Женщина, не имеющая партнера (друга или мужа), но, в общем, вполне довольная жизнью, обычно учится скрывать то, что она всем довольна, чтобы не шокировать своих друзей. Не имеет ни малейшего смысла игнорировать те предрассудки, некогда воспринятые культурой вашей страны и прижившиеся в ней, иначе все в итоге станут считать вас ведьмой. Теперь-то я хорошо понимаю, зачем, в действительности, вышла замуж: лучше уж законный брак, чем костер. Впрочем, у меня и после развода случались любовные истории — да, если быть точной, то их было две: первая — с исследователем библиотечных систем — была неудачной; вторую же — с книготорговцем — можно до некоторой степени назвать удачной. Но дело в том, что занятия сексом всего лишь превращают мою эротическую энергию в некую иную, искусственную форму, предусмотренную нашей цивилизацией, а потому для меня секс — это все-таки некая сублимация. Мое либидо, предоставленное самому себе, в своем исходном, так сказать примитивном, состоянии с полной отдачей реализуется только во время чтения, что доставляет мне ни с чем не сравнимое наслаждение.

И поскольку я с двадцати лет работаю библиотекарем, то вполне могу сравнить свою жизнь с жизнью паши, роскошествующего в своем гареме — и в каком гареме! Когда я работала в Центральной библиотеке Портленда, у меня было полмиллиона «наложниц»! Это была настоящая оргия продолжительностью десять лет!

А в течение учебного года — поскольку теперь я преподаю в Библиотечном институте — я имею доступ в университетскую библиотеку. Здесь, в Клэтсэнде, где я провожу лето, мой «гарем» очень мал, да и «гурии» по большей части имеют весьма потрепанный вид, но ведь и я тоже не молодею. Моя страсть несколько поутихла с годами. Порой я даже представляю себе, что меня вполне удовлетворила бы и одна обыкновенная книжная полка, на которой стояла бы верная и испытанная "Тысяча и одна ночь", парочка хорошеньких небольших романчиков или повестушек (для легкого флирта) и томик новой поэзии, строки ко горой заставили бы меня кричать от наслаждения в ночной тиши.

Антал явился, разумеется, вместе с книгами; точнее, явились книги, а потом уж и Антал. Я разбирала книги в библиотеке Клэтсэнда — здесь есть бесплатная любительская библиотека, куда каждый приносит те книги, какие может или хочет отдать; она занимает всего две комнаты над аптекой. Итак, я разбирала книги и составляла каталог, что летом делаю примерно раз в неделю, а иногда и чаще, если волонтеры внесут во все это больше беспорядка, чем обычно. Мне нравится этим заниматься; это нетрудная и порой весьма забавная работа. Я нахожу Луиса Ламура ‹Луис Ламур (1908–1988) — один из самых плодовитых и активно продаваемых писателей Америки, автор 6100 новелл и рассказов; певец "дикого Запада", ковбоев и т, п.; автор первых американских "вестернов".› под рубрикой "Любовный роман", а Леви-Стросса ‹Клод Леви-Стросс (р. 1908) — французский этнограф и социолог, один из главных представителей структурализма; создал теорию первобытного мышления; автор таких знаменитых работ, как «Мифологическое» (1964/71) и "Путь масок" (1975); постоянный научный оппонент В. Я. Проппа.› — среди книг по кулинарии.

В тот день в библиотеку зашла Ширли Бауэр и, некоторое время повозившись в мешке с книгами, предназначенными на распродажу, окликнула меня:

— Фрэнсис, а ты знаешь, что у нас вот-вот появится книжный магазин?

— Здесь?

— Да! Кто-то хочет открыть книжный магазин в старой лавке, где раньше продавали воздушных змеев, помнишь?

— Рядом с грилем Тома?

— Вот-вот. Мэри сказала, что человек, который снял у нее эту лавку, хочет вроде бы превратить ее в букинистический магазин. И потом, когда я заходила на почту, миссис Браун сказала мне, что у нее уже все полки завалены коробками с книгами. Приходят до востребования некоему А.

Так что книги действительно прибыли раньше, чем сам Антал.

Когда же наконец приехал он сам, то остановился в мотеле "Эй, на судне!" — не столько по причине бедности, сколько просто по незнанию. Хотя он, разумеется, поистине стал подарком судьбы для Розмари Такет, которая и после смерти мужа пыталась как-то держаться, изо всех сил сопротивляясь разным юридическим и страховым компаниям, которые во что бы то ни стало стремились отобрать у нее мотель. Мне кажется, в июне Антал был у нее единственным постояльцем. И он, между прочим, прожил в мотеле "Эй, на судне!" все время своего пребывания в Клэтсэнде — около восьми месяцев, как оказалось впоследствии.

До открытия книжного магазина я с ним знакома не была, хотя не раз видела его в городе, а также через стекло немытой витрины, потому что, конечно же, каждый раз останавливалась и пыталась рассмотреть, что же у него там за книги. Похоже, он собирался действительно торговать букинистическими изданиями, то есть НАСТОЯЩИМИ книгами, а не всяким мусором — так называемыми остатками тиража или теми «книгами», которые, по-моему, выходят в свет только потому, что издатели боятся рисковать и предпочитают публиковать то, с чем никогда и никакой риск связан быть не может. Во всяком случае, там почти не видно было одинаково ярких новых обложек, и когда я наклонялась над ничем еще не украшенным подоконником витрины и вглядывалась внутрь помещения, то видела только груды соблазнительно потрепанных, покрытых бурыми пятнами, грязноватых СТАРЫХ книг. Сам хозяин мелькал среди этих груд, точно серое привидение, разбирая книги и расставляя их по полкам; у него тоже не было никакой "яркой обложки". И мне захотелось предложить ему свою помощь. И правда, в местной крошечной библиотеке мне делать было уже абсолютно нечего, а до этих НЕИЗВЕСТНЫХ книг я страстно мечтала добраться, потрогать их собственными руками. Кроме того, я знала, что действительно могу быть ему полезна.

