Солнце уже заходило за длинный западный отрог, когда Гэндальф со своим маленьким отрядом и Король с гвардейцами выехали, наконец, из Исенгарда. Гэндальф посадил рядом с собой на коня Мерриадока, Арагорн взял Пипина. Два роханских всадника по приказу Короля сразу от Ворот пустили коней вскачь и быстро скрылись из глаз, остальные ехали без особой спешки.

Энты торжественно выстроились по обеим сторонам дороги, поднимая длинные руки прощальным жестом, но молчали. Отъехав уже довольно далеко от котловины, Мерри и Пин в последний раз оглянулись. На небе еще розовел закат, но над Исенгардом простерлась тень, и серые развалины были едва видны в полумраке. Древесник одиноко стоял на дороге и издали казался стволом старого дерева. Хоббиты вспомнили первую встречу с энтом на краю Фангорнского Леса.

Столб с гербом Белой Руки был разбит. Точнее, сам столб, хоть и с треснутой верхушкой, стоял, как раньше, а разбитая рука валялась на земле. Посреди дороги белел длинный указательный палец с почерневшим ногтем.

— Энты ничего не пропустили, — заметил Гэндальф. Дальше двигались уже в густых сумерках.

— Мы что, будем ехать всю ночь, Гэндальф? — спросил через некоторое время Мерриадок. — Я не знаю, как ты себя чувствуешь с вцепившимся в твой плащ босяком, но босяк так устал, что охотно бы отцепился и лег где-нибудь поспать.

— Значит, ты слышал все оскорбления? — ответил Гэндальф. — Не держи их в своем сердце. Будь доволен, что Саруман еще кратко выразился. Он хоббитов до сих пор не видел и не знал, что вам сказать. Теперь увидел. Если хочешь пластырь на свою раненую гордость, то знай, что сейчас он наверняка больше думает о вас с Пипином, чем обо всех остальных. Кто вы такие? Как попали в Исенгард и зачем? Много ли знаете? Были ли в плену, а если были, то как спаслись, когда все орки до единого погибли? Этими загадками занята сейчас мудрая голова Сарумана. Издевка в его устах — это честь, Мерри, если правильно оценить то, что вы его заинтересовали.

— Спасибо, — ответил Мерри, — но самая большая честь для меня — это вцепиться в твой плащ, Гэндальф. Во-первых, чтобы еще раз повторить вопрос: неужели мы всю ночь будем ехать?

Гэндальф рассмеялся.

— От тебя так просто не отделаешься. У каждого мага всегда должна быть рядом пара хоббитов. Уж они бы нас научили ясно выражаться и не витать в облаках. Прости меня, Мерри. Ты прав, я сам уже думал об этих простых вещах. Мы проедем еще пару часов, без спешки, до конца этой долины. Утром поскачем быстрее. Сначала мы собирались прямо из Исенгарда ехать через степь в королевский дворец в Эдорасе, это заняло бы несколько дней, но потом подумали и изменили планы. Мы выслали гонцов в Хельмскую Теснину, они предупредят, что Король вернется туда завтра. И уже оттуда с более многочисленной свитой Феоден поскачет по горным тропам в Дунгарское Укрытие. Теперь по открытой местности большим отрядом ни днем, ни ночью не проедешь — опасно стало.

— Вот у тебя всегда так — или ничего, или сразу много! — сказал Мерри. — Я же спрашивал только про ночлег. Что это за Хельмская Теснина и все остальное? Ты забыл, что я этих краев совсем не знаю.

— Стоило бы и поинтересоваться, если хочешь понять, что делается вокруг. Только узнавай не сейчас и не от меня; мне еще многое надо срочно обдумать.

— Ну хорошо, на первом привале я все выпытаю у Бродяжника. Он не такой озабоченный, как ты. Но хоть скажи мне, зачем нам надо прятаться? Я думал, что мы выиграли бой.

— Да, выиграли, но это лишь первое испытание. Одержав в нем победу, мы находимся под еще большей угрозой. Между Исенгардом и Мордором есть какая-то связь, которую я пока не разгадал. Я не знаю, как они обменивались вестями, но этот обмен был. Красный Глаз Барад-Дура, как мне кажется, зорко следит за Чародейской Котловиной и за роханскими степями. Чем меньше он увидит, тем лучше для нас.

Отряд медленно спустился по крутой дороге в долину Исены. Река в каменном ложе то приближалась к ним, то снова убегала от Тракта. С гор сползала ночь. Туманы ушли. Дул холодный ветер. Почти полная луна в восточной половине неба разливала бледный холодный свет. Справа горные отроги переходили в безлесные холмы, впереди открывалась широкая серая равнина.

