясли, топтали, давили. Через пять минут ворота со скрипом и треском рухнули, и часть скалы развалилась. Другие в это время вгрызались в стены, как кролики в песчаный склон. Не знаю, понял ли Саруман, что происходит, но во всяком случае он не знал, что делать. Может быть, его чародейская сила ослабела, может быть, он утратил силу духа или, проще говоря, струсил, когда противник застал его одного, без войска, без защиты рабов и машин. Короче, вы меня поняли. С Гэндальфом он ни в какое сравнение не идет! Мне кажется, что он всей своей славой был обязан только тому, что выбрал своей твердыней и опорой Исенгард.

— Нет, ты не прав, — ответил ему Арагорн. — Был он когда-то велик и славен, и достоин своей славы. Обладал глубокими знаниями, полетом мысли, удивительно ловкими руками. Умел овладевать мыслями других существ. Мудрых убеждал, простаков держал в страхе. Эти способности он наверняка по сей день сохранил. Даже теперь, когда на него обрушился такой тяжелый удар, мало кто в Средиземье одержит над ним верх, если придется иметь дело с глазу на глаз. Гэндальф, Элронд, Галадриэль — эти бы не поддались ему, раз уж вся его подлость выплыла так очевидно, но кроме них вряд ли еще кто-нибудь найдется.

— За энтов я спокоен, — сказал Пин. — Один раз, насколько мне известно, они дали себя обмануть, но это вряд ли повторится. Саруман их вообще недооценил и не принял в расчет и сделал большую ошибку. Он забыл о них, когда плел свои сети, а когда они встали у стен Исенгарда, было уже поздно исправлять промахи. Когда мы начали штурм, последние крысы, которые еще прятались в крепости, бросились удирать через дыры в стенах. Людей энты выпускали живыми, сначала, правда, расспрашивали. Их было всего дюжины две или три. Из орков вряд ли кто уцелел. Во всяком случае, если кто и удрал из крепости, всех их прикончили хьорны, которые продолжали окружать Котловину лесом, хотя их главный отряд ушел за войском.

Когда под ударами энтов большая часть южной стены развалилась в щебень и остатки гарнизона разбежались, бросив хозяина, Саруман пал духом. В начале штурма он, кажется, был у ворот, наверное, провожал свое войско. А когда энты ворвались внутрь, дал ходу. Сразу этого никто не заметил. Но ночь прояснилась, звезды светили ярко, энтам этого достаточно, и вдруг Шустряк закричал: «Убийца деревьев! Убийца деревьев!». У него вообще сердце доброе, но тем страшнее он ненавидит Сарумана, ибо много его соплеменников и любимых деревьев пострадало от орчьих топоров. Он побежал по дороге к внутренним воротам, а бежать он может как ветер, если рассердится. Чародея он заметил в полутьме, когда тот метался в тенях за столбами, а потом в последний момент добежал до ступенек в Башню. Еще минута — и Шустряк бы его догнал и раздавил, ему только шага не хватило, но Саруман успел проскользнуть в двери и мгновенно закрыть их за собой.

Так он оказался в безопасности в Башне и вскоре запустил свои любимые машины. Многие энты были уже внутри крепости, некоторые побежали за Шустряком, другие ворвались с севера и с востока. Громили в Котловине все, что попадалось им под руку. И вдруг из-под земли стал вылетать огонь с вонючим дымом. Из всех люков. Многие энты получили тяжелые ожоги. Один из них, если я не ошибаюсь, его звали Буковик, высокий, красивый, оказался как раз под струей жидкого огня и вспыхнул как факел. Это было очень страшно.

Энты ошалели. Перед этим они были просто возбуждены, но теперь я понял, что то была только раскачка, и увидел настоящий гнев. Все закипело. Энты рычали, гудели, трубили так, что от одного крика камни лопались. Мы с Мерри плотно прижались к земле и плащами заткнули уши. С гудением, криком и шумом энты метались по Котловине и по скалам вокруг Ортханка, засыпали камнями люки, — каменные плиты летали, словно листья на ветру. Башня стояла в центре бури как скала. Я видел, как в нее летели железные балки из разобранных строений и камни. Но Древесник головы не потерял. К счастью, огонь его не тронул. Он не хотел, чтобы его собратья в пылу боя получили увечья, и боялся, что Саруман воспользуется суматохой и сумеет выскользнуть каким-нибудь тайным ходом. Толпа энтов напирала на Ортханк, но Башня стояла. Она гладкая и твердая. Может, в ней кроется колдовская сила, более древняя и могущественная, чем власть Сарумана. В общем, энты не смогли даже трещину в ней сделать, не то что разрушить.