Я очень хорошо умею разбирать книги, расставлять их по нужным полкам и заносить в каталог, и могла бы, кажется, делать это даже во сне. И у меня профессиональный дар оценщика, что тоже в данном случае могло бы пригодиться. Однако сейчас сила моего желания, пожалуй, даже пугала меня. И я, сознавая, что мне следует все-таки держать себя в руках, заставляла себя пройти мимо книжного магазина и зайти в бакалейную лавку или отправиться на пляж, чтобы как-то отвязаться от столь непреодолимого соблазна.

Однако присутствие в городе книг — книг, которые я еще не видела, книг, которые я еще не читала! — воздействовало на меня как медленный яд. В Клэтсэнде вообще не так уж много книг, и большая их часть принадлежит мне самой или моим друзьям, И все эти книги я знаю буквально от корки до корки. Так что я никак не могла заставить себя держаться подальше от витрины будущего книжного магазина, который тем более находился рядом со знаменитым грилем Тома на Мэйн-стрит, и в тот день, когда этот книжный магазин наконец открылся, я оказалась там самой первой покупательницей, Я не стану описывать начало своего интимного знакомства с книгами Антала. Намеки и недомолвки говорят порой куда больше, чем страстное пыхтение, или размахивание руками, или же мрачное ворчание. Но, если честно, его коллекция показалась мне очень неровной. Сперва я даже подумала, что там вообще в основном так называемые дачные романы — такие читают в дни вынужденного домашнего заточения, когда, скажем, идет дождь, а уик-энд или отпуск тянется невероятно долго, и вам приходится, точно в ловушке, сидеть в чьем-то чужом летнем домике и читать. Чаще всего это бестселлеры года так 1937-го или 1951-го, настоящие костры самопожирающего Тщеславия на площадях Успеха. Но по крайней мере эти несчастные творения более уже не заразны; они не способны вызвать, например, сифилис души, ибо выгорели дотла. Я прошла мимо полок с этими старыми шлюхами и уже начинала испытывать некоторое разочарование, когда мои руки — в том, что касается книжных полок, ум и глаза у меня не так быстры и не так мудры, как мои руки, — обнаружили раннюю Эдну Фербер ‹Эдна Фербер (1887–1968) — американская писательница, автор многочисленных романов, рассказов и пьес.›.

Это были «Девушки», и мне тут же страстно захотелось перечитать эту книгу. Вот так, различными чарами книги и завлекают неопытного юнца, пока он не начинает дрожать от любовного томления, пока время для него не останавливается, а деньги перестают существовать… А вон там Филлис Роуз ‹Филлис Роуз (р. 1914) — американская писательница, профессор университета в Уэсли; пишет в основном о женщинах; автор знаменитой книги "Жизнь Вирджинии Вулф" (1978).›!

Пропади они пропадом, эти деньги! Ее я заполучу за любую цену!

И я подошла к кассе. В конце концов набралось не так уж много: всего лишь пять книг.

Хозяин магазина все это время проявлял удивительную тактичность, что для меня оказалось приятной неожиданностью; его буквально не было ни видно, ни слышно; он даже не спросил: "Могу ли я помочь вам подыскать что-нибудь подходящее?" В общем, он свое дело знал. Мы приветствовали друг друга вежливыми улыбками, когда я вошла в магазин, и после этого не сказали друг другу ни слова.

Он обладал весьма привлекательной внешностью: темные густые волосы слегка начинали седеть; тело было стройным, худощавым; руки сильные, с тонкими красивыми пальцами; лицо, на котором так и горели темные умные глаза, казалось чувственным и чуть мрачноватым. Мы обсудили те книги, которые я выбрала; три из них он читал, и ему было интересно, почему я покупаю и две других. Короче говоря, это был человек, который занимался книгами, потому что он их любил — как и я сама. Цены, которые он запрашивал, показались мне вполне справедливыми. Пять долларов за "Землю Маленького Дождя" ‹Роман американской писательницы Мэри Хантер Остин (1868–1934) "The Land of Little Rain" (1903).› в хорошем состоянии — это ведь и правда недорого.

Во время своего третьего визита в магазин — я старалась держать себя в руках и за один раз осматривала не более двух-трех полок — мы разговорились о биографии Фанни Бюрне ‹Бюрне Фанни (или Франсис) (1752–1840) — писала под псевдонимом "мадам Д'Арбле"; английская романистка и автор знаменитых дневников.›.

Антал как раз в это время читал один из ее дневников, причем полный вариант; я же много лет уже его не перечитывала. В общем, слово за слово — и мы перешли на противоположную сторону улицы в дансинг «Сэнд-Дэб», чтобы перекусить. Уходя, он повесил на ручку двери табличку: "Вернусь через полчаса". Надо сказать, что табличка провисела там значительно дольше.

— Вам нужен помощник, — сказала я.

— А кому он не нужен? — откликнулся он, и я тут же попыталась вспомнить такого человека, которому не был бы нужен помощник, который совсем не хотел бы его иметь. Это ведь очень интересный вопрос… Даже люди, которые по-настоящему любят свою работу, как я, например, всегда очень рады, если у них появляется помощник, который делает за них всякую скучную работу — режет сельдерей для салата, красит заднюю часть забора, отправляет письма. Но я пока не чувствовала, что способна бесплатно предложить ему свои знания эксперта высочайшей квалификации. А потому сказала лишь:

— Ничего, стоит вам твердо встать на ноги, и помощник у вас непременно найдется.

При словах "твердо встать на ноги" он помрачнел.