Здесь путники свернули с тракта на мягкую траву, проехали около мили на запад и оказались в ложбине, открытой с юга и упирающейся в подъем последнего в цепи Мглистых Гор отрога Дол-Барн, утопающего в зелени и увенчанного вересковыми кустами. В ложбине росли буйные папоротники, среди побуревших прошлогодних листьев появились первые весенние побеги. Пахло свежей землей. Путники разбили лагерь среди колючих терновых кустов на склоне и разожгли костер под большим кустом шиповника, используя в качестве топлива сухую траву.

Выставили караульных, по двое на смену. Остальные завернулись в плащи и уснули. Хоббиты лежали отдельно, на подстилке из папоротника. Мерри засыпал, а Пина охватило странное беспокойство. Листья папоротника под ним скрипели и шуршали, он вертелся и крутился, не давая спать другу.

— Что с тобой? — спросил Мерри. — Ты лег на муравейник?

— Нет, — ответил Пин. — Но мне ужасно неудобно. Я пытаюсь вспомнить, когда последний раз спал в постели.

Мерри зевнул.

— Посчитай на пальцах, — предложил он. — Ты что, не помнишь, сколько времени прошло с тех пор, как мы были в Лориэне?

— Лориэн не считается, — возразил Пин. — Я думаю о настоящей спальне и кровати.

— Тогда считай от Райвендела, — сказал Мерри. — Но я сейчас усну на чем угодно.

Счастливчик, — продолжал разговаривать Пин. — Tы ехал с Гэндальфом.

— Ну и что?

— Может быть, узнал у него какие-нибудь новости?

— Даже много новостей. Больше, чем обычно. Разве ты не слышал, что он говорил? Ты ведь ехал совсем рядом, а мы не секретничали. Если ты думаешь, что мог бы узнать от него больше, чем я, садись утром с ним на коня. Конечно, если сам Гэндальф захочет сменить пассажира.

— Ты уступишь мне место? Замечательно! Только ведь Гэндальф ужасно скрытный. Он таким и остался, правда?

— Нет, он изменился, — ответил Мерри, у которого сон начал пропадать, так его растревожили вопросы друга. — Он будто бы вырос. Стал сразу и добрее, и строже, и веселее, и серьезнее, чем был. Изменился. Но пока у нас не было возможности узнать, насколько. Вспомни конец расправы с Саруманом. Раньше Саруман был выше Гэндальфа, он был главой Белого Совета, хотя я точно не знаю, что это такое. Он был Саруман Белый. А теперь Гэндальф сам Белый. Заставил Сарумана вернуться, сломал ему Жезл, а потом одним словом прогнал!

— Да, пожалуй, Гэндальф немного изменился, но скрытность в нем осталась, ее даже больше стало, — ответил Пин. — Например, этот случай со стеклянным шаром. По нему было видно, что он ужасно обрадовался. Что-то он уже про этот шар знал или сразу догадался. А нам разве сказал хоть что-нибудь? Ни словечка. А ведь если бы не я, он бы в воду провалился. «Эй, хоббит, отдай его мне», — и все. Интересно, что это за шар? Он мне показался страшно тяжелым.

Последние слова Пин проговорил тихим шепотом, будто сам с собой разговаривал.

— Ага, так вот что тебя грызет. Пипинчик мой любимый, вспомни, что сказал Гилдор, и что Сэм любил повторять: «Не вмешивайся в дела магов, каждый маг хитер и на расправу скор».

— Но мы уже много месяцев только и делаем, что вмешиваемся в дела магов, — ответил Пин. — Я бы охотно рискнул немножко, чтобы только что-нибудь узнать. И мне очень хочется получше присмотреться к этому шару.

— Да спи ты, наконец, — возмутился Мерри. — Рано или поздно все узнаешь. Я тебя уверяю, что ни один Тук еще не переплюнул Брендибака по части любопытства, но согласись, что еще не время лезть, куда не следует.

— Хорошо, но что плохого, если мне хочется узнать про этот шар? Допустим, это даже невозможно. Старина Гэндальф сидит на нем, как квочка на яйце. Но мне не становится веселее от того, что даже ты говоришь, что мне нечего туда лезть, и посылаешь меня спать.

— А что тебе еще сказать? — ответил Мерри. — Конечно, обидно, но придется подождать до утра. После завтрака ты увидишь, что меня эта загадка не меньше твоего интересует, и я тебе помогу, как сумею, добиться у Гэндальфа хоть какого-то объяснения. А сейчас у меня уже глаза слипаются. Если я еще раз зевну, у меня губа лопнет. Спи.