Древесник вышел на середину котловины и закричал. Его громкий голос перекрыл шум битвы, наступила мертвая тишина. И в этой тишине из верхнего окна Башни раздался ядовитый смех. Странно все это подействовало на энтов. Минуту назад они кипели, а теперь мгновенно стихли, остыли, будто их лед сковал. Они медленно отошли от Башни, собрались вокруг Древесника, застыли. Он поговорил с ними на своем языке. Я думаю, что он объяснял им план, который давно сложился в его седой голове. Они стояли и слушали молча. Потом все тихо растворились в сером рассвете.

Думаю, что они оставили часовых у Башни, но часовые так затаились в тени, что я их не видел. Большинство энтов пошло к северу. Целый день они чем-то там занимались и не показывались. О нас никто не беспокоился, будто забыли. День тянулся очень долго; мы немного покрутились по Котловине, стараясь, чтобы нас не заметили с Башни, ибо ее окна зияли по-прежнему грозно. Много времени заняли поиски хоть какой-нибудь еды. А еще мы сидели и разговаривали между собой, пытаясь предположить, что сейчас делается в Рохане, на юге, и что могло произойти с нашим Отрядом. Время от времени до наших ушей доходил грохот падающих камней и звук далеких ударов, от которых в скалах раскатывалось эхо.

После полудня мы вышли из-за стен посмотреть, что делается вокруг. На выходе из долины стоял большой лес хьорнов, а другой такой же полукругом выстроился у северной стены. В его тень мы войти не отважились. Из чащи доносились странные звуки, что-то там ломали и раздирали, что-то тащили. Энты и хьорны копали огромные рвы и ямы, строили водосборники и плотины, соединяли воды Исены с другими потоками и ручьями. Мы ушли назад к воротам.

В сумерках появился Древесник. Он что-то мурлыкал себе под нос и казался очень довольным. Подошел, потянулся, расправил длинные руки, глубоко вздохнул. Я спросил его, не устал ли он. «Устал? — повторил Древесник. — Нет, не устал, только руки немного занемели. Сейчас бы глоток воды из Реки Энтов. Трудная была работа. За много лет мы не перевернули столько камней, не перерыли и не перетаскали столько земли, сколько сегодня за один день. Почти все готово. Когда настанет ночь, не советую вам находиться возле Башни или в старом туннеле. Вода может туда прорваться — и будет это грязная вода, пока вся грязь Сарумана не смоется. Потом Исена опять станет чистой». Говоря так, Древесник, будто забавляясь, продолжал разваливать стену.

Потом мы с Мерри долго думали, где бы лечь спать, чтобы быть в безопасности, и тут случилось самое неожиданное.

Со стороны дороги донесся топот копыт, кто-то скакал галопом. Мы с Мерри спрятались за камень. Древесник отошел в тень под арку. Вдруг перед нами, словно из-под земли, вырос огромный серебристый конь, и несмотря на темноту, мы рассмотрели лицо всадника. Казалось, что оно светится, и одет он был весь в белое. Я сел, разинув рот, и глаза раскрыл. Хотел крикнуть, а голос куда-то подевался. Но окликать его не надо было. Он сам остановился и посмотрел на нас сверху вниз. Тогда я прошептал: «Гэндальф!»

Думаете, он ответил: «Добрый вечер, Пипин, какая приятная встреча»? Вовсе нет. Он сказал: «Вставай, Тук, балбес! Во имя дива, куда в этом развале подевался Древесник? Мне он нужен. Срочно!»

Древесник узнал его голос и сразу же вышел из тени. Ни один из них не удивился при виде другого. Очевидно, Гэндальф собирался застать Древесника на этом месте, а Древесник, наверное, ради того и торчал под воротами, чтобы встретить Гэндальфа. Это только я от удивления опомниться не мог. А ведь мы рассказывали Древеснику о том, что произошло в Мории. Я вот тогда припомнил, что, слушая про эту часть нашего путешествия, Древесник как-то странно на нас смотрел. Теперь понятно, что он с Гэндальфом виделся или получал от него вести, только нам раньше времени говорить об этом не хотел. «Не будем поспешными» — его любимые слова. А ведь правда, никто, даже эльфы, не говорят о Гэндальфе и его делах в его отсутствие!

«Ах-ха, Гэндальф! — сказал Древесник. — Я рад, что ты приехал. С водой, лесом, с корнями и камнями я сам справлюсь, но тут надо разобраться с Чародеем».