Завести букинистический магазин в таком городишке, как Клэтсэнд, — дело весьма рискованное, и он, видно, уже осознал, что куда надежнее было бы открыть магазин в Саммерси или Кэннон-бич. Просто его соблазнила чрезвычайно низкая арендная плата за бывший магазинчик воздушных змеев. А впрочем, дела у него шли, на удивление, неплохо, в чем он и сам с удивлением мне признавался. Я, разумеется, тоже знала, что у него есть как случайные покупатели, так и несколько постоянных. Причем число постоянных все время возрастало. К нему явно ходила не только я одна. Ширли, например, уже несколько раз там побывала, а Вирджиния Херн весь субботний день потратила на то, чтобы методично обойти полку за полкой; я просто уверена была, что она ищет там сокровища, которые я умудрилась пропустить. Пока что, видимо, его скромные надежды вполне оправдывались. И он мог, живя здесь, подыскивать себе какое-нибудь более подходящее место. Возможно, он так и делал. Судя по нашим разговорам, дело свое он знал хорошо. Он знал, куда поехать в данном районе, чтобы купить действительно хорошие книги, сколько за них следует платить, как их оценивать. По-моему, он немало лет проработал в государственной книготорговле — возможно, менеджером по покупке книг, — а потом уж решил завести собственный книжный магазинчик на побережье. Что ж, вполне романтично, но и сам он в конце концов показался мне человеком, не чуждым романтики.

И тут меня стала несколько беспокоить предстоящая распродажа книг в местной библиотеке. У нас всегда набирался целый сундук всякой дряни — дубликатов, кошмарных любовных романов в бумажных обложках ценой от дайма до доллара и тому подобного. Мы очень мало зарабатывали на таких распродажах, но сейчас мне стало казаться, что эта акция способна сбить цены в магазине Антала. Когда я мельком упомянула об этом, он лишь улыбнулся своей очаровательной добродушной улыбкой и сказал:

— Гигантские конкурирующие корпорации схватились в смертельной битве, вызванной паникой на Уолл-стрит!

— Да ладно вам! — улыбнулась я и прибавила:

— Я дам вам знать, если там хоть что-нибудь интересное мелькнет. Правда, чаще всего там попадаются пособия для начинающих компьютерщиков и учебники французского языка для второго курса колледжа. Но иногда бывают и вполне нормальные книги. Мы все продаем очень дешево, а вы — довольно дорого; а в итоге мы заработаем свой никель, а вы — свой.

— И нас привлекут к суду за… Как это называется?..

Нет, не спекуляция… Скорее тайный сговор двух могущественных корпораций за спиной у третьей… Ну, в общем, вы понимаете…

И никому из нас в этот момент даже в голову не пришло такое парадоксальное слово, как «доверие». Я была искренне тронута: вряд ли он был намного старше меня и уже начинал забывать слова в связи со склерозом.

Впрочем, мы поговорили и о том, как некоторые слова напрочь вылетают из головы в самый ответственный момент, особенно имена; и о том, как трудно порой, скажем, представить людей друг другу или заговорить с малознакомым человеком, потому что нужное имя тут же исчезает из памяти. Наконец принесли наши сандвичи с крабами.

— Как вам живется в вашем мотеле? — спросила я.

Если судить по моему рассказу, может показаться, что мы запросто болтали друг с другом. Однако это было далеко не так. Мне Антал нравился, и я ему, по-моему, тоже, но оба мы вели себя довольно скованно. Мы оба были людьми сложными в общении. Я, например, стеснялась уже оттого, что мы сидим за одним столиком и вместе едим, а волосы у меня причесаны кое-как; и потом, мне все время казалось, что я раздражаю его своей болтовней. По-моему, он тоже очень стеснялся, каковы бы ни были причины этого. Я видела, как он напряжен, а глаза так и бегают по сторонам. Вряд ли в нашей общей напряженности была слишком большая сексуальная составляющая. С моей-то стороны совершенно точно нет. Я прохожу период подобного напряжения, общаясь с любым человеком, которого знаю недостаточно хорошо, даже с маленьким ребенком. Ну что ж, зато мы отлично подходили друг другу по неуклюжести поведения и общей доброжелательности. И хотя чисто внешне он был немного похож на Хитклифа ‹Хитклиф — герой романа английской писательницы Эмили Бронте (1818–1848) "Грозовой перевал" (1847).›, на самом деле это был скорее тип мистера Рочестера ‹Рочестер — герой романа Шарлотты Бронте (1816–1855) "Джейн Эйр"(1847).›, человека вполне общительного и разговорчивого.

На мой вопрос: "Как вам живется в вашем мотеле?" — он только рассмеялся, запустил пальцы в волосы и сказал:

— Ну… — Известно, что словом «ну» можно заменить целые тома книг.

— Сидони называет его "последним приютом".

— Верно, — сказал он. — Но миссис Такет — очень милая женщина. И там действительно не так уж плохо… если не считать неработающего душа! Однако миссис Такет не может сделать ремонт или хоть что-то привести в порядок, пока не прояснится вопрос с завещанием. Ведь ее муж назначил своим душеприказчиком представителя какого-то банка в Аризоне, и тот, по-моему, в сговоре с его первой женой — судя по тому, что миссис Такет мне рассказывала. Она ведь даже не знала, что он завещание давно составил.

— Так он не оставил свою половину мотеля ей?

— Очевидно, нет. Ей необходим компетентный адвокат, который сумел бы защитить ее права, но хорошего адвоката она, разумеется, не может себе позволить. Говорит, что хочет посоветоваться с Доном Хартоном.

Он, видно, специально сказал это, чтобы посмотреть, какова будет моя реакция, и я, подмигнув ему, сказала:

— Дон Хартон — добрый старик, но он давно на пенсии. И, по-моему, все здесь давно поняли, что любое дело, за которое возьмется Дон, будет тянуться до скончания веков.

— Вряд ли Розмари это подойдет. Мне кажется, ей стоило бы все это продать и освободить себе руки, но она твердит, что непременно приведет мотель в порядок, если ей хоть что-нибудь по этому завещанию достанется или, может, по страховому полису. А что случилось с ее мужем, кстати говоря?

— Его грузовик переехал. Тяжелый. Прямо у них в мотеле, на подъездной дорожке, — сказала я очень осторожно.

Но Антал был человеком сообразительным и сразу уловил мою интонацию, а потому тихо спросил:

— Намеренно?