Пин ничего не ответил. Он лежал тихо, но спать ему совсем не хотелось, не в пример Мерри, который через пару минут ровно и спокойно дышал рядом, погрузившись в глубокий сон.

В ночной тишине мысль о темном шаре сверлила Пина еще острее, чем днем. Хоббиту казалось, что он опять чувствует тяжесть стекла в руке, видит таинственный багровый свет изнутри, который на краткий миг блеснул ему днем. Он продолжал ворочаться с боку на бок, напрасно пытаясь думать о чем-нибудь другом.

В конце концов хоббит не выдержал. Он встал и осмотрелся. От луны по-прежнему струился холодный белый свет, под кустами лежали черные тени. Было холодно, пришлось завернуться в плащ. Все вокруг спали. Часовых видно не было, наверное, они забрались повыше на бугор или спрятались в папоротниках. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Пин тихонько подкрался к Гэндальфу.

Маг, похоже, спал, только веки у него были полузакрыты и из-под длинных ресниц поблескивали краешки глаз. Пин попятился. Гэндальф не шевелился. Тогда хоббит опять подкрался к нему, почти против воли, будто его толкала посторонняя сила. Он подбирался к магу сзади, со стороны головы. Гэндальф укрылся одеялом, плащ накинул сверху. Между его рукой и правым боком обрисовывался круглый предмет, завернутый в темное сукно.

Затаив дыхание, Пин осторожно подошел еще ближе к спящему. Потом встал рядом с ним на колени, протянул руку, потянул к себе сверток и поднял его двумя руками. Предмет оказался легче, чем он ожидал. «Может, барахло какое-нибудь», — подумал хоббит с облегчением. Но на место сверток не положил. С минуту подержал его в руках, потом быстро на цыпочках отбежал в сторону, пошарил по земле руками, нашел подходящий по размеру камень, вернулся назад. Быстро размотал ткань, завернул в нее камень, и, присев, сунул Гэндальфу под руку. А сам стал рассматривать украденный предмет.

Да, это было именно то, о чем он думал: гладкий стеклянистый шар, на этот раз темный и неживой. Пин обернул его полой собственного плаща и собирался бегом вернуться на свое место рядом с Мерри, но в это время Гэндальф во сне что-то пробормотал и пошевелился. Пину показалось, что он услышал слова на незнакомом языке. Рука мага нащупала завернутый в сукно камень и сжала его. Гэндальф вздохнул и шевелиться перестал.

«Дурак, — сказал себе Пин. — Будут ужасные неприятности. Положи на место». Но колени у него дрожали, и он не смел приблизиться к магу. «Не удастся, — думал он с отчаянием. — Я его разбужу; надо подождать, надо перестать бояться. А пока посмотрю хоть одним глазком. Все равно шар у меня. Только не здесь!»

Хоббит тихонько отошел и присел неподалеку на траву. Светила луна.

Пин сидел на корточках, высоко подняв колени и сжимая между ними шар, как жадный мальчишка, который удрал от сверстников с миской лакомой еды. Он откинул плащ и, замерев, стал смотреть. Ему показалось, что воздух вокруг тоже застыл и давит. Шар был черный, как агат, и отражал лунный свет. Потом в самой его середине что-то дрогнуло и засветилось, и это свечение притянуло взгляд хоббита так, что оторваться он уже не мог. Шар будто разгорался изнутри. Пину показалось, что или сам шар вращается, или свет внутри него вертится с огромной скоростью. Потом все погасло. Хоббит ахнул и рванулся — но поздно: он не смог ни распрямиться, ни выпустить шара из рук, только все больше цепенел, все ниже и ниже склонялся, впившись в него взглядом, и крепко сжимал обеими руками. Его губы беззвучно шевелились. Так продолжалось довольно долго. Потом Пин сдавленно крикнул и упал навзничь.

Крик прозвучал коротко и пугающе. Подбежали часовые. Весь отряд вскочил на ноги.

— Так вот кто вор! — сказал Гэндальф, быстро набрасывая плащ на шар. — Как же ты, Пипин! Очень неприятная неожиданность.

Маг встал на колени перед потерявшим сознание хоббитом, неподвижные глаза которого были широко открыты.

— Черные Силы! Что накликал на себя и на нас этот дурачок!

Лицо у мага было хмурым и озабоченным. Он взял Пина за руку, склонился, прислушиваясь к его дыханию, потом наложил ладони ему на лоб. Хоббит задрожал и закрыл глаза, еще раз вскрикнул, сел и удивленно обвел глазами окружающих.