«Древесник, — сказал Гэндальф. — Нужна твоя помощь. Ты сделал очень много, но надо еще больше. Мне надо разделаться примерно с десятью тысячами орков».

И они отошли в сторону, чтобы поговорить с глазу на глаз. Наверное, Древеснику это казалось очень «поспешным», потому что даже мы издали видели, как быстро говорит Гэндальф, хотя слов и не разбирали. Видно, очень срочное было дело. Говорили они всего около четверти часа. Потом Гэндальф вернулся к нам. Он немного успокоился, стал веселее и, наконец, сказал, что рад нашей встрече.

«Гэндальф! — закричали мы. — Где ты был? Не встречал ли наших друзей?»

«Там, где был, меня уже нет. Да, некоторых встречал, — ответил он. — Но сейчас об этом некогда разговаривать. Впереди страшная ночь, и я спешу. Может быть, рассвет будет ясным, тогда мы снова увидимся. Будьте осторожны, держитесь подальше от Ортханка! До свидания!»

После отъезда Гэндальфа Древесник глубоко задумался. Наверное, получил сразу столько известий, что надо было все переварить. Потом сказал:

«Ох-хо, теперь я вижу, что не такие вы «расторопные», как мне показалось. Вы мне рассказали намного меньше, чем могли, и наверняка не больше, чем вам было позволено. Да, вести, вести, нечего сказать. Ну, а теперь опять за дело!»

Перед тем, как уйти, он с нами поделился самыми важными вестями. Они были не очень утешительными. Мы забеспокоились о вас троих и, правду сказать, думали о вас больше, чем о Фродо и Сэме и бедном Боромире. Потому что мы узнали, что начинается большая битва, а может быть, уже началась, и что вы там, и неизвестно, удастся ли вам выйти из нее живыми.

«Хьорны помогут», — сказал Древесник, уходя. И больше мы его до сегодняшнего утра не видели.

Ночь была темная. Мы лежали на куче камней и щебня и совершенно ничего не различали в темноте, словно нас накрыли одеялом из черного тумана. Воздух был горячий и какой-то густой, полный шелеста, шорохов, скрипов, в нем плавали невнятные голоса. Я думаю, что это были сотни хьорнов, которые проходили мимо нас, спеша к вам на помощь. Потом, в середине ночи, на юге что-то гремело, небо сверкало молниями, видно, там, далеко над Роханом, бушевала гроза. В свете молнии мы иногда видели вдали горы — черные и белые вершины. С противоположной стороны над Исенгардом тоже гремело, но совсем по-другому, и раскатывалось эхом в котловине.

Примерно в полночь энты разрушили все запруды, и скопившаяся масса воды хлынула через проломы в северной стене на Исенгард. Тени хьорнов разошлись, будто растворились. Гроза гремела уже в отдалении. Луна скатывалась к западу. Исенгард стал наполняться черной водой. Ее потоки блестели под луной, растекались по всей котловине, сливались в сплошное озеро. Местами на их пути оказывались входы в подземелья, люки. Когда вода туда попадала, из них с шипением вырывались клубы пара. Иногда что-то там взрывалось, показывались языки пламени. Огромный столб дыма вырвался из земли, изогнулся, обвил Ортханк. Башня стояла, как черный утес в тучах, снизу освещенный огнем, сверху луной, а вода разливалась и разливалась, и перед нами была уже не котловина, а огромная дымящаяся и бурлящая сковородка…

— Вчера ночью, когда мы подходили к долине Нэн-Курунир, мы видели издалека дым и пар над Исенгардом, — вставил Арагорн, — но подумали, что Саруман в своем котле готовит новую чародейскую пакость к нашему приходу.

— Ничего подобного! — ответил Мерри. — Он тогда, наверное, чуть не задохнулся, и ему было не до потех. Вчера утром — совсем рано — вода заливала ямы и дыры, и в котловине поднялся густой туман. Мы спрятались в караульне и тут немного испугались. Вода перелилась через завал, залила старый туннель и подступила к порогу. Мы решили, что попались, как орки в своих подвалах. Но, к счастью, нашли в кладовой еще одну дверь, а за ней винтовую лестницу вверх, на Ворота. Мы с трудом там протиснулись, потому что ворота обвалились и проход был наполовину завален, но все-таки вылезли и стали смотреть на заваленный Исенгард. Энты пускали новые потоки воды, пока все подземелья не затопили. Все огни погасли. Пар, как зонтик, поднялся вверх и висел там тучей, наверное, в милю толщиной. Вечером над восточными холмами была радуга, а потом пришла настоящая туча и полил такой дождь, что даже заката солнца видно не было. Потом стало тихо, только где-то далеко выли волки. Ночью энты кончили заливать котловину и повернули Исену в прежнее русло. Вот и все. Вода стала спадать.