— Ну, это так до конца и не выяснили… Тот водитель грузовика — он работает не здесь, а в Кус-Бей — здорово выпил тогда в городе. По словам Сидони, он выпил по крайней мере два пива и еще порядком «горячительного». В общем, он возвращался в мотель, где жил уже несколько дней, а старый Такет с ним еще давно из-за чего-то поссорился — кто-то говорил мне, что то ли из-за денег, то ли из-за водобоя, которым этот шофер грязь с грузовика смывал. Сама Розмари не видела, как все это случилось, она была в доме, но, похоже, водитель грузовика хотел уехать, не заплатив, а старый Такет пытался его остановить и не выпускал на подъездную дорожку. И этот шофер то ли его не заметил, то ли наоборот — в общем, он поехал прямо на него. Может, просто хотел его попугать или думал, что тот с дорожки сойдет?

Да только с дорожки Такет не сошел. И грузовик, сбив его с ног, проехал прямо над ним.

— Так он между колесами попал?

— Да. Но, к сожалению, одна нога угодила под колесо. Он умер в Саммерси, в больнице. Той же ночью.

— Какой ужас! — сказал Антал.

— Да. И по-моему, хотя Такет, конечно, был просто ужасным стариком, но этот шофер оказался настоящим молодым подонком!

— Неужели он так и уехал? И его не арестовали, не отдали под суд?

— Никто не видел, как это случилось. А сам он утверждает, что старика не заметил. Я никак не могу понять, как… у нас судебная система работает! Здесь ведь все друг друга знают. И миссис Такет даже не хочет выдвигать обвинения против этого типа — во всяком случае, так говорят. Она вроде бы будет вполне довольна, если получит деньги от его страховой компании, а потому и не хочет подавать судебный иск и так далее. Ее, конечно, можно понять: у нее на руках мотель. Да только страховая компания ведь за каждый грош станет драться; заявит, что старик сам виноват, что он сам под грузовик шагнул… Вы не обращали внимания, какие странные веши в последнее время творятся в суде? Особенно когда не совсем ясно, чья вина? Помните, процесс в Лос-Анджелесе, когда дети утверждали в суде, что учителя оскорбляли их и склоняли к сожительству, а присяжные заявили, что дети все врут, что их родители, возбудив дело, понапрасну истратили деньги налогоплательщиков? В итоге эти мерзавцы были представлены сущими агнцами, а виновными во всем признали маленьких дьяволят-первоклашек!

Он не ответил. И довольно долго молчал. Потом сказал задумчиво:

— Я рад, что вы мне все как следует объяснили.

Очень трудно спрашивать Розмари о таких вещах прямо в лоб. Она ведь старается избегать любых разговоров на эту тему. И я теперь понимаю почему.

— Я уверена, она очень рада, что вы у нее живете.

Окрестности там не очень, да и страшновато, наверное?

— Да нет, нормально, — улыбнулся он. — Мне ведь, в сущности, все равно, где ночевать. Я много путешествовал и, что называется, легок на подъем.

Ну да, конечно, чаще всего так и бывает: люди утверждают, что им все равно, под какой крышей спать, что они легки на подъем, что не любят ситуаций, когда нужно быть хорошо одетым, и т, д. — это обыкновенное пуританское пустословие; все эти заверения крайне редко имеют какое-то отношение к тому, как в действительности живет такой человек. Я совершенно уверена, например, что человек, который возит с собой МНОГО книг, НЕ МОЖЕТ быть легок на подъем! Хотя, если судить по состоянию окон и полов в его книжной лавке, Антал действительно очень терпимо относился к грязи, а витрина магазина указывала на то, что он совершенно равнодушен ко всяким приятным мелочам, создающим уют. И он, похоже, даже не заметил, что в его магазине есть широкий подоконник, предназначенный для устройства витрины. Он умел лишь продавать книги, и для него действительно важно было только наличие у него в магазине достаточного количества хороших книг.

В общем, покончив с разговором об этом отвратительном убийстве-загадке, остальное время, проведенное за ланчем, мы посвятили беседе о Фанни Бюрне и о сборнике ранних орегонских сказок и легенд, который Антал откопал в Астории и надеялся купить.

Впрочем, тайны, как известно — если это настоящие тайны, конечно! — непременно втянут в свои сети и тех, кому были рассказаны.

Как-то днем я была в магазине миссис Хэмблтон, и туда вошел Антал. Миссис Хэмблтон и Роуз Эллен Сиссел поздоровались с ним и сказали: "Мы вами так гордимся!" (это — Роуз Эллен, ласково!) и "Ну, вот и наш нынешний герой!" (это — миссис Хэмблтон, сухо). Когда он подошел к стеллажу с безалкогольными напитками и картофельными чипсами, я спросила, что это такого героического он успел сделать. Он улыбнулся с очень довольным и одновременно очень смущенным видом.

— Да вчера в мотеле произошла одна совершенно дурацкая история! — сказал он. И я, разумеется, потребовала, чтобы он мне все немедленно рассказал, так что в итоге мы оказались в кафе у Тома, причем в отдельном кабинете, сделанном в виде раковины, за тем самым единственным столиком, у которого столешница из толстого прозрачного пластика цвета морской волны, и в нее как бы вплавлены мелкие ракушки, кораллы, морские губки и даже один-два маленьких крабика. Смотришь — и кажется, что перед тобой открываются неведомые морские глубины… Там все столики должны были быть такими, но тот человек, что сделал первый столик, сказал, что с этими столешницами слишком много возни. Он забрал, что ему причиталось за работу — шесть пакетов с провизией и воз сена — это ведь было еще в 70-е, — и уехал в Тилламук. Том назвал тот отдельный кабинет, где находилось сие произведение искусства, "Морской раковиной", а потом так стало называться и все открытое кафе. В общем, там мы и сидели.

Я водила пальцем по очертаниям неясно видимых морских растений и животных в неподвижных сине-зеленых глубинах, а Антал рассказывал мне следующую главу "Тайны мотеля "Эй, на судне!".