— Это не для тебя, Саруман! — закричал он пронзительным чужим голосом без всякой интонации, отодвигаясь от Гэндальфа. — Я за этим скоро пришлю. Понял! Повтори! — Потом он дернулся, пытаясь вскочить, но Гэндальф мягко придержал его.

— Перегрин Тук! — спокойно и раздельно произнес он. — Вернись!

Хоббит расслабился и упал на землю, хватая мага за руку.

— Гэндальф! — закричал он. — Гэндальф, прости меня!

— За что тебя прощать? — спросил Гэндальф. — Сначала скажи, что ты натворил.

— Я взял… взял шар и посмотрел в него, — всхлипнул бледный Пин. — Увидел такое, что испугался. Хотел убежать, но не смог. А потом появился Он и стал спрашивать. Смотрел на меня и… и больше я не помню.

— Так просто не отвертишься, — строго произнес Гэндальф. — Что ты видел и что ему говорил?

Пин закрыл глаза и задрожал, но не ответил. Все молча смотрели на него, только Мерри отвернулся. Лицо Гэндальфа казалось каменным.

— Говори! — приказал он.

Пин заговорил сначала очень тихо и неуверенно, потом постепенно громче и выразительнее.

— Я… увидел темное небо… и высокие крепостные стены, — говорил он, — и маленькие звезды. Будто все было далеко, но очень ясно и четко видно. Потом звезды стали то гаснуть, то снова загораться, потому что их закрывали крылатые существа. Я думаю, что они на самом деле очень большие. В шаре они были, как летучие мыши, и летали вокруг крепости. Кажется, их было девять. Один полетел прямо на меня, рос и рос — у него был страшный… нет, я про это не могу!.. Я хотел убежать, потому что мне показалось, что это страшилище сейчас вылетит из шара, но когда он весь шар заслонил, то сразу исчез… И тогда пришел он. Он говорил так странно, я не слышал его голоса. Просто он смотрел на меня, и я знал, что он спрашивает:

«Значит, ты вернулся? Почему так долго не отзывался?»

Я не ответил, и он спросил:

«Кто ты?»

Я не ответил, и на меня обрушилась его воля, мне было очень больно, я не мог сопротивляться и сказал:

«Хоббит».

Тогда он стал смеяться. Он ужасно смеялся, будто рвал меня ножами. Я вырывался, но он сказал:

«Подожди. Мы скоро снова встретимся. Скажи Саруману, что эта игрушка не для него. Я за этим скоро пришлю. Понял? Повтори!»

Он впился в меня взглядом. Мне показалось, что я рассыпаюсь в прах. И больше я ничего не помню.

— Смотри на меня, — сказал Гэндальф.

Пин посмотрел ему прямо в глаза. Маг словно вонзил взгляд в хоббита. Лицо его постепенно светлело, стало мягче, появилась тень улыбки. Наконец, он легким жестом положил руку на кудрявую голову Пина.

— Все в порядке. Больше ничего не говори. Серьезного вреда ты себе не причинил. Глаза твои не лгут, а этого я больше всего боялся. Он тебя недолго держал. Дурень ты, Пипин Тук, но хоть честный дурень! Такая встреча могла бы искалечить многих поумнее тебя. Будь осторожен. Сейчас ты остался цел, и вместе с тобой уцелели твои друзья, но это, как бы сказать… просто везение. Не надейся на такое же счастье в другой раз. Если бы он стал тебя пытать, ты бы, наверное, все, что знаешь, ему рассказал, на свою и на нашу погибель. Он тебя еще не допрашивал. Он спешил. Ему сейчас не столько сведения были нужны, сколько ты сам; он хочет быстро взять тебя в Черный Замок и там медленно все из тебя вытянуть. Не дрожи. Раз вмешался в дела магов, надо быть готовым ко всему. Ну, ну, успокойся, Пипин. Я тебя прощаю. Выше голову. Все-таки самого худшего мы пока избежали.

Он ласково поднял Пина на руки и отнес на папоротник, где хоббит должен был спать. Мерри ни на шаг не отставал и сел рядом с другом.

— Ляг и отдохни, а если сможешь, поспи, Пипин! — сказал Гэндальф. — И верь мне. Если у тебя снова руки зачешутся, расскажи, я найду средство. Да, очень прошу тебя, хоббит милый, больше не подкладывай мне под локти твердых камней. Все. Будьте рядом.

И Гэндальф отошел к остальным, которые так и остались стоять, с удивлением и тревогой глядя на прикрытый плащом шар.

— Опасность подкралась ночью в минуту, когда ее никто не ждал, — произнес маг. — Мы были на волосок от гибели.