Под землей, наверное, сделан какой-нибудь сток из подвалов. Если Саруман смотрел из окон, то уже видел грязную помойку. А нам показалось, что мы остались одни на свете. Ни одного энта не было видно, никто ничего не рассказывал, никаких вестей ниоткуда, а вокруг такое разорение. Мы не спали всю ночь, дрожали на воротах от холода и сырости. И боялись, что еще что-нибудь произойдет. Саруман ведь до сих пор сидит в своей Башне. Ночью был шум, будто ветер дул в долине. Я думаю, это вернулись энты с хьорнами и сразу ушли, а куда на этот раз — я уже не знаю. Утро встало туманное, мы спустились вниз и немного походили, но ничего не изменилось и нигде никого не было.

Ну вот, больше нам говорить нечего. После вчерашнего шума и разгрома Исенгард сейчас тихий, а раз Гэндальф с нами, то, конечно, и безопасный. Можно спать спокойно.

С минуту все сидели молча. Гимли во второй раз набивал трубку табаком.

— Я только одного не понял, — проговорил он, высекая кремнем искры. — Про Причмока. Ты сказал Феодену, что Причмок у Сарумана. Как он сюда попал?

— Ах да, я о нем забыл, — ответил Пин. — Он сегодня рано утром явился. Мы только-только огонь развели и кое-как позавтракали, как вдруг появился Древесник. Мы его услышали из караульни, он нас по именам называл и гудел.

«Я пришел узнать, что вы тут делаете, — сказал он, — и вам кое-что рассказать. Хьорны вернулись, все хорошо. Да, да, даже очень хорошо! — он, смеясь, похлопал себя по бокам. — Нет больше орков в Исенгарде, нет топоров! А еще раньше, чем этот день кончится, будут тут гости с юга, и с ними те, кому вы обрадуетесь!»

Не успел он закончить, по дороге зацокали копыта. Мы выбежали за ворота, вытаращили глаза, я уже думал, что это Гэндальф и Бродяжник с боевым отрядом, а вместо них из тумана выехал незнакомый человек на замученной кобыле, такой урод, и один. Как увидел выломанные ворота и разваленную стену, то встал, как вкопанный, и лицом позеленел. Он был так ошеломлен, что даже нас не сразу заметил. А как только увидел, взвизгнул и хотел лошадь завернуть и отъехать. Но тут Древесник сделал три шага вперед, протянул длинную руку и снял его с седла. Лошадь испугалась и ускакала, а человек пал на землю. Он говорил, что он Грима, друг и советник Короля Рохана, и уверял, что Феоден прислал его к Саруману с важным поручением.

«Никто другой не отважился бы проехать через степь, в которой черно от орков, — сказал он. — Поэтому мне пришлось ехать одному. Я очень голоден, я устал, дорога была опасной, мне пришлось сделать большой крюк на север, потому что за мной гнались волки».

— Но я увидел, с каким выражением он украдкой поглядывал на Древесника, и сказал себе: «Он лжет». Древесник долго смотрел на него, а этот подлец извивался под его взглядом, как пескарь. Потом энт сказал:

«Ах-ха… Я тебя ждал, Причмок! — тот даже вздрогнул, услышав свое прозвище. — Гэндальф приходил раньше. Поэтому я знаю о тебе все, что надо знать, и знаю, что с тобой делать. Запри всех крыс в одной крысоловке, — так сказал Гэндальф. Так я и сделаю. Сейчас Исенгардом управляю я, но Саруман у себя в Башне. Я тебя отправлю к нему, и рассказывай ему все, что хочешь».

«Пусти меня, пусти! — взмолился Причмок. — Я знаю дорогу!»

«Не сомневаюсь, что знал, — ответил Древесник. — Но тут недавно кое-что изменилось. Иди смотри!»

Древесник его пропустил. Причмок пролез под ворота, а мы по верху — за ним. Когда он оказался в котловине и увидел разгром до самой Башни, он повернул назад:

«Разреши мне уйти! — стал он просить. — Отпусти меня! Мое поручение теперь бесполезно».

«Что правда, то правда, — сказал Древесник. — Но выбирай: или ждешь вместе со мной Короля и Гэндальфа, или идешь через лужу. Что будешь делать?»