Поздно вечером он прогуливался перед сном по пляжу и, возвращаясь, заметил большой грузовик, стоявший на подъездной дорожке напротив офиса. Он подумал: "Ну вот и хорошо, что у Розмари появился еще один постоялец", — и пошел в свой домик, перед которым был припаркован его старенький итальянский спортивный автомобиль (одна из отчетливо романтических черт Антала — это постоянные легкие намеки на некую "дольче вита", которая была у него в прошлом). Но потом что-то — "Понимаешь, у этого грузовика был какой-то зловещий вид!" — заставило его повернуть и пойти прямиком к офису, чтобы проверить, как там Розмари. И еще оттуда доносился какой-то звон…

У стойки офиса стояли двое мужчин в джинсовых куртках, что с первого взгляда было совершенно естественно. Неестественным было то, что Розмари даже головы в его сторону не повернула, когда он вошел. Лишь глянула мельком и снова застыла в неподвижности, глядя на шоферов в джинсовых куртках. Впрочем, в брошенном ею на Антала взгляде было столько отчаяния, что он насторожился.

Лапища одного из шоферов лежала на крошечном телефонном аппарате, который всегда стоял на стойке.

Казалось, этот тип собирается раздавить несчастный телефончик. Второй мужчина, стоявший с ним рядом, звонил в колокольчик, который также всегда стоял на стойке; это был обыкновенный круглый колокольчик, в который посетители звонят, чтобы позвать хозяина мотеля. Но этот мужчина звонил в него очень громко и непрерывно, и только теперь Антал догадался, что это самое негромкое «динь-динь-динь» он и услышал через весь двор мотеля. Впрочем, звон прекратился, как только Антал открыл дверь офиса, но колокольчик этот тип из рук не выпустил. Оба гостя повернулись и уставились на Антала.

— Оба здоровенные такие, — рассказывал мне Антал. — Здоровенные молодые мужики и жутко противные.

Тот, кто держал руку на телефоне, снова посмотрел на Розмари Такет и сказал:

— О'кей, хозяйка. Теперь ты все поняла?

Розмари по-прежнему стояла неподвижно, точно парализованная, и лицо у нее было какое-то деревянное, но голос прозвучал неожиданно звучно и угрожающе:

— Убирайтесь отсюда! — сказала она.

Антал растерянно спросил у нее:

— А что здесь, собственно, происходит?

Но ответил ему тот шоферюга, что стоял к нему ближе, с колокольчиком в руках. Он оглянулся на него через плечо и сказал:

— Да все в полном порядке. Пошли отсюда. — И двинулся прямо на Антала, который стоял в дверях. Антал отступил в сторону "с естественной вежливостью кролика", как он сам прокомментировал собственное поведение, и этот, с колокольчиком, вышел на улицу.

Второй шофер, по-прежнему пытавшийся выдавить из телефона сок, продолжал стоять у стойки — он явно не решался уйти или был чем-то не удовлетворен.

— Ты все поняла, хозяйка? — снова спросил он, и Розмари снова сказала в ответ:

— Убирайтесь отсюда!

— Ну еще бы! — сказал этот тип наигранно веселым тоном и ухмыльнулся. — Конечно, уберемся! Да только скоро снова к тебе заглянем — чтобы убедиться, что на этот раз ты все поняла! — он повернулся и, не глядя на Антала, вышел из офиса. "Как бульдозер!" — сказал Антал. Как только он выпустил из своих лапищ телефон, Розмари схватила трубку и прошипела Анталу:

— Скорее! Постарайтесь запомнить их номер!

— Я стоял там, — рассказывал Антал, — и никак не мог прийти в себя и начать нормально соображать.

А они уже влезли в кабину грузовика, завели его, и только тут до меня дошел смысл сказанных ею слов. Я выбежал на дорожку, пытаясь разобрать номер их грузовика, и они, разумеется, тут же поняли, что я делаю. Они направили грузовик прямо на меня, так что мне пришлось прыгнуть прямо с дорожки на крыльцо офиса, а потом один из них что-то сказал другому, и они подали свой грузовик задом — а это был здоровенный современный самосвал, способный развивать очень приличную скорость — прямо на мой «Фиат»! Мне показалось, что кузов «Фиата» пронзительно вскрикнул от боли…

Это было ужасно! А потом они на бешеной скорости промчались мимо меня, и тот, что был за рулем, высунулся и заорал: "Эй, парень, ты уж извини, что так получилось!" — радостно оскалился и шутливо погрозил мне пальцем. А номер их я так и не смог разобрать — он был весь грязью заляпан, да и света у входа в офис было маловато. Помню только, что тут я ужасно разозлился, быстро сел в машину, сунул ключ в замок зажигания и вылетел на дорогу — и… дальше все словно делал не я, а кто-то другой. Машина, как ни странно, вела себя вполне нормально. Тим говорит, что потребуется лишь небольшой косметический ремонт долларов на двести, если ему, правда, удастся раздобыть передние фары.

В общем, я их нагнал еще до того, как они выбрались на шоссе.

Рассказывая эту историю, Антал весь светился, глаза его так и сверкали.

— Господи! — сказала я. — И вы преследовали их на своем крошечном "Фиате"?

Он снова засмеялся.

— Я же говорю, что вообще ни о чем тогда не думал!

Мной владела абсолютно слепая, бессмысленная ярость.

Ярость в чистом виде. И еще я был намерен непременно выяснить-таки номер этого чертова грузовика. И я его выяснил! Самое смешное, что когда они заметили, что я на своем раскуроченном авто их догоняю, то быстренько свернули на 101-ю магистраль и выключили свет! Никаких дуэлей на автомобилях. Им, наверное, нетрудно было запугать и сбить с толку одинокую немолодую женщину, но как только на горизонте появился кто-то еще, они тут же смазали пятки жиром. В общем, на перекрестке освещение довольно приличное, и я успел запомнить их номер. Так что я развернулся, быстро поехал назад, и Розмари позвонила шерифу и сообщила ему их номер. Она, собственно, позвонила шерифу даже раньше, как только эти парни из офиса вышли, и просто не клала трубку — ждала, пока я вернусь.