— Что с хоббитом, с Пипином? — спросил Арагорн.

— Думаю, что с ним ничего не станется, — ответил Гэндальф. — Он очень недолго был во власти Того, и вообще, у хоббитов удивительная сопротивляемость. Он быстро забудет то, что было. Даже слишком быстро. Арагорн, не согласишься ли ты взять шар из Ортханка на сохранение? Знай, что это очень опасно.

— Конечно, опасно, — произнес Арагорн, — но не для тех, у кого есть на него неоспоримое право. Ибо это, без сомнения, Палантир из сокровищницы Элендила, оставленный на хранение в Ортханке Королями Гондора. Подходит мой час. Да, я его беру.

Гэндальф посмотрел на Арагорна, а потом, к изумлению окружающих, торжественно поднес ему завернутый в плащ шар и передал с низким поклоном.

— Прими его, достойнейший, — сказал маг, — как первое из сокровищ, которые будут тебе возвращены. Но если позволишь, я дал бы тебе совет: не смотри на него до времени! Будь осторожен!

— Разве я был когда-нибудь нетерпелив или неосторожен? Я, который ждал и готовился столько лет? — спросил Арагорн.

— Это правда, — подтвердил Гэндальф. — Но не рискуй, чтобы не споткнуться в конце пути! Во всяком случае, спрячь и храни тайну. Об этом же прошу всех присутствующих. Никто, и особенно Пипин, не должен знать, у кого шар. Искушение может повториться, потому что хоббит брал его в руки и смотрел в него, а этого нельзя было делать. Очень плохо, что он дотронулся до шара тогда в Исенгарде, — я корю себя, что не поспешил за ним сам. Но я был тогда занят мыслями о Сарумане и поздно сообразил, что за камень был сброшен на нас с Башни. Теперь уже знаю точно.

— Да, сомнений не осталось, — добавил Арагорн. — Вот так Исенгард передавал сведения в Мордор. Многое становится понятным.

— Удивительна сила наших врагов и так же удивительна их слабость, — проговорил Феоден. — Поистине верна старая поговорка: «Зло себя злом изводит».

— Да, так бывало, — сказал Гэндальф. — Но в этот раз нам помогла сама судьба. Кто знает, может быть, хоббит и меня спас от страшной беды? Я ведь уже думал, как проверить этот шар, чтобы понять, для чего он нужен. Если бы я это сделал, открылся бы Врагу. Но пока я не готов к этому, и даже не знаю, буду ли готов вообще. У меня хватит сил, чтобы вовремя отступить, но он бы меня увидел, и тогда наша игра проиграна. Он ничего не должен знать обо мне, пока не пробьет час, когда можно будет открыться.

— Мне казалось, что этот час подошел, — сказал Арагорн.

— Еще нет, — ответил Гэндальф. — Сейчас время сомнений, нам надо этим воспользоваться. Враг, конечно, считает, что шар находится в Ортханке. Откуда ему знать, что это не так? Значит, он думает, что хоббит там в плену, и что Саруман, пытая пленника, заставил его смотреть в шар. В его черном сознании отразился образ и голос хоббита, сейчас он ждет и надеется. Пока он поймет свою ошибку, пройдет время. Это время мы не должны упускать. Мы и так уже много потеряли. Надо спешить. Больше нельзя оставаться в близком соседстве с Исенгардом. Что касается меня, я немедленно уезжаю отсюда и беру с собой Пипина Тука. Лучше ему меня сопровождать, чем лежать в темноте и не спать среди спящих.

— Я оставлю себе Эомера и десять всадников, — сказал Король. — На рассвете мы поскачем дальше. Пусть Арагорн возьмет остальных и сам решит, когда и кто с ними поедет.

— Твоя воля, Король, — но постарайся поскорее добраться до гор, иди в Теснину Хельма!

Не успел он договорить последнее слово, как их накрыла странная тень, заслонившая луну. Несколько рохирримов, вскрикнув, пригнулись, закрывая головы руками, будто их сверху ударило. Всех проняла холодная дрожь. Превозмогая страх, они посмотрели вверх. Огромная крылатая тень черным облаком неслась по небу, на котором стали пропадать звезды. Тень развернулась к северу и исчезла быстрее ветра.

Ошеломленные люди стали приходить в себя. Гэндальф стоял прямо, вытянув опущенные руки со сплетенными пальцами, и смотрел в небо.

— Назгул! — воскликнул он. — Посланец Мордора! Гроза приближается. Назгулы перешли границу Великой Реки. В путь! Скорее в путь! Не ждите рассвета! Не ждите друг друга! Скорее!