Причмок задрожал, когда вспомнил про своего Короля, и сделал один шаг в воду. Но тут же отступил.

«Я не умею плавать», — заныл он.

«Тут не глубоко, — ответил Древесник. — Только очень грязно, но тебе это подходит. Иди!»

Несчастный Причмок полез в грязь. Сначала ему было по пояс, потом по самую шею. Потом мы потеряли его из виду, а когда увидели вновь, он уже вцепился не то в бочку, не то в колоду. Древесник даже в воду зашел посмотреть, куда он денется.

«Ну вот, до Ортханка он добрался, я видел, — рассказал нам энт, вернувшись. — Выполз на ступени, как мокрая крыса. Кто-то из Башни за ним следил, оттуда сразу же высунулась рука и втащила гостя внутрь. Так что он уже в Ортханке, надеюсь, его тепло там приняли. Но мне теперь надо хорошо отмыться. Если меня спросят, я буду у северного склона. Здесь нет чистой воды ни для мытья, ни для питья. Вас прошу следить за дорогой, стеречь ворота и встречать гостей. Среди них будет Хозяин Роханских Степей, поняли? Его надо принять достойно. Окажите ему почет, как сумеете. Помните, что его войско выдержало большую битву с орками. Вы должны лучше энтов знать слова, которыми у людей полагается встречать вождей. Сколько живу, не выучил их языка и не запомнил имен, но они так часто меняются. Надо бы их накормить человеческой едой, а это вы тоже лучше меня знаете. Постарайтесь найти подходящую еду для Короля, на свой вкус».

Теперь уже точно все. Только вы мне, пока я не забыл, скажите, что это за Причмок? Он и правда был королевским советником?

— Да, — ответил Арагорн. — Был. Но одновременно был шпионом Сарумана и выполнял его задания в Рохане. Судьба с ним сурово обошлась, но он это заслужил. То, что он увидел развалины крепости, которую считал мощной и неприступной, для него уже удар. Но боюсь, что его ждет худшая кара.

— И мне кажется, что Древесник его отправил в Ортханк не по доброте душевной, — заметил Мерри. — Он это сделал с каким-то хмурым удовольствием, потом смеялся, когда пошел умываться. А у нас было полно работы: искать продукты и вылавливать всякие запасы. Мы в разных местах нашли пару кладовых, куда вода не попала. Но Древесник прислал энтов, и они много припасов у нас забрали.

Сказали, что надо «человеческой еды на двадцать пять человек». Кто-то из них уже всех пересчитал, пока вы ехали. Вас троих посчитали вместе со всеми. Но вы ничего не потеряли от того, что пообедали с нами. Мы на всякий случай половину запасов придержали, даже лучшую половину, потому что тут есть вино. Мы спросили энтов: «Питье возьмете?», а они ответили, что в Исене есть вода, которой хватит и энтам, и людям. Наверное, энты сумели приготовить свое питье из горных ключей, и тогда Гэндальф вернется к нам с пышной кудрявой бородой!

Мы, конечно, очень устали, и голодные были, но не жаловались, потому что наш труд принес щедрые плоды. Как раз в поисках еды Пин нашел самую ценную добычу: бочонки с клеймом Дудстонов. «Трубочное зелье ценнее еды», — сказал Пин. Вот так.

— Ну, теперь мне все понятно, — сказал Гимли.

— А мне не все, — сказал Арагорн. — Как сюда попало трубочное зелье из Южного Удела? Чем больше я про это думаю, тем больше удивляюсь. В Исенгарде я ни разу не был, но хорошо знаю все земли между Рубежным Краем и Хоббитширом. Уже много лет по этим землям не ходят, не ездят и не возят товары, разве что тайно. Боюсь, что у Сарумана и в Хоббитшире есть союзник. Не только при дворе Феодена водятся Причмоки! Даты на бочонках были?

— Были, — ответил Пин. — Листья 1417-го года, то есть из последнего урожая… Ой, что я говорю, из прошлогоднего. Год был очень хорошим.

— Значит, так. Если какая-нибудь подлость с этим связана, то это уже дело прошлое, и принимать меры поздно, — сказал Арагорн. — На всякий случай, надо сказать Гэндальфу, хотя рядом с великими делами это мелочь.

— Интересно, какими делами Гэндальф сейчас занимается? — вмешался Мерри. — Идемте прогуляемся, а то уже скоро вечер. Раз ты тут ни разу не был, дорогой Бродяжник, можешь сейчас свободно походить по Исенгарду. Только предупреждаю, что там невесело.