Хладнокровия у Розмари хватает, ничего не скажешь.

— И она, между прочим, совсем не старая! — заметила я, что было довольно странно с моей стороны. Однако то, что Антал назвал ее "немолодой женщиной", как-то неприятно меня задело: ведь Розмари Такет где-то около пятидесяти, то есть как и мне, как и самому Анталу.

Он кивнул, словно не обратив внимания на мой обиженный тон, и я постаралась поскорее загладить свою оплошность и совершенно искренне воскликнула:

— Но вы ведь тоже проявили редкостное хладнокровие! Преследовать грузовик на «Фиате»… да еще после того, как они этим грузовиком попытались вашу машину… раздавить! Да еще в этой части шоссе, где оно то и дело петляет, а освещения почти никакого и машин ночью почти не бывает!..

— Я же сказал: я не помню, что делал. На самом деле это действительно было очень глупо, — честно признался он, но, похоже, был очень доволен и самим собой, и моей похвалой.

Рэйс, наш шериф, разумеется, знал, кто были эти двое. Но напрямую ничего сделать не мог. "Этого больше не случится!" — передал слова своего шефа помощник шерифа, зайдя к Розмари утром. А Рэйс по телефону сказал ей, что "поговорил с этими парнями". И она, похоже, была этим вполне удовлетворена.

— А я бы ни за что не успокоилась! — сказала я Анталу, услышав об этом. Я думала о том, как, должно быть, страшно одинокой женщине ночью в таком мрачном месте среди болот и дюн.

— По правде сказать, я бы тоже предпочел, чтобы их посадили в кутузку, — сказал Антал. — Тим считает, что вмятину на крыле вряд ли удастся исправить, а ближайшее место, где можно было бы купить новое крыло — это Сан-Франциско, да и то если Тиму удастся связаться со своим приятелем, который торгует подержанными итальянскими автомобилями и запасными частями к таким автомобилям. Хотя Рэйс уверяет меня, что сколько бы ремонт моей машины ни стоил, все будет выплачено из страховки. Он говорит: считайте это просто дорожным происшествием. И очень не советует подавать на этих типов в суд, потому что это может обернуться большими неприятностями. А мне, конечно, ни к чему ссориться с шерифом. Хотя есть у меня одна детская мечта… Очень бы мне хотелось, чтобы "большие неприятности" обрушились на голову именно этих двух дерьмецов!.. Да и с какой стати…

Он не договорил, только руками бессильно развел.

Ну почему всяким наглым скотам все всегда сходит с рук?! Ведь Сила далеко не всегда права. Совсем наоборот. Но Антал не грозился и не ныл попусту, и я восхищалась его терпением и мужеством. Я так ему и сказала, а он в ответ лишь молча посмотрел на меня из-под ресниц через сине-зеленые пластмассовые «глубины» столика долгим, вопросительным взглядом.

В общем, в тот вечер он пришел обедать ко мне на Кларк-стрит, и мы выпили «Бароло», несколько бутылок которого я хранила в кладовке уже года два ради какого-нибудь стоящего случая, а потом стали заниматься сексом — сперва очень осторожно лаская друг друга, а потом переходя ко все более решительным действиям.

Ночевать он у меня не остался. В Клэтсэнде существует серьезная проблема слухов и дурной репутации.

К тому же, хотя мы об этом и не сказали ни слова, но оба мы привыкли жить и спать одни. Зато он сказал, что ему было бы неловко оставить Розмари Такет одну на всю ночь в совершенно пустом мотеле, и я даже не пыталась отговорить его. Эти головорезы, конечно же, не стали бы возвращаться туда снова, да еще так скоро, — если они вообще собирались туда возвращаться (и все же помощник шерифа Рэйса, как рассказывал мне позже Антал, всю ту неделю каждую ночь сторожил подъезды к мотелю на своем стареньком "Форде"). Но мы оба решили, что Розмари должна иметь возможность надеяться на защиту со стороны Антала, так что он ушел от меня примерно в час ночи, унеся с собой мой любимый томик стихов. Я стояла на пороге и смотрела ему вслед, а он удалялся от меня по Хэмлок-стрит, потому что, конечно же, ходил пешком, ведь его «Фиат» был совершенно разбит. В моей душе расцветала чудесная, радостная, теплая, в высшей степени романтическая любовь к этому замечательному человеку, к этому храбрецу — к моему герою! Антал миновал освещенный фонарем перекресток на Мейн-стрит и исчез в летних сумерках. Море за дюнами длинно и мощно гудело.

Сердце мое было полно любовью, как у пятнадцатилетней девчонки. Да, истинная любовь всегда прекрасна!

Истинная любовь продолжалась у нас несколько недель — примерно до конца лета. Кроме той, самой первой ночи, я с особым удовольствием вспоминаю еще вечера, которые мы проводили в книжной лавке. Теперь я имела полное право сколько угодно перебирать его книги, сортировать их и расставлять на полках по-своему вкусу, а иногда даже оценивать их. Собственно, я начала это делать сразу. Не каждый вечер, но по крайней мере раза два в неделю. Антал закрывал магазин, и тут же заявлялась я с ужином в корзинке для пикника.

Вино покупал он — не «Бароло», конечно, но вполне хорошее недорогое «Кьянти» или «Фраскати» у миссис Хэмблтон, винный погреб которой, к моему удивлению, оказался укомплектован со знанием дела. Мы ужинали прямо за прилавком, слегка его расчистив, а потом разбирали книги — и только что купленные, на которые возлагали особые надежды, и старые, которые уже и продать-то было почти невозможно; мы читали друг другу вслух большие отрывки, мы спорили, ссорились и соглашались, а потом расставляли книги но полкам и неторопливо брели ко мне домой в долгих летних сумерках, которые заменяют ночную тьму, — собственно, и пройти-то нужно было всего два квартала; обычно Антал уходил от меня только перед рассветом.