Он побежал в сторону, на бегу призывая Серосвета. Арагорн бросился за ним. Маг подбежал к хоббитам и поднял Пина на руки.

— Поедешь со мной, — сказал он. — Убедишься, что Серосвет скачет быстрее ветра.

Так же бегом маг вернулся к месту ночлега, подхватил небольшую сумку, в которой было все его имущество, перекинул через плечо, вскочил на подбежавшего Серосвета. Арагорн помог ему усадить перед собой Пина, закутанного в плащ и одеяло.

— До свиданья! Скачите за мной! — крикнул Гэндальф. — Вперед, Серосвет!

Великолепный жеребец встряхнул головой, взмахнул волнистым хвостом, сверкнул серебром в свете луны и помчался, как северный ветер, взбивая копытами землю.

— Чудная ночка. Отдохнули, нечего сказать! — пожаловался Мерри Арагорну. — Но есть же на свете счастливцы! Пипин не хотел спать, а хотел ехать с Гэндальфом. Вот и любуйтесь! Поехал, вместо того, чтобы окаменеть тут и торчать в назидание потомкам.

— Ну, а если бы не Пипин, а ты поднял шар в Ортханке, то совсем неизвестно, что бы произошло, — сказал Арагорн. — Может быть, еще хуже показал бы себя, чем он. Кто знает. Теперь поедешь со мной. И сейчас же. Приготовься и собери вещи Пипина. Только поскорее.

Серосвет летел как стрела, его не надо было ни направлять, ни подгонять. Меньше, чем за час, он донес седоков до Брода через Исену и перемахнул на другой берег мимо острова и кургана рохирримов, ощетинившегося холодной сталью копий.

К Пину постепенно возвращались силы. Он согрелся, только встречный ветер приятно холодил лицо. Гэндальф был рядом. Страх перед шаром и черными тенями, закрывавшими луну, таял. Хоббит глубоко вздохнул.

— Я не знал, что ты ездишь без седла, Гэндальф, — сказал он. — И уздечки у тебя тоже нет.

— Обычно я так по-эльфийски не езжу, — ответил маг. — Но Серосвет не потерпел бы удил. У него нет хозяина, он несет только того, кого хочет нести, и сам следит, чтобы ты удержался у него на хребте.

— Он очень быстро скачет, — сказал Пин. — Это я по ветру чувствую; и очень легко. На нем совсем не трясет.

— Он мчит сейчас так, что самый быстрый конь с трудом догнал бы его, — ответил Гэндальф. — Но для Серосвета это пустяк. Здесь немного поднимается почва, и земля неровная. Смотри, как приближаются Белые Горы. Вон там, под звездами, как черные копья, — вершины Трезубца. Скоро мы будем у развилки дорог и въедем в лощину, где две ночи назад была битва.

Пин замолчал и задумался. Он слышал, как Гэндальф что-то тихо бормочет или напевает, будто стихи на разных языках. Земля убегала под копытами Серосвета. Потом Гэндальф запел громче, и хоббит в свисте ветра услышал и понял отдельные слова, даже разобрал несколько строк подряд:

— О чем ты поешь, Гэндальф? — спросил хоббит.

— Перебираю в мыслях Песни о Давних Делах, — ответил маг. — Хоббиты, наверное, их забыли, даже если когда-то знали.

— Не все забыли, — сказал Пин. — У нас есть такие песни, но тебе они, наверное, неинтересны. Хотя эту я ни разу не слышал. О чем она? Что за семь звезд и семь камней?

— Песня рассказывает о палантирах великих Королей, — объяснил Гэндальф.

— Палантиры? Что это такое?

— Это слово означает «Тот, кто далеко видит». Один из палантиров — шар Ортханка.

— А он не… — Пин запнулся. — Он не творенье вражьих рук?

— Нет, — ответил Гэндальф. — И Саруман тут ни при чем. Ни ему, ни даже Саурону не хватило бы ни сил, ни знаний, ни власти, чтобы сотворить их. Палантиры привезены с Заокраинного Запада, из далекого Эльдамара. Их сработали нольдоры, может быть, сам Феанор, и было это давно, когда еще никто не считал лет. Но нет под солнцем ничего, что бы Саурон не мог использовать для себя, во зло всему. Несчастный Саруман! Я теперь понимаю, что его погубило. Получить в руки орудие высшей мудрости, недоступное малому уму, всегда опасно. Безумец! Он хотел удержать Кристалл в тайне, пользоваться им только для себя. Никогда никому из членов Совета о нем не заикнулся. Мы как-то не подумали, что хоть один гондорский Палантир мог уцелеть во всех этих войнах. О них почти забыли. Среди эльфов и людей про них слышали только родичи Арагорна, дунаданы, да и то из песен.

— А для чего людям в Давние Дни нужны были эти Палантиры? — спросил Пин, удивляясь, что получает ответы, и думая о том, как долго у Гэндальфа будет такое настроение.

— С их помощью они видели, что делается на огромном расстоянии, — и могли обмениваться мыслями. Благодаря этому удавалось так долго сохранять единство и безопасность Королевства Гондор. Гондорцы разместили по одному такому Кристаллу в крепостях Минас Анор, Минас Итиль и Ортханк в Исенгарде. Самый главный гондорский Палантир, которому подчинялись остальные, находился под Звездным Куполом в Осгилиате, пока город не был разрушен. Остальные три палантира были в северных землях. О них забыли, даже песен не сохранилось. В Доме Элронда существует предание, что один из них хранился в Ануминасе, другой — в Ветрогорной Башне Амон Сул, а третий — в Столбовом Нагорье, в Башне, обращенной к Мифлорскому Плато и Лунному заливу, где строились серые корабли.

Каждый Палантир мог вступать в связь с любым из остальных, но одним, а Кристаллу из Осгилиата отвечали все гондорские. Теперь оказывается, что палантир в Ортханке был цел до сих пор, ибо Черная скала выдержала все бури. Но он один, без связи с другими, мало на что годился — показывал только мелкие изображения дальних и давних событий. Безусловно, Саруман им пользовался, но ему этого казалось мало. При помощи шара он проникал все дальше, пока не направил взгляд в Барад-Дур, и тут сразу попался! Никто ведь не знает, куда девались остальные палантиры. Может быть, они разбиты, может быть, закопаны, может быть, испорчены или потоплены? Вероятно, одним из них завладел Саурон. Допустим, что Кристалл из Итилиэна, из крепости Минас Итиль, он ее давным давно завоевал, теперь ее название Минас Моргул, она стала оплотом Зла!

Можно без труда теперь представить, как, заблудившись, Саруман попал в западню. Один раз глянув не туда, куда следует, он уже не мог вырваться, и им распоряжались издали, сначала убеждением, а потом, если оно не помогало, устрашением. Сокол попал в когти стервятника, паук запутался в стальной сетке. Интересно, как долго приходилось ему передавать сведения и получать приказы? Сколько времени шар Ортханка был так тесно связан с Барад-Дуром, что теперь любой, кто в него посмотрит, немедленно переносится мыслью и взглядом в Черную Крепость, если не обладает несокрушимой волей? Как притягивает этот Кристалл! Ты почувствовал его силу. Меня он тоже искушал, я хотел попробовать свою волю, проверить, не удастся ли мне вырвать его из-под власти Врага и направить туда, куда захочу, например, увидеть за волнами морей и времен прекрасный Тирион, познать неизведанную мудрость Феанора и посмотреть, как искусен он в делах рук своих, увидеть мир в те дни, когда цвели Белое и Золотое Деревья!.. Гэндальф вздохнул и замолчал.

— Жаль, что я тогда ничего этого не знал! — сказал Пин. — Я не понимал, что делаю.

— Ничего подобного, ты многое понимал, — возразил Гэндальф. — Ты знал, что поступаешь плохо и глупо. Ты даже сам себе говорил, но и себя не захотел послушать. А я тебе ничего не рассказал потому, что только сейчас, пока мы едем, понял, наконец, всю эту историю. Если бы я тебя просто предостерег, то не спас бы от искушения и не отвел бы твою руку. Наоборот! Ты должен был обжечься, чтобы запомнить, что это больно.

— Ты прав! — признался Пин. — Теперь, если передо мной положат все семь Кристаллов, я закрою глаза и спрячу руки в карманы.

— Прекрасно! — воскликнул Гэндальф. — Я ждал этого признания.

— Но я хотел бы узнать… — начал Пин.

— Сжалься! — взмолился Гэндальф. — Если, чтобы отучить тебя от привычки везде совать свой нос, мне надо отвечать на все твои вопросы, то придется забросить остальные дела до конца жизни. Ну, что еще ты хочешь знать?

— Названия всех звезд и всех живущих на земле существ, всю историю Средиземья, а также историю Заокраинных стран и Моря Разлук, — со смехом перечислил Пин. — Ну, конечно, не меньше! Но я еще не спешу, и все сразу у тебя сегодня спрашивать не буду. Сейчас меня больше всего интересует Черная Тень. Я слышал, как ты кричал: «Посланец Мордора!». Кто это был? Зачем он летел в Исенгард?