Однажды, вместо того чтобы ужинать в магазине, мы купили «хот-доги» и устроили пикник на берегу: разожгли костер из плавника и сидели у огня, слушая море.

Но это было только однажды. Уже на следующий день мы снова вернулись в магазин и ужинали среди книг и слов — в своей естественной среде.

Но сексом мы в магазине никогда не занимались.

Мы оба, разумеется, считали это совершенно непристойным и недопустимым.

Стоял конец августа, подул северо-восточный ветер, море днем было ослепительно синим, а ночное небо казалось тяжелым от огромных звезд. У меня стало все чаще возникать знакомое чувство — я обычно испытываю его под конец лета: я как будто оглядываюсь назад и вижу яркие и короткие летние месяцы, словно тропические островки за кормой своего корабля, а впереди громоздятся мрачные серые валы, затянутые тучами небеса — никем не нанесенные на карту моря и океаны осени. И в такие дни мне всегда хочется завершить то, что завершить необходимо. Возможно, именно с этим неосознанным желанием я вышла из дома и направилась в гости к Анталу — в мотель "Эй, на судне!". Я часто, причем совершенно непроизвольно, искала способ как-то завершить всю эту историю, сама, пожалуй, не понимая, что делаю, пока не очутилась перед воротами мотеля.

Антала я, разумеется, предупредила о своем приходе.

Была как раз среда, которая в таких приморских городках, как Клэтсэнд, считается чем-то вроде второго воскресенья. Я предполагала, что мы прогуляемся по берегу до Рек-Пойнт, но тут увидела, что Антал сидит с Розмари Такет в садике под жаркими еще лучами солнца, овеваемый чудесным прохладным ветерком. Собственно, «садик» представлял собой овальную, посыпанную гравием площадку, довольно обильно поросшую сорными травами и окруженную той самой подъездной дорожкой, на которой задавили Боба Такета и искалечили «Фиат» Антала. В «садике» стояли два старых жалких парусиновых шезлонга и два неудобных пластмассовых кресла. Антал возлежал в шезлонге, а Розмари сидела рядом на кресле. Я раньше никогда не видела, чтобы Антал надевал темные очки; в них он выглядел мрачным и похожим на Леонарда Вулфиша ‹Имеется в виду американский писатель Марк Леонард Коллинз, автор книги "Волчье веселье юмор в американской литературе первых переселенцев" (Wolfish Festivity The Humour of American Frontier Literature, 1980).›.

Розмари выглядела как обычно, но по ее разговору — а говорила она о выплатах по социальному страхованию — я поняла, что она значительно старше, чем я думала: ей, видимо, было уже за шестьдесят. Просто крашеные волосы всегда вводят меня в заблуждение. Она была довольно по ч ной, но крепкой, с упорным жестковатым взглядом и приятно-банальными манерами здравомыслящей женщины. Глаза у нее оказались очень светлыми, ясными; то-то в них было такое, отчего я вдруг вспомнила ковбоев, которых было много во времена моего детства в Кламат-Фолс, и то, как эти ковбои смотрят: словно мимо тебя.

Розмари сообщила мне, что дела у нее понемногу наладились, и теперь в мотеле "целая толпа" постояльцев, приехавших в последние несколько выходных. Одна "очень милая семья" жила у нее уже целую неделю в домике номер три (сидя в шезлонге рядом с Анталом, я видела, как он закатывает от нетерпения глаза, скрытые черными очками). Розмари сказала, что теперь, наверное, сумеет как-то продержаться до решения вопроса о страховых выплатах. А там посмотрим, сказала она. Но было бы замечательно — верно ведь? — если б можно было нанять кого-нибудь, чтоб помогал по хозяйству.

Особенно с ремонтом. По ее словам, существовал какой-то пожизненный страховой полис, который Боб вроде бы записал на ее имя, и она все надеялась как-то выяснить этот вопрос. Она говорила и говорила — с какой-то смесью уверенности, надежды и страстного желания. И взгляд у нее был тот самый, «ковбойский» — такой лениво-мечтательный, словно она, задумавшись, смотрела куда-то вдаль, за неведомые нам горы, реки, пустыни…

— Все эти дела отнимают у меня так много времени, — сказала Розмари извиняющимся тоном. — Я даже ни разу к Анталу в магазин не зашла! А ведь я очень люблю читать.

— Я сам приношу ей книжки, — сказал Антал. — Что-нибудь этакое, с космическим кораблем на обложке. — Розмари засмеялась и посмотрела на него. И я вдруг почувствовала, как кровь приливает к моим щекам и внутри у меня все трепещет. Глядя на нее, я словно вырывалась на свободу и одновременно слабела; какое-то тепло разливалось во мне сладостным желанием… Да только желание это было не мое!

Она спросила, не хотим ли мы лимонаду, и пошла в свою квартирку за офисом, чтобы его принести.

— Какая милая женщина, — сказала я.

Антал лениво кивнул.

Солнечный свет его совсем не красил; ему к лицу были ночь, тень, сумерки. На солнце кожа у него казалась желтоватой, болезненной, и весь он выглядел так, словно с него давно пора стряхнуть пыль. Он сидел в шезлонге, спокойно вытянув ноги (хотя, собственно, что еще можно делать в шезлонге?), и на ногах у него были немецкие «оздоровительные» сандалии и белые спортивные носки; на одном носке в здоровенную дыру выглядывал большой палец. Есть некая особая мужская самоуверенность, этакая беспечность и легкая неряшливость по отношению к своему телу, что может быть очень привлекательным в молодых, потому что они красивы уже своей молодостью. Но когда молодость проходит, подобная самоуверенная неряшливость представляется порой просто оскорбительной наглостью или жалкой рисовкой — "пивное брюшко" под лихо расстегнутой цветастой рубашкой, седые волосы на груди, предательски и неопрятно выглядывающие в дырочки молодежных сетчатых маек, или синеватый ноготь большого пальца ноги, торчащий из дыры в носке.