— Это был крылатый Черный Всадник, Назгул, — ответил Гэндальф. — Он мог забрать тебя в Черный Замок.

— Но разве его за мной послали? — дрожащим голосом спросил Пин. — Он ведь не знал, что именно я трогал…

— Не знал, — сказал маг. — От Барад-Дура до Ортханка двести гонов птичьего полета, а может, больше. Даже Назгулу на это надо несколько часов. Но с того дня, когда Саруман отправил орков на войну, он, наверное, не раз заглядывал в шар, и на той стороне прочитано немало его тайных мыслей, больше, чем он хотел бы открыть. Назгул должен выяснить, что делает Саруман. После событий последнего вечера должен прибыть еще один посланец, причем очень скоро. Пленника, которого он обещал доставить, нет. Шара нет, и он теперь не может ни увидеть, что делается вдали, ни ответить на вызов Властелина. Саурон заподозрит, что Саруман оставил пленника себе и намеренно уклоняется от встречи, не трогает шар. Это не облегчит ему разговора с посланцем. Пусть Исенгард лежит в развалинах, он-то сам цел и невредим сидит в Башне Ортханк. Хочет он того или не хочет, в глазах Саурона он сейчас — мятежник. Если бы он принял наше предложение, мог бы избежать хоть этого. Как он выберется из всех передряг, понятия не имею. Думаю, что пока сидит в Ортханке, сил у него хватит, чтобы противостоять Девяти Всадникам. Может быть, ему удастся отбиться. Может быть, он сумеет пленить Назгула или хотя бы убить крылатого коня. Ну, тогда пусть рохирримы дрожат за свои табуны!

Я не могу предвидеть, лучше или хуже будет от этого нам. Может быть, возня с Саруманом изменит или даже отменит ближайшие планы Врага. Может быть, Саурон узнает, что я был в Исенгарде, стоял на ступенях Ортханка с хоббитами, вцепившимися в мой плащ. Или что наследник Элендила жив и стоял рядом со мной. Если Причмок в Медусиле был внимателен, он вспомнит Арагорна и его титул. Этого я больше всего боюсь. Поэтому пытаюсь убежать от одной опасности, устремляясь навстречу другой, куда более грозной и страшной. Каждый скок Серосвета приближает нас к Стране Тьмы, Пипин Тук!

Пин не ответил, только плотнее завернулся в плащ, чтобы согреться от холода, сжавшего сердце. А земля по-прежнему уносилась из-под копыт жеребца.

— Смотри! — сказал Гэндальф. — Перед нами открывается Западная Лощина. Мы вернулись на дорогу, которая ведет на восток. Вон то темное пятно вдали — это начало долины, где находится развилка дорог и Хельмская Теснина. Там Блистающие Пещеры и гроты Агларонда. Но я тебе о них рассказывать не буду, расспроси лучше Гимли, когда встретишь его снова. От него ты услышишь даже более подробный рассказ, чем захочешь. Только самих гротов ты не увидишь, во всяком случае, сейчас не увидишь. Мы их скоро проедем.

— Я думал, что мы остановимся в Хельмской Теснине! — жалобно протянул Пин. — Куда же мы едем?

— В Минас Тирит, пока эту крепость не охватил пожар войны!

— Ой! А далеко отсюда до Минас Тирита?

— Много, много гонов, — ответил Гэндальф. — В три раза дальше, чем до Золотого Двора Короля Феодена, а его столица находится больше, чем в ста милях отсюда по линии птичьего полета — например, для крылатых Назгулов. Нам с Серосветом придется ехать длинной дорогой. Кто знает, кто там раньше окажется? Мы не остановимся до самого рассвета, это еще несколько часов. Потом даже неутомимому Серосвету понадобится отдых: придется остановиться в каком-нибудь ущелье, а может быть, уже в Эдорасе… Поспи сейчас, если получится! Кто знает, может быть, в первых лучах солнца я тебе покажу золотую крышу Дома Эорла. А через два дня ты увидишь фиолетовые тени под горой Миндоллуин и белые стены крепости Денэтора! Вперед, Серосвет! Мчись, мой верный храбрый друг, как никогда еще в жизни не мчался! Мы уже на твоей родной земле, ты здесь знаешь каждый камень. Спеши, вся надежда теперь на тебя!

Серосвет вскинул голову и громко заржал, будто услышал боевые трубы. Затем рванулся вперед. Искры сыпались у него из-под копыт, он разрывал ночную тьму, как молния.

Пипин засыпал с удивительным чувством: будто он и Гэндальф окаменели на хребте застывшего в странном беге коня, а весь мир уносится из-под них в неистовом шуме ветра.