Воспринимайте меня таким, какой я есть! — капризно требует стареющий красавец. Но с какой стати? Мне, например, куда приятнее то, что скрыто от чужих взоров, таинственно, целомудренно — рубашка застегнута на все пуговицы, куртка или пиджак в полном порядке; до некоторой степени одежда — это ведь тоже тень.

У немолодого мужчины могут быть какие-то недостатки — седые волосы, хромота, возраст, печальный взгляд или, может быть, даже слепота, но ведь все это тоже лишь тени. Конечно же, у него, героя моего романа, могли быть дырявые носки или рваные туфли, или он может быть вообще бос; но он никогда не должен был бы возлежать в ленивой позе и самодовольно созерцать собственный кривоватый ноготь, неприлично торчащий из дыры в носке! Да ему этого просто гордость позволить не должна была бы. Основное качество любого героя — это именно гордость, а не самодовольство. Гордость — совсем иное качество. Гордость роднит Люцифера с богом! А моя собственная гордость роднит меня со старостью и смертью. Я не стану покорно служить, точно раб! — говорит гордый дьявол. И я вслед за ним твержу: я не поддамся, я не пойду на тайный сговор с молодостью! В общем, я гневно отвернулась от Антала с его торчавшим из дыры большим пальцем ноги. Мне стало за него стыдно.

Розмари вышла из дома с подносом, на котором стояли стаканы, лед и бутылки с лимонной и лаймовой шипучкой. Я внимательно на нее посмотрела: мне хотелось понять, есть ли в ней такая же гордость. Она надела брюки в обтяжку и даже, по-моему, колготки, а еще — белые удобные босоножки на низком каблуке и бледно-голубую блузку без рукавов. Она СПЕЦИАЛЬНО переоделась для нас, для своих гостей. Как он смел называть ее "немолодой женщиной"!

По тому жесту, каким она подала ему стакан, я поняла, что они спали вместе. Интересно, каждую ли ночь, когда он не спал со мной? Нет, только иногда. Она подала ему стакан с такой нежностью, что у меня защемило сердце. У меня не было ни малейшей возможности выразить ей то, что я чувствовала, — свою нежность по отношению к ней, свое искреннее к ней уважение, свое желание разговаривать и смеяться с нею вместе, как можно лучше узнать ее, разделить с нею все… Я пила сладкий бесцветный шипучий напиток и улыбалась Розмари. Между нами лежали ноги Антала в белых носках, и из дырки по-прежнему торчал ноготь большого пальца.

— А что, вам нравится фантастика? — спросила я ее, потому что книги — единственная спасительная для меня тема в любой ситуации. Но она, конечно же, говорить о книгах не умела. Это было выбито из нее много лет назад. Мы сошлись на компромиссе: телесериале "Звездный путь". Старом и новом. Антал во все глаза уставился — нет, не на Розмари, на меня!

— И ты это смотришь? — спросил он в ужасе. — Ты смотришь ТЕЛЕВИЗОР?

Я не ответила. Книги были тем единственным, что у нас с Анталом было общего, не считая капельки секса и капельки героизма. Тогда как с Розмари у нас была масса общего — собственно, почти все, даже Антал. За исключением книг. И я не намерена была позволять ему стыдить нас за нашу схожесть.

— Мне больше всего понравилась та серия, где мистер Спок вынужден был отправиться домой, потому что уж очень разгневался, — сказала я ей.

— А ведь говорил, что никогда ни на кого не злится! — подхватила она. — Я помню: они просто поссорились из-за одной девчонки, он и капитан Керк, разозлились и разошлись по домам.

— Вот он был действительно гордым! — заметила я; она, по-моему, не поняла. А я подумала о том, что мистер Спок никогда не появлялся в расстегнутой рубашке, никогда не сидел в ленивой позе, демонстрируя всем свои рваные носки, всегда держался в тени и казался чуть мрачноватым, вечно недовольным собой — в общем, очень романтичным. И таким мы его любили.

А бедный капитан Керк, менявший блондинок, как перчатки, никогда бы не понял, что такое истинная любовь, никогда бы не догадался, что на самом-то деле любил он по-настоящему и совершенно безнадежно всегда только мистера Спока!

Розмари даже и не пыталась что-нибудь сказать в ответ. Антал, которого безумно раздражала наша болтовня о телепередачах, надулся и сделал вид, что спит в своем шезлонге, закрыв глаза под черными очками.

Я вздохнула и сказала:

— Мне осталось всего десять дней — нет, уже девять…

Не могу поверить, что лето кончилось! — хотя на самом деле я прекрасно это понимала и воспринимала довольно спокойно.

— Но вы ведь иногда приезжаете сюда по выходным, правда? — спросила Розмари. — Вы ведь преподаете?

— Да. В Библиотечном институте.

— Ну да, вы ведь и там, у нас в городе, в библиотеке работали… — Она так сказала это, словно Клэтсэнд был от нее на расстоянии нескольких десятков миль. В крошечном обществе приморского городка она была явной маргиналкой, так и не сумев стать его членом. Она и жила на самом краю данной территории, и всегда смотрела не в сторону города, а в сторону той пустыни, тех иссушенных зноем гор, что виднелись вдалеке. Типичная маргиналка, гордая, как те ковбои. И пока мы сидели на солнце и неторопливо потягивали шипучку, я поняла, что, несмотря на все то общее, что нас с ней объединяет, мы никогда не станем друзьями. Наши пути ведут в разные стороны. Та пустыня всегда будет лежать между нами. И, подумав об этом, я вдруг погрустнела.

Мне стало жаль впустую потраченного времени: ведь вместо нелепого разговора с Розмари или с Анталом, мрачность которого в данный момент была вызвана элементарным раздражением, я могла бы спокойно сидеть дома и читать книгу. Так что вскоре я встала и сказала:

— Ну что ж, мне пора! — и быстро пошла прочь. Я вернулась домой пешком по старой песчаной дороге, уселась в крошечном садике за домом и читала до тех пор, пока не стало почти темно.